Говорят, женщин–маньяков не бывает. Мол, только мужская психика обладает всеми качествами, необходимыми для превращения человека в полноценного маньяка. Криминалисты, исследователи… Все твердят об одном - женщинам не дано. Курица – не птица, баба – не человек. Как не бывает, по-настоящему, гениальных женщин – писателей, поваров и диктаторов, так не бывает женщин – маньяков.

Я перелопатила огромное количество информации о маньяках – серийных убийцах, насильниках, педофилах. Специально поступив на факультет права, я получила доступ к архивам уголовных дел. И что я увидела? Они все, все до единого гордятся совершенными деяниями! С тупой самоуверенностью рассказывают следователям где, при каких обстоятельствах и в какой последовательности замочили ту или иную жертву. С радостью вспоминают – вот здесь я повалил ее на землю, а вот так стянул колготки на ее шее. А чем гордятся то? Топорной работой? Без изыска? Без искры божьей? Бестолковые мешки, набитые адреналином и подступающей к горлу спермой!

Я тоже убиваю. Но делаю это с душой. И никто не посмеет обвинить меня в отсутствии таланта. Моя муза ни на минуту не перестает трепыхать слюдяными крылышками над левым плечом. И я знаю: она боготворит меня. За мою изысканность, за мой гений. Я – женщина-маньяк. Не чета череде примитивных узколобых серийников со скошенными к переносице косматыми бровями.

В данный момент на моем счету восемь эпизодов. Бывает, я жалею о том, что мои убийства никогда не будут раскрыты. Тогда, после бокала пряного глинтвейна, сваренного по собственному рецепту, я сажусь в кресло и представляю: недалекий следователь, то и дело почесывая затылок, вслух размышляет, под какую статью подпадают мои злодеяния. А я высокомерно усмехаюсь, затягиваясь длинной сигаретой, вставленной в декадентский мундштук – нет такой статьи. Следователь откладывает ручку, вздыхает и спрашивает не для протокола: «А какой в вашей, так сказать, практике самый запоминающийся эпизод?». Я, роняя пепел прямо на убогий канцелярский стол, медленно поднимаю глаза к потолку, будто бы в раздумье. Хотя о чем мне думать? Таких эпизодов у меня два. Отвечаю: «Таких эпизодов у меня два». «Расскажите?» - интересуется следователь, запуская пятерню в плохо остриженные вихры. Вот такая у него дурацкая привычка – постоянно чесать затылок. Деревенщина. «Отчего же? Расскажу». И я принимаюсь рассказывать. Медленно, раздумчиво, не давая себе сбиться или повысить голос. Пусть прочувствует, с кем свела его судьба.

 

Еще учась в школе, я решила, что моими жертвами будут красивые люди. Прошу вас, не надо опускаться до банальных пошлостей: мол, сработала зависть. Обладая редкостной самодостаточностью, я никогда не опускалась до того, чтобы завидовать. Зависть – удел слабых. А вы вскоре убедитесь, насколько слабость мне не присуща. Мой выбор пал именно на красивых людей по одной простой причине – господь, выстругав идеальные физиономии и тела, обделил их какой бы то ни было искрой своей. Да, да… Не спорьте, я не собираюсь вступать в дискуссию… Господь наплодил манекенов, способных с вызовом носить миниюбки и смотреть на окружающих очаровательными пустыми глазенками. Но господь никому не дал ответа на вопрос, зачем жить манекенам? Наша планета оседает под тяжестью людского племени, задыхается его алкогольными парами, вынуждена выслушивать по ночам отголоски человеческих совокуплений – «Ах, да, да… Еще милый…». Всю эту плесень, гнойники, испражнения Земля терпит. Напрашивается вполне логичный вывод – манекенов, созданных лишь для увеселения глаз – в топку. Как ненужные пустоцветы, отрыжки божественного творения. Я вижу, вы со мной начинаете соглашаться…

Так вот… Два эпизода…

 

