-1-

 

©Брызги Счастья

 

- Итак, мои молодые друзья, подводя итоги сказанному, я хочу еще раз подчеркнуть бессмысленность попыток юнгианства препарировать сны, связывая их содержание с нашим подсознанием.

Современная медицина отвергает толкования различных сновидений и, тем более, так называемых "вещих" снов.

Мы материальны.

И все полуфантастические объяснения и суеверия, связанные со снами - это всего лишь жалкое шарлатанство! - на такой пафосной ноте женщина, стоящая за кафедрой закончила свою лекцию и налила в стакан немного воды из графина.

Нужно было смочить пересохшее горло.

 

Аудитория одобрительно шумела, вставая из-за скамей, убирая в сумки конспекты, и дружной гурьбой направляясь к выходу.

Виктория Андреевна подошла к столу у доски и присела на стул.

Можно было расслабиться.

Незаметным движением она скинула с ног тесные туфли на “шпильках” и вздохнула с двойным облегчением.

Во-первых, можно было размять уставшие от хождения на высоких каблуках ноги, а во-вторых, кончилась эта ненавистная лекция, нет даже не лекция, а тема.

 

Она получила ее в наследство вместе с должностью заведующей кафедрой психиатрии около года назад от скоропостижно скончавшегося шефа.

Эта тема - "Сны и сновидения" была его коньком, он вел научные исследования в этой области.

А она люто ненавидела эту часть психиатрии еще со времен молодости, когда только пришла на кафедру и помогала шефу в его экспериментах.

“Впрочем, чего это - подумала Виктория Андреевна - меня потянуло на воспоминания.”

И тут же поняла почему.

 

Ее цепкий взгляд выхватил в аудитории одно лицо.

Высокий, темноволосый юноша с зелеными глазами необычного светлого оттенка тоже внимательно смотрел на нее.

Виктория Андреевна тут же отвела взгляд в сторону и полезла в сумочку.

Юноша был ее любимчиком, очень интересовался психиатрией и ходил к ней в факультативный кружок.

Отличник и староста курса, он учился легко, и его ждало, конечно, блестящее будущее.

Впрочем, неудивительно, юноша был сыном ее умершего шефа, и она чувствовала какую-то ответственность за него. Как за близкого родственника.

Наконец, лекционный зал опустел.

Юноша в компании таких же молодых ребят и девушек, весело о чем-то болтая, покинул аудиторию, и она осталась совсем одна.

Часы показывали всего пять часов вечера, но уже темнело - чувствовалась осень.

Сентябрь.

 

На сегодня все дела закончены и можно было идти домой. Она машинально нащупала в кармане жакета ключи от новенького “Пежо”.

Еще не привыкла, и все время проверяла их наличие, боясь потерять.

На покупку машины Виктория решилась совсем недавно, несколько месяцев назад, а до этого зав.кафедрой психиатрии престижного вуза добиралась в свой спальный район с двумя пересадками на метро и автобусе.

Хорошая 2-х комнатная квартира тоже была куплена около года назад, как атрибут ее нового положения.

А раньше она жила в очень старом доме в центре и ходила на работу пешком.

 

Дом вот - вот должны были снести и его постепенно оставляли жильцы, так, как с каждым днем силы покидают смертельно больного, старого человека.

Все ее детство, юность и молодость прошли здесь, тут умерли ее родители.

И Виктория не стала дожидаться предсмертной агонии дома и уехала раньше, чем его покинул последний жилец.

Купила себе хорошую квартирку, тем более что это совпало с ее новым назначением.

А зав.кафедрой непрестижно было жить в таких трущобах - ей это говорили все коллеги.

И она переехала.

А дом снесли через пару месяцев.

 

Она пришла сюда еще один раз взглянуть на развалины, которые похоронили под собой большую часть ее жизни.

Постояла немного, посмотрела на старый вековой дуб, у которого играла в детстве. Там, с правой стороны мощный подземный корень выходил наружу, и именно там она закапывала в детстве металлическую коробку из-под монпансье со своими "сокровищами" - кусочками цветных стекол из разбитого калейдоскопа, фирменной наклейкой от настоящих американских джинсов и двумя пуговицами ручной работы.

Клад непонятным образом исчез, когда Вика через месяц решила его выкопать, чтобы полюбоваться на своё богатство и это было первое в ее жизни разочарование.

Мама долго успокаивала дочурку, обещала новую куклу, но Вика твердила, что такого у нее уже не будет.

И она была права.

Как давно это было. Виктория докурила сигарету, последний раз посмотрела на то, что когда-то было ее домом, и ушла не оглядываясь.

Больше она сюда не возвращалась.

 

Итак, на сегодня все дела были закончены.

Завтра предстоял тяжелый день - заседание кафедры. Она их терпеть не могла.

Она, вообще, ненавидела всякую власть и согласилась на заведование только потому, что достойного кандидата на эту должность не было.

Никто не ожидал, что профессор Плотников, моложавый, подтянутый, никогда не болевший мужчина умрет так неожиданно и так страшно.

“Сколько ему было, шестьдесят два или шестьдесят три?

Или даже меньше - подумала Виктория - разница в возрасте у нас, кажется, лет пятнадцать и поежилась.

 

Он умер от рака горла через два месяца после того, как ему поставили этот диагноз.

Охриплость голоса у лекторов - профессиональное заболевание - хронический ларингит - и никто, в том числе и сам профессор не придавал этому никакого значения.

Обратился к врачам только тогда, когда появились приступы удушья и то не сразу - все пытался лечиться от астмы по совету коллег-терапевтов.

Когда, наконец, его обследовали, опухоль проросла уже в трахею и была неоперабельная.

Больного облучали, на какое-то время стало даже легче, потом вывели трубку, чтобы он мог дышать.

 

Говорить Плотников уже был не в состоянии и общался с окружающими с помощью блокнота, который теперь все время держал под рукой.

Тогда то он и взял с Виктории обещание, что она займет его место на кафедре.

Она не могла отказать умирающему человеку, с которым проработала больше двадцати лет. Единственный сын профессора, Сергей не отходил от отца и ночевал в его палате в больнице. Правда, долго ему там находиться не пришлось.

Плотников умер через неделю после того, как его госпитализировали. Говорят, что до самой смерти был в полном сознании.

 

Холодок пробежал по спине вдоль позвоночника.

Как будто только вчера она выпускница - краснодипломница пришла на кафедру с надеждами непременно совершить великое открытие в психиатрии, которое осчастливит человечество.

Плотников тогда был очень способным и амбициозным заведующим кафедрой - одним из самых молодых в институте. Очень видным мужчиной, вдовцом и, как все говорили, не пропускал ни одной юбки.

Конечно, он не мог не заметить молодую миловидную ассистентку.

Он всячески приближал ее к себе, хвалил и даже назначил своей помощницей в теме, которую уже многие годы разрабатывал сам - он изучал влияние электромагнитного излучения на различные области мозга, как причину психических болезней.

Тема была очень перспективная, и в случае успеха исследователь мог рассчитывать чуть ли не на Нобелевскую премию.

Казалось бы, вот оно воплощение ее мечты принести пользу науке, но тут произошли события, которые...

 

- Стоп - Виктория оборвала поток своих воспоминаний, встала из-за стола и пошла к выходу.

Чего доброго она еще начнет жалеть себя, а этого нельзя было допускать.

Жалеть? Ей?

Уверенной в себе, еще не разменявшей полтинник женщине, заведующей кафедрой престижного вуза?

Там, на ближайшей к зданию стоянке ее ждет посверкивающий серебристой поверхностью автомобиль и поедет она сейчас в свою уютную, обставленную по последней моде квартиру.

Жалеть? Как бы не так.

“ Надо заскочить в супермаркет купить овощи на ужин - подумала Виктория, идя к стоянке - приготовлю сегодня что-нибудь китайское”.

 

-2-

 

- А я хочу клубнику ...- капризничала молоденькая лет двадцати, слегка беременная девушка. Она смешно надувала пухлые розовые губки и морщила лоб.

- Ну, солнышко, ну ты подумай ...Где же я возьму клубнику в сентябре? - уговаривал ее такой же молоденький будущий папа.

На лице его читалось выражение ответственности (как будто в его руках была судьба всего человечества) и недоумение (оттого, что он с этой миссией не справляется).

- А может киви возьмем, малыш! Смотри, какие они крупные и спелые. И знаешь, киви по вкусу чем - то клубнику напоминают.

Это "малыш" резко и больно ударило по нервам, и будто заныл старый, давно зарубцевавшийся шрам.

Виктория, которая невольно стала свидетелем этой сценки в овощном отделе супермаркета, на мгновение застыла и перестала выбирать свежую зелень для салата.

Слишком яркой была картинка из прошлого ...

 

***

 

- Дууура, ты! Нет, ну какая же ты дура!

Анжелка бегала по комнате и крутила пальцем у виска.

- Вик, ты не можешь так поступить. Пойми - это не только твой ребенок. Он ведь тоже имеет отношение и прямое. Он - отец.

Ты обязана ему сказать.

- Зачем? Я заранее знаю, что он ответит.

Анжел! А ошибки точно быть не может? - Вика рассматривала узкую пластинку с окошечком, в котором виднелись три красные полоски. Одна слева и две справа.

Тест на беременность, импортный. Жуткий дефицит.

 

Анжелка, которая работала гинекологом в больнице выпросила одну штуку у заведующей, якобы для себя. Подруга полгода назад вышла замуж за очень перспективного студента последнего курса МГИМО. Ему прочили головокружительную карьеру дипломата за бугром, и заведующая Анжелку очень за это уважала.

- Нет, никакой ошибки! И не уводи разговор в сторону. Не первый день знакомы.

Вика вздохнула. Анжелка права.

Она никогда не могла скрыть что-то от подруги.

У Анжелки было какое - то собачье чутье, которое за долгие годы их дружбы только обострилось. Дружили они еще со школы, никогда не ссорились и теперь Вика с тоской ждала, когда Анжелкин муж окончит свой институт Международных отношений и увезет подружку далеко от нее. Что она будет делать без Анжелки? Думать на эту тему не хотелось.

- Анжел! Он мне говорил уже сто раз, что семья и дети не для него и никаких обязанностей на себя не возьмет.

Что мне даст этот разговор? Я уже все решила - буду рожать.

- И ты собираешься тянуть ребенка одна на зарплату молодого специалиста?

И притащить малыша на шею своим родителям? - Анжелка смешно передернула плечами.

- И, вообще, быть матерью - одиночкой? Это с твоей внешностью и способностями?

И поставить крест на личной жизни? - Анжелка сыпала вопросами, не давая Вике вставить даже слово.

 

Перебивать подружку было абсолютно бесполезно. Вика усвоила это давным-давно.

Анжелка должна была выговориться. И только тогда можно попытаться ей ответить.

Когда Анжелка, наконец, выдохлась, Вика четко и жестко произнесла:

- Буду рожать. Никакой другой личной жизни мне не надо. Я люблю только его и он отец моего ребенка. Будет ли он со мной или нет, это ничего не меняет. Потом, подумав, добавила:

- Но ты все же права. Я скажу ему...

 

***

 

Автобусы со студентами неслись по узкой проселочной дороге, вздымая за собой коричневые шлейфы пыли.

Но это совершенно не мешало медикам - пятикурсникам едущим на “картошку”, или сельхозработы, как принято, было говорить.

Из автобусов неслись студенческие песни под гитару и модные хиты с новыми словами, сочиненными местными институтскими поэтами. Слух и голос имели большинство, получалось очень здорово, и со стороны можно было подумать, что едут студенты консерватории.

Вика с Анжелой тоже горланили вместе со всеми. Анжела очень хорошо играла на гитаре и пела и вокруг них всегда была толпа студентов.

Вообще, в их дуэте именно Анжела была лидером. На Анжелкино обаяние слетались, как бабочки самые завидные парни института, хотя внешне она явно проигрывала утонченной красоте Вики.

 

Анжелка была ниже ростом, полновата, с миловидными, но крупными чертами лица и жесткими черными волосами с модной перманентной завивкой.

Но если Вика привлекала поклонников внешне, то стоило только заговорить Анжелке все внимание, а затем и восхищенные взгляды переключались на подругу.

Вику это совсем не задевало - все ее мысли занимала наука.

Может, поэтому, и не было в их отношениях извечной ревности и зависти, которая разрушает женскую дружбу.

 

И в то время, когда Анжелка крутила романы, Вика ходила на факультативные занятия по обожаемой психиатрии и просиживала в библиотеке над трудами Сеченова, Юнга и даже (о ужас!) Фрейда.

Имя Зигмунда Фрейда в то время было равносильно словосочетанию "враг народа", а слово "психоанализ" лектор произносил с такой брезгливостью, что аудитории становилось неловко и жалко старичка - лектора.

Знакомая библиотекарь с огромным трудом достала Вике несколько старых, потрепанных книг Фрейда и девушка просиживала вечерами, изучая запретные фолианты - выносить книги из библиотеки категорически запрещалось.

И если с Викиным будущим все было, в общем, ясно - ее после окончания института оставляли на кафедре психиатрии ассистентом, то Анжелка толком еще не решила, какая область медицины будет иметь честь получить ее темперамент и обаяние.

Склонялась в пользу гинекологии.

 

Впрочем, Анжелку больше интересовал выбор спутника жизни, а выбирать было из кого. "Своих" студентов - медиков она сразу из круга претендентов убрала - два врача в одной семье, вечные дежурства супруга ее никак не устраивали.

Анжелка своим опытным глазом сразу заметила интерес к подруге со стороны молодого зав.кафедрой психиатрии. Симпатичный вдовец проявлял к способной студентке явный интерес. Но вел себя он вполне прилично, не домогался, не делал намеки .

А Викино внимание занимала только наука. И после множества разговоров, убедившись в ее полной холодности к завидному поклоннику, Анжелка прекратила все попытки сосватать подругу.

Вика была полным и абсолютным "синим чулком".

 

***

 

- Девушка, извините, я могу задать Вам вопрос?

Вика обернулась назад и увидела "штрафника", того самого, которого вчера прислали к ним из соседнего колхоза.

В соседнем колхозе размещались студенты шестого курса, и отправить к ним, "салагам", сюда выпускника было страшным наказанием. Ходили слухи, что несколько парней и даже девушек самовольно отправились вечером в колхозный магазин, купили вино и водку и устроили оргию в поле, где их и застали преподаватели.

В качестве наказания и раскидали веселую компанию по разным курсам к "салагам".

 

- Да, конечно, спрашивайте.

- Девушка, как вам удается даже в такой одежде выглядеть изящно и привлекательно?

Парень смотрел с неподдельным восхищением, пристально и взгляд его карих с медовыми искорками глаз как - будто проникал под одежду и вызывал легкую дрожь во всем теле.

Вика от неожиданности покраснела и смутилась, но тут подоспела Анжела с термосом, в который они и собирались набрать кипяток из большого титана, чтобы заварить чай.

Подруга появилась очень кстати.

 

Уже через пять минут Вика знала, что парня зовут Олег, что он будущий нейрохирург и после распределения остается на кафедре, как краснодипломник.

Но странная вещь - Олег не был, как все очарован Анжелой, а смотрел почему - то только на Вику. Пока Анжелка занимала парня светским разговором, Вика осторожно разглядывала его.

