Ушедший на войну...

 

Рассказ.

 

 

Зимой 1941 года, в одном из новгородских сел, захваченных немцами еще в первые месяцы войны происходило житейское, и вовсе как бы рядовое событие- настало время рожать в первый раз молодой русской женщине , муж которой был на фронте.

 

При родах присутствовала мать женщины и бабка-повитуха, опытная, ловкая, и , разумеется, без всякого медицинского образования. Что не помешало ей за много лет незаконного родовспомогательного промысла принять на руки такое количество младенцев, о котором не каждый врач может и помыслить.

 

Стояла глубокая, по-зимнему выхоложенная ночь. Все спали. И немцы в избах на своей половине села, выставив часового,в большинстве своем спали и коренные его жители.

 

Кроме одной описываемой избы.

 

Уныло подвывал на улице декабрьский, с колючим снегом ветер. Он царапался в окна, будто умолял впустить погреться. При свете керосиновой лампы бледное лицо роженицы выглядело бескровным .

 

Роды были изнурительными. Бабка-повитуха, приглашенная еще засветло из соседней деревни, горестно вздохнув, утерла рукавом кофты пот на темном морщинистом лбу, перекрестилась и хрипло простонала в полном отчаянии:

 

- Не идет дитя... Зря тужится баба! Видать пуповина неправильно лежит. Впервой у меня такое... Сказывают это от тяжелой работы бывает. В колхозе одни бабы, да девки надрываются. Немцы велели весь урожай убрать и обмолотить. В Германию хлеб наш и скот уйдет... Девочка вроде вскормилась. Вот что хозяйка!- озабоченно обратилась она к матери роженицы.-- Фельдшера Кирьянова надо звать. Он по науке все сделает... Я могу оплошать...Боюсь! Трудный случай! Торопись!! Ослабла вконец роженица! Слышь, Игнатьевна! Тумбой стоять не велю...Спасать дочку надо. Разумеешь?

 

Та, застонав, всплеснула руками, заметалась по избе, натыкаясь то на лавки, то о жарко натопленную печь. Сверху побрызгивали фиолетовые глаза рыжего кота. В эту зиму развелось несметно мышей и кот упитал себя до сытного блеска. Была в доме еще и черная кошка, но ее давно вышвырнули на улицу как плохую примету. Старая, полуседая кошка терпеливо сидела теперь на пороге дома и дремала, засыпанная наполовину снегом.

 

- - Господи! Спаси и сохрани, дева пресвятая! Легко тебе , Ульяна сказать...Фельдшар за двадцать километров теперь. Его на станцию два дня назад забрали раненых лечить. Там бомбят ежедень. Пурга на улице. Еще немецкий часовой пристрелит. Сказано же комендантом ихним - ночами не передвигаться... Не доплестись мне до станции! Вот беда-то!

 

- Тогда вот что!- жестко сказала повитуха.-У немцев , кажись, в селе тоже врач есть! Сама видела. Худенький такой, очкастый, в белом халате ... На студента заморенного похожий. Сама, небось, видела?

 

- Примечала! Может по людям доктор, может по лошадям. А что с того? Как к ним, сволочам пойдешь? Они чужие же! Вон из какой дали воевать с нами приперлись сюда! Убьют! Война идет... Русских хотят под себя подмять. Они все при оружии. Одежда справная , автоматы... И лопотать по-ихнему я не умею.

 

- Не будет акушера выученного- заберет бог твою дочку. С ребенком вместе. Сама не разродится... Верное слово говорю.

 

Повитуха вытерла о передник руки и отошла от притихшей роженицы, которая уже впала в забытье...

 

 

 

...Такая вот случилась в войну история в одном новгородском селе. Той ночью, длинной, беспросветной, встал перед матерью роженицы далеко не шуточный выбор.

 

" А что мне было делать?- рассказывала она позже, много лет

спустя после войны, когда ее внучка,доставившая столько хлопот при рождении, уже пошла в школу.- Я так бабьим умом рассудила : убьют меня немцы-- значит так уж суждено! Все одно без дочки отрады в жизни не будет... не простит мне этого бог.

 

Да и что я скажу после войны мужу ее, Алексею, который на фронте сейчас? Он как просил оберегать ее. " Не волнуйся, зятек,- сказала я ему.- Эка невидаль, ребенка вылупить. У нас в роду все играючи рожают." А вот и не получилось играючи. Смерть-вот она рядышком в ногах топчется. Две жизни- дочери и внучки- как на паутинке зависли. Чуть ветерок колыхнись- и отлетят в иной мир души. Жуткое мне испытание выпало.