Обозначим первый эпизод, как «Лучшая подруга». Ее звали Диана. Вычурное имя. С претензий. Не буду описывать, какой она была раскрасавицей. Мы познакомились с ней в институтской общаге. Она уцепилась за меня своими клешнями с наманикюренными ноготочками. Я нужна была, чтобы оттенять всю полноту ее прелести. Классический случай. Психологом не надо быть, чтобы проанализировать нашу «дружбу» - красавица и дурнушка. Диана время от времени предпринимала потуги поучаствовать в моей судьбе – приводила засаленных очкариков ко мне на случку. Ей и в голову не приходило усомниться: я достойна только таких вот мозгляков и ублюдков. И я ходила на двойные свидания: она с парнем-картинкой и я с истекающим поллюциями девственником. После свидания она, распахнув трепещущие ресницы, в очередной раз спрашивала: «Что, опять не понравился?» Я мотала головой и ждала своего часа.

Час настал, когда обиженный поклонник Дианы по пьяни трепанул: «Диана дает только преподам за оценки». Врал. Диана и без даваний хорошо училась. Была у этой куклы такая особенность. Конечно, ни капли таланта в этом не наблюдалось. Просто она много зубрила и умела внимательно слушать лекторов, старательно сидела в библиотеках, готовясь к семинарам. В общем, упорная посредственность.

Не присутствуй я на той пьянке, так бы втуне и умер треп обиженного поклонника. Но бог – не Тимошка, видит немножко. Я, подобравшись к поклоннику, с досадой произнесла: «Зачем ты треплешь об этом?» Никто не мог бы упрекнуть меня в том, что я подтвердила слова поклонника. Но и теме угаснуть не позволила. Несколько голов моментально повернулись ко мне: «А что, правда, давала?» Я оскорблено поджав губы, выплюнула: «А вам то, что за дело, придурки? Даже если б и давала, не вам об этом судить» И ушла спать. А тема повисла в воздухе, начав источать слабый запах скандала. Не подтвержденная мною. Но и не опровергнутая.

Совсем немного времени ушло на то, чтобы общага покрылась метастазами слухов о дающей за оценки Диане. Девчонки уводили меня в курилку и спрашивали: «Это правда?». Я всегда закатывала глаза и отмалчивалась. На общажных посиделках парни, по-бабски, перемывали косточки Диане и многозначительно смотрели на меня: она то все знает, лучшая подруга! Я ничего не отрицала. И свято соблюдала правило – не проронить ни слова, не допустить ни жеста, которые дали бы кому-то право сказать Диане: «Твоя подруга подтвердила твои похождения».

Конечно же, слухи не замедлили доползти до Дианы. Какое значение придала им эта дура! Как она кипела в негодовании! Как плакала от жгучей обиды! Как хлюпала покрасневшим носиком и нервно теребила выбившиеся из прически кудряшки! Ей бы не обращать внимания на эти слухи, ей бы переждать их и все бы улеглось. Но! Подогреваемая мной, она доходила до исступления. В результате, науськанная моими «дружескими» советами, она принялась бегать по комнатам в общаге и доказывать свою невиновность. Естественно, все это сопровождалось размазыванием соплей и слезными заиканиями. Естественно, ей никто не поверил.

Мне оставалось только прихлопнуть извивающуюся в судорогах душонку. Что я и сделала. Заплатила за пару репетиторских уроков одному преподу. То был профессор, пускающий слюни при виде молодых студенток. Ему не надо было вставать из-за стола, чтобы я могла уловить его немощную, затхлую эрекцию, возникающую тогда, когда у доски стояла сочная девица с тесно умещающимися в декольте грудями. На втором проплаченном мною уроке он завел разговор о Диане, эканьями и нуканьями выспросив у меня подтверждение витающим в институте слухам. И передал через меня Диане, что ждет ее для работы над неудачной курсовой. Обозначил место и время. Я все старательно передала. Моя муза и здесь меня не подвела. Она умеет не только внушать мне вдохновение, но и подталкивает меня в нужные моменты - пора. С двумя институтскими балаболками мы вошли в кабинет, застав подходящую картину: препод трясущимися ручонками хватал Диану за задницу, заходясь в тщедушной эрекции. Диана отбивалась. Впрочем, Дианиных телодвижений никто не уловил. В глазах балаболок зафиксировался кадр: препод, с усердием обнимающий Диану, и Диана, в испуге, повернувшаяся к открывшейся двери.

