Что-то сегодня должно было случиться. Последние дни были странными, назревало нечто страшное, нестерпимо жгучее. Но, вот сейчас, почувствовалось, придет ясность, утолится эта дикая жажда.

 

Малыш любовался переливами солнечного зайчика на потолке своей маленькой комнатки. Он приоткрывал то один, то другой глаз и, ловя ими лучик, улыбался. Его кровать стояла у окна, а если протянуть руку вправо, не вставая, то можно коснуться двери. В углу напротив стоял маленький комод. Здесь хранились все его вещи – одежда, книги, рыболовные снасти, старые сломанные игрушки, скромные денежные накопления в раздавленной коробке из-под сигар. Все, что когда-то давали отец и брат. Деньги он копил года три, собираясь уехать к своей тетке на море. Тетку, материну сестру, он видел всего один раз. Она приезжала к ним в гости, когда Малышу было десять лет. Ее восторженные рассказы о теплом море, прибрежных скалах, больших кораблях, уютном домике и садике с яблонями врезались ему в память острым клином. Уезжая, тетка хохотала, взлохмачивая его голову: «Малыш, чего сопишь! Вырастешь, приезжай!»

 

И с тех самых пор в его сердце поселилась мечта, жизнь приобрела смысл и направление. Во снах маячила дорога, то мчался гудящий поезд, то большая парусная шхуна качалась на волнах. Засыпая, Малыш всегда шептал: «Вырасту, приеду». Когда он пробовал заговаривать об этом с матерью, та отмахивалась: «Как же, нужны мы кому-то, оборванцы!». Но мечта, как ему казалось, стремительно приближалась к нему с каждым опускаемым в коробку рублем.

 

Мальчик поднялся с кровати. Эта детская кроватка была ему уже мала, если вытянуться во весь рост, ноги высунутся за прутья почти по колено. Но скоро у него будет взрослая жизнь со всеми вещами взрослого человека. Он не уставал постоянно твердить это себе, чувствуя нарастающую уверенность и даже некую взрослость, как ему казалось. И только, наверное, детское прозвище останется с ним навсегда. Его все звали Малышом, как будто и не было у него настоящего имени. И это нисколько не огорчало. Какая разница, как зовут, лишь бы звали.

 

Малыш лег на подоконник. Прямо на него глядел чуть розоватый восток. Деревья плыли в тумане, тишина, только еле слышно из рощи доносилось первое щебетанье. Любил он это время. Впрочем, любил он и вечер, с его дремотной синей прохладой, терпко пахнущими травами, странными звуками невидимых насекомых, стайками оседавших над рекой облаков. Любил он и день, и ночь, любил любое время суток и любой сезон года. Он любил жизнь. Но если бы хоть кто-нибудь был с ним рядом, то наверняка спросил бы: «Малыш, а любит ли тебя жизнь?» Спрашивать было некому. А сам себе он еще не научился задавать такие вопросы.

 

Перегнувшись через подоконник, он прислушался к птицам. Захотелось тут же побежать к реке, на свое заветное место. Но входная дверь отпиралась со стуком и скрипом. А еще так рано, чтобы шуметь в доме. Там, в большой комнате спят его родители и две младшие сестры. У него есть еще старший брат. Но он полгода назад ушел с дружками в шахты и не вернулся. Шахты были старые, заброшенные. Молодежь излазила их вдоль и поперек. Многие уходили туда совсем. Тут была своя жизнь, не ведомая городку. Малыш тоже лазал туда, но ему не понравилась давящая атмосфера мрака и сырости. Он любил солнце. И далекое никогда не виденное море.

 

Он вылез в открытое окно на улицу. Тихо, по-утреннему прохладно, с реки пахло тиной. Солнце дарило миру свои первые лучи. Закутавшись плотнее в безрукавку, с которой не расставался никогда, Малыш пошел к реке. Безрукавка когда-то была вполне приличной курткой, просто он вырос из нее, и чтобы скрыть нелепость коротких рукавов, мать их отрезала. Под обрывом из земли торчала огромная труба, выходя своим наклонным жерлом прямо к воде. Здесь и было его заветное тайное место, его нерукотворное гнездышко. Ухватившись за края трубы, он подтянулся на руках и забрался вовнутрь. Уселся поудобней, прислонившись спиной к утрамбованному с землей мусору, притянул колени к подбородку и, глядя на поднимающееся солнце, несколько раз глубоко вздохнул.

 

Здесь в спокойной обстановке он хотел обмозговать все последние события в своей жизни. Изо дня в день шаг за шагом прокручивал в памяти все, что случилось. Но мыслей нужных, объясняющих все не приходило. А что же, собственно, произошло?