Симпатичный, но ничего особенного, кроме, пожалуй, голоса.

Волшебный голос задевал какие - то самые глубокие нервные окончания, проникал в кровь, отравой разливался по артериям, попадая в каждую клеточку ее тела и вызывал просто физическую зависимость на клеточном уровне.

 

Она не сразу поняла, что влюбилась. Спорила с Анжелкой, отнекивалась.

Хотя та сходу уловила, в чем дело и стала давать своей неопытной подруге интимные советы. И только когда Олег позвал Вику через пару дней на свидание, когда обнял ее за плечи и притянул к себе, она поняла, что пропала.

Что вся ее жизнь отныне принадлежит этому улыбчивому парню и как он скажет, так и будет.

 

-3-

 

Когда меньше чем через месяц студенты вернулись домой, их роман продолжился вопреки мрачным Анжелкиным прогнозам.

В первый раз ее предсказание не сбылось: Олег не бросил Вику, Вика не забеременела и не провалила сессию. В городе встречаться стало труднее.

У Олега не было своей квартиры, да и Вика жила с родителями - интеллигентами старой закалки, которые не могли себе даже представить, что дочь может не придти ночевать домой.

Вот и приходилось откусывать у судьбы счастье, крохотными кусочками рафинада, запивая его обжигающе горячими глотками любви.

Это случалось, когда отец Олега уезжал в командировку (у матери давно была новая семья и жила она в другом городе), или обеспеченный друг подкидывал ему ключи от собственной квартирки на окраине на пару часов.

 

Остальное время они, как и вся молодежь, гуляли по безлюдным, тенистым паркам, целовались в кинотеатрах на заднем ряду и просиживали, часами болтая по телефону. Все попытки Вики привести его к себе и заодно познакомить с родителями заканчивались неудачей.

Олег отказывался под разными предлогами, шутил, что он птица свободная и на "чужой" территории встречаться не соглашался.

Так что Викины родители даже не видели его ни разу.

Только знали, что у дочери, наконец, появился парень, и очень были этому рады, так как почти потеряли надежду на ее возможное замужество. И терпеливо ждали предстоящей свадьбы.

О том, что события будут развиваться, как - нибудь по-другому старым советским интеллигентам в голову не приходило, а Вика их не разубеждала.

Но на самом деле ни о какой свадьбе не могло быть и речи.

 

Олег больше всего на свете ценил свободу, и все время это подчеркивал.

Нет не для Вики, он просто говорил, что думал. Он порхал по жизни, стараясь взять от нее все, что можно. При этом Олег не был жесток, не лгал и не давал обещаний.

Он искренне верил, что не делает никому больно.

А Вике просто хотелось быть с ним рядом и неважно, что будет завтра, она не желала даже задумываться об этом.

Впервые в жизни она, вопреки полученному воспитанию ничего не планировала - она просто упивалась счастьем.

 

Время шло. Олег успешно окончил институт, распределился на свою кафедру нейрохирургии и на первую же зарплату снял однокомнатную обшарпанную квартирку в высотке на самой окраине.

Но все - таки это было свое жилье, такое долгожданное.

Они стали встречаться почти ежедневно, за исключением тех дней, когда он дежурил, но Вика к нему, конечно, не переехала. Более того, он никогда не предлагал ей остаться до утра, а она и не настаивала.

Да и вообще, как бы она объяснила свое отсутствие родителям?

 

Так продолжалось еще год. Родители устали интересоваться, когда же, наконец, дочка познакомит их с будущим зятем, и махнули на все рукой.

Вика тоже окончила институт и пришла ассистенткой на кафедру психиатрии, но по - прежнему о свадьбе не было и речи.

Олег стал частенько захаживать к ней, встречать ее после работы - кафедры располагались в соседних зданиях. И даже слегка приревновал ее к боссу, который был очень благосклонен к молодой, красивой ассистентке.

Заведующий благородно отошел в сторону, увидев, что Вика занята, но комплименты делать не перестал.

И смотреть восторженно тоже. Одна только Вика этого не замечала.

А потом она обнаружила, что беременна...

 

***

 

- Нет! Об этом даже не может быть и речи. Как ты себе представляешь?

Растить ребенка в этой каморке на жалкие крохи? Впроголодь? И поставить крест на карьере?

Олег, растрепанный, с красным лицом ходил по комнате и чеканным голосом доказывал Вике то, что доказывать не имело смысла.

Она ни за что не будет делать аборт и требовать от него тоже ничего не намерена.

Она бы и не сказала ему, если бы не Анжелка - это она настояла сообщить Олегу о ребенке.

И Олег, в общем, то прав, не во всем конечно.

 

Квартира вполне нормальная и впроголодь бы они не жили. Все - таки пока две зарплаты, да и ее родители бы помогли.

Но прав он в одном - она не должна портить его карьеру, его ждет блестящее будущее, и ребенок только будет мешать.

- Послушай, а ошибки быть не может? - Олег вдруг остановился посреди комнаты прямо там, где застигла его мысль.

- Ты же предохранялась, да? И столько времени все было нормально...

Вика и сама не могла понять, как это получилось.

Но факт оставался фактом. И Олега она подвела. Он ведь на нее рассчитывал.

- Нет, ошибка исключена.

Вика съежилась под его колючим взглядом и вжалась в спинку дивана, на котором сидела.

И когда Олег, молча и не глядя на нее, вышел на балкон покурить, она тихонечко выскользнула на лестничную площадку, осторожно прикрыв за собой дверь.

И бегом, цокая каблучками, стала спускаться с восьмого этажа (лифт как всегда не работал).

Им не о чем было больше разговаривать.

 

***

 

- У тебя депрессия, самая настоящая . Достаточно на тебя посмотреть. Худая, зеленая, щеки ввалились.

Вик, на кого ты похожа, взгляни в зеркало?

Анжелка смотрела с сожалением на подругу.

- Так нельзя, ты же ничего не ешь.

- Это токсикоз, меня тошнит все время и рвет часто. Ты же сама знаешь.

- Нет, подруга, это не только токсикоз. Тут другое.

Ну, прекрати так страдать по нему.

Все мужики - козлы. Ты о ребенке должна думать сейчас.

- А почему ты решила, что я не думаю - пожала плечами Вика.

Я как раз - таки только о нем и думаю, иначе ...

И потом твой же Эдик не козел. Зачем же так обо всех?

- Ну, мой Эдик само совершенство. Он такой правильный и надежный, что...- Анжелка поправила на безымянном пальце широкое кольцо, мерцающее россыпью мелких бриллиантов, и вздохнула - что порой хочется послать его к черту!

Она обняла подругу за худенькие плечи.

- Анжел, ну что ты говоришь? Это ты из женской солидарности? Не надо.

Сравнивать Эдика и Олега - это все равно, что...- Вика не нашла подходящих слов и просто замолчала.

- И что он так и продолжает тебе звонить и уговаривать сделать аборт?

- Ну, я просто не подхожу к телефону.Уже давно.

- А на кафедре? Он не караулит тебя там? - поинтересовалась Анжелка.

- Вот это самое противное. Мне пришлось попросить наших девочек - ассистенток не пускать его на кафедру.

Анжелка еле сдержала неуместную улыбку, вспомнив "девочек - ассистенток", самой молодой из которых было тридцать пять.

- И ты рассказала им о беременности??

В больших Анжелкиных глазах мелькнул неподдельный ужас.

- Конечно, нет. Просто сказала, что у нас все кончено и больше не хочу его видеть.

Анжелка с облегчением вздохнула.

- Но боюсь, что они догадываются. Меня несколько раз рвало прямо на работе. И шеф посматривает как - то странно - добавила Вика.

 

Время шло, промелькнуло еще два месяца. Вика, наконец, перешагнула тот рубеж, после которого аборт делать было нельзя и как - то сразу прекратились назойливые, почти ежедневные звонки и походы Олега к ней домой.

Правда, дальше порога ему пройти не удавалось.

Тут родители - интеллигенты проявили удивительную стойкость, и даже правила хорошего тона были забыты ради будущего внука.

Родителям пришлось все сказать. Но надо отметить, что они поддержали дочь и сразу отвергли мысль об аборте, несмотря на печальные раздумья о судьбе матери - одиночки.

И на кафедре Олег тоже больше не появлялся. Токсикоз уменьшился, рвоты уже почти не было, и Вика стала выглядеть получше.

Да и душевная рана понемногу начала затягиваться.

 

***

 

Забавная парочка, выбрав коробку спелых и больших киви, уже стояла в очереди в кассу, когда Виктория, наконец, вернулась в реальность.

Мысленно отругав себя за сентиментальность, она быстро покидала овощи в коляску. Надо было приготовить ужин на скорую руку и еще просмотреть последний журнал по психиатрии к завтрашнему заседанию кафедры.

Поправив прядь волос упавшую ей на лоб, она, не отвлекаясь на яркие рекламные щиты, направилась к кассе.

 

Пробка, длиннющая автомобильная пробка... Давно она не попадала в такую.

И надо же было заехать в этот супермаркет. Лучше бы выбрала другой чуть похуже, но удаленный от центра.

А теперь придется простоять здесь столько времени.

С каждым месяцем в столице становилось все проблемнее водить машину. Если бы она не жила так далеко ни за что не села бы за руль. Сплошные нервы.

 

Виктория с раздражением посмотрела по сторонам - поток машин - металлических клеток с заключенными в них людьми, отбывающими свой срок в пробках, как наказание за преступный отказ от общественного транспорта.

Она потянулась и включила радиомагнитолу. Новости слушать не хотелось. Приятная успокаивающая музыка - это то, что сейчас нужно.

Но и здесь не повезло - вместо классики она наткнулась на какую-то передачу ретро-мелодий начала восьмидесятых. И салон автомобиля заполнила сентиментальная и романтичная музыка "итальянцев".

Тото Кутуньо пел бархатным с хрипотцей голосом о любви. Эту песню она знала наизусть - это была "их" песня, песня ее юности.

 

***

 

Вика шла к кабинету заведующего, недоумевая, что это за неотложное дело по которому он ее вызвал.

Эта срочность грозила неприятностями - в гневе шеф был страшен, но раньше это ее никогда не касалось. И теперь она ломала голову, что же могло такого случиться.

Постучав в приемную, она открыла тяжелую, обитую дерматином дверь и увидела... Олега.

Он сидел на стуле рядом с секретаршей шефа и улыбался Вике.

- Что ты здесь делаешь?

- Пойдем, нам надо поговорить - сказал Олег и взял ее мгновенно похолодевшую ладонь.

Вика высвободила руку.

- Ты с ума сошел, меня шеф вызвал! Немедленно дай мне пройти.

- Это я тебя вызвал - просиял Олег и вопросительно посмотрел на секретаршу.

Та с готовностью это подтвердила, улыбнувшись тоже и бросив поверх оправы сползшей ей на нос взгляд, который должен был означать "И я была девушкой юной".

Олег вывел ошарашенную Вику за дверь и, не дожидаясь вопросов, сообщил:

- Я попросил у шефа твоей руки, получил благословение и он посодействовал мне в этом маленьком обмане. Так что ты сейчас свободна, я тебя отпросил.

Трогательные ямочки на щеках, когда он улыбался, вызывали желание погладить его по голове, как ребенка.

Олег посмотрел на нее умоляющим взглядом, от которого у Вики начинали бегать мурашки по телу, и добавил: - Поехали ко мне...

 

Как будто не было нескольких месяцев тяжелых разговоров, звонков с требованием избавиться от ребенка, жесткого противостояния.

Перед ней сейчас стоял тот прежний, мягкий и нежный Олег, отказать которому было невозможно.

Она даже не нашла в себе сил спросить, что же заставило его так перемениться.

Да и какая впрочем, разница, он снова с ней, снова рядом и снова ее любит.

 

***

 

Вика опаздывала на работу. Впервые.

Как же так получилось, что они не слышали будильника, оба - Вика улыбнулась своим мыслям.

Ну, немудрено после такой ночи.

Вика впервые осталась у Олега до утра по его же просьбе. Боже, какая это была ночь.

Она отогнала от себя воспоминания, которые не давали сосредоточиться, сладкой истомой растекались по телу, и приходилось замедлять шаг, чтобы унять бьющееся колоколом о ребра сердце.

Не думать. Потом.

Надо если не успеть вовремя, то хотя бы опоздать не так явно, чтобы шеф не заметил.

Вика бежала по коридору, вот уже кабинет и тут она увидела его.

Шеф стоял у окна и явно ждал ее.

"Ну вот, так всегда" - подумала девушка. Надо было срочно разруливать ситуацию.

Шеф терпеть не мог опозданий.

- Андрей Александрович, здравствуйте! - начала Вика и, не давая собеседнику ответить, сразу добавила - Я вам очень благодарна, спасибо вам огромное.

- За что? - брови шефа удивленно поползли вверх.

- За Олега. Благодаря вам мы снова вместе - просияла Вика - и скоро поженимся. Вы будете первым, кого я приглашу на свадьбу.

- И скоро свадьба? - поинтересовался шеф.

- Через месяц, мы не хотим тянуть - смутилась Вика, но добавила все же - мы ждем ребенка.

- Да? Вот как? Ну что ж, рад за вас, очень рад - натянутая улыбка на лице шефа не очень соответствовала его словам.

Но Вика не обратила на это никакого внимания - она было счастлива, совершенно неприлично счастлива.

 

***

 

Неделя пролетела незаметно. Они виделись почти каждый день, правда до утра больше она у Олега не оставалась.

Он стал удивительно внимателен и заботился о ее самочувствии и будущем ребенке.

"Ты должна высыпаться обязательно и кушать больше витаминов, малыш" - говорил Олег, и она с удовольствием его слушалась.

Это было так необычно и приятно.

Сегодня у него внеочередное дежурство - пришлось заменить заболевшего коллегу.

Олег позвонил ей на работу. Но завтра день особый.

Завтра они идут подавать заявление в загс. А потом они поедут к ее родителям.

Вика погрузилась в теплый плед своих новых ощущений и подумала, какая же она все - таки счастливая.

 

***

 

Телефонный звонок поднял ее с постели. Она уже легла, но никак не могла заснуть.

Какая-то внутренняя тревога не давала - Олег не позвонил ей с дежурства, как всегда. “Наверное, много работы” - успокаивала себя Вика.

И вот этот поздний звонок. Она со всех ног бросилась к телефону.

Но звонил не Олег. Голос Анжелки в трубке звучал как-то напряженно, и подруга запиналась, хотя это было совсем на нее непохоже.

- Так, я сейчас приеду к тебе. Ты еще не спишь?

- Что такое, Анжел? В чем дело?

Что - то с Олегом, да?

Анжелка молчала. Чувствовалось, что она мучительно подыскивает слова.

 

Комната вдруг закружилась, ускоряя движение. Лампа над телефонным столиком в коридоре стала делиться на глазах, как амеба, а потом разноцветные блики начали меркнуть не сразу, а по очереди, как будто кто – то задувал свечи.

Последнее, что увидела Вика - это открытый в немом крике рот матери, разбуженной звонком и вышедшей в коридор.

 

-4-

 

- Да, никаких сомнений. Суицид: выпрыгнул с восьмого этажа, со своего балкона. Мотив неясен. Записки не оставил.

И судя по показаниям свидетелей никаких проблем у него не было ни на работе, ни в личной жизни.

Наоборот, собирался жениться.

- Может, поэтому и прыгнул?

- Тссс... Что за неуместные шутки. А вдруг она слышит? Пожалейте девушку.

Такое горе: сразу потерять и жениха и ребенка.

 

"О ком это ...Что за девушка? Какой ребенок?

Кто это говорит у моей постели?

Где я? Свет, очень яркий...режет глаза ...

Пить ...Как хочется пить...

Анжелка... Это она?

Анжелка, пить, дай попить...

Как болит голова... и живот. Пить..."

И Вика снова провалилась в вязкое, липкое забытье.

 

***

 

Хоронили Олега всем институтом.

Пришли и бывшие сокурсники и коллеги. Два его друга вели под руки старенького, сгорбившегося от горя отца.

Мать с новым мужем отдыхала где-то на Карибах и на похороны не успела.

Похоронили его быстро и тихо. Толкнули несколько речей, забросали свежий холмик венками. Никто не рыдал у гроба.

Отец был в полувменяемом состоянии, а Вика, самый близкий покойному человек, в это время боролась за свою жизнь.

 

После выкидыша у нее начался сепсис, ее перевели в реанимацию.

И если бы не Анжелка, доставшая жутко дефицитные и сильные антибиотики, которых не было в больнице, возможно бы Вика отправилась вслед за Олегом.

Но она выжила, и как только пошла на поправку, ее тут же перевели в психоневрологическое отделение. У девушки была тяжелейшая депрессия.

Анжелка выхаживала подругу, как могла, просиживала у нее долгие часы и все - таки победила.

 

Вика потихоньку начала есть, понемногу спать и реагировать на окружающих.

Наконец, через месяц исхудавшая, почерневшая Вика вернулась домой.

И с головой погрузилась в работу и науку, чтобы окончательно не сойти с ума.

А еще через месяц она провожала Анжелку с ее дипломатом на место его назначения в Лондон.

Подруга пыталась замаскировать уже немного заметный в профиль животик, чтобы не вызвать у Вики печальных воспоминаний. Но у новой Вики таких воспоминаний не было, а прежняя - умерла тогда в коридоре возле телефона.

 

Подруги долго плакали в зале ожидания, впервые за все время их дружбы они разлучались.

И когда серебристый лайнер, взмыв в небо стал стремительно удаляться, Вика остановилась и долго еще смотрела ввысь.

Вика стояла и думала: как же так получилось, что стеклянный шар ее жизни вдруг скатился под откос, разбился на мельчайшие осколки так, что невозможно было, даже ползая в пыли у обрыва, найти, собрать эти кусочки когда-то прозрачного стекла и попытаться их склеить, хоть как-то.

И один, пожалуй, самый большой осколок улетал сейчас от нее и возможно навсегда.

 

***

 

Овощи по-китайски получились очень удачно - в меру прожаренные и в тоже время хрустящие.

Виктория с удовольствием поужинала и даже позволила себе капельку вина.

Она любила легкие десертные вина, а не сухие – дорогие и изысканные.

Но позволяла это себе очень редко и только по особым случаям.

Сегодня вроде особого случая не было, но неожиданно всплывшие болезненные воспоминания надо было чуть приглушить.

Она смаковала последний глоток вина, когда раздался телефонный звонок.

Звонила Анжелка и, услышав ее голос, Вика чуть не пустилась в пляс от радости.

От подружки не было вестей уже почти месяц, и в голову лезли тревожные мысли.

Анжелка с мужем уже несколько лет жила в Израиле.

Муж занимал какой-то безумно высокий пост в посольстве, хотя до посла так и не дослужился.

- Ну, время еще есть - говорила Анжелка.

Сама подруга тоже работала при посольстве, на какой - то очень непыльной и хорошо оплачиваемой должности.

 

Она уже много лет как оставила медицину и совершенно об этом не жалела. Вообще она была очень довольна своей жизнью в Израиле.

Повезло Анжелке. И дети у нее удачные. Младший на следующий год заканчивает школу.

А старший уже почти врач.

Еще пару экзаменов и получит диплом. Хирургом хочет быть.

 

Вика открыла дверь на балкон. Даже вино и звонок подруги не помогли отогнать от себя давние, болезненные воспоминания. Очень хотелось вдохнуть полной грудью свежий, прочищающий мозги воздух

На балконе было слишком прохладно, уже осень и, постояв несколько минут, Вика замерзла и зашла в квартиру.

Быстро пролистав медицинский журнал и не найдя абсолютно ничего интересного, она отложила его в сторону. Телевизор смотреть настроения не было.

Надо лечь пораньше, завтра предстоит тяжелый день.

 

В спальне Вика зажгла настольную лампу, которая стояла на тумбочке рядом с ее диваном. Чудесный мягкий зеленоватый свет разлился по комнате.

Лампа была, пожалуй, самым любимым предметом интерьера.

Удивительно стильная, сделанная в Италии, на бронзовой подставке ручной работы, с тончайшим фарфоровым, гофрированным абажуром.

Благодаря какому то особому составу матового фарфора лампа меняла интенсивность освещения и отливала разными оттенками зеленого света от нежно - салатового до глубокого изумрудного.

Настоящее чудо, а не лампа.

 

И самое приятное было то, что эту красоту ей подарили студенты на 8 марта.

Виктория улыбнулась, вспомнив, как староста курса Сергей, ее любимчик, сын профессора Плотникова вручил ей коробку, перевязанную зеленой лентой.

И чтобы сразу пресечь Викину попытку отказаться от подарка, снял яркую обертку и достал лампу, показав ее онемевшей от восторга женщине.

Потом он провожал ее на метро и двух автобусах, прижимая к груди коробку с сокровищем. Машины тогда у Виктории еще не было. И, наконец, торжественно водрузил чудо на тумбочку возле дивана, подключив к электричеству и продемонстрировав всю ее зеленую прелесть.

Потом они пили чай с малиновым вареньем на кухне и говорили о психиатрии.

Приятный юноша, мягкий, совсем не властный.

Абсолютно не похож на своего отца...

 

-5-

 

Ночь... Такая ночь бывает только однажды в жизни и то не у каждого, а у того, кто отмечен особым расположением Творца.

Почему он выбрал именно ее?

Этого не дано узнать, и остается только тихо замирать от ощущения непонятного везения и избранности.

И запоминать, запоминать каждое мгновение, каждую секунду этой Ночи.

Этой ночью мириады звезд светят только для них двоих, они совсем близко, до них можно дотронуться рукой, если потянуться.

Если преодолеть эту сладкую, связывающую по рукам и ногам истому, которая лишает сил, желания двигаться, даже из любопытства поймать в ладонь этих небесных светлячков.

И не хочется шевелиться, а только лежать на земле, на расстеленной телогрейке и, прижавшись к груди любимого слушать стук его сердца.

 

А звезды, эти бесстыдные и наглые свидетели таинства принадлежащего только двоим. Они светят сегодня ярче, чем всегда в надежде разглядеть юные тела, покрытые капельками пота, сведенные судорогой желания.

Они, эти любопытные сплетницы рассказывают друг другу о странных существах, которым не зябко там, на сырой и холодной земле.

Об этих чудных существах говорящих друг другу глупые, нежные и грубые слова.

Причиняющих один другому боль, сменяющуюся восторгом и наслаждением и издающих такие стоны, что краснеют даже холодные равнодушные планеты.

 

А еще на небе почти полная луна - луна, у которой аккуратно отрезана долька, кусочек. Она разбавляет густую фиолетовую темноту своим сиянием.

Угадываются только очертания тел, и от этой полускрытой обнаженности колотится сердце, больно стучится о ребра.

А потом прикосновение Его пальцев к коже, которая кричит, требуя этого прикосновения, заставляет сердце падать с высокого обрыва вниз.

Оно летит и вот - вот разобьется, но сильные руки любимого подхватывают его в ладони и согревают своим дыханием твое глупое влюбленное сердечко.

 

Они лежат на земле на расстеленных телогрейках, прикрытые одеялом, захваченном из барака и смотрят на звезды. Это их первая ночь.

Такой ночи больше не будет никогда.

Будут горячие страстные свидания, тоже здесь в поле, но днем или вечером, будут свидания в городе (этого пока еще Вика не знает).

Но никогда, никогда не повторится эта безумная ночь, когда через их прижатые друг к другу тела Викино сердце пустило тоненькие белые корешки, которые проросли через грудную клетку и опутали сердце Олега.

И звезды были этому свидетелями. Аминь!

 

***

 

- Тори! Малыш, ты слышишь меня?

Этот тягучий, обволакивающий голос. Он окутывает коконом тело, убаюкивает, завораживает и хочется закрыть глаза и плыть по течению этой реки - реки Его голоса.

- Олег! Олежка... Это ты??

- Конечно, я.

- Но ты же ...тебя же нет. Уже много лет. Ты...

Он прикрывает мне рот ладонью и жестом просит помолчать.

- Это не так, это для других меня нет, но я с тобой и был рядом все эти годы.

- Но почему? Почему я не видела тебя, почему только сейчас?

- Так было нужно.

- Кому? Зачем?!

- Тише, любимая, я не могу этого сказать.

Но поверь, так было нужно. Ты мне веришь?

 

Как я могу не верить?

Ведь это он, это его голос, его глаза с медовыми искорками, губы.

Эти губы – полноватые, но четко и резко очерченные. Одновременно жесткие мужские и чувственные, как будто чуть припухшие.

Как эти губы умеют целовать...

От их поцелуя заходится в пароксизме сердце, начинает биться аритмично и пропускать удары, а язык, этот горячий острый язык ...

Он проникает внутрь и парализует волю. Мысли рассыпаются в разные стороны, как цветные пуговицы из круглой металлической коробки и хочется только двигаться всем телом навстречу этому ловкому и умелому языку и больше уже не существует ничего вокруг.

Только он.

 

Олежка садится на край постели и берет в ладони мою руку.

У него гладкая юношеская рука, ни единой морщинки или пятнышка. Длинные, сильные пальцы музыканта или хирурга.

И тут я понимаю, что он все тот же молодой с гладкой кожей и блестящими волосами. Ни одного седого волоска.

Боже! А я ведь совсем старуха, я ведь почти в два раза его старше.

- Нет! Не смотри на меня - я в ужасе закрываю лицо руками.

Олег отводит их в стороны и целует кончики моих пальцев.

 

- Дурочка! Посмотри на свои руки - он подносит ко мне мои ладони. Они совершенно гладкие, ни одной морщинки.

Потом протягивает мне овальное зеркало. Это не мое - у меня такого нет.

Из зеркала смотрю я, молодая, красивая.

Ни морщин в уголках глаз, ни мешков под глазами. У той Вики из зеркала идеально четкий овал лица, матовая кожа и гладкий лоб. И глаза, они светятся, мерцают счастьем.

- Ну, вот видишь? Ты такая же, даже еще красивее.

Просто для остальных ты другая, как будто прошло много лет.

Как будто.

 

Им не дано видеть и слышать то, что нам. Это наша с тобой тайна.

- Я не мог к тебе придти раньше. Меня не отпускали. Но теперь все изменилось. Теперь я буду приходить, и мы будем вместе.

Как тогда в нашу первую ночь.

Ты помнишь нашу первую ночь? Какие тогда были звезды?

- Как я могу не помнить? Я как раз вспоминала ее перед тем, как ты пришел, любимый.

- Я знаю. Поэтому я и пришел ...Ну, все, Тори. Сейчас я должен уходить.

- Нет! Олежка, нет! Еще немного, пожалуйста.

- Не могу. Завтра я приду снова.

А ты думай обо мне, Тори.

Все время думай. Этим ты поможешь нам - мне будет легче приходить к тебе.

До завтра, малыш! До завтра.

 

***

 

Виктория открыла глаза и уставилась в темноту перед собой.

Боковое зрение выхватило красные светящиеся цифры на табло будильника слева на тумбочке: четвертый час ночи.

Значит, все же спала, хотя было ощущение, что только лежала с закрытыми глазами.

Итак, Олег и сегодня не пришел.

Почему? Что случилось? Он же обещал, целый месяц он приходил каждую ночь.

А вот уже три дня подряд его нет.

Стоп! О чем это я, это же сон?

 

В комнате было бы совсем темно, если б не лампа, фосфоресцирующая зеленоватым космическим светом и бросающая в глухую темноту спальни мистические блики.

Виктория села на кровати и спустила босые ноги на ковер.

Было холодно, она поежилась. Очень хотелось курить.

Но о том, чтобы выйти на балкон в такой холод, страшно было подумать.

Она полезла в тумбочку и достала сигарету.

Ничего, один раз можно и в спальне. Она сделала глубокую затяжку и с наслаждением вдохнула дым.

Никотин постепенно прояснял мозги и отгонял подсознание в дальний угол.

Это всего лишь сон, подумаешь сон.

 

Да, но это сон, который повторяется весь месяц и каждую ночь, кроме последних трех дней.

И это сон настолько реальный, что его можно потрогать, пощупать и даже почувствовать запах тела и волос любимого. Брр...

Виктория откинула назад волосы. Нет, с ней что-то не так. Это не нормально.

Надо сделать компьютерную томографию мозга.

И потом...

 

Она устала, очень устала. Столько работы и переезд на новую квартиру, ремонт, потом курсы вождения. Она же уже три года не была в отпуске.

Надо завтра же посмотреть график отпусков. И взять хотя бы две недели, срочно.

И уехать далеко, совсем далеко отсюда.

Например, к Анжелке в Израиль.

Солнце, пальмы, теплое Средиземное море. Виктория мечтательно прикрыла глаза.

Море...

Последний раз она была на море совсем еще девчонкой. Да, они с Анжелкой после окончания первого курса поехали отдыхать. Сколько ей тогда было? Семнадцать, восемнадцать?

Синие, пронзительно синие просторы, сливающиеся с линией горизонта так, что казалось море везде: слева, справа и даже сверху.

Вика влюбилась в море сразу. В этот теплый песок похожий на сахарную пудру цвета слоновой кости. В легкий бриз, нахально забирающийся под юбку, ласкающий кожу ног и бедер и пытающийся все время задрать ее повыше и поделиться со всеми своим открытием.

В чаек, глупых белых чаек летающих с радостными криками над водой, лишь заметив еле уловимую тень мелькнувшей в глубине рыбы.

Даже в предгрозовое штормовое море, когда оно становилось грязно-серым, а затем черным и агрессивно шипело и плевалось все увеличивающимися волнами.

И в воздухе пахло бурей.

Какая то дикая неудержимая свобода витала вокруг, хотелось стоять на пирсе, вдыхать этот тревожный воздух полной грудью и, расправив руки, как крылья взлететь прямо в серо - фиолетовое небо навстречу грозе.

 

Но рассудительная Анжелка всегда хватала подругу за руку и тащила ее в номер пансионата, где они отдыхали.

Анжелка говорила, что если уж Вике так нравится гроза - на нее прекрасно можно смотреть через окно номера, сидя в тепле, а не мокнуть под ливнем на пирсе.

Анжелка многое не понимала.

Например, как можно сидеть и читать книжки, взятые в библиотеке, а не плясать на дискотеке под восхищенными взглядами поклонников.

