Куземко Владимир Валерьянович.

 

С Т И Х И Д Л Я С У Б Б О Т Н Е Г О Н О М Е Р А .

Из записок юмориста.

 

В одно прекрасное утро во вторник меня назначили заведующим отдела литературы и искусства нашей газеты. Предыдущий заведующий, бодрый и никогда не унывающий Соловейчик, ушёл на повышение - директором городского кладбища.

 

- Чтобы в субботу дал в номер подборку стихов, и обязательно – талантливых! - предупредил меня Главный. Я удивился:

-А где их взять?.. Талантливые поэты по провинциальным редакциям обычно не шастают…

-Это твои проблемы… - насупился Главный. Подумав, посоветовал: - Пошуруй среди «самотёка», может - и найдёшь что-нибудь стоящее…

 

Вера шефа в местных рифмоплётов вдохновляла. Вернувшись в отдел, я поинтересовался у единственной своей подчинённой Ниночки, уютной как котёнок мечтательной красавицы с косою до пояса, где у нас поступившие от начинающих авторов рукописи.

- В редакционной корзине, где же ещё… - ответила она, не отрывая глаз от школьного учебника. Бедняжка третий год подряд штурмовала врата пединститута, и не похоже было, что осаждённые собирались выкидывать белый флаг… Сообразив, что мой озабоченный военными действиями аппарат мне не помощник, я вздохнул и, пошуршав мусором в корзине, выудил оттуда целый ворох рукописей. Долго очищал их от всякого прилипчивого к творческому процессу сора, затем устроился за столом и приступил к чтению.

 

Стихов было много, стихи были разные. О романтике трудовых буден металлургов, домостроителей, поваров, милиционеров, водителей троллейбусов, патологоанатомов, продавцов пива и главбухов… О горячей любви к человечеству, к стране, к народу, к родному городу и персонально к выдающейся во всех отношениях личности нашего замечательнейшего мэра… Ну и просто о пламенной любви к особам противоположного пола, когда сердце тревожно бухает и рвётся из груди, брильянты слёз с шипением падают на сковородку раскалившихся чувств, а заветное окно призывно светит в ночи целую бесконечность, намекая на вечное ожидание чего-то там и напрочь игнорируя призывы экономить электричество… В общем потоке попадались и маленькие шедеврики оригинальности.

 

«Скажи-ка, прадед, ведь недаром

Квашня, сожженная пожаром,

Была фашистам отдана?..» -

 

вопрошал, к примеру, своего героического родича некий 8-классник Миша, и далее следовал развёрнутый на пяти страницах зарифмованный ответ старца насчёт давней исторической битвы за деревню Квашня в 1943-м году, не слишком уклоняющийся от всем известного лермонтовского «Бородино». К этим стихам Миша приложил прозаическое письмо с просьбой оплатить его творчество по наивысшему тарифу, поскольку героический прадед, оказывается, малость приболел, а лекарства нынче дороги… Я тут же отправил Мише ответ, похвалив за любовь к классике и ненавязчиво посоветовал зарабатывать на лечение героя – долгожителя каким–либо более надёжным способом.

 

Заодно отписался я и прочим авторам, одобрив актуальность и жизненность их тематики, пожурив за некоторые вольности в обращении с языком, а также извинившись за перегруженность нашего редакционного портфеля, никак не позволяющую немедленно напечатать их опусы на наших страницах метровыми буквами и золотой краской.

 

Потом в наш отдел футбольным мячом залетел непризнанный гений. Вернейшим признаком его гениальности была неукротимо – буйная шевелюра, которую он поминутно взъерошивал ладонью, ну а насчёт непризнанности сомневаться тоже не приходилось: признанные гении в нашу газету отродясь не захаживали…Фамилия у титана духа была тихая – Мышкин, зато творческий псевдоним он выбрал себе подходящий – Громыхалов. Выстрелив в мои уши псевдонимом и в скобках мельком упомянув фамилию, гость изъявил желание немедленно узнать, почему до сих пор не опубликована отосланная им в редакцию два месяца назад поэма: «Я – рядовой Вечности!»

В спешном порядке я перелопатил вторично извлечённую из мусорной корзины макулатуру, но ничего с таким названием там не обнаружил. Ниночка тоже об этой поэме ничего не слышала, но шёпотом высказала мне на ухо догадку, что текст с подобным названием из отдела писем запросто могли переслать в отдел объявлений и рекламы. Идти же туда не было смысла - в отличие от нашего малоподвижного отдела там полученные материалы не складировались в корзине до лучших времён, а в случае их ненадобности - сразу же выкидывались.

 

-О, жалкие окололитературные пигмеи! - яростно завопил Мышкин – Громыхалов, когда я с максимальной деликатностью известил его о пропаже бесценной рукописи., - «не иначе как была тайно похищена кем-либо из многочисленнейших почитателей вашего могучего таланта!..» В ответ же на моё предложение прислать нам копию утраченного шедевра он гордо ответил: «У меня нет копий, я всегда оригинален!», и - хлопнул дверью.

 

Однако было похоже на то, что к субботнему номеру мы останемся без стихов. И тогда, найдя в справочнике номер самого маститого из местных поэтов, Родиона Яковлевича Курочку, я позвонил ему. Трубка ответила мне приятным бархатистым баритоном:

- Выручить любимую газету своими последними стихами?.. Ну конечно, с большим удовольствием!.. У меня тут как раз есть подходящее… Нечто вроде философски – лирического эссеирования на космическую тему… А?..

- Гм… - замялся я.

- Вот и чудненько! - придал моему мычанию одобрительный оттенок пиит. – Через полчаса моя супруга доставит рукопись в редакцию!..

 

Ровно через 30 минут и 2 секунды, строевым шагом пройдя по редакционным коридорам, в нашем отделе появилась жена Курочки - высокая, поджарая, со строгим унтер – фельдфебельским лицом и нарисованной в глазах фанатичной убеждённостью: «Мой муж – самый лучший!» ( Выбирая спутницу жизни, хитрый Курочка явно стремился сэкономить на секретарше, курьерше, домработнице, критико-страшительнице и

и бог знает ком ещё… С такой женой да не прославиться - это уж надо быть совсем бездарью) Молча положив на стол предо мною папку с рукописью, мадам Курочка сделала «кругом» и, чётко печатая строевой шаг, удалилась. Ниночка проводила её соболезнующим взглядом.

- Вот какой должна быть идеальная супруга! - не удержался я от комментария, развязывая тесёмки папки.

- Д-а-а-а-а-а? – протяжно переспросила Ниночка, и впервые взглянула на меня не как на своего непосредственного начальника, а как на пусть и тёртого жизнью, и траченного молью и безжалостной женской критикой, но в некотором образе всё–таки мужчину. Смущённо хмыкнув, я сделал вид, что ничего не заметил, и уткнулся глазами в рукопись.

 

Что и говорить, бумага была прекрасной, мелованной, финской, и печатала жена Курочки чистенько, без единой помарки, и сама папка внушала доверие своей респектабельной обложкой с золотым тиснением. Но вот стихи…

 

Пересказывать поэзию прозой - дело неблагодарное, но всё-таки попробую.