 

Неделю назад, а может быть дней десять, все-таки затащили его знакомые ребята в шахты. В тайне надеялся Малыш встретить брата. Это был день их рождения. Они родились в один день, но с разницей в четыре года. Никто не мог понять, почему же брат ушел от них. Родители, казалось, любили своего первенца больше остальных детей. Он был постоянным примером для младших, мать расхваливала его перед соседями, отец гордится своим помощником. И вот он исчез. Отец несколько раз ходил в шахты искать его, но возвращался ни с чем. По ночам мать плакала, снова и снова просила отца пойти, найти пропавшего, вернуть его домой. Но отец ругался, потом долго курил во дворе. Семилетние сестрички - близняшки испуганно жались в своем углу, ни с кем не разговаривая. На Малыша вообще никто в доме не обращал внимания. Так и прошли эти мрачные полгода. И теперь вдруг подумалось, что можно вернуть брата, вернуть радость матери и отцу, расшевелить сестер и самому вздохнуть облегченно и опять уйти с головой в мечты о море.

 

И вот они, мрачные шахты. Ребята осторожно спустились по скользкому грунту под землю. Блуждали они долго, перекликались, чтобы не заблудиться. И все-таки Малыш отстал и остался один. Падая в грязь и обрывая ногти на подъемах, он плакал и звал брата. Размазывал слезы и кричал во тьму: «Макс! Ма-а-а-акс!»

 

Впереди под ногами вдруг открылся обрыв. Малыш встал на ноги, заглянул вниз. Ничего не видно, мрак. Сброшенный камень долго не давал о себе знать. Глубоко. Надо поворачивать назад. Вдруг рядом послышался легкий шорох. Полуобернувшись, он краем уха уловил еле слышное: «Малыш». Резко дернулся, поворачиваясь. Сердце прыгнуло в горло, затрепетало птицей. Перед глазами на миг мелькнуло родное лицо. И вдруг он почувствовал пустоту за спиной, ветер в волосах и холод в сердце. Из груди вырвалось: «Ма-а-а-акс»…

 

Очнулся он на своей постели. Долго сидел, сжавшись в комок, успокаивал дыхание. Ощупывал руки и ноги. На лице не было грязи, только слезы текли нескончаемым ручьем. Это сон, решил он. И плакать из-за ночных кошмаров ему уже не полагается. Вчера ведь исполнилось уже четырнадцать лет.

 

А на море волны ходят прозрачными буграми. Такие зеленовато-золотые. Кипят пеной, шумят могучим прибоем. Медузы колышутся кусочками холодца. Морская капуста выплескивается на камни. И надрывно кричат чайки, все зовут его, зовут. Малыш крепко сжатыми кулаками стер слезы, потряс головой, прогоняя нахлынувшие волны своей мечты. Встал, чуть пошатываясь. Ему показалось вдруг, что он не сможет идти. Но пошел легко и быстро.

 

В большой комнате мать мыла полы, сестры шептались в углу, заплетая друг другу косички. Отец на пороге ножом строгал кол для забора, дымя папиросой. Малыш глянул на кухонный стол в углу, он был пуст. Похоже, уже все позавтракали, а о нем не вспомнили. Есть не хотелось. Только странная непонятная жажда жгла и одновременно холодила грудь. Он заглянул в ведро с водой – пусто. Вышел на порог. Отец уже приколачивал к забору штакетину. Малыш так и ушел со двора никем не увиденный и не остановленный. В тот день он до вечера просидел в своей трубе, кутаясь в безрукавку, безрезультатно пытаясь собраться с мыслями. Прижимая руки то ко лбу, то к горлу, то к животу. Внутри него спала пугающая непостижимая тишина. Такого он не ощущал никогда. Так и не поняв ничего, нехотя поплелся уже ночью домой. Забрался к себе через окно и, выглянув в большую комнату, услышал ворчание матери: «Ну, этот-то где вечно шатается?» «Я пришел, мама», - тихо сказал он. И тут же голос отца его заглушил: «Успокойся, Малыш придет». «Я уже пришел», - громче отозвался Малыш. И услышал в ответ два тяжких долгих вздоха, плонее задернулась занавеска в родительском уголке, и потухла лампа. Зайдя к себе в комнатку, он бухнулся на кровать лицом вниз. Всю ночь он, то плыл в тумане по зеленым волнам, то дальней тропой памяти пробирался по темным переходам шахты.