Бросив бесполезные попытки втянуть Вику в веселую молодежную компанию, которую она тут же организовала и, естественно, была в ней лидером, Анжелка гуляла почти всю ночь, а потом отсыпалась до полудня.

 

А Вика вставала рано утром и шла на море, когда на пляже тихо и пустынно и так хорошо мечтается.

Анжелка больше любила бассейн - чище, комфортнее и соленая вода не портит волосы.

Да, все решено. Она поедет к Анжелке в Израиль.

А сейчас надо попытаться заснуть - завтра тяжелый день, кафедра.

Еще три часа до будильника.

Виктория затушила сигарету в пепельнице, забралась под одеяло и закрыла глаза.

 

***

 

На чердаке соседней высотки было совсем темно.

Крошечный факел вспыхнувшей зажигалки на пару секунд осветил заброшенное и заваленное рухлядью помещение.

Отблеск пламени нарисовал в темноте чердака контуры человеческой фигуры.

Человек прикурил сигарету, и теперь она одна красными искрами освещала ночь.

Но, похоже, он прекрасно ориентировался здесь и без света.

Человек подошел к маленькому чердачному окну.

Окно было приоткрыто и теперь в слабом свете луны, проникавшем сюда, стало заметно, что в другой руке у него бинокль.

Не маленький театральный, а настоящий капитанский с большим увеличением.

Человек постоял у окна, докуривая сигарету и стряхивая пепел прямо в окошко.

Потом затушил ее о бетонную стену и выкинул наружу.

Он поднес бинокль к лицу и долго смотрел в него на одно из темных окон напротив.

В щели неплотно задернутых штор только при большом увеличении угадывалось мягкое зеленоватое свечение лампы, отбрасывающей блики во все стороны.

 

Странный завораживающий космический свет...

 

 

-1-

 

Заседание кафедры подходило к концу. Виктория украдкой посматривала на часы.

Еще десять минут и это ежемесячное мучение завершится.

Маргарита Павловна, полная женщина предпенсионного возраста нудным голосом дочитывала список запланированных докладов на ближайший месяц.

“Дикция у нее, конечно, хорошая и голос совсем не старый, только вот сейчас она окончательно всех усыпит. Гипнотический голос прямо - таки” - подумала Виктория и еле сдержала улыбку.

 

Все сидели со скучными лицами и явно боролись со сном, даже не пытаясь изобразить хоть какой то интерес.

Кроме молоденького ассистента, только что окончившего институт и пришедшего к ним по распределению.

Тот демонстрировал рвение, крайнюю заинтересованность и даже пытался что-то записывать.

“Ну, ну “- посмеялась про себя Виктория.

И сразу вспомнила другое заседание кафедры.

 

Вика сидела, не вслушиваясь в очередную организационную блажь шефа, и чертила квадратики на листе бумаги.

Ее мысли были очень далеко - она думала об Анжелке.

Уже полгода Вика живет без нее, а ведь когда - то они не могли и дня провести друг без друга, без того, чтобы рассказать обо всех событиях, произошедших за сутки.

Как ей там, подружке, в этом холодном туманном Лондоне?

Она, конечно, звонит ей так часто, как может.

Ну и письма. Каждые два дня Вика пишет подруге письма, но это так мало.

Как ей не хватает Анжелки.

А ведь подружке совсем скоро рожать, через неделю или десять дней. Как все пройдет?

 

Ну вот, слава богу, закончилась кафедра. Коллеги весело и дружно вскочили с нагретых теплых кресел и заспешили к выходу из конференц-зала.

Вика тоже встала и подхватила сумочку.

- Вика, задержитесь, пожалуйста, немного - шеф пристально смотрел на нее.

"Чего ему надо? Опять поручит какую-нибудь статистику проверить" - с раздражением подумала Вика.

Когда за последним сотрудником закрылась дверь, шеф попросил ее присесть, а сам почему - то пошел к двери в маленькое подсобное помещение, использовавшееся обычно для хранения старых книг и журналов.

 

Вика не успела опомниться, как на полу у ее ног оказалась огромная корзина роз карминно - красного цвета. А шеф стоял рядом и смотрел таким взглядом, от которого ей стало не по себе.

- Вика, я прошу вашей руки. Я давно люблю вас. Таких чувств я не испытывал ни к одной женщине, никогда.

Я понимаю, какую трагедию вы пережили, но жизнь продолжается. Вы еще так молоды.

Я знаю, вы не любите меня, но, поверьте, моей любви хватит на нас обоих.

А потом, возможно когда-нибудь и ваши чувства ко мне изменятся.

Я согласен ждать сколько угодно, только не говорите "нет".

 

Шеф дрожащими руками вытащил из кармана маленькую бархатную коробочку и протянул ее девушке.

- Вика, это кольцо. Примите его от меня просто так без всяких обязательств, только позвольте мне надеяться.

И он открыл коробочку, вытащив оттуда изящное колечко с большим бриллиантом.

Не дожидаясь ответа Плотников, протянул руку, взял Викину кисть, собираясь надеть кольцо, и тут она словно очнулась от ступора.

 

Резким движением девушка выдернула свою ладонь из руки шефа и вскочила на ноги.

Потом уже позже Вика корила себя за такое жестокое поведение, но в тот момент она действовала совершенно инстинктивно.

- НИКОГДА!

Вы слышите, никогда не смейте мне этого предлагать! Я не полюблю ни вас, ни кого - либо другого.

В моей жизни был и будет только один мужчина.

- Но, Вика! Он же умер, поймите ...

- Нет, для меня он жив всегда, в моей памяти.

- Но как можно всю жизнь строить на воспоминаниях? Как?!

- Можно и нужно. И давайте закончим этот разговор.

Я больше не хочу к нему возвращаться. Никогда.

 

И Вика, отодвинув корзину роз ногой в сторону, вышла из зала, даже не оглянувшись, сильно захлопнув за собой дверь.

Если бы она немного задержалась или обернулась, то могла бы увидеть, как Плотников словно окаменев, стоял несколько секунд, а потом яростно пнул корзину ногой и стал крушить ее ботинками и руками, раскидывая по комнате куски плетеной соломы, сломанные стебли и затоптанные головки роз.

 

Он хватал их руками, царапая ладони до крови, и рвал, разбрасывая лепестки.

Тысяча, несколько тысяч карминно - красных лепестков, на которых не видно было капелек человеческой крови.

Потом он схватил бархатную коробочку и с силой запустил ей в стену. Коробочка разломилась на две части, и кольцо жалобно звякнуло об пол.

 

Через несколько минут придя в себя, мужчина подошел к раковине, смыл кровь с израненных рук и направился к выходу.

Потом все же наклонился, подобрал ненужное и жалкое кольцо и бросил его в карман пиджака.

 

Он выполнил просьбу девушки.

Больше никогда он ни словом не обмолвился о своих чувствах, ни разу даже не намекнул о произошедшем в тот день.

Никогда.

 

***

 

Прикосновение, легкое почти неосязаемое. Но это он, это его дыхание.

Я вздрагиваю и открываю глаза.

- Олежка! Ну что же ты так долго не приходил? Ты же обещал.

- Прости, солнышко. Я не мог, были срочные дела.

У нас время идет по-другому. Но больше такого не повторится - я не буду исчезать, обещаю.

Я прячу лицо у него на груди, мне так спокойно и тепло в кольце его рук.

Я готова простить ему все лишь бы он держал так меня в объятиях вечно.

 

- Малыш, котенок ...Чего бы тебе хотелось? Чем я могу загладить свою вину?

- Ммм... Ничего, вернее, чтобы ты не уходил никогда.

- А еще, подумай? Я сделаю все, что ты захочешь...

Я закрываю глаза и прислушиваюсь к себе.

Счастье, пьянящее ощущение абсолютного счастья - весь мир кружится в волшебном танце, и я лечу куда-то ...

Вот ...

Летать - хочу летать.

- Олежка, а ты волшебник, да? Хочу летать, как птица.

 

Его лицо неуловимо меняется, светлеет и наполняется каким-то внутренним сиянием.

- Отлично! Тогда так.

Закрой глаза, дай мне свои руки, обе.

Вот так. И представь, что ты паришь в воздухе.

Да.

Я чувствую, как через твои руки, любимый, в мое тело вливается невесомость.

Я отрываюсь от земли.

Я уже в воздухе! Боже, как это легко!

Как в море, когда лежишь на спине, а тебя несет волна, все дальше и дальше, и нет сил сопротивляться этому...

 

Я лечу - у - у... Я могу даже кувыркаться в воздухе.

А там, на земле едут машины, идут куда-то люди. Люди, ау, где вы?

Что это такое внизу?

Какой - то странный указатель. На нем буквы, но полустертые и не разберешь что написано.

- Олежка! Куда лететь? В какую сторону?

- Куда хочешь, Тори. Это твой полет.

 

-2-

 

Дом, мой старый дом. Когда - то он принадлежал купцу или помещику, чье имя я не знаю, увы.

Потом уже после революции его поделили на квартиры, настроили тоненькие перегородки, а после войны даже провели канализацию.

В этом доме жила моя бабушка (она умерла еще до моего рождения), родилась мама и я.

В раннем детстве я испытывала к нему какое-то суеверное почтение.

Восторг, какой бывает, когда заходишь в старинный средневековый храм и чувствуешь себя песчинкой в этом огромном, мудром, прекрасном мире, полном древних тайн и откровений.

Так и я ходила на цыпочках по этому скрипучему дубовому паркету, выложенному неизвестным мастером век назад.

Смотрела, запрокинув голову на лепные, высоченные потолки, снисходительно взирающие на меня сверху вниз.

И мне казалось даже, что я слышу голоса всех тех, кто жил до меня в этом таинственном доме.

Когда я подросла, чувство почтения к старинному жилищу отошло на задний план.

Я весело носилась по этому паркету и уже не всматривалась так внимательно в рисунки и символы на резных дверях ручной работы, придумывая сказки и истории про этих львов, птиц в окружении диковинных цветов.

 

А двор, когда - то бывший садом? Сколько чудесных открытий таил этот двор!

За годы, конечно, состарились и были вырублены яблони и вишни, отжили свой век цветы, но деревья, посаженные еще до революции, продолжали шелестеть листвой и шептать жителям дома что-то на своем языке.

Ивы, акации, дуб...

Да, больше всего я любила этот дуб - широченный его ствол был прорезан глубокими трещинами - морщинами.

А обхватить его удавалось только впятером, когда мы дворовые дети, прислонившись к его стволу, протягивали друг другу руки и сцепляли пальцы в замок.

 

А вот и он...

Подлечу к нему поближе. Что это там?

Маленькая белокурая девочка с розовыми бантами на хвостиках сидит на земле рядом и плачет.

Да это же я...

Пятилетняя Вика сидит рядом с дубом и рыдает навзрыд, размазывая по лицу слезы вперемешку с соплями.

Там, возле корня вылезшего наружу, глубокая ямка. Здесь она спрятала свой "клад", а теперь ямка пуста. Кто-то выкопал ее сокровища и унес.

Это первый обман в ее жизни, первое разочарование в людях и поэтому так больно и горько.

И наверняка это кто-то из ее друзей, с которыми она каждый день играет во дворе.

Но кто?

 

Я вишу в воздухе над дубом.

Мне безумно жалко себя маленькую, несчастную, так и хочется погладить по головке и обнять эти вздрагивающие плечики.

И тут мой взгляд приковывает окно второго этажа. Там в окне Петька - один из моих друзей. Он старше на целых полтора года и очень умный.

Он смотрит во двор на маленькую Вику у дерева.

Но почему же он такой красный и у него заплаканные глаза?

 

И тут я, взрослая, понимаю совершенно четко, что это Петька. Что Петька - вор.

Это он выкопал мои сокровища, и я даже знаю почему.

Он давно с завистью посматривал на разноцветные стеклышки от разбитого калейдоскопа и даже выпрашивал их у меня.

Калейдоскоп купила мне мама, и он был предметом поклонения всех моих друзей, особенно Петьки.

Петька мог, не отрываясь часами смотреть в него, наблюдая за сменой диковинных узоров в чудесной трубочке.

Даже когда всем это надоедало.

 

А потом садился и на измятом листке в клеточку зарисовывал по памяти эти узоры, высунув от усердия язык.

Карандашей настоящих у Петьки не было - маленькие разноцветные огрызки, которые выбрасывали остальные за ненадобностью.

А Петька их собирал в целлофановый пакет - битком, набитый пакет с огрызками карандашей всех цветов. Его главное богатство.

 

Петькин папа был алкоголиком и часто поколачивал и мать, сухую изможденную женщину с родниково - голубыми глазами и Петьку.

Жили впроголодь на зарплату уборщицы. Так что калейдоскоп был для него роскошью, абсолютно волшебной вещицей.

И когда он случайно разбился, и из него хлынули самоцветной россыпью драгоценные стекляшки, Петька плакал громче и дольше, чем я.

Мне к тому времени игрушка уже надоела и я аккуратно собрала стекляшки в жестянку из-под монпансье, для "клада".

Петьке я их не отдала, хоть он очень просил.

Он хотел склеить калейдоскоп заново, сам.

Почему не отдала и сама не знаю - из вредности.

 

Пришлось Петьке найти себе другой объект для рисования.

Рисовал Петька удивительно. Взрослые говорили, что у мальчика настоящий дар.

Особенно восторгалась соседка – пенсионерка, бывшая учительница.

Рассказывали, что когда - то давно старушка была известной художницей и стены соседкиной квартиры сплошь увешаны картинами ее работы.

Правда я у нее ни разу не была. А вот Петька ходил туда два раза в неделю – старушка–художница убедила маму мальчика, что его талант надо развивать и занималась с ним бесплатно.

Петька часто убегал к соседке, когда отец напивался и начинал воспитывать домочадцев.

Но в тот день ее не оказалось дома и Петька, спасаясь от разъяренного отца, бросился через дорогу на красный свет прямо под колеса грузовика.

 

Мне стало ужасно грустно. До рокового дня оставалось чуть меньше двух лет, и никто не знал об этом.

Ни я маленькая, рыдающая под деревом, ни Петька, плачущий от стыда за свой поступок и за свою дурацкую жизнь, в которой даже коробка обычных цветных карандашей была непомерной роскошью.

- Олег! Ты слышишь меня?

Ты обещал, что исполнишь все, что я попрошу?

Я хочу калейдоскоп.

- Что? Не понял...

- Калейдоскоп, обычный детский такой ...это возможно?

- Ну, конечно.

И я, улучив момент, когда Петьку позвала мать, подлетела к открытому окну и положила на подоконник чудесную трубочку с разноцветными кусочками счастья - для Петьки.

 

-3-

 

Снова ночь. Всё смешалось. Я каждое утро жду, когда стемнеет и наступит, наконец, ночь.

Мы опять вместе. Мои ладони в руках Олега и я снова лечу. Лечу. Я не вижу любимого рядом, но чувствую его присутствие.

Вот уже знакомый указатель.

 

Что это за здание? Знакомое.

Да ведь это школа, моя школа. Очень громкая музыка.

Ну да, конечно, это вечер, но не выпускной.

Это тот самый вечер.

10 “Б” - до окончания школы три месяца.

Вечер, посвященный 8 марта.

