Снимается кино

 

Алё, Вер! Ты? Вечно я не узнаю.… Ну, прости – давно не звонила. Чего рассказывать-то было.… Сейчас?.. Так потому и звоню! В общем, тут история со мной… Супружник спит? Я не очень отвлекаю? Ой, Вер…

Представь – пятую ночь в кино снимаюсь. По дому не примываюсь, обеды не варю. Когда успеть? В семь вечера уже как штык в костюмерной, напяливаешь тряпки. Нет, не грубо. Видела бы ты этот «костюм»…

Да ты не торопи. Я по порядку хочу, с расстановкой…

Зашла я на днях в библиотеку, для Ленки про смутное время спрашивала. А когда ей самой? В школе допоздна торчит. Или не в школе - не об этом речь. Беру, случайно совсем, районку в руки. А там – ба-а!- объявление: требуются люди для съемок фильма в массовые сцены. Я краем уха уже что-то слышала про фильм. Думала – брехня. Ну, какое кино в нашем городишке! Кинотеатра, и того нет, одни телевизоры по квартирам. Самодеятельность только для малых детей, чтобы дома не мешались. И вдруг нате вам – кино! Меня, веришь ли, будто кулаком в грудь ударили: иди! Задохнулась ажно.

Прямым ходом помчалась в дом культуры на смотрины. Да знаю я – кастинг это называется. Да уж кто мы такие, чтобы про кастинги говорить. Погляделки. Всего лишь.

Только в кабинет вошла, фотоаппарат – чик! Я и рассмотреть толком ничего не успела. Девчушка какая-то торопит: телефон оставьте и ждите вызова. Если повезет. Следующий!.. Три сотни человек приходили показываться. Выбрали сорок. Меня, представь, тоже. Погоди поздравлять, до конца дослушай. Это ж каторга…

Здесь никто раньше ни в каком кино не снимался. Писали, что грек – режиссер-то у нас грек – семь лет по России ездил, натуру для эпизодов фильма своего искал. Да все по ночам, привычка у него такая. И вся жизнь его фильмов тоже в сумерках происходит. И однажды, каким-то чудом на нас набрел. Глянул и говорит: космос! Съемки здесь и нигде более. Быстро всякая техника понаехала. Актрису из Франции привезли. Местных для подмоги пригласили. И началось.

Плохо то, что днем работать надо. Сплю урывками, часа три всего. А потом до утра топчешься на мосту и даже воротник от ветра и снега поднять невозможно. Потому что в кадре до этого он опущен был. И вот – стоишь, чемодан плечи тянет, на голове кубанка свалявшаяся, лоб от нее сухими корками пошел. На мосту от прожекторов киношных светло. А кругом сплошная черень в желтых пятнах, как дыры на худом мешке.

На каком мосту? Так снимаемся-то за городом! Можно сказать, подфартило. Я уж и не помню, когда видела город ночью, со стороны. Даже не знала, что столько света в нем. Звезды блекнут. От ветра огни по нашим горам-долам так и бегают. Пришлый человек, в теми-то, и не разберет, что здесь вьяви творится: где верх, где низ, где дорога, например, а где люди живут.… Живем-то на самом деле скучно. Хлеб жуем, да смерти ждем. Всех дел. Я вот, словно сурок, сплю двадцать лет – и что? Здоровья прибавилось? Или новое что во сне увидала?.. И ты не приедешь никак. Подругу бывшую повидать не хочешь…

Занятно, что ни говори: мать по ночам занесло в кино сниматься, невесть откуда взявшееся, а домашние ее спят, сами по себе. Ленка, понятно, всю неделю от телевизора не отлипала. Я обычно не разрешаю. Полночь – и хватит, если это суббота. А тут хоть засмотрись. Ладно, иногда можно, нужно даже. Серега, вон, напьется, бывает, в дым, так потом месяц глядеть на водку не может. Ленка спасибо кино сказать должна – я сама себя разве бы пересилила? А то, наверное, скоро бы драться стали, из-за этого чертога ящика…

Теперь, из ночи в ночь, на промозглом мосту дежурим. Вокруг такие же, дурью промышляющие, как сказала бы покойная свекровь. Молча ждем, что делать скажут. То бегали, то под гармонь танцевали, обнимали друг дружку на радостях. Хорошо, что с погодой повезло. Минус пять, в декабре-то. Пятью градусами больше, перемерзли бы. Валенок нет ни у кого. Когда костюмы собирали – рибуши всякие, Москва автобус тюков навезла, - о морозах никто не думал. Главное – образ. Кто я – не знаю. Некрасивая тетка в старом пальто. Между прочим, настоящий черный драп. Чистошерстяной. Всякая приставшая волосинка красуется, как на экране. Весь мусор, что в тюках был, с лацканов не оборвать. В этаком наряде могу уборщицей быть, или дворничихой. Но нет, бери выше – политэмигрантка, говорят. Бегу, значит, из СССР вместе с другими бедолагами. А мост наш – пограничная зона двух стран. Нашей и то ли Венгрии, то ли Австрии – я до конца не поняла.

Не жди - в кадре меня и не видно будет. Непримечательная я. Может, из-за одёжи. И чего режиссер удумал? Не одевались при Брежневе так. Уж слишком. Будто все из подполья выбрались. