Куземко Владимир Валерьянович.

 

П О Д Ъ Е З Д .

 

Быль о Перестройке.

 

Наконец-то и до нашего подъезда докатилась Великая Перестройка.

 

- Б-б-б-ум!.. Б-б-б-ум!.. Б-б-б-б-ум!.. – гулко ударили барабаны, созывающие на общее собрание жильцов подъезда. «Кто не придёт - тем отключат горячую воду!» - предупредили из жилуправления.

 

Пришли все.

 

- Товарищи! – полоснул с трибуны кинжальным взором самый башковитый. - Я вам торжественно докладываю: от передового человечества мы отстали аж на три версты!.. А кто повинен?.. Командно – административная Система повинна, это она до неузнаваемости, понимаете ли, исковеркала замечательнейшие основы ленинского социализма!.. Так долой её, трижды проклятую!.. Сплотимся вокруг знамени подлинного марксизма – ленинизма и дружно ударим по догматизму, сексотничеству, планово – бесплановой экономике, угнетению малых наций и спаиванию алкоголем широких, если я правильно понимаю, масс и слоёв человеческого фактора!.. Даёшь демократию без вседозволенности, плюрализм в рамках социалистического выбора, обильный и дешёвый рынок без буржуев – эксплуататоров, всеобщее процветание без нищеты и безработицы, а также высокую зарплату при низких ценах и отдельный этаж каждой советской семье к 2000-му году! Ура!

 

- Ура-а-а-а-а! – закричали все сплочённо, ибо лозунги были правильные. Тут же выбрали Совет подъезда в составе тех, кто был поязыкатее, а самого башковитого утвердили Председателем. Приняли грозную резолюцию с осуждением бюрократизма, тоталитаризма, антисемитизма, СПИДа и водки как напитка, глубоко чуждого трудящемуся человеку. (Под аплодисменты легко было принято и предложенное Председателем решение запретить продажу алкоголя вообще). Затем полностью и навеки разрешили свободу слова, печати, митингов, собраний и размышлений на любые незапрещённые законодательством темы. Под воздействием столь неудержимого торжества демократизации вперёд вышли трое мужиков и одна юркая пенсионерка, и привселюдно покаялись в том, что в эпоху проклятого застоя именно они в подъезде занимались сексотничеством, докладывая начальству обо всех грехах и тёмных делишках своих соседей. Раскаявшихся сексотов тотчас от всей души простили, про себя всё ж таки подивившись: кого-кого, а этих - ни за что не заподозрили бы!..

 

С митинга расходились убеждёнными, что на смену сумрачным будням наш Подъезд наконец-то посетила сплошная полоса праздничности.

 

К единственному еврею в Подъезде, толстому флегматичному фотографу Жоре, выстроилась очередь желающих похлопать его по плечу со словами: «Ну что, брат Жора, кончились твои мучения, а?.. Теперь ведь ты у нас не угнетённая нация… Теперь у нас и ты - Человек!..»

 

- Угу… М-да… Конечно… Спасибо.. Тронут… весьма тронут… Очень-очень рад! – почему-то кисло отвечала бывшая жертва антисемитизма, морщась от увесистых хлопков. Всю последующую ночь фотограф-нацмен беспокойно проворочался в постели, размышляя про будущие перемены в своей жизни, а наутро - проворно помчался в ОВИР оформлять выездные документы, и спустя самое короткое время благополучно умотал от перестройки в надёжно - далёкий Израиль. Соседи по-доброму посмеялись над трусоватой глупостью Жоры и быстро о нём забыли. Не до того им было - крутые перемены стремительно надвигались на Подъезд.

 

По указке Председателя магазинные полки ломились от накопленных за десятилетия застоя припасов, всюду бурлил нерастраченный энтузиазм, зарю новой жизни радостно приветствовала молодёжь, ветераны взволнованно выдыхали из себя воздух и обличающее тыкали перстами в давно уж взятые ими на заметку и подлежащие немедленному устранению недостатки нашей действительности. Ну а члены правящего авангарда при встречах теперь троекратно лобызались и обменивались ритуальными приветствиями: «Ленинизм воскрес!», «Воистину воскрес!» Курсу на революционные реформы одобрительно аплодировал из книжного шкафа Председателя запертый там сине-томный Ильич. Великие надежды окрыляли!

 

- Даёшь живительные ветры перемен! - посоветовавшись со своими советниками, определил Председатель. На лестничных площадках где открыли, а где и просто вышибли окна, и могучие сквозняки загуляли по этажам. Иные из жильцов основательно простудились от этого, некоторые даже умерли, но в целом - дышать стало привольнее, от чего в мозгах прояснело и законтачило. Глотнувшим воздух свободы гражданам многое увиделось по-новому, но каждый немножко побаивался нашего самого гуманного в мире законодательства, и воздерживался от публичной критики основ существующего строя. Все ждали: кто – первым?.. И наконец нашёлся храбрец, хлебнувший для бодрости тройного одеколона (водки-то в магазинах не сыскать!), и опосля робко пискнувший из тёмного угла изменённым голоском:

 

- А не виновата ли в нашем отставании и КПСС – благодетельница?..

 

Сказал - и сразу же поседел от ужаса, а народ затаил дыхание, ожидая, что сейчас амбалы в штатском, легко вычислив крикуна в темноте, уволокут его на каторжные галеры. Но прошёл час, другой, третий… Никто никого не хватал и не волок!.. Люди поняли: таки да, свобода!.. Это убило страх и родило уверенность.

 

- Правильно! Дело мужик говорит! - закричали сразу со многих сторон. – Мы, вестимо, мать-КПСС любим и всё такое, но пущай покается за некоторые прежние свои деяния, а этих, гнилушек - партаппаратчиков, чтоб всех – в шею!

 

Завидев такой беспримерный разгул критицизма, правящие члены бросились к Председателю, требуя от него жёстких мер к очернителям и клеветникам. Но Председатель, для начала громко покаявшись на сине-томном Ильиче в своей сыновей верности заветам Великого Октября, от каких – либо репрессалий категорически отказался, мотивируя это тем, что опорочить-де наши великие завоевания всё равно никому не удастся - они ведь у каждого перед глазами! - и народ наш, истово влюблённый во всё коммунистическое, на поводу у антикоммунистов не пойдёт, «так чего их бояться?! много чести этим господам!..» Отсюда вывод: никакой паники, будем твёрдо вести перестройку прежним курсом, легко догоним и перегоним ныне процветающий Запад, - пусть уж он нас потом догоняет!..

 

Успокоенные члены вернулись в свои политические окопы, доты и дзоты, а Председатель для дальнейшего улучшения всего и всех распорядился ускорить движение лифта, дабы тем самым убыстрилось и всё остальное. мысли, слова, свершения…Лифт засновал вверх-вниз вдвое быстрее, но при этом начал издавать какие-то подозрительные звуки, очень напоминающие храп загнанной лошади. Несмело прозвучало мнение, что от чрезмерных перегрузок лифт может выйти из строя, но Председатель весёлым хохотом и весомыми цитатами из Ильича убедил всех, что теоретически это невероятно, а практически - невозможно. Не все в этот раз ему поверили, однако, - три немца, двое татар, два грека, один армянин, три поляка и один молдованин, почему-то назвавшийся румыном, скорёхонько оформили документы и умотали за кордон. Факт этот остался незамеченным, поскольку именно в этот день Председатель велел маленько подвысить всем зарплату, и повеселевшие трудящиеся бросились в магазины обменять свои подлинневшие рубли на продукты и товары. Видать, в расчётах оказалась какая-то ошибка, потому что рублей оказалось в наличии вдвое больше, чем того, что было в магазинах, и прилавки с витринами вмиг опустели. Вслед за этим куда-то улетучилось и желание работать («какой смысл надрываться, если на зарплату всё равно ничего не купишь?!»), сменённое зудящим в ладонях хотением требовать, разоблачать, клеймить, возмущаться, митинговать и бастовать до упора.

 

Сама собою родилась и окрепла главная идея: ничто не изменится к лучшему, пока не будет устранено центральное зло, и это ничто иное, как - правящий авангард!.. Чего только теперь не говорили о КПСС – негодяйке!.. В её адрес со всех сторон полетели критические стрелы, копья, ядра и бронебойные снаряды. Броня трещала и отваливалась целыми кусками. Из смятённых партийных рядов бежали первые дезертиры, причём – все заметили! - никто за это не сажал их и даже не проводил с ними профилактических бесед!.. Донельзя изумлённые члены правящего (пока что) авангарда метнулись к Председателю с воплем: «Наших бьют!», но Председатель встретил их безмятежной улыбочкой знающего нечто такое, чего не знают все остальные.