 

Я впервые в жизни подкрасила тушью ресницы и губы розовой помадой, тайком от матери. На мне настоящие джинсы, купленные за бешеную сумму из греческой посылки.

И все это, чтобы он был очарован мной, когда пригласит танцевать.

Он - это Игорь, первый красавец в классе, который вдруг обратил на меня внимание.

Неужели я ему понравилась?

Игорь несколько раз приглашал меня к себе домой. Но я отказывалась .

А накануне спросил, приду ли я на вечер. Наверное, пригласит танцевать.

Как мне хочется ощутить его руки на своей талии.

О чем это я думаю, какой стыд.

 

В зале шумно, все пляшут. Но Игоря почему - то нет. Он куда - то вышел, наверное, покурить. Надо тоже пойти поправить прическу и макияж.

Я иду в туалет в самом конце коридора. Здесь тихо.

Я подхожу к зеркалу и вдруг слышу возню, какой-то шум, сопение, странные звуки.

Что это?

Прохожу внутрь. Все кабинки открыты, кроме одной.

Возня идет оттуда, и к ней добавляются странные сдавленные стоны.

Я краснею, кажется, начинаю догадываться, в чем дело.

 

Надо уйти, но любопытство пересиливает. Захожу в соседнюю кабинку.

Там на перегородке есть маленькая дырочка, как будто просверленная кем-то.

Об этом знают все или не все?

Ой, как некрасиво подглядывать. Но все - таки нагибаюсь и заглядываю туда.

Боже, что это?!

Две фигуры, вернее два тела - мужское и женское, оба обнажены от пояса и ниже.

На кране от бачка унитаза джинсы обоих.

Их поза не оставляет никаких сомнений чем они тут заняты.

 

Девушка согнута пополам, а парень прильнул к ней сзади. Они совершают однообразные, мерзкие, гнусные движения. Парень противно сопит, а девушка стонет каким то неестественным кукольным голосом.

Какая гадость! Подкатывает тошнота, надо уйти, но в эту минуту девушка замирает, выгибается и откидывает назад волосы, и я узнаю в ней Ленку, красотку Ленку из параллельного класса.

Становится еще противнее - от нее я такого никак не ожидала.

 

Ну же, чего ты стоишь? Беги отсюда, скорей - говорю я себе. Но ноги не идут.

В фигуре парня есть что - то неуловимо знакомое. Пока я собираюсь с силами, чтобы уйти, он вдруг начинает тяжело и часто дышать, запрокидывает назад голову, и я в ужасе вижу ...Игоря.

Тут тошнота подступает с такой силой, что я еле успеваю выбежать из туалета и прижать платок ко рту. Меня рвет.

Я размазываю розовую помаду вокруг рта. Она перемешивается с рвотными массами. И бегу, бегу скорей отсюда, на улицу, на свежий воздух.

Уже почти на выходе меня бледную останавливает завуч. Она допытывается что случилось, она не верит, что мне просто плохо и я, желая отвязаться (меня сейчас опять будет рвать), указываю рукой в конец коридора.

Она, наконец, оставляет меня в покое.

 

Потом я не раз жалела о своей слабости.

Игоря и Ленку застали на месте преступления и выгнали из школы за три месяца до получения аттестата зрелости.

 

- Олежка, зачем ты мне такое показываешь? Я давно уже это забыла, зачем?

- Это не я, Тори, это твой полет и ты сама выбираешь, что ты хочешь увидеть.

- Но я не хочу! Зачем мне это?

- Так надо, наверное, - это не мне решать. Но это еще не конец - смотри дальше.

 

Я снова гляжу вниз, хотя не хочется.

Другое здание, незнакомое.

Похоже, это больница. И время другое, уже лето.

Да это больница - палаты, много палат.

Но это какая - то особая палата - конечно, это реанимация.

На койке женщина, молодая.

Женщина, похоже, в тяжелом состоянии - она подключена к аппаратам, без сознания и на коже странные пятна.

Вокруг нее врачи, много врачей. До меня долетают обрывки разговора:

- Сепсис, увы, ничего сделать нельзя. У нее отказали почки и печень.

Она живет только благодаря здоровому сердцу.

Что вы хотите? Криминальный аборт с перфорацией матки и кишечника.

- И привезли ее не сразу. Шансов никаких.

- Жалко девочку – всего - то семнадцать лет.

Какая глупость!

 

И тут я четко вижу лицо женщины, хотя оно и под кислородной маской.

Ленка! Не может быть...

- Олег, Олежка ну как же так? Неужели это правда? Она умрет, да?

- Тори, малыш. Это же твое прошлое.

Она умерла много лет назад. Ты просто не знала. Она же бросила школу сразу после того вечера.

- И это Игорь виноват, да? Это от него она была беременна?

- Да, малыш, от него.

Но он не виноват. Это было ее решение, он ее не заставлял делать аборт и тем более криминальный.

Он просто ее оставил. А она оказалась слабой.

- Ну, уж нет! Негодяй! И как ему живется после этого на свете? Я хочу посмотреть ему в глаза.

- А ему не живется...

- Что?? Что ты хочешь этим сказать?

 

- Тори, детка, наверное, лучше бы тебе было этого не знать.

Но ты сама выбрала свой полет.

Игорь пережил Лену на пять лет. Однажды зимой он возвращался пьяный с вечеринки, упал и сломал ногу, крупную бедренную кость.

Когда приехала скорая он был уже мертв. Жировая эмболия - ты же сама знаешь, как это бывает.

Микроскопическая капелька жира попала в кровь и закупорила легочную артерию.

Очень редкое осложнение.

Не плачь, малыш. Ну, разве они заслуживают твоих слез? Прости их и отпусти эти воспоминания.

- Олежка, я не хочу больше летать. Сегодня не хочу. Я хочу спать.

 

***

 

Виктория открыла глаза. В ушах стучала фраза: "я хочу спать". Но я же спала или это был не сон?

Олег, ты где?

Она пристально всматривалась в полумрак комнаты и в причудливые зеленоватые блики на стене.

Нет, в комнате никого не было. И все - таки он находился здесь, она могла поклясться, что это правда. Она даже еще ощущала его дыхание у себя на лбу.

Что это? Неужели я схожу с ума? Галлюцинации?

Нет, ты же сама прекрасно знаешь, что таких галлюцинаций не бывает - слишком они реальные и потом...

Экскурсии, полеты в прошлое, мое прошлое вплоть до мелочей - нет, это не галлюцинации...

 

И все- таки положа руку на сердце...

Ты так и не пошла и не сделала томографию мозга и седативные не стала принимать. Почему?

Своим пациентам уже бы давно прописала, а сама? Не хочешь ты от этих галлюцинаций избавляться, признай. Хорошо тебе в них, тепло, уютно.

Ну, да, так и есть и что?

Обследуюсь, обязательно обследуюсь. Вот только сначала в отпуск съезжу к Анжелке.

Уже ведь две недели осталось и виза готова. Завтра паспорт заграничный сделать и все. Останется только подарки купить.

Как давно я не отдыхала и как хочется увидеть подругу, обнять ее, поболтать.

Да вот еще, надо студентов предупредить, что факультатив на месяц отменяется.

Целый месяц полного, бездумного отдыха у Средиземного моря - мечта.

 

-4-

 

Сегодня она ушла с работы пораньше на целых два часа - уже много лет такого не случалось. Но причина была серьезная – ей предстояло заехать получить заказанный и оформленный несколько дней назад заграничный паспорт.

Выйдя из здания и направившись к автомобильной стоянке, она в нескольких метрах от нее увидела Сергея.

"Вот он мне и нужен, надо сказать ему об отмене факультативных занятий, а он передаст всем остальным" - подумала Виктория.

Сергей беседовал с высокой тоненькой брюнеткой.

"Кажется, ее Юлей зовут".

Она видела их вместе уже несколько раз. Девушка нравилась Виктории. Чем - то она очень напоминала ей себя - не внешне, нет.

Виктория всегда мечтала о росте, как у Юли, да и собственные русые волосы казались ей невыразительными, ну разве, что худоба и хрупкость была у них общей.

И все же девушка была очень похожа на молодую Вику - взглядом, полным восторга и немого изумления с которым она смотрела на юношу, когда разговаривала с ним. Как будто удивлялась своему необыкновенному везению.

Что-то заныло в груди, и Виктория поспешила оборвать свои раздумья.

Сергей обещал передать всем студентам, что месяц факультатива не будет. Поинтересовался когда она уезжает, и пожелал ей удачи. Очень приятный и вежливый парень.

Вот только улыбался как-то натянуто, неестественно, что ли. Хотя, скорее всего, ей это показалось.

 

***

 

- Серый! Подожди!

Взъерошенный, нескладный рыжий паренек приветственно махал рукой Сергею и Юле, направлявшимся к выходу, и мчался к ним на всех парусах.

- Юльк, солнц, привет!

Запыхавшийся юноша, подбежав, хотел чмокнуть девушку в щеку, но видно в последнюю секунду передумал и неловко отстранился.

- Как дела, ребята? Юль, сто лет с тобой не говорил –

парень тряс протянутую ему Сергеем руку, не сводя глаз с девушки, и этот взгляд выдавал его с головой.

Впрочем, прятать было и нечего - Сергей знал, что его лучший друг Валентин, давно и безответно влюблен в Юлю. Раньше Валька и Юля дружили и часто встречались, хотя отношения их были чисто платоническими.

Но с тех пор, как в жизни Юли появился Сергей, Валентин отошел в сторону, не желая мешать другу. Да и шансов у него никаких не было.

 

Он не выдерживал сравнения с умницей и красавцем Сергеем.

Валентин учился с трудом, неохотно. В мединститут пошел под давлением родителей - медицина ему категорически не нравилась.

Юношу влекла электроника, компьютеры - тут он чувствовал себя, как рыба в воде. Однокурсники часто использовали его, чтобы починить какой - нибудь прибор, модернизировать дешево компьютер - здесь с Валькой сравниться никто не мог.

 

- А чего эта мымра от вас хотела? Я видел, как она вас обрабатывала. Снова хочет запрячь на дополнительную работу? - Валентин поморщился, как от зубной боли и отвел глаза в сторону.

О взаимной "симпатии" Вальки и зав. кафедрой психиатрии знали все и по курсу ходили шутки и анекдоты.

За что он невзлюбил психиатрию и Викторию Андреевну никто не помнил, но все с любопытством ждали, как Валька будет сдавать сессию при такой нелюбви к предмету и заведующей кафедрой.

Вальку раздражало в ней все, начиная со стильной внешности до новенького серебристого авто.

Да, это, пожалуй, вызывало самую большую его неприязнь.

 

- Знаешь, а твоя любимая лекторша уезжает в отпуск в Израиль, и целый месяц лекции читать не будет - улыбаясь, сообщил Сергей.

Реакция Вальки озадачила - вместо того, чтобы обрадоваться, он почему-то разозлился (как же она может позволить себе разъезжать по заграницам, да еще в начале учебного года).

И даже не смог скрыть огорчения.

И чего ему-то переживать? Странный он.

Хотя, может, это мне только показалось? - подумал Сергей, и наспех попрощавшись с другом, потащил Юльку в кино.

 

***

 

Забрать паспорт оказалось не так - то просто. Пришлось выстоять громадную очередь.

У нее даже разболелась голова. А сама процедура заняла каких - то пару минут.

Сколько времени было потеряно зря.

Потом она проехалась по магазинам, но так ничего и не купила.

Анжелка отнекивалась и говорила, что ей ничего не нужно, что у нее все есть.

А Вика боялась ошибиться в размерах - так давно не видела подругу. Нет, надо будет спросить ее точно про размеры - очень хотелось угодить Анжелке.

Времени еще много - не надо торопиться.

Усталая, не чуя под собой ног, Виктория пришла домой.

Наскоро поужинала и легла спать. Даже читать сегодня она была не в силах.

 

***

 

Человек на чердаке в доме напротив осветил зажигалкой циферблат наручных часов. Потом он долго рассматривал одно из окон в бинокль.

Наконец, отложив его в сторону, он подошел к прибору стоявшему на старом колченогом стуле и задумался.

Постояв так несколько секунд, словно не решаясь, он все- таки нажал рычажок, и зажглась новая лампочка в дополнении к уже мигавшим зеленым и красным.

Лампочка была синяя и загоралась не постоянно, а в каком - то своем пляшущем ритме, то, ярко вспыхивая, то затухая.

Человек постоял еще, подумал и снова вернулся к чердачному окну с биноклем в руках.

 

-5-

 

День не задался с самого утра.

С вечера забыла погладить отцу сорочку, пришлось наспех утром. Мама ведь просила выгладить все сразу, а ей все некогда было - статистику просчитывала для последней статьи.

Какой успех, даже не верится. Самый известный психиатрический журнал принял их с шефом статью. Тут уже надо было все проверить сто раз, особенно статистику. Эти английские мэтры ужасно придирчивы, не дай бог, не так цифру округлила.

Ну, вот вечно она о себе, а мама уже неделю в больнице в кардиологии - опять сердце.

 

По дороге заметила стрелку на чулке, что за напасть. А уже на работе обнаружила, что забыла приготовленный бутерброд дома. Придется обедать в буфете, невкусно и дорого.

Весь день была сплошная нервотрепка и на обходе - смена медсестер и санитаров попалась как на подбор недружелюбная.

И с больными преследовали неудачи - у тех, кто шел на поправку, вдруг наметились признаки ухудшения. Да и лекарств в отделении не хватало - не заказали вовремя. Кошмар просто.

Не могла дождаться конца рабочего дня. Сегодня надо сразу поехать к маме - не была у нее уже три дня из-за этой чертовой статьи.

По телефону у мамы был очень печальный голос, просила срочно приехать, говорила про какие-то нехорошие предчувствия, в общем, напугала ее ужасно.

Оставалось каких - то двадцать минут до конца рабочего дня, она уже собрала сумочку и слушала в пол уха восторги ассистентки Ларисы по поводу последнего сериала, который, конечно же, не смотрела.

 

И в эту минуту раздался звонок.

На том конце провода рыдала женщина - она ее сразу узнала, конечно.

- Виктория, я умоляю Вас, приезжайте. Только Вы сможете его спасти. Он ни с кем не будет разговаривать. Вика, я прошу, помогите!

С трудом, разбирая слова сквозь всхлипы и рыдания, Вика поняла ситуацию. Саша закрылся в своей комнате, никого не впускает туда и отказывается разговаривать с кем-либо, кроме нее.

У Саши очередной рецидив, он уже пытался свести счеты с жизнью и мать боится, что и на этот раз все будет также.

Ну почему именно сегодня и именно он?

 

Восемнадцатилетнего Сашу перевели к ним сразу же, как только откачали наскоро в терапии после неудачного суицида.

Мать, вернувшаяся чуть раньше с работы, успела вытащить сына из петли и вызвать скорую. Тут уж ей пришлось признать, что сын болен и ему нужна психиатрическая помощь.

Единственный поздний ребенок в очень обеспеченной семье, Саша радовал родителей своими блестящими успехами в школе, очень неординарными рисунками и стихами.

Первые странности у мальчика появились в шестнадцать лет - он вдруг впал в глубокую депрессию, отказывался мыться, есть и подолгу лежал, уставясь в потолок.

