Старый весь перебинтованный солдат привалился спиной к столбу и попытался здоровой рукой сделать себе сигарету. Получалось это у него не очень хорошо. Может быть виной тому было отсутствие второй руки и четырех пальцев на этой. А может то, что оставшийся здоровым единственный глаз жестоко косил вследствие контузии. Или быть может унылый голос, что вещал из громкоговорителя, прикрепленного на столбе: «В связи с тяжелым положением на Тарасовском фронте, катастрофическими потерями было решено использовать последний резерв нашего народа…»

 

Что там дальше вещал этот пропыленный войной и уставший от невзгод голос, солдат не слышал, все его внимание было привлечено к другому. От увиденного у него даже готовая сигарета, на создание которой у него ушло довольно много времени, выпала из его рук.

 

-Родненькие, - он из последних сил ломанулся к проходящим, это ему тоже давалось не просто, - куда вы?

 

-Как куда? – восьмилетний, увешенный противотанковыми гранатами и стальными шариками, рассуждал на удивление старого вояки очень спокойно, - на фронт. Останавливать продвижение врага.

 

-Вы же погибнете! – старый солдат в отчаянье старался удержать паренька, которого пыталась вернуть в колонну подошедшая беременная девушка. – Одумайтесь, вы же цвет народа! Наше будущее!

 

-Отстань калека, – вспылила молодая девушка, - пока мы с тобой рассусоливаем враг уже продвигается вперед. Если мы его не остановим, никакого народа больше не останется. – и не дав ничего ответить старому солдату увлекла мальчишку в бесконечную цепочку обреченных.

 

-Что же это творится, - в единственном глазу старого солдата появилась слеза, и если бы не его негнущиеся ноги, он бы, скорее всего, упал.

 

«В бой с превосходящими силами противника наряду с детьми и женщинами выступили раненные и отбившиеся от своих подразделений военные. Ценой неимоверных усилий враг бы отброшен от стратегических рубежей нашей родины» - вещал уставший, но радостный голос из громкоговорителя. Но старому солдату он уже не мешал собирать сигарету…

 

Спустя довольно продолжительное время.

 

Дряхлый старичок остановился около бетонного столба. Возможно чтобы по старой памяти скрутить сигаретку, возможно чтобы полюбоваться на неказистый с виду памятник. Останови он любого прохожего, чтобы поинтересоваться в честь чего этот монумент, никто бы ему так и не сказал. Никто уже не помнит, что было много лет назад. А он помнил, того, старого солдата, всего перебинтованного калеку. А он помнил что пожертвовав своей и без того покалеченной жизнью старый вояка спас многих, очень многих. Если не всех, кто был направлен безжалостным командованием на удержание этого клочка суши.

 

-Дед, - обратился к нему проходивший мимо представитель власти, - проваливал бы ты отсюда, да поживей.

 

-А что случилось? Чем я вам мешаю?

 

-Ты? Всем мешаешь! Что дышишь нашим воздухом, что загрязняешь нашу землю, а в данный момент именно тем, что стоишь и пялишься на то, что скоро будут сносить по всенародному референдуму, – и небрежным жестом он показал на неказистый памятник.

 

Старик молча развернулся и ушел. Он помнил ту симфонию с которой шел в тот бой. Он помнил всех музыкантов, которые играли ее и поддерживали идущих на смерть. Он помнил взрыв, оставивший от них лишь несмолкающую музыку.

 

Он ее вспомнил, так как она заиграла вновь, спустя много, много времени, в то самое время как местный представитель власти прогонял его. Он помнил, что он остался последним из тех, кто выжил в те страшные дни, последним кто помнил….

 

Наутро на месте неказистого памятника зияла воронкообразная яма, а близлежащие дома были украшены дырками от пробивших их стальных шариков. И несмолкающая симфония больше никогда не звучала.