 

- Ничто не поставит под угрозу наше великое дело, ибо оно – бессмертно! - весело подмигнул он в сторону сине-томного Ильича. – Хотя я и допускаю на секундочку, что когда-нибудь - в далёком будущем - объективная логика событий приведёт к тому, что мы таки откажемся от своей навеки руководящей роли, и введём что-нибудь вроде многопартийности… А чего нам бояться, если мы точно знаем, что торжество коммунизма – неизбежно?.. А раз - так, то тогда любая дорога, по которой мы двинем, неизбежно приведёт нас к одному и тому же - к коммунистическому обществу!.

 

От таких еретических прогнозов правящие члены аж рты разинули.

 

А Совет Подъезда на следующий же день, разумеется, отменил вовек руководящую роль и ввёл многопартийность. Председатель возражал против такой торопливости, но почему-то делал это без присущей ему убедительности, и его впервые не послушались.

 

Сразу возникло две фракции: консерваторов и радикалов. Консерваторы, отражая чаяния правящего авангарда, тревожно предупреждали, что Подъезд катится в бездну, и в результате этой подозрительной перестройки коммунистическое будущее человечества может оказаться вовсе не таким уж и неотвратимым. А радикалы (самые активные из не-правящего большинства) угрюмо изрекали, что даже и бездна лучше коммунизма, и дорогой ныне мы идём правильной, вот только ещё не все виновные в злодеяниях тоталитаризма выявлены и наказаны по закону и справедливости… Обе фракции считали Председателя своим, верили в его далекоглядущую мудрость, и тянули его, каждая – в свою сторону. Но Председатель знал, что прав только он, и никого не слышал. Ждал, надо полагать, первых убедительных побед перестройки, которые можно было бы предъявить массам как доказательство правильности избранного курса. Вместо этого в один прекрасный день из-под самой крыши рухнул вниз не снёсший тягот ускорения лифт, расшибив в лепёшку немало энтузиастов нового курса.

 

-М-да… Советники виноваты!.. Что-то они напутали…- огорчился Председатель, выгнал старых советников и набрал новых, помоложе и пошустрее. Человеческий фактор, поаплодировав кадровым переменам, рассосался по многочисленным очередям за остатками застойных припасов Крепчало острое недовольство, как грибы множились гневные митинги, и на каждом коммунисты изобличались наистрашнейшими злодеями за всю историю нашей Метагалактики. Кто раньше не вышел из партии, тот теперь выбегал из неё с перекошенным от раскаяния лицом. В очередной раз Председатель пообещал некогда бодрым членам правящего авангарда защитить свою мать-партию, в недрах которой он вырос и всем-де ей обязан, но по причине своей крайней занятости в дальнейшем ни одного из своих обещаний так и не исполнил. В итоге в КПСС не плевались только ленивые, и скоро она навсегда смолкла, захлебнувшись в этих плевках. С книжной полки пробовал было поскандалить сине-томный Ильич, но его немедля сдали в макулатуру, чтоб не возникал. Председателя в этот момент в кабинете как раз случайно не оказалось… Так бесславно закончилась казавшаяся ещё совсем недавно бесконечной эра коммунистического господства.

 

Как ни удивительно, хотя бы частичное изобилие в магазинах после этого не вернулось, и некоторым начало казаться, что не только коммунисты повинны в происходящем бедламе… «Евреи!.. Космополиты!.. Масоны!.. Вдыхают наш воздух, жрут нашу колбасу, нахально любят наших женщин… Разобраться!» - ахнули массы. Свежее-вылупившиеся антисемиты тут же предложили устроить маленький погромчик… Бросились искать единственного еврея в подъезде, фотографа Жору, чтобы поискать у него исчезнувшую из магазинов колбасу. Тут-то неожиданно и вспомнилось: так ведь эмигрировал же он ещё в самом начале перестройки!.. Предчувствовал, чем дело закончится - и сбежал… А раз сбежал - значит, была за ним какая-то вина!.. Массы так раздосадовались, что отыскали некогда раскаявшихся трёх сексотов и одну сексотшу, кратко с ними побеседовали, а затем - сделали им всем больно.

 

С того дня как сглазили Подъезд: сплошные ссоры, свары, скандалы, волнения, потрясения, бунты, мятежи… Народ бастовал, гнал самогонку, воровал, крушил вчерашние идеалы, валил памятники, мочился на святыни, изливал из себя всё, что накопилось за долгие 74 года Советской власти.

 

С отвращением глядя на своих явно спятивших предков, молодёжь утратила всяческий энтузиазм, послала на три буквы веру во что бы то ни было, сплошняком ударилась в секс, пьянство, наркоманию, преступность и тунеядство.