Далее все образовалось само собой. Общага зароилась пересказами Дианиного грехопадения. Не прошло и двух часов, как явился Дианин парень-картинка и вылил на нее свой контейнер с помоями. Самое приличное, что удалось почерпнуть мне, присутствующей при его изобличительной речи, было слово «шлюха». После его ухода я многозначительно произнесла «Нда» и тоже удалилась. Решила оставить Диану в одиночестве, чтобы та «успокоилась». Как я и рассчитывала, она повесилась.

 

Второй эпизод, о котором я вам расскажу, проходит у меня под кодовым названием «Свой парень». Как вы догадываетесь, речь пойдет о мужчине. С ним судьба столкнула меня на работе. То был образчик человеческого типа, который принято называть «роскошный парень». Высокий, скуластый, лобастый. Обладающий красотой Маяковского… Да… Именно, Маяковского… Такая брутальная вольная сила. Я даже испытала к нему чувство… Наподобие… Вы бы назвали это влюбленностью. Это, конечно же, не то… Впрочем, я не об этом. Звали его Владимир.

Для этого Владимира я очень быстро стала своим парнем. И здесь психология отношений очевидна. Извечная история. Умных друзей у него не было, так как никому не хотелось соперничать с ним в человеческой притягательности. А подхалимов и заискивающих он сам избегал. Брезговал. Поскольку меня бог умом не обделил, Владимир мог общаться со мною на равных. Отсутствие полового влечения являлось раствором, цементирующим нашу «дружбу».

Вы можете подумать, что я противоречу себе, наделяя Владимира неким внутренним содержанием. Отнюдь. Если таковое и имелось, оно растрачивалось на придание лоска внешней оболочке. Пустоцвет обыкновенный. Он подлежал ликвидации.

Сколько пришлось мне вытерпеть рассказов о постоянных подругах и случайных знакомых, затащенных в постель, давалках и пуританках… Один бог ведает, сколько раз я мысленно скрежетала зубами, подавляя рвотные позывы… Правда, надо отдать ему должное, до натуралистичных подробностей он опускался редко.

Я очень долго выжидала. В минуты отчаяния хотела бросить эту затею. Но муза не позволяла мне сдаваться, терлась крылышками о мою шею, уговаривая подождать. Ну что ж, терпение и труд, как говорится…

Владимир нашел себе девушку – идеальное орудие для осуществления моего плана. То было эфемерное создание, одуванчик с наивным взором. Манекен из манекенов. Без единого божьего проблеска. Владимир нас познакомил. Мы часто проводили время втроем. Оставшись с ним наедине, я трепетно, старательно взращивала в нем нужное мне отношение к одуванчику. Я уверяла: «Это то, что тебе необходимо. Ты знаешь: у меня нет привычки нахваливать твоих девушек. Но про эту скажу – она идеал. Она такая слабая и наивная. Она очень нуждается в твоей защите. Не смей обидеть ее». Зерна упали в благодатную почву: нереализованная до конца потребность одновременно покровительствовать, жалеть и защищать от всего на свете, взросла в сознании Владимира буйным чертополохом. И распустилась пошленькими сиреневенькими цветочками «любвы».

Настало время косить. Руководство фирмы устроило нам корпоративный выезд в пансионат. Четыре дня, три ночи. Каждому работнику было дозволено взять с собой по одному спутнику. У Владимира это, естественно, была одуванчик. Я же прихватила с собой еще одно орудие – давнишнего школьного «друга». Тоже манекена, только иного облика – слащавого, рано начавшего обзаводиться залысинами, красавчика. Наплела тому, как стыдно приезжать на корпоратив одной, попросила помочь, изобразить жениха. Тот рад был стараться – пожрать и отдохнуть на халяву. Я точно знала, что он слюной истечет при виде одуванчика. Вдоль и поперек изучила своего школьного «друга» за долгие годы общения. Рассчитывала, что и одуванчику не будет противен такой типаж.