 

Решилась я идти ночью к немцам. Замотала в шаль обыкновенное полено, прижала его к себе навроде больного ребенка, перекрестилась на икону и пошла.

 

Избу в которой немецкий фельдшер жил знала я хорошо. Бывший дом кулака Сибирякова. Этот кулак хоть и богатый, но, правду сказать, душевный был человек, беднякам всегда помогал, а они его потом в коллективизацию и упекли на Север, где, сказывают, и помер вскоре от воспаления легких. Я никогда не понимала кому он мешал... Отец мой брал у него как-то рожь на семена. Осенью на чужом гумне отрабатывал. А как же по-другому! Труд за труд!

 

По дороге к немцам решила так- буду с ними говорить по-русски. Я уже много слышала ихнюю речь. Иногда в ней попадались знакомые слова. Что-нибудь, думаю, да поймут...

 

Взошла на крыльцо, зажмурилась от страха и постучала в замерзшее окошко. Вдруг откуда ни возьмись ихний часовой.Наставил на меня автомат и что-то кричит по- немецки. Речь такая противная ихняя будто на ветру будто собака тявкает...

 

- Вэг! Вэг!- кричит.- Ихь золль шизе!

 

- Я к доктору пришла! Доктор нужен! Не убивай меня , прошу тебя! Горе в семье !- крикнула я ему прямо в лицо.

 

- Лоз! Партизанен, партизанен!- орет он,- хэнде хох! Хальт!

 

- Я не партизанен,- воплю - доктора позови... Человек ты или кто? Доктор нужен! Я знаю он тут живет!

 

Слава богу "доктор" по-немецки звучит так же как и по -русски. Но я тогда этого не ведала. Я ору что есть мочи, а часовой спихивает меня с крыльца...Хорошо что не пристрелил сразу. Видит, что баба глупая перед ним...

 

На крик выбежал доктор. В одной ночной рубахе, без очков. Худющий, шея как у цыпленка, волосенки на голове редкие, светлые, как у моих племянников.

 

Засветил фонарик мне в лицо, увидел, что я не партизан, а всего лишь старая баба с каким-то свертком на локте, закашлялся на ветру, что-то проговорил.

 

А я уцепилась за рубаху его и тяну с крыльца. Он вырвал полено , размотал его, недоуменно уставился на меня...

 

- Там ребенок... Там! Не здесь! Идти надо. Пожалуйста! .- указываю я рукой в направлении дома. - Дочка моя родить не может. А так бы зачем я пришла? Доктор нужен!- и продолжаю стаскивать его вниз!

 

Часовой защищая доктора ударил меня автоматом в грудь и я кубарем полетела в грязный снег. Ну, думаю, разозлила его- сейчас смерть моя наступит. Война же идет, кто его за гибель мою накажет, сама приперлась в неположенное время.

 

Но доктор что-то крикнул часовому , а сам побежал в дом.Через минуту одетый в короткую немецкую шинель,с непокрытой головой, с санитарной сумкой через плечо он выскочил обратно. Под мышкой зажимал маленькую книжку.

 

Я не поднимаясь из снега стала на коленях то крестится, то будто укачивать на руках ребенка и беспрестанно голосила. При этом все показывала рукой в сторону моего дома.

 

- Гут! Яволь! Ком!- крикнул доктор, запахиваясь шарфом из разорванной шали. Они немцы отобрали у нас все теплые вещи- шали, валенки, полушубки, даже лапти. Предчувствовали русский мороз.А что, лапти хорошая защита от холода. Если под них одеть шерстяной носок,или толстую сухую портянку- в любой холод ноге тепло...И летом лапоть от жары спасает. Нога в нем дышит. Одно плохо- дедовская эта обувка воды боится... Даже росы и рыхлого снега.

 

-Ну, слава богу,- встав на ноги сказала я.- Кажется он чего-то понял!

 

Доктор приказал часовому следовать с ним и мы пошли.... Я отшвырнула полено и , спотыкаясь, шагала рядом... Я уже знала-- паутинка жизни в нашей семье не оборвется. Уже наступал рассвет.

 

Этот немецкий мальчишка, будто по недоразумению одетый в форму солдата немецкой армии, действительно спас мою дочь и внучку. У дочки потом родилось еще пятеро сыновей, а уж внуков у меня- сразу и не пересчитаешь...И никого бы из них не было бы, не прийди помощь от немцев.

