Семен Кузьмич не любил кошек, собак, и пенсионеров.

Он также не любил: троллейбусы, телефоны, очереди, и милицейские наряды. Не зная первопричин своей антипатии к выше перечисленным объектам, Кузьмич жил в твердой убежденности в напрасном существовании последних. Как-то ковыряя заскорузлым пальцем в шпротной жестянке, он рьяно доказывал своему соседу собственную теорию сотворения мира:

-Вначале небытие было, Петрович, потом бытие, и видать, это бытие, что-то не так сделало, потому что потом был взрыв невероятный,

и представляешь, до сих пор этот взрыв продолжается в космосе, и мы с тобой не что иное, как частицы, обломки и прочий мусор во Вселенной несущийся. Куда? Это вопрос, конечно! Что было до нас, и что будет не существенно, все, что мы есть – последствие взрыва: и ты, и я, и даже эта бутылка!

Ополоумевший от подобных фактов Петрович молча кивал головой и соглашался. Он всегда соглашался, тем более, когда речь шла о вопросах, куда предпочитал не залазить по причине врожденной робости к науке.

Вяло двигая стакан по продырявленной своими многочисленными отпрысками скатерти, он наслаждался стройными монументальными основополагающими речами Кузьмича. Разум его витал во вселенских просторах, душа алкала.

Духовный материалист по натуре, он предпочитал пиво воде, а разговорам – пьяное умиротворяющее самосозерцание.

-Мусор мы космический, - плакался ему, впавший после пятой бутылки в самоуничижение Кузьмич,- и никому мы в жизни не нужны, и главное понять это, Петрович! Но в космическом потоке, в стремительно удаляющихся в беспредельное пространство обломках, нужно все-таки держать свое место. Раззявишь хлебальник, зазеваешься, вытеснят тебя сволочные братья обломки, и хана. Потеряешься один в космической нирване, и вынесет не туда куда надо… А, что там будет, кто знает?

-Помни об этом Петрович, держи строй и направление, понимаешь? -

К этому времени разум собеседника Кузьмича, успевал отбыть в след космическим частицам, хозяин, прихватив по дороге с собой, угол скатерти с остатками посуды, спал на полу.

Уставший от умственных воспарений к основам собственных научных теорий, Кузьмич молча собирался и шел домой. По дороге, он долго, прищурясь смотрел на звездное небо.

-Ишь ты стерва, - изредка грозил он пальцем чересчур

расшалившейся звездочке, - все норовишь туда же, спешишь, погодь, все там будем.

Он грустно усмехался, и остаток пути шел тихо, смотря под ноги.

Иногда по дороге ему встречался милицейский наряд, и оробевший научно настроенный Кузьмич жался в тень забора.

Дома ждала его собака, кошка, и жена-пенсионерка, а во снах - очереди на проходной завода и переполненные, космически зыбкие утренние троллейбусы…