 

Для отвлечений сограждан от грустных мыслей и ненужных наблюдений Председатель одобрил разработанный его советниками план широкой реконструкции лестниц, с целью сделать их шире и удобнее для подъема масс на новые выси и рубежи. С былой надеждой народ двинулся было на реконструкцию, но план оказался немножко недоработанным, в результате чего перестраиваемые лестницы очень скоро рухнули, погубив и надежду, и многих надеющихся. Огорчённый Председатель выгнал новых советников и набрал новейших. Эти смотрелись сопливыми головастиками, и с такой шустроватостью в глазёнках, что сразу становилось ясно: надуют!

 

Унылость была бы ещё большей, но тут в магазины вернулась вновь разрешённая Председателем водка. Впрочем, маячила на прилавках она недолго - старые, застойные запасы быстро выпили, а новые делали почему-то куда медленней, чем выпивалось…

 

Поскольку лифта и лестниц больше не было, то на верхние этажи приходилось карабкаться на верёвках, а вниз - спускались на парашютах. Жить стало хоть и не легче, но - веселей, особенно вгоняли в смех жутковатые предсмертные вопли сорвавшихся с верёвок и летящих вниз неудачников… Митинги сменялись забастовками, те – погромами и битьём уличных фонарей, предлагавших хотя бы для разнообразия немножко и поработать - обзывали провокаторами и делали им больно… От всего этого товаров в магазинах вовсе не прибавлялось.

 

Группа старичков-отставников собралась на чердаке и после двухчасового обсуждения обстановки секретно пришла к заключении, что спасти Подъезд теперь может только военный переворот. Но в начале третьего часа прибежали старенькие жёны «обсуждателей», встревоженные долгим отсутствием своих инфарктников и инсультников, уволокли их домой, и с военным переворотом ни в тот день, ни в последующие дня и недели так ничего и не получилось.

 

Постепенно на смену временным затруднениям перестройки пришли постоянные трудности. Подъезд до краев заполнился мусором, грязью, мраком, отчаянием и злобой. В магазинах торговали только хлебом, солью, морской капустой и брошюрками с последними обещаниями Председателя насчет лучшего будущего. Брошюрок было много, обещаний - ещё больше, но на хлеб вместо сливочного масла их - не намажешь…

 

По сугубо политическим мотивам кипели и распадались на молекулы семьи: то жёны пилили мужей за былое пребывание в рядах правящего авангарда, то мужья кололи жён их былым соучастием в соцсоревнованиях или единогласным голосованием на любых выборах за монолитный блок коммунистов и беспартийных… Брачные узы не выносили политических бурь!..

 

Народные массы усердно гнали самогон - чайниками, кастрюлями, вёдрами, бочками, железнодорожными цистернами, озёрами и морями… Но его всё равно не хватало на всех жаждущих высокими градусами хотя бы немножко подпереть быстро падающее настроение.

 

- Не могу терпеть! – однажды решительно заявил один из огорчённых. – Буду голодать до тех пор, пока не переизберут скомпрометировавший себя Совет Подъезда вместе с Председателем!..

 

И объявил голодовку, и – голодал, и даже умер от голода в итоге, но в бурлящей текучке действительности этого даже никто не заметил.

 

В подполье кроме крыс и тараканов завелись ещё и большевики – ленинцы. С помощью верных людей на мусорной свалке они разыскали сданного в макулатуру сине-томного Ильича, затем с якобы благородной целью (варить самогон) начали собираться на конспиративные сходки у своего вожака, одухотворённого давней шизофренией сурового пролетария, и под ласковое гудение самогонного аппарата изучали ленинские тексты, легко находя в них убедительные доказательства контрреволюционности руководимой Председателем перестройки, на основании чего, осудив задачи текущего момента, довольно быстро пришли к выводу о необходимости организовать в Подъезде социалистическую революцию и железной рукой установить диктатуру пролетариата в лице вышеупомянутых подпольщиков.

 

- Захватим власть – и всех гадёнышей–перестройщиков сразу же к ногтю! - мрачно изложил программу – минимум грядущей соцреволюции суровый пролетарий. - Кого – к стенке, иных - в лагеря, прочих под конвоем - на фабрики и заводы, в колхозы и совхозы, к пультам и пюпитрам, во всякие там театры с филармониями… Две-три пятилетки ударного вкалывания - и коммунизм у нас в кармане!..