 

Наш фельдшер Кирьянов, как мне рассказали потом, был ранен осколком в грудь, и лежал в госпитале без сознания. Если бы я побежала ночью на станцию, все одно толку не добилась бы...

 

Роды и для немецкого доктора оказались сложными. Он был еще студентом и не все знал в медицине.

 

Я видела, как напряженно вздулись у него жилы на лбу, как он волновался, как переживал за свою неумелость, в отчаянии колотил себя рукой по голове, бормотал что-то покрываясь испариной, будто сам рожал...

 

Была у него с собой маленькая книжечка молитв на немецком языке, которую он положил рядом с роженицой. Между страниц книги лежала резная,из белой кости закладка, плоская, напоминающая гусинное перо. На ней четко виднелся рисунок маленькой девочки, доверчиво прижавшейся к большой ладони. Ладони Бога.

 

Доктор временами клал на молитвенник руки и с нестерпимой мукой во взгляде обращал лицо вверх. Он был верующим. При тусклом свете лампы он казался помешанным...

 

...Только на рассвете я услышала крик моей новорожденной внучки. И моя дочь была жива. Я упала перед немецким мальчишкой на колени и все ловила его руки, чтобы поцеловать их. А он краснел от смущения и пятился от меня как от прокаженной.

 

И тут мы услышали в селе частую стрельбу. На рассвете сюда вошли наши партизаны.

 

Привел их издалека наш местный комсомолец Валерка Крылов, инвалид у которого на правой руке не было трех пальцев. Их выломало у него еще помолоду взрывом ружья. Он по доброй воле смотался вечером в их лагерь, расположенный в соседнем районе, на сухом острове среди болот. Валерку не взяли ни на фронт,ни в партизаны, но он горел ненавистью к врагам, и мечтал отличиться в борьбе с фашизмом.

 

Он вырос в семье охотников и знал все тропинки в округе. Он принес партизанам сведения о гарнизоне немцев , заверил, что перебить их будет нетрудно... Партизаны связались с командованием, получили разрешение. Всех обещали наградить, если уничтожат гарнизон. Всю ночь вел их Валерка замершими болотами. К утру они были на месте. Тщательно изготовились.

 

Бой получился коротким. Немцы захваченные врасплох почти не оказали сопротивления. Лишь некоторые запрягли лошадей и сбежали на станцию...

 

Немецкого врача, на несчастье, партизаны застали в нашей избе. Сам Крылов вывел его на улицу расстреливать.

 

Надо сказать, что Крылов этот давно сватался к моей дочери... Но она отказала ему, выбрав другого парня, тракториста Алексея, который теперь был на войне. С тех пор затаил Крылов злобу на нашу семью...

 

- Врага укрываете?- Валерка почернел и аж заскрипел зубами от ярости.- Вас могу тоже к стенке поставить. Почему этот немчишка здесь обретается? В вашей избе? Предатели!

 

- Он роды у Вальки принимал,- в отчаянии крикнула я ему.- Я сама его позвала... Внучка у меня родилась. Этот немец- врач!

 

-А кто отец ребенка?- недобро прищурился тот.- Тоже этот фашист?

 

- Крылов? Ты чего мелешь? Разве не знаешь кто отец? Опомнись такое говорить...

 

- Ладно!- коротко заключил он.- Потом разберемся. А сейчас я лично этого фашисткого доктора смерти предам. Он сам в наши края приперся. Запомните- он враг нам. Всем! Даже этому ребенку, который только что появился на свет. А вы смотрите, как этот гад в муках подыхать будет...

 

И он хладнокровно выстрелил в немца из автомата отобранного у него же. А так как у Крылова не было трех пальцев на правой руке выстрелил он левшой.

 

Я до сих пор не забыла взгляда немца. Он стоял измученный у поленницы и растерянно смотрел на меня, держа под мышкой молитвенник. В своей коротенькой шинели и уже разбитых на переносице очках, он выглядел жалко. Белая закладка выпала из книжки на снег, и я отчетливо видела рисунок девочки, прижавшейся маленькой головкой к спасительной, чуть согнутой в пальцах ладони Бога.

 

Но кто мог в данный момент спасти немецкого врача? Я благоговела перед ним, но предовратить его смерть было не в моих силах. Такие уж сложились обстоятельства. Он понимал что сейчас погибнет, и с горьким недоумением смотрел на меня.

