Прелесть поэтических фестивалей, быть может – почти единственная, заключается в счастливой возможности открыть для себя поэзию новых, доселе тобой неслыханных и даже нечитанных еще авторов. Часто – авторов совсем еще молодых и малоизвестных, откуда-нибудь совсем не из поэтических столиц, к мэйнстриму отношения не имеющих, мало где печатавшихся. 5-й Поэтический фестиваль «Пристань менестрелей» (случившийся в Балаклаве, главным образом, 28 июня 2008 года) подарил мне приятное знакомство с оригинальным молодым запорожским поэтом Владом Кленом.

 

Итак, Влад Клен, рожденный 29 июня 1981 года в Запорожской области, одновременно является поэтом и грузчиком, пассивным растаманом и магистром русской филологии, руководителем группы ультимистов «Водоворот» (г.Запорожье) и просто неженатым мужчиной. Печатался в нескольких периферийных украинских литературных альманахах, побеждал в первом Черкасском слэме, лауреатствовал на литературных фестивалях «Летающая крыша 2006» (г.Черкассы), «Синани Фест 2007» (г.Ялта), «Пристань менестрелей 2008» (Балаклава). Два года назад с головой погрузился в поэтическое фестивальное движение; ему понравилось, выныривать пока, похоже, не собирается.

А что при всем этом можно сказать собственно о поэзии Влада Клена?

Поэзия Клена почти единомоментно и единотекстно может быть очень сложной и беспредельно простой, нежно лирической и глубоко философской, бесхитростной и подчеркнуто синтетической, речитативно настойчивой и наивно обезоруживающей. Не то чтобы всякой, но очень разной – во всяком случае. В коротком стихотворении Влад Клен может пару раз умереть и столько же раз воскреснуть. Причем в большинстве случаев все же возникает ощущение, что так оно и задумано. Откровений в поэзии Клена преизрядно – откровений на одном дыхании выходит значительно меньше. Вот, пожалуй, одно из них:

 

за одно твое словечко

от всего готов отречься

крест любой взвалить на плечи

даже большее из зол

выбрать

веришь

в этот вечер

мышка девочка сердечко

я готов плевать на вечность

и забыть про ореол

за одну твою улыбку

золотая моя рыбка

я не глядя

залпом выпью

зависть мира как мышьяк

лишь бы ты

моя наяда

словом помыслом и взглядом

в эту ночь со мною рядом

озаряла этот мрак…

 

Ловлю себя на мысли, что данный текст что-то очень просто звучит как для Влада Клена. Но подкупает, но веришь, но возникает приятное ощущение невынужденности творчества. Впрочем, для верности уточню: мнения девушек Балаклавского фестиваля на этот счет я все же не выяснял.

Что же перво-наперво привлекает в стихотворных текстах Влада Клена?

В первую очередь, привлекает подлинность и «очемность» его стихов. Стихотворные тексты Клена, как это модно по-нынешнему, раскрывают перед читателем прежде всего личный внутренний мир самого автора, однако прочитав их, узнаешь при этом немало нового и о мире «вообще вокруг». Невольно обращаешь внимание на частые задушевные обращения автора к читателю, со временем понимая, что они в большей степени скорее отражают внутренний диалог «сторон души» автора. В текстах Клена частное прячется за общим, а общее обычно нравится, умеет нравиться, импонирует читателю. Читатель невнимательный и легко увлекающийся просто не заметит подвоха. Читатель повнимательнее, пестуя свой несравненный аналитический склад, скорее всего станет все же прощать стихотворениям Клена наличие некоторого избытка мужских рифм, изрядного количества весьма неточных рифм или не столь уж редких сбоев ритма. Прощать начало новой мысли там, где скорее ожидалось развитие предыдущей. Вдумчивый читатель, наверное, в очередной раз задумается и скажет: ТАК БЫЛО ЗАДУМАНО… АВТОРОМ? Клен на все это с неизменностью будет водить вас за нос и не давать окончательного ответа…

Ну так а правда ли, что Влад Клен – магистр филологии? Совершенно неожиданное сообщение, если начинать знакомиться с автором только через его поэтическое творчество. Почему? Как-то не ловишь в его стихах какой-то нарочито глубокой, на центральном уровне сознания размеченной филологической или даже – в более широком смысле! – культурологической подоплеки. А этого-то как раз от дипломированного филолога и принято теперь ожидать. Скажем, от наших крымских Андрея Полякова или Анны Гершаник (филологи по образованию!) ожидаешь – и получаешь искомое, даже порой с избытком… А от Влада Клена не получаем ни заметной филологии, ни заметной культурологи, ни (за редким исключением!) почти обязательных для современного поэта-филолога отчаянных попыток сломать или хотя бы сильно покалечить привычный «светскому» уху грамматический строй вчера еще свежего литературного русского языка.

