Александр Долгов

- …Ну вот смотри- говорил старшина, немолодой, из кадровых, плавно переводя затвор винтовки, и не отрываясь от прицела, -Ведь всякой бабе охота самостоятельной побыть. Ан не у кажной выходит…

Выстрелив, старшина опустился на дно окопа и продолжал, обращаясь к молоденькому, видно, из студентов, солдатику, сидящему у другой стенки; в процессе перезаряжая винтовку:

-Так вот, ага, не у кажной. Ежли, к примеру, мужик тютя, и силы нету в ем внутренней- бабе да, благодать. А то случится- женщина порядочная окажется; да, встречаются и такие, да; и, к примеру, любит его, мужика-то, и не желает пользоваться его слабостью- тогда может, и выйдет что у них. Ведь и бывает, что выходит, да. А случается, что и нет. Такое случается, что ой просто, ой что.

Говор выдавал в старшине человека происхождения не слишком благородного, не «из барей», но было ясно, что мужик-то он всяко неглупый; поживший; и опыт- этакий крестьянский, кондовый жизненный опыт, не всегда благополучный, но всегда полезный так и просвечивал; молодой смотрел внимательно; слушал с почтением.

- Мода пошла такая сейчас, братец ты мой- как есть, мода: не за мужика держаться ей, бабе-то, а самой за себя; сама, мол, себе нарожу, и воспитаю сама, и никто мне не нужон вовсе, и пропадите все пропадом вы, советчики всевозможные. Прямо так и говорят девки-то, да. Сам слыхал.

Перезарядив, старшина выполз на бровку, к амбразуре в бруствере, и опять начал выцеливать кого-то. Солдатик сидел неподвижно, наблюдая широко открытыми глазами. У колена его, сошниками в стенку, стоял «Дегтярёв», и сумка с патронными дисками лежала под локтем. Старшина бацнул, сказал довольно «Ага!» и сполз обратно.

- Не журысь, студент, тут участок тиихай. Спокойно тут. И не стреляют, почитай что. Так я об чём? А, ну да, себе-то я думаю, ну да. Тебе-то, можа, и не нужон никто. Тебе-то,бабе-то, можа и ребенок нужон, токмо, чтоб жизнь занять свою бестолковую да неприкаянную, да; смыслу чтоб ей придать. А дитю? Дитю-то, что, тож не нужон батька-то? Дитё- оно в семье рОститься дОлжно, в полной, по-ученому-то, семье, слышь-ко, студент! В полной. А без отца- это не семья. Это одно расстройство и неприкаянность выходит, сиротство, почитай что, сиротство чистое. Ни погулять такому дитю с отцом, ни в цирк, ни на рыбалку…А баба-то живая! У ней тожа там потребности имеются, желания там всяческие- ей и отдых нужон, и погулять туда-сюда, и всяко-разно…И мужик рядом тож. Ну, ладно, кои отказались- от постоянного-то, оно ясно, но временный- нужон все равно, природа потому как. А против неё- никак, противу природы-то.

Зашелестело. За окопчиком бабахнул недалекий разрыв, со стенок потек песок. Старшина сунул винтовку в нишу под фронтальной стенкой окопа, повернулся, взял – «Дай-ка, студент»- пулемет и сумку; сложил туда же; скомандовал:

-Ляя-гай!,–сел спиной к стенке и продолжил:

-Это они балУются, парень, точно те говорю. Мины токмо расходуют почем зря. Мы с тобой тут у них как заноза в одном месте, студент, а то и не в одном, да. Терпеть-то скучно, да достать несподручно, да. Беспокоим мы их здесь с тобой, о как. Так я о чем? А. Ну вот, и отчего это все проистекает- вся эта заморочка-то! Дите все время рядом посторонних мужиков видит, матери-то, оно, может, и ничего; а дитю тепла нет никакого. Нда. И хоть девка, хоть пацан растет- одинаково плохо, вишь как: девке отец и ненужным мнится с мамкиной подачи, а коли и нужным- то неясно, на что он нужон-от; и растет такая же фифа, у которой дочки, ежли и будут, с мужиками ужиться неумехами станут. А пацан без отца- это что? Либо хулиган, либо мягкий донельзя. А мужик добрым должон, быть, понял, студент, добрым- да жестким, да. Вот…

На этом месте старшину прервали самым бесцеремонным образом: загрохотало кругом, песок и комья земли полетели в окоп отовсюду; самого его слегка приложило доской от бровки окопа по загривку, и он, охнув, проворно ввинтился в «лисью нору».

Когда отгремело, старшина выбрался, выволок пулемет, укрепил его в амбразуре; проверил диск; глянул через плечо: студент вроде цел, на месте. Успокоившись, продолжал:

- Ты, студент, правильно делаешь, что не возражаешь. Молодой ты ишшо, учись так что; только всё молчишь и молчишь…Ты не молчи, ты спрашивай. Вот сейчас атака, отстреляемся, тогда всё и выспросишь. А то уж третий день слова от тебя не допросишься, да. А вопросов накипело, небось? Чую, накипело, да, так ты не стесняйся, -говорил старшина, вылавливая в прорезь прицела серые фигурки и выбирая свободный ход спускового крючка,- Ты не стесняйся, спрашивай. А вот чего я никак не пойму, так это – чего они полезли здесь, участок-то тихий, спокойный участок-то…

Фигурки в прорези увеличились, и спина пулеметчика задергалась в такт пулеметной судороге, порождаемой щедрой, на полдиска, очередью.

Студент все так же сидел у стенки окопа, слегка присыпанный землей по голове и плечам, голова его была наклонена набок; июльское солнце пекло неимоверно, и за три дня тело слегка распухло и кое-где пошло пятнами; а в пулевом отверстии на подбородке уже копошились белые червяки.

(с) Logic