 

Так и бродил он эти дни, как в бессознании и без каких-либо чувств. Дома что-то изменилось, что – он понять не мог. Мать плакала уже не только по ночам. Утром, выбираясь через окно, он слышал ее приглушенные всхлипывания, возвращаясь ночью, слышал надрывные рыдания. Отец уже не ругался, только постоянно курил на пороге. Никто с ним не пытался поговорить, да и сам он всех избегал. Уходил из дома рано утром, приходил в сумерках. Последние летние деньки стояли тихие и теплые. Сидя в трубе, Малыш неотрывно глядел то в речную стремнину, то в безграничную небесную даль. Покой и ясность в душу не приходили. И все время душила неотступная жгуче-холодная жажда.

 

Однажды он засиделся почти до утра, опомнился, вылез наружу и побрел к дому. Край небосвода за рекой уже начал розоветь, и черные контуры кустов посветлели, обозначились четче и яснее. Навстречу на тропинку вышел полусумасшедший дед. Так его все и звали в городке. Дома у него не было, он вечно бродил вдоль реки, подбирал рыбу, швырял обратно в воду, махал ей на прощанье ладошкой и, похихикивая, брел дальше. Заметив Малыша, дед замер. «Здравствуй, дед», - Малыш подошел поближе и тоже остановился. «Это я, Малыш». Тот сделал шаг назад, потоптался на месте и уселся прямо на землю, обхватив руками голову в дырявой вязаной шапке. Стал раскачиваться и стонать. Малыш, медленно обойдя его, направился дальше, но вдруг услышал негромкое: «Постой». Он обернулся. Дед уже стоял на ногах, одну руку истово прижимал к груди, другой тряс перед собой: «Погоди. Объясни мне, дураку, как это?»

- Что?

- Как ты так? Как мы все? И когда, когда? – у деда опять начали подкашиваться ноги.

- Я не знаю, о чем ты…прости, - Малыш понуро опустил голову, - мне надо домой, я пойду.

- Тебе надо домой… А мне когда домой? Скажи, мне-то скоро домой? – дед упал перед ним на колени и пополз вперед.

Малыш вдруг ужасно испугался, он развернулся и побежал, не разбирая дороги. К горлу подкатили слезы отчаянья, непонимания, бездонной тоски и горечи. Бежал долго, потом упал и кричал в темное небо: «Ма-а-акс!». Домой он так и не пришел. Опомнившись уже засветло, он оглянулся вокруг себя. Рядом чернели холмы, земля глядела многочисленными провалами в утреннее небо, мрачно и сиротливо стояли полуразвалившиеся постройки старых шахт.

 

Это было дня три назад, или два…Он сбился со счета дней, он не чувствовал времени, не понимал происходящих вокруг него событий. Мир остановился. Мир стал жить вне его сознания. А из груди нестерпимо рвалась наружу и не могла вырваться дикая жажда, иссушая и отяжеляя душу.

 

Малыш перевел взгляд с черной мутной воды на далекие редкие облака. «Домой, - вдруг вспомнил он, - а мне когда домой?» Кто же объяснит ему теперь, что с ним происходит, и как ему теперь жить дальше. «Жить», - выдохнул он тихо.

 

Солнце уже стояло высоко, ласточки сновали у обрыва быстрыми стрелами. Он выбрался из своего укрытия, спрыгнул на землю и направился к дому. Надо поговорить с родителями, хоть с кем-нибудь. Подойдя к ограде, он вдруг замялся. Что-то мешало ему, решимость пропала. Во дворе сидели на траве у поленницы дров его сестры, перебирая своих тряпичных кукол. Малыш медленно, слегка косясь на них, пошел к порогу дома. Вдруг он заметил, что одна из девочек странно пристально смотрит на него округлившимися глазами. Она так и провожала его встревоженным взглядом, пока Малыш не исчез в доме. Переступив порог, он остановился. На середину комнаты выдвинут стол. Белая скатерть непривычным ярким пятном освежала сумрачную комнату. Последний раз мать стелила ее, когда гостила у них тетка, да и столу было место в углу у печки. В комнате было пусто. От печи валил теплый сытный пар, ждал уже приготовленный обед. Неожиданно долго Малыш простоял на пороге, не в силах сделать ни шагу. Наконец, превозмогая непонятную тяжесть, поплелся к себе в комнатку. Здесь он тоже надолго замер у дверей. Каким-то тягостно – прощальным взглядом обводя углы, он подумал: «Может, пришло время, мне уезжать? Но денег еще очень мало, на билет не хватит. Тогда куда же мне нужно идти?» А что уходить нужно, это он остро почувствовал, когда переступил порог своего дома.