Курочкины эссе носили автобиографический характер. Он вспоминал, как неким осенним вечером жена послала его в булочную за хлебом (явный элемент гротесковой фантастики - гадать не приходилось, кто на самом деле в семье Курочек ходил по магазинам). На улице, случайно подняв глаза на ночное небо с мириадами звёзд, поэт вдруг провалился в раздумья над смыслом бытия и судьбами человеческой цивилизации. Другой, менее маститый и расписавший себе руку литератор не выжал бы из подобной фиговины больше куцей заметочки и трёхрублевого гонорара, Курочка же с головой нырнул в творческие ассоциативные параллели, развёрнуто припомнил Шопенгауэра, Ницше, Гоголя, Шопена, Платона, Камю, Сталина, Мао, Христа, Сартра, Маяковского, Шекспира, Фому Аквинского, Будду, Кришну, Льва Толстого, Шеллинга, Леннона, Че Ге Вару, Розанова, Сальвадора Дали, Пикассо, торгующую на базаре семечками бабку Марусю и ещё полтора десятка деятелей с очень знакомыми, не очень знакомыми и совсем не знакомыми мне именами. Домой Курочка, судя по его творению, вернулся тогда в два часа ночи - без хлеба, без денег и без своей норковой шапки, но зато с большой ржавой цепью на шее вместо галстука. Цепь меня доконала. Сколь ни мастит был Курочка, но не настолько, чтобы пропустить его ржавый ошейник на страницы нашего провинциального официоза при мэрии. Огорчать мэтра отказом в личной беседе по телефону не хотелось, и тем более не годилось отвечать ему отказом письменно, в преддверии будущего всенепременного скандала было бы неосмотрительно с моей стороны оставлять лишние следы своей принципиальности, поэтому я вышел в редакционный коридор и нашёл там нашего курьера Георгину Марковну. Шустрая розовощёкая старушка сидела в агропромышленном отделе и гоняла чаи с нашими спецкорами, попутно калякая про жизнь и виды на урожай в текущем году. За свои 64 года, переменив множество профессий и должностей, навидавшись всякого и способная компетентно рассуждать на абсолютно любые темы, -Георгина Марковна резала всем правду – матку в глаза с откровенностью камикадзе. А что, выйду когда-нибудь на заслуженный отдых( если доживу) – и тоже стану безрассудно смелым!..

 

Перебив обличающий грубейшие промахи нашего правительства монолог курьерши, я вручил ей папку с рукописью и попросил отвезти её Курочке вместе с нашим вежливым отказом в публикации, - «но только поделикатней!»

 

- А что, такой навоз?! – удивилась Георгина Марковна, и начала развязывать тесёмки на папке, желая лично удостовериться.

- Это - вопрос не вашей компетенции… Ваше дело - немедленно доставить рукопись автору! - сдержанно остановил я её. Георгина Марковна пожала плечами, сунула папку подмышку и ушла. На улице же, как выяснилось позднее, она присела на скамейку и целый час внимательнейшим образом изучала курочкины эссе. Пришла к аналогичным моим выводам, но, в отличие от меня, скрывать их не стала, а, вломившись к Курочке, совершенно открытым текстом указала ему его скромное место как в отечественной, так и в мировой литературе. Все знают, насколько обидчивы творческие люди, готовые воспринять критику в свой адрес лишь в вариантах типа: «Ты настолько гениален, что это уже становится неприличным!»

 

- Так значит, я бездарен?.. - даже не назвавшись, ужалил меня из трубки переставший казаться бархатным баритон. От неожиданности потеряв дар речи, я замекал:

-Э-э-э… Н-н-ну-у-у… М-м-м-м-м…

- Столь важным отделом в такой солидной газете назначен заведовать невежда и нигилиствующий хулиган! - задумчиво поставила мне диагноз трубка. – М-да… сдаёт Главный!.. Видать, пора уж и ему на покой…

 

И трубка запиликала отбой. А через 5 минут прибежала перепуганная секретарша Главного и срочно затребовала меня к шефу на ковёр.

 

- Ты хоть понимаешь, на кого поднял руку?.. Это же сам Курочка! - кричал бегавший по кабинету взад-вперёд мой шеф с таким видом, словно я и в самом деле проехался на бульдозере по Бродскому или Пастернаку. – Его же даже в Англии читали!.. Сам мэр с ним на «ты»!.. А кто ты такой?!.

- Так стихи же средненькие… - неуклюже попытался я реабилитироваться.

- Тоже мне, знаток выискался! – взвился от возмущения Главный. – Сперва сам издай столько книг, сколько у него, а потом уж…

 

Вдруг он остановился от страшной догадки:

- А ведь ты меня специально подставил…верно?.. Мстишь за зарезанный мною в прошлом месяце фельетон… Хочешь, чтобы меня спиханули в какую – нибудь «районку», а то и в многотиражку…

 

Я не забыл о загубленном фельетоне, но и столь бесславной участи Главному не хотел, и начал оправдываться:

- Это не я, это ваш замечательный Курочка спит и видит, как бы спихануть вас в отставку… Так прямо и заявил: пора-де вашему Главному на покой!..