 

Тогда матери удалось как-то расшевелить его, и период подавленности сменился у Саши бурным подъемом, всплеском идей, водоворотом стихов и рисунков. Мать была счастлива и горда талантами сына.

На пике подъема Саша прекрасно окончил школу и с легкостью поступил в институт.

Но тут видно сказалось тяжелое физическое и умственное перенапряжение, и у Саши снова началась депрессия. Он не ходил на занятия, ничего не делал, месяцами не стригся. Мать потихоньку начала понимать, что с сыном что-то не так, но гордость и предубеждения не позволяли обратиться к психиатру. Последней каплей стал разрыв с девушкой, которая бросила Сашу без всяких объяснений.

Вот тогда и произошел этот по счастливой случайности неудачный суицид.

 

Сашина мать настойчиво искала встречи с Викой - лечащим врачом сына, но Вика никогда в первые дни не встречалась с семьей больных, желая составить себе картину болезни до вмешательства родственников.

Тут, в общем, диагноз был ясен сразу.

Юноша страдал биполярным расстройством или как раньше говорили маниакально - депрессивным психозом.

 

Вика не понравилась Сашиной матери - слишком молодая, слишком уверенная и пропускающая мимо ушей ее советы о том, как надо обращаться с Сашей - кому как не матери было это знать.

Но когда Саша вдруг резко пошел на поправку, даже без назначения сильнодействующих препаратов, когда мать увидела какими глазами он смотрит на Вику, она смягчилась и даже прониклась к девушке сначала уважением, а потом стала ее боготворить.

Саша делился с доктором всем, самым сокровенным, заваливал Вику рисунками и стихами.

Рисунки Вика изучала с чисто профессиональной точки зрения, а вот стихи не любила никогда. Тем более Сашины, запутанные, бредовые потоки сознания.

Правда один стишок почему-то задел ее, чем она сама не могла объяснить.

Возможно, он напоминал ей собственную несложившуюся жизнь.

 

 

То, что Саша влюбился в своего лечащего врача скоро стало понятно всем, даже Вике. Содержание Сашиных стихов и рисунков изменилось. В рисунках в женских силуэтах она часто узнавала себя.

Этого допускать было нельзя, и Вика с легким сердцем выписала Сашу домой, тем более что пациент больше не нуждался в стационарной помощи.

Раз в месяц юноша приходил к ней в диспансер при больнице на проверку, одетый с иголочки, с горящими глазами и приносил цветы.

Вику это очень тяготило.

 

У Саши все было нормально, он прекрасно учился, рисовал, писал стихи. Мама похвасталась, что у него скоро выйдет книжка.

И Вика постаралась передать Сашу другому врачу, она стала просить подменить ее в дни диспансерного осмотра, тем более что и шеф не возражал - научная работа была важнее. Так что Сашу она не видела уже полгода.

Последний раз по телефону Сашина мама рассказала, что у сына наконец-то появилась девушка.

И вдруг этот звонок.

 

- Да, да конечно, я постараюсь приехать. В любом случае через минут пятнадцать психиатрическая бригада будет у вас. Возьмите себя в руки и постарайтесь говорить с ним все время, только спокойно.

Вика положила трубку, мучительно соображая, что же делать.

Конечно, она рвалась ехать срочно к Саше, но как же мама?

Она же обещала матери обязательно быть у нее сегодня. Тревога за мать сидела глубоко внутри и точила, как жук - короед слой за слоем.

 

- Вика, что случилось? - вмешалась Лариса. Лариса была знакома с Сашей и по госпитализации и по диспансеру. И когда она с готовностью вызвалась помочь Вике и съездить вместо нее, девушке стало сразу легче.

Конечно, она понимала, что самый лучший вариант это поехать самой.

Но с другой стороны Лариса хороший врач, гораздо опытнее ее. Сашину историю болезни помнит, да и в практике у нее было достаточно таких случаев - она знает хорошо как себя вести.

Да и вообще, может Сашина мама преувеличивает, и все не так ужасно обстоит.

Пока Вика раздумывала, Лариса уже вызванивала дежурную психиатрическую бригаду и знаком показывала Вике, чтобы та уходила со спокойной душой.

Все будет хорошо, Лариса справится! - подумала Вика и, помахав на прощание коллеге, заспешила к выходу.

 

***

 

Ну почему? Почему я не смогла сделать правильный выбор?

- Ты не виновата, малыш. Ехать туда не входило в твои профессиональные обязанности, ты сделала все, что могла.

И потом ты же не просто так не поехала, у тебя мать была в больнице в кардиологии.

Успокойся, нет твоей вины никакой.

- А кто же тогда виноват? Лариса? В том, что не смогла найти нужных слов?

Или Саша, который, услышав чужой голос и Ларисины объяснения, что я не смогу придти, решил, что его все предали, даже та кому он верил больше всех.

В том, что не стал ждать? И когда взломали дверь в комнату, он уже минут пять был мертв, плавая в собственной крови, которая толчками вместе с жизнью выплескивалась из перерезанной сонной артерии.

 

Кто же виноват в том, что Лариса после двухмесячного пребывания на больничном тихонько уволилась, и даже шеф вздохнул с облегчением. Неудачи, да еще такие громкие не прощают никому, что бы там не говорили.

Или Сашина мать? Которая потеряла единственного сына из-за того, что доктор не смогла сделать выбор между врачебным долгом и личными проблемами?

 

- Вик, ты не права. Откуда ты могла знать, что твоей маме ничего не угрожает и у нее просто легкая депрессия. Разве болезнь матери это неважно?

- И все равно...

- Малыш, ну не надо так. Успокойся, пожалуйста. Я не прощу себе, что так тебя расстроил.

Олег обнимает меня за вздрагивающие плечи и гладит мои дрожащие пальцы.

- Ну что за жизнь у меня - череда ошибок, несчастий, предательств. Скольким я причинила зло!

- Нет, ты неправа, Тори. У любого врача есть свое кладбище, всегда есть жертвы его профессиональных ошибок и ты не исключение.

А парнишка этот все равно бы совершил суицид и где гарантия, что тебе бы удалось его уговорить? Даже если бы ты приехала?

- Нет, я точно знаю, что смогла бы - он верил только мне, а я его обманула -

от всхлипываний слова прерывались и становились непонятны.

- Все в моей жизни было не так, наперекосяк. Единственная светлая полоса, да и та короткая - это ты. Но и она оборвалась, так и толком не начавшись.

 

Олег вдруг отпустил мои руки, встал и начал нервно ходить по комнате. Словно думал о чем-то. Потом вдруг подошел ко мне, заглянул в глаза и прошептал:

- Я не имею права тебе это говорить, но я нарушу обет. Все совсем не так, как ты думаешь. Ничего не кончилось, все продолжается - просто ты об этом не знаешь. И я покажу тебе сейчас это, хотя не имею права ...

Смотри, Тори.

 

-6-

 

Одна стена спальни вдруг куда-то исчезла, и я увидела больницу. Да это больница, но вроде несовременная. Такие кровати использовали лет двадцать назад.

Отделение... судя по крикам родильное. Ну да - беременные женщины разгуливают по коридору, придерживая огромные животы обеими руками.

Вот одна из дверей приоткрывается, оттуда выглядывает медсестра в маске, перчатках. Я понимаю, что это родильный зал.

На столе женщина - она рожает. Красное от натуги, измученное болью лицо. Что-то знакомое. Да ведь это я. Я?!

 

Ой, как больно! Мама! Я больше не могу.

Я кусаю до крови пересохшие, шелестящие, как бумага губы, с них тонкой пленкой слезает кожица.

Нет! Я не в состоянии больше!

Аааа!

Это маленькое чудовище, лезущее на свет, убивает меня, оно разрывает меня изнутри. А все вокруг только кричат: Дыши! Дыши глубоко!

Сколько же можно? Когда это закончится?

 

Я дышу и тужусь, изо всех сил. Я даже плохо вижу - кажется, от натуги лопнули сосуды в глазах, а может из-за слез. Они катятся по щекам, по шее, затекают за ворот рубашки.

Когда схватка отпускает, на несколько секунд становится стыдно - как я могу думать о себе?

Главное он, мой малыш, я же увижу его совсем скоро.

 

Аааа! Снова. Я умираю, я больше не могу!

Спасите моего ребенка, пожалуйста!

Кто-то крепко держит меня за руку. Целует мои пальцы.

Кто это? Олег! Нет, не может быть!

- Ну же, мамочка, еще чуть - чуть, последнее усилие - надо мной скуластое лицо акушерки. - Уже видна головка. Ну же!

Я собираюсь изо всех сил, уже не думаю ни о чем, лишь бы эта боль закончилась - уже все, равно как и что будет, лишь бы закончилась.

МАМА!!!

 

Пустота. Ощущение абсолютной пустоты. Слабость такая, что нет сил даже открыть глаза. Но боль ушла.

Что это?

Крик, слабый кошачий немного, но он все сильнее. Это ребенок!

Боже, это мой ребенок.

Я открываю глаза и пытаюсь сдвинуться с места. Но мне не позволяют это сделать. Где же он? Покажите!

Я вижу склонившееся ко мне лицо Олега, оно сияет счастьем, оно лучится радостью. Он целует мою руку.

 

И вот.

Акушерка подносит ко мне маленький коричневый, сморщенный кусочек плоти.

Это он? Это мой малыш?

Он смешно дрыгает крохотными ручками и ножками и попискивает.

А потом таращит на меня свои мутные голубоватые глазки и открывает крохотный с наперсток ротик.

Верхняя губа - припухшая и он двигает ею вверх и вниз смешно, как хомячок или суслик.

Суслик, Лёшенька, здравствуй, мой долгожданный.

 

Все плывет, вижу счастливое лицо Олега, доброе широкое лицо акушерки и проваливаюсь в темноту.

 

Мы идем по парку. Мы - это я и Олег и держим за руки Лешку.

Он в толстом дутом комбинезоне, маленький медвежонок.

Топает крохотными ботиночками, а мы подстраиваемся под его шажки и переглядываемся, улыбаясь.

Нам не надо ничего говорить - мы и так понимаем друг друга без слов.

Вдруг Лешка отпускает наши руки и делает шажок вперед, потом другой.

Там у скамейки он увидел щенка, маленького, трогательного с бусинками - глазками и в восторге раскрыл рот.

Мы, замирая, идем на цыпочках за ним, держа руки наготове, чтобы подхватить.

Но сын бодро идет вперед, не понимая, что только что сделал свой первый самостоятельный шаг.

Ловлю восторженный взгляд Олега и ...

 

- Нет, этого не может быть! Как это?

Я же не родила его и ты ...ты же.

Слово "умер" застревает в горле.

- Тори, солнышко, произошла ошибка. Я не должен был умереть, и все бы было именно так. Собственно все именно так, но ты об этом не знаешь.

Потому, что мы с Лешкой там, а ты здесь.

- Я не хочу быть здесь. Я нужна вам, а вы мне. Мне нечего делать тут, я хочу быть с теми, кого люблю.

- Ты хорошо подумала, Тори? Ведь ты не сможешь вернуться, если захочешь.

- Я хочу быть с тобой и сыном и это все чего я хочу.

Олег задумался, помолчал, а потом сказал:

- Хорошо...

 

***

 

Человек с биноклем увидел, как открылась дверь на балкон, соседняя с окном за которым он все время наблюдал.

И в проеме двери появилась хрупкая женская фигура. Она была в одной ночной рубашке. Но, несмотря на порывистый ветер, похоже женщине было не холодно.

Она подошла к перилам балкона и остановилась, будто прислушиваясь к чему - то.

- Олежка, и что теперь?

- Заберись и встань на парапет, только осторожно.

Ветер сильный. Но это даже хорошо. Тебе будет легче взлететь.

 

Вика поставила одну ногу на железную перекладину балкона и легко забралась на парапет.

Человек с биноклем внимательно смотрел на маленькую женскую фигурку такую одинокую и беззащитную - одну посреди темной бесконечности ночного неба.

- Любимая, тебе не страшно?

- Нет, ведь ты со мной и мы полетим сейчас туда, где будем все вместе: ты, я и Лешка.

Что дальше делать?

- Раскинь руки в стороны, как крылья.

- Крылья?

- Ну да. Посмотри на них внимательно.

Вика кинула взгляд на свои руки и увидела у себя за спиной некое подобие дельтаплана, только больше напоминавшее птичьи крылья.

- Ну, вот видишь, когда ветер подхватит тебя, ты полетишь вместе со мной.

- Да, Олежка вижу, как здорово.

Но почему у тебя крылья совсем другие? С перьями? У тебя настоящие крылья?

 

Олег не ответил, на его губах появилась загадочная улыбка, даже ухмылка. Но какая разница ...

Главное, что она сейчас взлетит в это темное небо и устремится ввысь вместе с любимым.

- Я дам тебе сейчас руку, и ты держись за нее и шагай вперед.

Это очень просто.

Ладонь любимого, одновременно холодная и обжигающе горячая сжала ее пальцы.

Тепло, пульсирующими толчками разлилось сначала в руке, потом растеклось по всем клеточкам ее тела, поднялось в мозг и скомандовало: Вперед!

И она шагнула вперед.

 

***

 

Человек на чердаке досмотрел весь спектакль до конца.

Он невозмутимо наблюдал за происходящим, перемещая бинокль вниз до самой нижней точки.

А потом еще несколько секунд разглядывал что-то на асфальте.

Затем он стал бережно укладывать бинокль в кожаный дорогой футляр.

Упаковав его, он взял в руки маленький приборчик и выключил его.

Лампочки на приборе потухли, но не сразу, а постепенно, отбрасывая еще некоторое время, красные и зеленые блики в темноту чердака.

Потом человек сделал неловкое движение, и из его рук на пол что-то упало.

Он чиркнул зажигалкой, осветив пространство перед собой, и сразу нашел то, что искал.

Маленький, меньше спичечного коробка пульт с кнопками к которому был прицеплен странный брелок в виде головы какого-то ацтекского божка.

Он отряхнул его от пыли и положил в карман.

Осветил еще раз чердак, проверяя, не забыл ли чего.

Затем положил зажигалку в карман, и тихонько насвистывая "Спят усталые игрушки...", направился к выходу.

 

 

-1-

 

- Александр Петрович! Меня на помощь к вам прислали. Говорят у вас сегодня запарка?

Молоденький огненно - рыжий парнишка буквально ворвался в прозекторскую и с непривычки сморщил нос - воздух вокруг был пропитан резким трупным запахом.

- Ну, чего ты так вопишь, жмуриков разбудишь.

Александр Петрович в зеленом халате с коричнево-желтоватыми пятнами на груди и животе, стоял у раковины и стягивал с рук две пары одетых друг на друга перчаток.

- Ну да, сегодня урожай - трех бомжей привезли и наркошу, а еще суицидника оформляют одного.

А ты, стажер, в бой рвешься? Не страшно?

- Нет, Александр Петрович. Я уже пять самостоятельных вскрытий сделал без единой ошибки - похвалился Рыжик.

- Ну, ну, посмотрим. Слушай, стажер, тогда так.

Займешься наркошей - там вроде все ясно - передоз. Только поаккуратнее - у него родственники есть, не кромсай особо.

А то потом жалоб не оберешься.

 

А бомжами я займусь. Ценный материал - они на препараты к нам на кафедру анатомии пойдут.