Современные приемы расположения стихотворного текста на странице Клен, конечно же, применяет, оригинальное членение стихотворных строк производит, пунктуацией, по большей части, и вовсе пренебрегает. Но впечатления сознательно разработанной филологической атаки на читателя нет как нет: быть может, он просто подглядел все эти приемы – не там, так здесь, и выбрал для себя наиболее естественную, органичную форму выражения собственной поэтической мысли. Кто знает?!

Его семантико-фонетические языковые игры в пределах поэтического произведения – это уже куда серьезней и, пожалуй, вполне сгодится как более или менее индивидуальный, фирменный прием. Но и здесь с трудом можно доказать формальный филологический след. Ведь все, что по минимуму надобно для подобного рода языковых игр (скажем, что-то вроде «просить проса»), – это быть неординарным, влюбленным в это свое «святое носительство» носителем языка. Подход Клена к такого рода языковым играм в стихе к тому же настолько обособленно неформален, что прямые отсылки к авангардистам вековой почти давности кажутся (при внешнем сходстве приема) изрядно несправедливыми и немотивированными. Все-таки вряд ли Влад при написании своих стихотворений пользуется этимологическим словарем… Правду об этом, в конце концов, знает только сам Влад. У него как-нибудь и справимся при случае…

А все-таки это принципиально верная попытка искать глубинные истоки творчества Влада Клена в русской поэзии где-то почти вековой давности. Внешне подавая себя почти как мягкий авангард, поэзия Клена внутренне (я бы даже сказал – генетически!) тяготеет ко вполне добротному, сдержанному традиционализму. В сущности ведь что мы встречаем у Клена? Любовный или, если зачерпнуть тематику творчества более глубоко, экзистенциальный репортаж средствами лирической поэзии. Интонации, общий настрой стихов часто вызывают, пусть и не совсем очевидные, ассоциации с ранними сборниками Анны Ахматовой, для чего можно подобрать очень удобный «временной» аргумент: все-таки Клен рожден зодиакальным Раком и является действующим поэтом начала нового века. С другой стороны, в поэтическом творчестве Влада Клена нетрудно уловить нередко проступающее рафинированное лирическое «юродство» великого Вертинского.

И что же, не запугал ли я вас столь авторитетными предполагаемыми истоками литературно-поэтического творчества Влада Клена? Ну, видно, мало кто в нынешней русскоязычной поэзии не тяготеет хотя бы краешком к знаменитой и исключительно многогранной поэтике Серебряного века. В сущности, наличие подобного тяготения – это еще нисколько не показатель подлинного масштаба творческих достижений автора. Да, пожалуй, Клен еще не настолько хорош, чтобы входить в элитные антологии современной русскоязычной поэзии или бывать почетным гостем крупных литературных фестивалей… Однако выигрывать провинциальные литературные фестивали с дюжиной своих лучших поэтических текстов ему оказывается уже вполне по силам. Как, например, оцените вы такое?

 

Ты бросаешься в пустоту

как рыбешка вильнув хвостом

холодна простыня простуд

и посуда пуста

и дом

заколочен

За облака

прорывается вспять рука

памятуя как всем на зло

взмыв над илом

была крылом

ты играешься

и

искришь

тишину не нарушь

и в раж

не входи

золотая мышь

разливающая гуашь

 

Очень хотелось бы, во всяком случае, чтобы у исходно неординарной поэзии запорожца Влада Клена было большое будущее. Пока же можно только образотворчески констатировать: количество стихотворных деревьев в угодьях запорожского владельца кленовой рощи растет и растет, а кроны их с течением времени становятся все зеленей и раскидистей.