 

Бешено зааплодировал намеченным мероприятиям сине-томный Ильич. Но сформулировать программу – максимум революционный штаб уж не успел: легкомысленно оставленный без присмотра самогонный аппарат взорвался, и грозных подпольщиков вместе с их грандиозными планами и сине-томным Ильичом в придачу разметало на клочья в разные стороны.

 

Магазинные прилавки демонстрировали откровенный стриптиз. Послали надёжных людей в подсобки и на склады узнать, куда это всё подевалось, но пропали сами посланцы, и вопрос остался невыясненным.

 

Чуя всеобщее ухудшение атмосферы, отдельные этажи объявили о своём суверенитете и забаррикадировались от посторонних. По распоряжению Председателя раскольников после трёхкратного предупреждения отключили от горячей и холодной воды, канализации, света, газа, почты и телеграфа, но тяга к независимости оказалась сильнее административного нажима, и мятежные этажи обратно уже не вернулись.

 

В угрюмом, беспросветно – неуютном Подъезде стало страшно жить. Не во что было верить, не на кого надеяться, некого любить… В отчаянии люди ухватились за религиозные верования, но оказалось, что за долгие десятилетия предыдущего госатеизма народ уже основательно подзабыл, какой рукой и как надо креститься, да и с Богами была непонятка: кто из них главнее, и кто кого там «крышует»… И ещё, главное: быстро оказалось, что вера в Бога сама по себе не поит, не кормит, не одевает и квартирами не обеспечивает, а верить в Бога «просто так», забесплатно - таких дураков в Подъезде оказалось немного!..

С трудом удалось лишь организовать сбор денег на восстановление Храма, взорванного большевиками ещё в 30-х, но сколько с тех денег потом своровали сами сборщики - одному Богу известно…

 

Ввиду чрезвычайности ситуации обе фракции в Совете наконец-то объединились и резко критиканули Председателя. Дескать, чего-то напутал и не тудысь завёл!.. Прозвучало даже роковое слово: «перевыборы»… Но тут Председатель взял слово, держал его у себя без малого трое суток и таки сумел навешать всем на уши чего-то беленького и вкусненького… Оказалось, что это не он во всём виноват, а они сами во всём виноваты! И радикалы, и консерваторы, и евреи, и уж тем более антисемиты… Всё время путались, понимаешь ли, у него, у председателя, под ногами и мешали ему, так сказать, довести перестройку до победного, видишь ли, триумфа…Да не перечь всякие своему Председателю - давно бы все мы в раю жили!

 

Поверить в т а к о е было трудно, но народ – поверил, неохотно попросил путаников не препятствовать Председателю в его титанических усилиях по улучшению жизни, а ему самому скрепя сердце - дал чрезвычайные полномочия для возврат на прилавки хотя бы того, что там находилось в период трижды проклятого застоя.

 

- Оно вернётся! – твёрдо пообещал Председатель, но забыл уточнить - что именно, и на лице его некоторые заметили тень лёгкой усмешки…

 

Очень вовремя новейшими советниками Председателя была придумана новая программа фундаментальных реформ. Согласно этой программе начинать реформы надо было с немедленной замене в Подъезде фундамента.

- Так стены же рухнут! - испугались многие.

 

- Не рухнут! – безмятежно ответил Председатель. – Я всё просчитал и предвидел…

 

Решили, что ему сверху - виднее, и с натужным кряхтением принялись за разборку фундамента. Дело это казалось долгим и нудным, но завершилось очень быстро и легко: на третий день работ одна из стен всё-таки рухнула, похоронив под своими обломками ровно столько верящих в конечный успех перестройки, сколько их в подъезде ещё оставалось. Начавший уже слегка терять людской й облик человеческий фактор без всяких подсказок понял, кто виноватый в случившемся, и бросился бить физиономии новейшим советникам Председателя, да где там… за пять минут до обвала они все как один умотали за бугор!..

 

- Ай, как нехорошо получилось! – огорчился Председатель, поникнув челом… Потом воспрял: - Но ничего, не будем падать духом! Всё равно альтернативы нынешнему пути реформ у нас не видать… Нет каких-либо других путей!..

 

- Есть!.. Есть и другие пути! – закричали ему со всех сторон. Но оказавшийся глуховатым Председатель - не расслышал. Собрал манатки и укатил с семьей на море – отдыхать. А пока отдыхал - его и свергли! И началась в Подъезде совсем другая история…

Но о ней - как-нибудь в другой раз.

 

1990 - 1992 гг.