- Как?.. Что?!. Не может быть!.. – побагровел Главный. Несколько секунд казалось, что его сейчас хватит кондрашка. Тяжело дыша, пробормотал: - Так вот оно как… Так вот куда он гнёт!.. И ты не одернул его?!

- Я наотрез отказался публиковать его жалкие опусы! - с достоинством напомнил я.

- Под меня копать вздумал… - совсем уж накалился Главный. – Да я фигура в журналистком мире, а он кто такой?!

- Никто и ничто! Рядом с вами - ноль без палочки! - скромно поддержал я.

 

На столе Главного звякнул красный телефонный аппарат. Он проворно снял трубку. Из первых же реплик я понял, что Курочка уже успел нажаловаться и в «запотолочные сферы».

 

- Да, знаю… Нет, не читал… Но доверяю мнению своих сотрудников!.. Отдаю себе отчёт!.. Нет… Нет…Нет!.. - односложно отвечал Главный. Вдруг взорвался: - Я всё учитываю!.. Ни за что и никогда!.. Если потребуется - я готов подать в отставку!..

 

Видимо, на том конце провода подобной решимости Главного не ждали, и пошли на какие-то уступки. Трубку на аппарат Главный клал с видом победителя, но победа эта явно казалась ему пирровой…

 

- Иди… - замучено кивнул он мне. Кинул в спину мне, уже уходящему: - И учти: не будет в субботу замечательных стихов - во вторник тебя не будет в кресле заведующего!..

 

Я быстренько юркнул за дверь, не дожидаясь дополнительных угроз.

 

В моём отделе было тихо. Уронив лицо в учебник, Ниночка мирно похрапывала, полураскрыв свои очаровательные губки. Я снял пиджак, сложил его и аккуратно подсунул Ниночке под голову вместо подушки. Потом, не сдержавшись, поцеловал её в тёплые, пахнущие клубничным вареньем губы. Она тихонько замурлыкала, но не проснулась.

 

«Выгонят из редакции - женюсь на ней!» - решил я. И вышел в коридор, покурить. Едва не сбив меня с ног, вихрем налетевший Мышкин – Громыхалов ткнул мне под нос пухлую рукопись. Гордо известил:

- Моя Мега – поэма: «ХХХХХХ! Век.» Забирайте скорее, пока я не передумал!..

 

Перелистав изрисованные каракулями страницы, я ахнул:

- Но ведь ни слова не разобрать!..

- Настоящее искусство в первом прочтении всегда малопонятно! - отмахнулся автор. Я ткнул пальцем в страницы:

- Так ведь почерк неразборчивый!..

- Не морочьте мне голову мелочными придирками! - нахмурился он. – А то сейчас заберу и отошлю в столичный журнал - там с руками оторвут…

- Но, может, всё – таки перепечатаете на машинке? - осторожно предложил я.

- Ну нет… Сам – не умею, а машинистке - платить надо, да и почерк наверняка тоже не разберёт! - логично возразил Громыхалов, и удался, на прощание наказав мне не медлить с высылкой ему гонорара, «а то за квартиру уже три месяца не плачено, да и вообще…»

 

Ситуация кажется безнадёжной. Суббота уже на носу, а в активе - только рукопись, которую невозможно прочесть. Чуть ли не ежеминутно звонит Главный с напоминаниями о моей персональной ответственности, где-то там интригует Курочка, тучи над моей головой сгущаются, и ни просвета в них, ни надежды…

 

Но я знаю, что делать. Есть у меня дружок, кандидат исторических наук, сейчас он из-за некоторых семейных обстоятельств истопником в Историческом музее работает, но в свободное от уборки территории музея время занимается расшифровкой письменности майя, Отдам рукопись ему - пусть расшифрует письменность Громыхалова!..

 

Так что в субботнем номере стихи всё – таки будут, и обязательно - талантливые.

 

Я обещаю вам это!..

 

49 128 Украина г.Днепропетровск ул. Коммунаровская д.!6 к.2