Тут ювелирно работать надо, чтобы студентам было потом что препарировать.

А ты еще испортишь.

Ну, а с суицидником потом вместе разберемся.

- Все понял? И поосторожнее, две пары перчаток надень.

С наркошами ухо надо в остро держать - а вдруг СПИД у него, да и вообще, стажер, возьми себе в привычку две пары перчаток надевать - не так страшно если уколешься.

Вначале немного непривычно будет, но это быстро пройдет.

- А как же чувствительность? Пальцев под перчатками?

 

Александр Петрович прыснул и громко загоготал.

- Чувствительность? Это же тебе не презерватив!

Стажер тоже заржал.

Наконец, когда оба отсмеялись, парень вкрадчиво спросил:

- Александр Петрович, а можно вопрос?

- Ну, давай, конечно.

- Скажите, а вы дня три назад не вскрывали женщину?

- Так я их каждый день вскрываю.

- Нет, я о другом говорю.

 

Парнишка замялся, но все же продолжил. - Женщину, она кафедрой психиатрии руководила. У меня лекции читала.

- А, ты об этой…

Да, я ее вскрывал. А что?

- И что, неужели, правда, суицид?

Говорят, она с балкона выпрыгнула. Мне когда сказали, я в шоке был.

Такая уравновешенная, спокойная.

- Да, дружочек, суицид. Как же помню, помню.

Такой аккуратный труп был и не скажешь, что с такой высоты грохнулась.

Поломалась, конечно, вся, но вот мозг сохранился целехонький, только перелом основания черепа.

Это редко бывает, очень редко. Обычно все всмятку.

Интереснейший случай, я тебе скажу. Я такого еще в своей практике не видел...

 

Тут Александр Петрович, полный, высокий мужчина в возрасте далеко за сорок, запнулся.

Но стажер уже уцепился за его слова.

- Интересный? А что же интересного в суициде?

Или там что-то другое?

Глаза у паренька заблестели и умоляюще уставились на старшего товарища.

- Ну ладно, стажер. Только так: то, что я тебе скажу - никому, пользы от этой информации никакой, а меня потом милиция замучает, заставит еще кучу лишней работы сделать.

- Ну что вы, я - могила - стажер кривенько улыбнулся собственному мрачному каламбуру.

 

- Понимаешь, Рыжик, когда я стал препарировать ее мозг, то в районе таламуса увидел странную картину.

Вот заодно и проверим твои теоретические знания. Таламус - это что?

- Обижаете, Александр Петрович, я же краснодипломник.

Таламус - это зрительный бугор, участок, находящийся в стволе мозга и отвечающий за сновидения и галлюцинации у психически больных.

- Ну ладно, хватит, хватит.

Знаешь, молодец.

Так вот, все сосуды таламуса были переполнены кровью, и сам он был увеличен.

- Опухоль? - спросил Рыжик.

 

- Хорошо мыслишь, дорогой. Я тоже так решил.

И взял на анализ весь таламус и пробы других тканей мозга. Но никакой опухоли не оказалось - нигде, все совершенно чисто.

Зато анализ крови показал снижение уровня серотонина и его производных в двадцать пять раз!!!

- Серотонина?

- А вот тут - то у тебя пробел, сынок.

Ну ладно, не тушуйся, это специфическая область, не должен ты в такие дебри лезть.

Это тема моей докторской - я же изучаю связь уровня серотонина с суицидами.

Серотонин - это гормон, который сильно влияет на возникновение депрессии.

Его часто называют "гормоном счастья", он вырабатывается в организме в моменты экстаза, его уровень повышается во время эйфории и понижается во время депрессии.

 

Ну да ладно, это мой конек, так что если я начну говорить на эту тему, то это надолго.

Эти анализы не входят в стандартный протокол, но я их беру у каждого самоубийцы.

Они снижены у всех. Но раза в два, в три, но не в двадцать пять!

У нее он был практически на нуле.

Такое впечатление, что ее просто отравили каким то лекарственным препаратом, который вывел у нее весь серотонин.

- Так это убийство?! - стажер переменился в лице.

- Да нет, дружок.

Моя интуиция кричала мне, что она наглоталась таблеток или сделала инъекцию, которые и привели к такому падению серотонина и спровоцировали суицид.

 

.

Но дело в том, что в желудке нет ни малейших следов никаких лекарств.

Я изучил каждый сантиметр ее кожи, все сосудики вплоть до пяток - ни малейших следов инъекций.

Так что эта версия несостоятельна.

Увы, нам не дано разгадать эту загадку...

Да и потом кому нужно было ее убивать? Наследников и родственников нет.

Да и не миллионерша же она.

И в квартире была одна.

Так, что милиция дело закрывает - они мне звонили сегодня, окончательное заключение просили.

Им все ясно.

Разве что только мотива нет, записки она не оставила.

Но какой там мотив? Когда бабе под пятьдесят и она одна, ни семьи, ни детей, ни родственников.

Да еще психиатр...

Тут у кого хочешь крыша поедет.

Вот так - то, паря.

Ладно, пошли, перекурим, Ватсон, и надо браться за работу.

Некогда нам в Шерлок Холмсов играть.

 

-2-

 

- Девушка, принесите пожалуйста мне бутылку минералки и еще один плед. Холодно - обратилась к стюардессе полная женщина с заплаканными глазами.

Молоденькая бортпроводница с готовностью побежала исполнять просьбу единственной пассажирки бизнес - класса. Она побаивалась беспокоить женщину предложениями положенного ей сервиса. Пассажирка все время молчала, ничего не просила и только тихо плакала, отвернувшись к иллюминатору.

Даже ужинать отказалась, только выпила чаю. Странная женщина, одета во все черное, но очень дорого и элегантно.

От такой не знаешь чего ожидать, а еще лететь почти два часа.

Ну вот, слава богу, укрылась пледом и кажется, заснула.

Стюардесса с облегчением вздохнула и пошла в кабину пилота. Можно, наконец, передохнуть.

 

" Вика, подружка моя любимая.

Ну, как же так, как ты могла? Ты всегда осуждала суицид, называла его слабостью.

Ты же собиралась ко мне в гости и визу я тебе уже выслала, ведь у тебя все было хорошо? Мы неделю назад говорили по телефону, и ты так хотела увидеть Средиземное море.

Как?

Ну, как это случилось?

Я ведь уже дни считала до нашей встречи. Я так хотела тебя увидеть и боялась, страшно боялась, что, взглянув на Лешку, ты сразу все поймешь.

Ведь сын так похож на отца - одно лицо.

Те же карие, смешливые с медовыми искорками глаза, полноватые губы и даже жест, которым он поправляет волосы тот же.

Да и лет ему сейчас почти столько, сколько было тогда его отцу...

 

Ты бы, конечно, сразу все поняла. Надо быть слепой, чтобы не догадаться.

Даже когда ему было несколько часов от роду, когда я впервые увидела его, мне всё стало ясно.

Теперь ты никогда не узнаешь правды. Да, легче, но какой ценой...

Женщина снова зашлась в беззвучных рыданиях.

Боже мой!

Вика, ну почему такое страшное повторение?

Тот же прыжок с балкона, в ночь... как тогда...

Женщина вздрогнула от страшных воспоминаний. Ее лицо исказилось от болезненной судороги...

Она закрыла глаза и прислонилась лбом к холодному стеклу иллюминатора.

 

-3-

 

Грязный ободранный лифт, дребезжа и угрожая застрять посредине, все таки дополз до восьмого этажа.

С шумом распахнул двери и выпустил Анжелу на площадку.

Ну что за квартиру себе снял Олег, просто ужас - брезгливо поморщившись, подумала девушка и полезла в сумку за своим ключом.

Они договорились встретиться в семь, но в салоне красоты ее обслужили раньше, и она решила поехать прямо к Олегу и сделать ему сюрприз - приготовить ужин.

По дороге заехала в магазин, купила фруктов, овощей и даже свечи.

К десяти надо было вернуться - сказала Эдику, что после работы пойдет в салон и пробудет там до закрытия.

Хотя Эдик так занят своим дипломом и распределением, что и не заметит ее отсутствия, но лучше не перегибать палку.

Сетка с продуктами мешала искать ключ, и Анжела поставила ее на пол, а сама отошла к лестничному пролету.

У лифта было темно, а сюда попадал скудный свет из маленького оконца под потолком.

Но ключ все никак не находился.

 

Олег терпеть не мог вмешательства в свою личную жизнь, и в самом начале их связи был шокирован, когда, придя с работы, увидел возлежавшую на диване в гостиной Анжелу в красном пеньюаре, накинутом на обнаженное тело.

Он, правда, очень быстро ее простил за совершенно дикий поступок - сделать дубликат ключа со слепка без его, Олега, на то согласия. И они долго и бурно мирились потом.

Анжелкины "сюрпризы" заводили его, как подростка и ей он позволял то, что никогда бы не позволил другой женщине.

А может, с ней он чувствовал себя безопаснее, ведь она была замужем.

 

А выдумщице и фантазерке Анжелке, привыкшей, чтобы ей делали сюрпризы, никогда еще так не хотелось удивлять и радовать мужчину. Надо сказать, что любовником Олег был уникальным, уж в этом она разбиралась.

Может потому, что ее молодой супруг был страшно скучен в постели, а может, понимая, что еще несколько месяцев и их так неожиданно начавшийся роман закончится - ей придется уехать, но Анжелка дала волю своей фантазии и вела себя совершенно безрассудно.

Или она обманывала сама себя, что это только секс и ничего больше.

И любовь это бредни романтических неудачниц вроде Вики.

 

Вика... Подруга, сама того не зная, свела их, толкнула друг к другу.

Конечно, с Викой она поступила ужасно, хотя...

Пока Олег с Викой были вместе, пока эта дурочка не залетела, Анжелка и не приближалась к Олегу.

Олег позвонил ей сам через неделю после того, как Вика сообщила ему о своей беременности. Все это время он пытался убедить Вику сделать аборт, звонил ей, ловил возле кафедры, но безуспешно.

И тогда решил воздействовать через Анжелку.

 

Он сразу сказал ей, о чем хочет поговорить. В городе встретиться никак не получалось и Олег предложил Анжелке приехать к нему домой, благо у нее был свой транспорт - новенькая "девятка", подаренная на свадьбу родителями.

А почему бы и нет - решила Анжелка.

В конце концов, она замужняя женщина и разговор пойдет о проблемах подруги. Может, получится повлиять на Олега и помирить их.

Разговор действительно сначала был серьезный, даже слишком.

Анжелка упрекала, Олег защищался. Тяжелый был разговор.

И когда он предложил выпить немного вина, чтобы разрядить обстановку, она согласилась.

 

Вино почему-то сильно ударило в голову и всколыхнуло какие-то странные чувства.

Пока Олег бурно отстаивал свою позицию, жестикулируя и ходя по комнате, Анжела вспоминала, как в первый раз увидела его, как была удивлена отсутствием внимания с его стороны и даже почувствовала легкую досаду.

И когда Олег вдруг присел рядом с ней на диван и, продолжая говорить, случайно положил ладонь ей на коленку, комната поплыла перед глазами, и пересохло во рту.

Анжелка в каком то бешеном порыве обвила его шею руками и прильнула к чувственным полным губам.

Девушка улыбнулась своим мыслям, вспомнив, чем закончился их такой серьезный разговор.

Она тогда с большим трудом заставила себя уехать все-таки домой, а не остаться до утра.

Хотя вроде и предлог был - можно было сказать мужу о внеочередном дежурстве.

 

С того дня их встречи стали почти постоянными. Олег тоже пытался использовать оставшееся до ее отъезда время наиболее эффективно.

Чувство раскаяния перед Викой прошло довольно быстро - в конце концов, она не отбила Олега у подруги.

Они расстались раньше, и не она послужила тому причиной.

Анжелка вообще не любила зацикливаться на самобичевании и угрызениях

совести.

Зачем же портить жизнь себе, если это все равно никому не поможет?

 

И когда Олег вдруг совершенно неожиданно решил вернуться к Вике и даже жениться на ней, Анжелка не почувствовала никакой ревности и искренне порадовалась за подругу.

Скоро она уедет, и все отношения с Олегом закончатся.

А пока зачем осложнять себе и другим жизнь мыслями об изменах, чувстве долга.

Если всем хорошо, то кому это мешает?

Почему бы просто не радоваться жизни?

 

Ну, куда же запропастился этот ключ? Анжелка переворачивала в поисках забитую косметикой сумочку.

И тут она заметила его ...

Странный человек, несмотря на июль, был в плаще с поднятым воротником и в шляпе с широкими полями, надвинутой на самый лоб. Он быстрым шагом, почти бегом спускался вниз.

Из-за темноты в подъезде разглядеть лицо было невозможно, но что - то очень знакомое было в его фигуре, в посадке головы.

Вот чудак! - подумала Анжела. Лифт же работает. Удовольствие спускаться с восьмого этажа.

В голове все же вертелось, где она могла уже видеть незнакомца, но Анжела отогнала от себя дурацкую мысль и сосредоточилась на поисках ключа.

 

Наконец, найдя его, она вставила ключ в замок и вдруг дверь открылась ...

Она оказалась незаперта.

Нехорошее предчувствие комком опустилось под ложечку. Она тихонько зашла в квартиру.

Ни в прихожей, ни в кухне никого не было. Дверь в гостиную была приоткрыта.

Анжела, холодея от ужаса, все же заставила себя туда зайти.

Сразу бросилась в глаза занавеска парусом развевающаяся от ветра. Дверь на балкон была открыта.

У Анжелы сжалось сердце. Олег терпеть не мог сквозняков, он всегда закрывал форточки, двери. И это служило поводом для всплесков остроумия Анжелы.

Олег не мог оставить дверь на балкон открытой.

 

Стараясь не шуметь, она вышла на балкон, но и там никого не обнаружила.

Движимая каким то шестым чувством, девушка подошла к парапету, глянула вниз и увидела...

На асфальте лежал Олег, вернее то, что раньше было Олегом.

Даже в сумерках, даже с высоты было заметно, что человек на асфальте представляет собой бесформенный тюк, в верхней части которого растекалась темная бурая лужица.

Чёрный асфальт на метр вокруг был забрызган красноватой массой.

У Анжелы закружилась голова, и нестерпимо затошнило.

Но она не могла отвести взгляд от ужасного зрелища, от джинсовой куртки Олега, которая на глазах пропитывалась кровью.

Только истошный женский крик и топот ног людей, бежавших из соседних домов, заставил девушку вернуться к реальности.

 

" Так, сейчас приедет милиция, поднимется сюда и первым делом спросят, что я здесь делаю. Этого допустить нельзя. Как я объясню свое присутствие здесь? И еще чего доброго обвинят в ...”

Анжела похолодела от мысли, что, скорее всего Олег не сам прыгнул, а ему помогли.

В голове мелькали жуткие картины и человек с лестницы, он крутился все время перед глазами.

Страшная догадка пронзила ее, но Анжела умела брать себя в руки. Сейчас надо было срочно уйти, чтобы ее не застали здесь.

Олегу она уже помочь ничем не могла.

 

Девушка вытащила из сумки платок, протерла все ручки, до которых дотрагивалась и вышла на площадку. Там она закрыла дверь снаружи своим ключом машинально, даже не задумываясь ни о чем. Снова протерла ручку замка.

