Я не знаю, как тебе сейчас,

С кем тебе сейчас, для кого…

Рядом ветры об листву стучатся,

Ветры разбиваются листвой.

 

Я смотрю на ветры и на листья, а там, за листьями, детские голоса, как ссадины или даже кровоподтеки быстрых ветров, бьющихся о листву, тупо бьющихся, долго. Сколько упрямства и, какое безумство. Бесконечная энергия ребенка трехлетнего в порывах, мне становится жалко ветры, каждый болит во мне. Закрываю окна, новые пластиковые окна, со звукоизоляцией. Теперь – буду сидеть и дожидаться осени, и, когда упадут первые листья, специально выйду насладиться вскриком каждого листочка. Это всегда похоже на окрик волнующейся матери: «Наточка, домой!». А Наточке не хочется. Домой не хочется. Не отрываться от тела Тараса, от упругого, возбужденного тела. Она еще не знает, какое ОНО на самом деле, не успела. А узнает, отрываться – во много больнее, хотя, слышать ЭТО не суждено, нет...

И когда листьев будет много, изо всех окон многоэтажек беспокойные мамаши начнут звать своих выросших мальчиков и девочек. Выкрики превратятся в один сплошной зов, стон, плачь, шум дождя и авто, тупо сигналящего в третий час ночи. Потом, под утро, перед самым лаем собак и матерящихся злых дворников, пересыпающих пустые бутылки из мусорных баков и коробок в полиэтиленовые пакеты, пойдет снег, как спасение, как панацея, как вето... Я банально сойду с ума.

 

Я не знаю сейчас, где ты,

Никогда не узнаю истины…

Разбиваются добрые ветры,

Беспощадно крушатся листьями.