 

Но сначала необходимо поговорить с родителями. Снова выйдя во двор, он взглянул на девочек. И снова встретил пристальный, полный недетской боли и жалости взгляд своей сестры. Они молча глядели друг другу, казалось в самую душу. Слов не было, да они и не нужны были. У Малыша резануло в груди, еще несколько секунд и он взорвался бы от неожиданных непонятных эмоций. Девочка медленно подняла руку, показывая вдаль за его спиной. Он обернулся. Там вдалеке по дороге виднелась небольшая группа людей. Вскоре можно было различить отца, мать, соседского мужика, его жену, двух грязных, оборванных молодых людей и…Макса. «Макс!», - вырвалось из груди с облегченным волнением. Малыш, было, рванулся к ним навстречу, но что-то остановило его. Он замер. У всех подходивших были сумрачные лица, заплаканные глаза, на матери черный платок. «Кто-то… кто-то умер?», - Малыш обернулся к сестре. Та кивнула. Ее глаза влажно блестели, она пыталась что-то сказать, но только судорожно дергала губами. Другая девочка вскочила и подбежала к матери, уцепилась за подол. Так они и подошли, тихонько переговариваясь, проходя мимо него, казалось бы совсем задохнувшегося. Обрывки непонятных фраз доходили до него с трудом:

- Только сегодня удалось, наконец, достать…

- Да, похоронили, слава Богу…

- Девятый день уж как раз…

- Никогда себе не прощу…

- Не вини себя, Макс, судьба…

Тут же, у порога помыли руки в рукомойнике, исчезли в доме. Малыш беспомощно глядел им во след. Его сестра последней направилась к двери, она оглянулась, и ее взгляд был красноречивее любого прощания. Двери закрылись перед ним. Навсегда.

 

«Я лишний? Но даже Макс вернулся… А я должен уйти?!», - объяснений не было. И Малыш заметался по двору в панике и внезапном бешенстве. У него раньше никогда не было такого состояния. Он в горячем порыве вырвал несколько штакетин из забора, рванул из колоды топор и, швырнув в поленницу, разбросал дрова, сорвал с шеста рукомойник, пинком опрокинул ведро с водой. И не разбирая дороги, помчался к реке. Не останавливаясь на берегу, он забежал в воду. И шел уже с трудом по каменистому дну, борясь с течением и собой. И только когда волна стала набегать на глаза, он опомнился, повернул назад. Выползая на берег и отплевываясь, он с ненавистью взглянул на свою заветную трубу. Вскарабкался вовнутрь, руками и ногами стал разгребать и вышвыривать свое некогда уютное любимое гнездышко. Пока в запарке сам не вывалился наружу на песок к самой воде. И вдруг надолго застыл.

 

Малыш смотрел невидящими глазами в тяжелое от туч небо. Его руки были широко раскинуты на мокром песке, спутанные волосы закрывали лицо. Из глубины сознания что-то всплывало и неотвратимо приближалось. И он начинал различать перед собой свою дорогу, по которой ему предстояло отправиться в путь прямо сейчас.

 

Солнце клонилось к западу, за дальний лес. Мелко накрапывал дождь. Похолодало. Лето закончилось. Закончилась и жизнь…

 

Вдруг мягкой волной накатила ясность. Сегодня ровно девять дней. Не десять, не неделя, а ровно девять, с того, рокового, когда он искал в шахтах брата. Малыш встал и, прямо глядя перед собой, направился туда. Спускаясь по грязному, скользкому грунту под землю, он не о чем не думал, ничего уже не чувствовал, ничего не хотел. Он просто знал, что делать. Уже не плутая, как тогда, ступая уверенно и спокойно, он ощутил внутри прохладное утоление нестерпимой жажды. Ясность и покой. И только дальним эхом где-то, казалось бы, на донышке его души, свернулась плотным комочком тоска. Он знал, что ей еще предстоит развернуться и нахлынуть на него всей своей мощью. Ему еще предстоит плыть в этом море бесконечно-долгое время. И он уже готов был все это принять.

 

Подойдя к обрыву, остановился, не глядя вниз. Еще несколько мгновений... Еще… И вот оно, еле слышное за спиной: «Малыш». Резко дернулся, поворачиваясь. Сердце прыгнуло в горло, затрепетало птицей. Перед глазами на миг мелькнуло жуткое и прекрасное лицо его Смерти. И вдруг он почувствовал пустоту за спиной, ветер в волосах и холод в сердце. Из груди вырвалось: «Ма-а-акс!»