И быстро стала спускаться по ступенькам вниз.

Когда она вышла из подъезда в темноту двора, у трупа уже толпился народ, где-то совсем близко слышна была сирена милиции.

Женщины голосили, кто-то рыдал. На девушку никто не обратил внимания.

 

Анжела бочком свернула в соседний двор, где она в целях предосторожности всегда оставляла машину.

Заскочив в салон автомобиля, она закрыла глаза. Страшно болела голова, тошнило.

Ее всю трясло. Но времени не было.

Она вставила ключ трясущимися руками в замок зажигания и рванула с места.

Эдика дома на ее счастье не оказалось - он сидел в своей библиотеке, готовя дипломную работу.

Анжела прошла в ванную и ее вывернуло, до спазмов, до желчи.

 

Немного полегчало.

И сразу пришла в голову мысль о Вике.

"Надо ей позвонить... какой ужас. Как? Нет, надо подождать пока милиция сообщит хоть кому - то".

Снова затошнило. Анжела кинулась в ванную. Рвать было уже нечем.

"Надо хоть чай попить" - мелькнуло в голове.

Но после пол - чашки чая рвота повторилась снова.

"Что это? Заболела я что ли? Отравилась?"

И тут в голове мелькнула догадка. "Не может быть".

Впервые в жизни рациональную Анжелу охватил мистический ужас. Почему это должно было произойти в один день?

 

***

 

Через несколько дней милиция закрыла дело за отсутствием состава преступления, определив его как самоубийство. Решающим обстоятельством было то, что входная дверь была заперта изнутри, то есть посторонний в квартиру не проникал.

А то, что покойный не оставил записки и никаких мотивов для суицида у него не было … ну, так мало ли их этих прыгунов. Стукнуло ему - вот и прыгнул.

 

Эдик был счастлив сообщению о беременности супруги и радовался, что их первенец родится в Лондоне, где и медицина лучше и вообще.

А Анжела впервые за все время тоже была рада, что уезжает и ребенок родится далеко, потому, что иди, знай на кого он будет похож.

Даже самой себе она не хотела признаться, что ей совсем не все равно на кого будет похож ее ребенок, совсем не все равно.

 

Женщина снова прижала платок к глазам.

Еще несколько часов и начнется тяжелый период: организация похорон, нотариальное оформление завещанной подругой квартиры. А потом надо будет обязательно найти контору, которая будет следить за могилами, теперь уже за двумя.

Ведь за могилой Олега ухаживать теперь некому.

Сейчас таких контор много. Они и за порядком следят и даже фотографируют и пересылают фото клиентам, живущим за границей.

Это как раз то, что нужно.

 

-4-

 

Выйдя из лифта на восьмом этаже, Сергей и Юля стали искать нужную квартиру.

Это оказалось просто.

На двери висела широкая черная траурная лента.

Дверь им открыла блеклая женщина неопределенного возраста, видимо соседка, а в другой женщине сидевшей в гостиной, Сергей узнал Анжелу Георгиевну, подругу покойной.

Он видел ее только на одной старой фотографии, где отец был снят с группой студентов и там Виктория Андреевна, совсем молоденькая, стояла в обнимку с подругой.

Глаза у женщины сидящей в гостиной были те же, что и на фото, живые, черные, огромные - а вот над остальным обликом время поработало искусно - на улице Сергей вряд ли бы ее узнал.

 

Юля прекрасно справилась со своей задачей - она умела находить нужные слова соболезнования и так, что они не были сухими и стандартными.

Как он и рассчитывал, ему не пришлось утешать плачущую женщину - этим занялась Юля.

Но надо отметить, Анжела Георгиевна держалась стойко, хотя было видно как ей больно.

Должна была подойти еще группа студентов - Сергей составил список тех, кто обещал быть.

Викторию Андреевну любили, и раз уж не получилось присутствовать на похоронах, на девятый день не придти было просто некрасиво.

 

Они сидели на кухне, пили чай, говорили о Виктории Андреевне, психиатрии, о его отце.

- Анжела Георгиевна, я могу вас о чем-то попросить...

Сергей замялся, но, преодолев неловкость, добавил:

- Дело в том, что у меня совсем не осталось фотографий отца, где он снят с сотрудниками кафедры, с Викторией Андреевной, например.

Вы не разрешили бы мне взять несколько отсканировать.

- Ну что за вопрос, Сережа. Конечно. Знаете, пройдите в спальню.

Там на стене книжная полка и в ней альбом, черный такой, кожаный с металлической застежкой. Принесите сюда нам - мы заодно посмотрим с Юлечкой.

 

Сергей оставил женщин на кухне, а сам прошел в спальню, закрыв за собой дверь.

Он направился сразу к полке, вытащил из нее альбом и положил на диван.

Затем, осмотревшись зачем - то по сторонам подошел к лампе, стоящей на своем месте у дивана и заглянул под гофрированный абажур.

Потом точным движением руки потянулся к наружной стороне патрона лампы и стал ощупывать что-то.

Через пару секунд он нашел то, что искал и вытащил маленький, размером всего в несколько миллиметров, чип, который напоминал крошечный шуруп.

Внимательно осмотрев свою находку, Сергей бросил ее в карман.

После этого, оглядев еще раз комнату и лампу, подхватил альбом и вышел, плотно захлопнув дверь.

 

На кухне вместе они отобрали несколько фотографий, и когда запел неуместным бравурным маршем дверной звонок, (это пришла еще одна группа студентов) - Сергей наспех попрощался с Анжелой Георгиевной и отозвал Юлю в прихожую.

- Юль, не обижайся, но мне надо бежать - срочное дело.

Так что проводить тебя я не могу. Останься еще немного, тем более ты, кажется, понравилась Анжеле Георгиевне, а потом вернешься с остальными. Валька тебя проводит. Ладно, Юль?

Завтра увидимся.

Он чмокнул девушку в щеку и, не дождавшись ее ответа, быстро вышел на лестничную площадку.

 

Лифта ждать Сергей не стал, может из опасения, что Юлька все же последует за ним. Спустившись до пролета между первым и вторым этажом, он вдруг остановился и сел прямо на ступеньки, словно ему надо было о чем - то подумать.

Запустив руку в карман куртки, он достал пачку "Мальборо", вытащил сигарету и полез за зажигалкой.

На лестницу из кармана что-то выпало. Сергей поднял со ступеньки упавшую вещь - маленький пульт, со странным брелоком в виде головы ацтекского божка. Он вернул его в карман, вытащил зажигалку и прикурил.

 

"Итак, все, последняя фраза произнесена. Актеры раскланялись. Занавес.

С завтрашнего дня начнется новая жизнь, без оглядки на прошлое, лучше, чище - только его жизнь.

Отец может спать спокойно".

Мысль об отце отразилась глубокой морщиной на переносице.

Сергей вытянул из внутреннего кармана куртки белый запечатанный конверт. Теперь можно было его открыть.

 

"Дорогой сынок. Если ты читаешь сейчас эти строки, значит уже все позади - ты выполнил все мои инструкции из предыдущего письма, и тебе все удалось. Ты завершил успешно главный эксперимент всей моей жизни.

Серенький, мальчик мой, ты пока не можешь осознать какое великое открытие, какое наследство я оставляю тебе.

Ни один человек не знает, что мне удалось открыть в последние годы моей жизни.

Это Нобелевская премия и мне не хватило всего какого-то года, чтобы окончательно завершить работу.

Но я верю в тебя, мой мальчик, ты сумеешь доработать небольшие недостатки моего метода и получить... нет, не Нобелевскую премию - жалкая подачка для неудачников... Зачем она тебе, если ты можешь получить все: власть, власть над людьми, которая принесет тебе и деньги и счастье.

Ты сможешь управлять людьми, распоряжаться их снами, внедряться в их подсознание и заставлять их действовать по своему усмотрению.

Тогда, когда люди более всего беззащитны - во сне. Ты станешь хозяином сновидений!

 

Ты знаешь, сынок, что я почти всю свою жизнь изучал влияние электромагнитного излучения на мозг, как причину возникновения психических заболеваний.

И однажды мне удалось найти в одном участке мозга, таламусе, особую группу клеток, даже не клеток, а рецепторов не известных науке.

Эти рецепторы были очень чувствительны к направленному воздействию различных видов электромагнитных колебаний и вызывали разные типы волн на энцефалограмме.

Я стал испытывать электромагнитное излучение на себе во время бодрствования - оно почти не вызывало никаких изменений в поведении.

А вот во время сна - мозг становился безоружен перед потоком излучения и раскрывал тайны подсознания без всякого сопротивления.

 

Я видел сны, разные, они менялись в зависимости от формы и направленности излучения. Потом я стал комбинировать режимы воздействия. И понял: я могу управлять своими снами.

Подсознание под воздействием извне само выуживало из глубин разные образы, яркие, болезненные - все, что запомнилось, оставило шрам, зарубку в душе, все, что было давно похоронено и забыто выплывало во сне наверх и мне оставалось только поймать это и использовать по своему усмотрению.

 

Я сидел на берегу темной реки человеческого подсознания и удочкой ловил необходимые мне образы, мысли, а потом собирал из них мозаику.

 

Были у меня и неудачи.

Много лет назад я попытался внушить решение одному человеку, ставшему моим подопытным кроликом. Но это было больше двадцати лет назад, мой метод и аппарат были совсем несовершенны. Меня пьянило ощущение власти, я не рассчитал точно направление излучения и вызвал абсолютно противоположный эффект тому, который планировал.

Это была неудача вдвойне, поскольку этот человек сыграл важную роль в моей личной жизни. Но эта тайна уйдет вместе со мной.

 

Постепенно я усовершенствовал свой аппарат. Я научился вызывать небольшие эффекты у моих подопытных. Никто из них, разумеется, не знал об экспериментах, все делалось тайно.

Люди принимали решения, которые им казались своими, но были внушены мною.

Я научился всему: вызывать гнев и агрессию, экстаз и наоборот депрессию, все.

Вызвать депрессию у человека оказалось очень легко, но толкнуть на суицид абсолютно рассудительного, адекватного, не склонного к этому человека, - было чрезвычайно трудно, и я не успел проверить свою новую разработку на практике.

Но если ты читаешь эти строки сейчас, значит я оказался прав в своих расчетах и тебе, сынок, удалось то, что не получалось у меня.

 

У моего метода осталась только одна область, работу над которой болезнь не дала мне завершить. Я не смог внушить человеку любовь - заставить полюбить себя женщину - это оказалось мне не подвластно. Но ты, я уверен, сможешь и это.

Еще один маленький недостаток - диапазон воздействия. Излучение неэффективно, если датчик и генератор находятся на расстоянии больше чем пятьсот метров, но это тоже легко усовершенствовать.

 

Сережа, все чертежи, документы и расчеты я подробно записал, сохранил и спрятал.

Они находятся на диске. Ключ от камеры хранения ты найдешь на дне конверта.

Береги эту информацию от посторонних. Она стоит всего, даже жизни ...твоей".

 

Сергей пощупал пустой конверт, заглянул в него и действительно увидел маленький ключик, прикрепленный к внутренней стороне липкой лентой.

Он отлепил его и, бросив в карман, вернулся к чтению.

"Ну вот, мой дорогой сыночек, практически все, что я хотел тебе сказать.

Прости меня за то, что был занят допоздна на работе, что не додал тебе любви.

Прости, что не смог привести в свой дом женщину, способную заменить тебе мать.

Но я хочу сказать еще раз - я люблю тебя, сынок, ты самое дорогое, что у меня есть. Ты мое продолжение, ты тот, кем я не успел стать.

 

И помни, теперь ты бог - бог сновидений!"

 

Сергей закончил читать, аккуратно вложил письмо обратно в конверт и задумался.

Он вспомнил, как умирающий отец, выводя дрожащей рукой, короткие фразы в блокноте, заставил его дать обещание выполнить свою последнюю просьбу.

И как он, Сергей, с радостью ухватился за это обещание.

Ведь это была возможность хоть что-то сделать для обожаемого (как он потом признался себе) отца.

Разве мог он тогда знать, во что выльется это его обещание, когда через месяц после смерти отца он откроет такой же белый конверт и волосы на его голове зашевелятся от ужаса, от тех инструкций, которые оставит ему покойный.

 

Как он будет два месяца ежедневно бороться с желанием выкинуть оба конверта, забыть о своем обещании, не ставить этот чудовищный эксперимент.

Как будет ломать голову: почему именно она, почему Виктория Андреевна, женщина, вызывавшая его симпатию всегда, еще когда он был ребенком, школьником.

Где-то в глубине души, возможно, он представлял ее себе в роли матери, надеялся.

Когда вырос уже, слышал, конечно, рассказы о романтических чувствах отца к ней.

Но все это осталось в далеком прошлом, глупые детские надежды не сбылись.

Ему не хватило сил обмануть отца и не сдержать данную у его постели клятву.

Но вот принять завещанное ему открытие - этого он отцу не обещал и это его право как распорядиться наследством.

 

Неожиданно глубокая складка на переносице Сергея разгладилась, исчезла озабоченность и напряженность с лица, и оно сразу стало моложе и добрее.

Он вытащил снова зажигалку, поджег краешек белого конверта и направился к выходу. Конверт горел медленно, как бы нехотя, надеясь, что может хозяин, передумает и затушит пламя.

Молодой человек вышел из подъезда, и налетевший холодный ветер разметал, рассыпал причудливую серебристую башенку пепла в его ладони, затушив пламя и оставив недогоревшим крохотный белый клочок без единой буквы.

Сергей разжал пальцы и подарил бесполезный клочок ветру, который тут же унес его далеко.

 

Приближался вечер ранней, но уже холодной осени. На улице было мало народу.

Молодой человек приблизился к мусорному бачку на аллее, вдоль которой шел и оглянулся.

Метрах в ста от него девочка лет четырнадцати выгуливала собаку - толстого бульдога, который смешно переваливался при ходьбе и лоснился всеми своими складками.

Пес подошел к дереву и поднял лапу, а девочка сосредоточенно наблюдала за этим процессом - похоже, ее это крайне интересовало.

На той стороне улицы семенила старушка, груженная большой авоськой. Наверное, поклажа была тяжелая, она передвигалась медленно и тяжело дышала.

Нет, решительно никому не было дела до высокого парня в зеленой куртке.

 

Он полез в карман и вытащил из него маленький пульт размером со спичечный коробок со странным брелоком в виде головы ацтекского божка.

Подумав секунду, отцепил брелок и вернул его в карман, а на смену ему достал еще два странных предмета - крошечный шуруп и прямоугольную коробку из серебристого металла с многочисленными кнопками и лампочками.

Еще раз, оглянувшись, парень опустил все это в мусорный бак и услышал глухой звук падения - бачок был полупустой.

Затем, достав из другого кармана маленький ключик, он швырнул его в том же направлении.

Ключ жалобно звякнул, ударившись о дно.

Тогда молодой человек выпрямился, расправил плечи и, насвистывая "Спят усталые игрушки" пружинистой походкой двинулся вперед.

 

А ветер - задира раздувал изо всех сил серый холст неба.

Гнал по нему облака похожие на колечки сигаретного дыма.

Вдаль, навстречу ждущей у самой линии горизонта осени.