Мне не раз приходилось просыпаться здесь, в моей мастерской. Как правило, от головной боли. Она будила, нещадно матерясь и издеваясь… - Так вот, Геночка, Париж так и остался для меня самой большой мечтой… Песней души. Ты любишь Азнавура, Гена? Этот маленький армянин так поёт о своей Франции!.. - Э! Хорош уже! Вы ещё вчера этот разговор начали!.. И в ответ возня, шорохи, шёпот: - Я ж тебе говорил: потише! Маэстро проснётся и выгонит… - Я уже проснулся… Так и так выгоню, если пить не дадите… - Санечка, не проблема! Сейчас поднесём… Пендельсон и, кажется, Макейкин, прервав свою пьяную интеллектуальную беседу, зашуршали рулонами эскизов по полу… Я, не открывая глаз и, не меняя неудобной позы, покорно ждал. Зная, что сначала предложат водку, опередил их гнусные намерения: - Водку не буду! - Санечка… а водки больше нет… - Пендельсон и обрадовал и огорчил немерянно. - Укончили, засранцы! – я, не потерпев произвола гостей, вскочил на топчане и… зажмурился от удара головной боли. – Не гневись, батюшка! Не мы виновны!.. Вот, было от чего проснуться! Отсутствие наличия водки было просто глумлением над моим слабым организмом и ещё более слабой психикой пьяного мастера. - Виновными будут первые, попавшиеся мне на глаза! – выговорил я ещё в темноте закрытых головной болью глаз. С трудом… С трудом разлепив веки, увидел рыжую свинячью щетину на конопатой коже… Бр-р-р! Сконцентрировав зрение на более приятном, расглядел стакан с водой прямо перед глазами. О! Вода! - Как будет по-французски «вода»? - Мне стыдно, Санечка, но я не знаю... - Вода, да, да… Она с похмелья и в Париже – вода, - смываю липкую слизь внутрь себя… Глухо булькнув где-то там - внутри, последний глоток отозвался эхом в моей пустой черепушке… - Вода, Санечка, она всему чистильщи… - Стоп! – обрываю Пендельсона на полуслове, зная его любовь к витиеватости фраз. - Сгинь, философ! – хочется снова упасть на правый бок и уснуть… - Доброе утречко, Маэстро! - Сглазил, Изя! Никакое оно не доброе… - Снег выпал, Маэстро! Снег на улице… - Снег не заменит водки, Изя, - изрёк я и повернул голову к ближайшему окну. Чёрный проём на белом фоне стены не подтвердил новость Пендельсона. - Санечка, Вы всё проспали! Это было волшебно! Мы с Геной выходили наружу смотреть на снег… Чудесно!.. Вас пытались разбудить, но безрезультатно… - Да… - поддакнул Макейкин из-за спины Пендельсона. - Какой снег, Изя?!! - Так обычный! Первый в этом году снег, Санечка! Белый и холодный… Изя Пендельсон был хорош! Его вдохновение писано акварелью на лице! Румянец на щеках кармином и глаза светятся ультрамарином, вперемежку с чистыми бликами в чернющих зрачках. Рыжие редкие кудряшки золотистым ореолом вкруг его крупной головы с высоченным, чистым белой кожей лбом. Всё это вместе улыбается и лучится вдохновением… Вот и рифма накатывает… - Так, там, на улице – зима? - Теперь – зима, Санечка. И вся такая белая, чистая… Снежная… Я Изе верю. Это тот человек, который не умеет врать и лукавить. Потому и пьёт… - Я хочу это видеть, Изя. - Надо видеть. Это надо видеть, Санечка! Давайте, я Вам помогу встать… Гена, подмогните Маэстро… Вот так. - Я сам... – однако, помощь товарищей оказалась нелишней. До выхода из мастерской добрались сопя и не совсем уклюже… Свежий холодный воздух встретил апперкотом в солнечное сплетение. У-ух! Нокдаун! Всё кругом было настолько бело, что создавалось впечатление нереальности картинки. Ещё не рассвело, но от выпавшего снега темнота превратилась в легкие сумерки. В свете уличных фонарей искрилось марево из снежных хлопьев. Деревья и кустарник нарядились в белые одежды и стояли торжественные, словно невесты. Вот она какая… Снежная… - Сказка! – прошелестел Пендельсон. - Да-а… Так и пить можно бросить… - Совсем?.. – засомневался Гена где-то у меня под мышкой. - Напрочь! – я вдохнул эту свежесть полной грудью и ощутил такой прилив сил, что закружилась голова. - Санечка, не горячитесь… - Да пошёл ты в свою Францию! - Жаль, Вы не волшебник, Санечка, - Пендельсон проговорил это с жалостливым скрипом. - Изя, какие наши годы?! Посмотрите вокруг: это же сказка! А в сказках сбываются все мечты, стоит только захотеть… И ты увидишь свой Париж! - Нет, Маэстро, чудес не бывает… - на Изю было жалко смотреть. И тут я вспомнил!.. Год назад один чудак, кажется, какой-то дипломат, заказавший портрет своей жены, подарил мне бутылку французского вина. Какое-то неимоверно дорогое вино. Удивительно, как до сих пор моя память хранила её?! Как сейчас помню: я сунул её в старый тубус, что стоял без дела в углу за стеллажом. Она там – однозначно! - Цыц, жалкий циник! – я сграбастал маленького Изю в охапку и поцеловал в лоб. - Что это Вы, Санечка?.. - Ты хочешь чуда?!! Будет тебе сегодня Франция, старый еврей! Брат-Макейкин, ступай, помой стаканы и собери все белила в мастерской. И тот, большой готовый холст поставь на мольберт. Я буду писать для Пендельсона «Приход «Снежной» в Париж»… |