 

Он, вероятно, думал, что я специально привела его сюда, подстроила эту встречу с партизанами. Он не укорял меня, не просил заступится, не просил пощады у своего палача, он, пришедший на чужую землю , понимал, что будет уничтожен без жалости и с покорной готовностью ждал развязки недолгой своей, так нелепо сложившейся судьбы.

 

Крылов выстрелил почти в упор. Немец, пошатнувшись, взмахнул тонкими руками, потом жадно хватанул ртом холодный воздух, и мягко, точно сломавшись надвое упал в своей же кровью запятнанный снег.

 

Рядом шлепнулся молитвенник, тоже забрызганный кровью, и книжная закладка шевельнулась от ветра, будто хотела улететь из этих мест на родину, в чистенький немецкий дворик, в конце которого стояла маленькая церквушка. Изображение ее мы потом рассмотрели в молитвеннике. Она была на печати. И адрес разобрали. Гамбург. Мармдорф. Эрвин Дирс.

 

Крылов, усмехаясь, обшарил немца, забрал содержимое его карманов, поднял окровавленный молитвенник, но отбросил его в сторону. А вот изящную закладку к нему подобрал и тоже сунул в карман прожженной у костра телогрейки.

 

 

 

 

 

2.

 

 

 

 

 

 

 

Немецкий пастор по имени Томас фон дер Веппен внимательно, не разу не перебив, выслушал не вполне устойчивую немецкую речь студентки из России и доброжелательно сказал:

 

- Я вас прекрасно понял! Покажите мне, что вы привезли с собой! Вы учитесь на переводчика?

 

-Да! Четвертый курс университета в Санкт- Петербурге.

 

- Прекрасный город! Из вас, уверяю, выйдет со временем хороший переводчик! Только немецкое произношение надо отработать. Чувствуется восточно- европейский диалект...

 

- Спасибо, герр Веппен! А привезла я вот что. Это хранится у нас в семье со времен войны.

 

Она протянула ему небольшой, карманного размера, потускневший молитвенник на немецком языке.

 

Она разговаривал с пастором в церкви именно этого района Гамбурга. Нынешняя церковь по облику лишь отчасти напоминала прежний храм.

 

Пастор внимательно осмотрел книжку с печатью.

 

- Да, это молитвенник из этого храма,--уверенно произнес он.-- Данный район Гамбурга во время войны, в 1943 году подвергался бомбардировке английской авиацией. Тогда в городе погибло свыше шестидесяти тысяч мирных жителей. Это была бессмысленная варварская бомбардировка. Церковь была сильно разрушена... Ее восстановили, но в несколько ином виде. Что бы вы хотели узнать?

 

- Меня интересует семья Дирсов! Их сын Эрвин во время Второй Мировой воевал на русском фронте в качестве санитара и погиб там...

 

Эрвин спас жизнь моей бабушке. А стало быть и я своим появлением на свет тоже обязана ему... Возможно, что кто-нибудь из членов этой семьи жив и сейчас. Я хотела бы увидеть их, или хотя бы поклонится их праху. Так завещала мне бабушка... Я должна выполнить ее просьбу. Вы меня понимаете?

 

 

- Да! Волю бабушки нужно непременно выполнить! Я постараюсь вам помочь! Пройдите со мной!- дружелюбно произнес пастор и указал плотно сомкнутыми сомкнутыми ладонями внутрь храма.

 

Они прошли через весь полутемный храм освещенный лишь дрожащими язычками горящих свечей( только что закончилась служба) вошли в кабинет пастора, тесный от книжных шкафов, но залитый светом от полукруглого окна с витиеватой металлической решеткой. За окном, как в России, ярко горели зимние кисти рябины и белоногая березка, обсыпанная снегом, выглядела игрушечно. За деревьями виднелись аккуратно подстриженные по осени кусты.

 

Пастор предложил гостье сесть на желтый кожанный диван, стоящий за дверью, снял широкий серый плащ, потер руки и уселся за длинный стол. Включил компьютер и немного задумавшись стал умело и быстро щелкать клавиатурой. Затем легко прокатился в кресле на другой конец стола, выдернул с полки толстую папку- орднер , опять проворно вернулся к компьютеру. И так проделал несколько раз.

 

Ольга пристально наблюдала за ним. Пастор был немолод, по-спортивному подтянут, с крупной тяжелой головой и шевелюрой наполовину седых волос, торчавших во все стороны. Напоминал Бетховена в зрелые годы.