Все сложилось лучше некуда. Наши пары поселили в один домик с разными спальнями – Владимир, умничка, организовал. Только взглянув на одуванчик, школьный друг подпрыгнул, оторванный от земли под напором спермы, прошедшей по позвоночнику и ударившей изнутри в макушку. Одуванчик, благожелательно потупив взор, не преминула отметить сей порыв. Сперма стала исторгаться из школьного друга, облекаясь в форму скабрезных анекдотов и слащавых комплиментов. Владимир ничего не замечал, он был всецело поглощен общественными задачками: обустройством быта, подготовкой досуга. Забегал к нам ненадолго, чтобы чмокнуть своего птенчика. Первый вечер был заполнен запахами полового влечения. Я не мешала. Ночь разделила всех по своим комнатам.

Следующим вечером одуванчик и школьный друг, отягощенные принимаемым с утра алкоголем, оказались в одной койке. Я зашла, тихо приотворив дверь, понаблюдала, прикрыла дверь и устроилась на крыльце, приняв опустошенный вид и вжавши пальцы в виски. Пробегавший мимо Владимир, все правильно расценил. Что? – спросил взглядом. Ничего – помотала я головой, сдерживая несуществующие рыдания. Что-то с птенчиком – озарила Владимира страшная догадка. Он ринулся в домик. Застукал. Те кубарем выкатились на улицу, по дороге напяливая смятые внезапно навалившейся страстью вещи. Я немного подождала и пошла утешать Владимира.

Если б не мой, многократно повторенный рассказ о том, как я зашла в комнату, а там… он ее драл… а она стонала… со временем простил бы заблудшую овечку Владимир. Но я же свой парень: налила стакан водки, достала нож, чтобы нарезать сыра, налила еще стакан водки, бесцветным голосом в десятый раз описала, как у нее ноги были задраны и как он пыхтел на ней… Владимир схватил нож, которым я так и не порезала сыр и выбежал. Зарезал моего школьного друга.

Владимиру дали восемь лет. Конечно, он не умер в физическом смысле. Но что с успешным, не подготовленным к лишениям человеком, сделают восемь лет тюрьмы? Выйдет… если выйдет… туберкулезным старикашкой, прокуренным «Примой» и потерявшим зубы в тюремной баланде. Сопьется. Не дал ему бог внутреннего содержания. А внешней оболочки не останется. Для манекена это будет абсолютно равнозначно смерти. Выкинут беззубого на помойку жизни.

 

Так то. А вы говорите, статья… Где же тут статья? Это вам не топором головы рубить.

 

Я еще раз элегантно затягиваюсь и ухожу, оставляя следователя чесать свою недалекую голову.

Вот так я представляю себе разговор, которому не суждено случиться. А жаль. Что не суждено. Хотелось бы поделиться с людьми своим изящным талантом, порадовать назойливо шелестящую под левым ухом музу.

Вычитывая информацию о маньяках, наткнулась на дурацкую теорию. Сводится она к следующему: нужно представить типы человеческой сущности в виде шкалы – в крайнем левом положении «гений», в крайнем правом – «злодейство», посередине – «посредственность». Если взять определенное количество мужчин и приложить их сущности на эту шкалу в виде стрелок, то мужские стрелки разбегутся в широком диапазоне – от «гения» до «злодейства». Если таким же макаром приложить женские стрелки – они сгрудятся посередине, не удаляясь далеко от отметки «посредственность». По этой причине, якобы, среди женщин не бывает ни ярких гениев, ни ярких злодеек. Если это и так, то, несомненно, существует исключение. Я. Женщина-маньяк. У меня две стрелки – одна устремилась к «гению», другая – к «злодейству».