 

"Как он ловко обращается с компьютером!- подумала она.- Печатает не глядя на клавиатуру. Интересно, а наши русские ортодоксы признают ли вообще интернет? Или до сих пор считают, что всемирная паутина от дьявола!"

 

Наконец он сказал:

 

-О семье Дирс,к сожалению, немного сведений. Они, действительно жили до войны в этом районе Гамбурга. Их сын Эрвин, студент второго курса медицинского факультета был мобилизован в абвер в качестве санитара. Есть данные о выплате его матери специального пособия. Тогда за каждого солдата на войне выплачивали ежемесячно по 200 рейхсмарок. По современным деньгам почти две тысячи евро.

 

В России многие думают, что немецкие солдаты по доброй воле пришли к ним воевать. Но это не так! Была обязательная военная мобилизация , и не выполнять указания власти являлось преступлением.

 

Мать Эрвина погибла во время бомбежки . Место захоронения неизвестно.. Есть данные об отце Эрвина. Он погиб в Гамбургском концентрационном лагере в 1935 году. Могу сообщить место захоронения. Никого более из этой семьи в живых нет.

 

- Концентрационный лагерь? До войны? в Гамбурге?- удивленно спросила Ольга.

 

- Именно так! Первые нацисткие лагеря были открыты в Германии. В них помещали противников Гитлера внутри страны. Уже потом " лагеря смерти" нацисты завели по всей Европе.

 

Он откопировал ей на принтере место расположения кладбища с могилой отца Эрвина план города, и маршрут поездки туда на общественном транспорте.

 

- У меня мало времени,-огорченно сказала Ольга.- Мы здесь на стажировке в местном университете. Через три дня возвращаемся в Россию.

 

Пастор сказал:

 

-- Не волнуйтесь! У меня есть знакомый русский таксист. Он долго не мог найти в Германии работу, был в отчаянии, обратился ко мне - я помог ему... У меня много друзей из делового мира. И не только... деловых людей. Он доставит вас как соотечественницу куда нужно. И надеюсь, бесплатно...

 

Русский таксист по вызову пастора прибыл скоро. Его звали Игорем. Он был немолод, около пятидесяти лет, с порядочной сединой на висках, упитан выше нормы. Обычный с виду русский , переселенец, но что-то в нем сразу не понравилось Ольге. А что именно- объяснить трудно. В его широкой, добродушной с виду улыбке сквозило некое самодовольство и легкое, но уже прочно засевшее в нем презрение к бывшей родине.

 

- Ну,привет русачка! --голос у него был уверенным, напористым.-- Пастор сказал, что ты из России приехала.

 

- Да, правильно!

 

- Россия большая! Откуда конкретно? Опиши себя кратко.

 

- Живу я в Новгороде. Учусь в Питере! На переводчицу.

 

- В бывшем Ленинграде то есть?- перебил он ее, меняя положение водительского сиденья, приспосабливая его под свое крупное тело

 

- Конечно!

 

- Для тебя конечно! А я -то уезжал при Лениграде... Ну дальше! По какой профессии кайф будешь в дальнейшей жизни ловить?

 

 

- Переводчика. Или преподавать в школе. Скажите, Игорь, это правда, что пастор фон Веппен помог Вам найти в Германии работу?

 

Таксист с тонкой хитрецой осклабился. У него были прекрасные вставные зубы.

 

- Правда! Он добрый старик! Короче, развел я его на бобах. Прикинулся верующим, пришел на службу, хотя мне их религия до фени, пустил слезу...Они, попы здешние- народ уважаемый, с ними богачи дружат, миллионеры, политики, бизнесмены...

 

По его рекомендации взяли таксистом на одну фирму. Поднабрался опыта, кинул шефа, свое такси завел... Кормлюсь теперь с этого. Нормальные заработки. По ночам люблю работать.

 

- Отчего же по ночам?

 

- Клиенты побогаче...Проститутки, девочки по вызову. Из Союза много дурочек... Тебе, русачка, извини конечно, сколько лет?

 

- Двадцать два.

 

Это хорошо! Кстати, у меня отец родом из Новгородской области...Фронтовик! Здесь, в Германии похоронил его недавно. На войне ни часу не был, а Орден заслужил... С немцами воевал, а под старость жить со своими врагами довелось... И даже ихнии сосиски и пиво есть. А пиво он любил. До последнего дня из бара не вылазил... Я по вечерам его домой уводил. В День Победы "Капут Гитлер" орал. Немцы полицию хотели вызвать... Здесь про Гитлера лучше молчок! Штрафы еще те... Чудно, правда! Я сам русский, у меня жена немка...Потому и очутился за границей. Будто лоторею в жизни выиграл. Такси имею, кроме этого у нас еще две машины. Одна сыну принадлежат. На другой жена по магазинам рассекает. Живем нормально... Я в продуктовых магазинах на цены даже не смотрю. Беру, что душе угодно. Нормально, да!

 

- Игорь? Чем же Ваш отец заслужил Орден ?

 

- В войну у них на Новгородчине в селе гарнизон немецкий долго стоял. Отец был мальчишкой. Мечтал на фронт попасть, да у него трех пальцев на правой руке не хватало... Но люто ненавидел врагов, и мечтал прославится. Он , мальчишка, пробрался через болота гиблые к партизанам, и по узкой тропиночке привел их к врагу. Он знал лучше всех окрестности. Партизаны ликвидировали гарнизон. Отца и представили к награде... У меня от него военный трофей остался. С рисунком. Занятная штучка. Из слоновой кости похоже. Я ее отчистил, наполировал.- Он вытащил из бокового отделения белую, как снег, костяную пластинку , протянул Ольге.- Хочу продать трофей. А еще у меня есть медальон немецкого солдата. Тоже от батьки остался... Покупателя ищу. Мне они ни с какого боку не нужны...Жирные пенки можно снять.

 

Ольга держа в руках костянную пластинку с изображением девочки, прислонившейся к спасительной ладони бога отчетливо вспомнила рассказ бабушки о своем появлении на свет...

 

" Мне так жаль этого солдатика! Больше всего на свете мне хотелось бы найти в Германии его родителей и поклонится им за такого сына,- говорила она."

 

Ольга всю жизнь помнила эту примечательную историю. У бабушки потом было много детей, она прожила длинную жизнь, закончила пединститут, была директором школы, ее внуки, которых было двенадцать человек, все уже имели свои семьи, кроме младшей Ольги, учившейся в университете. И никто не появился бы в жизни не окажись поблизости в ту далекую зимнюю ночь немецкого санитара...

 

Не это ли обстоятельство подтолкнуло Ольгу после смерти бабушки поступить на факультет иностранных языков.

 

Она тщательно сберегала подаренный бабушкой молитвенник на немецком языке с данными владельца, и когда ей волей судьбы, очевидно, предоставилась возможность побывать в немецком городе Гамбурге, откуда был родом молодой немецкий солдат, она не раздумывая поехала.

 

И здесь по невероятной и будто бы закономерной свыше случайности встретилась с сыном бывшего партизана Крылова. Она не питала ненависти к тогдашнему комсомольцу, приведшему в село партизан.

 

Тем более никакой вины не было у сына Крылова, но отчего эта странная, косвенно возникшая неприязнь к нему.

 

- Ты, собственно, куда путь держишь? - прервал ее размышления таксист.

 

И ей вдруг расхотелось ехать на кладбище. Вернее посещать его с этим таксистом. Завтра у нее есть свободный день и она сама найдет нужный погост и выполнит волю бабушки- поклонится немецкой могиле и произнесет слова благодарности...

 

-Отвези меня к университету. Наша группа живет в студенческом общежитии. Здание из красного кирпича.Там памятник Шиллеру во дворе. Знаешь?- сдерживая волнение попросила она.

 

- Я все в Гамбурге знаю...И уни тоже.

 

- Пожалуйста!

 

- Слушай!- оживился таксист.- А поехали к нам. Я тебя со своим сыном познакомлю. Он парень холостой, красивый, и ты вроде ничего деваха- все при тебе! Познакомитесь, состыкуетесь.Дело молодое! Со временем сюда переедешь. На цены тоже смотреть не будешь.Тем более переводчица. Нам такой человек в семье во как нужен.-- Он провел ребром пухлой ладони по жирной шее.--А? На хрен тебе эта Россия? Она была в заднице и долго еще будет... Работу найдешь...Если понадобится опять пастора на бобах разведем! Он тебя классное место подыщет...

 

-- Значит, для тебя Игорь родина там, где колбаса дешевле?

 

- Ладно уж, не загибай!- ничуть не обидившись протянул тот.- Вижу- дура ты! Гляди, как бы локотки не пришлось потом кусать... Ну, поехали к твоему общежитию. Желание клиента для нас - и здесь закон!

 

И недобро покосившись на Ольгу он резво взял с места.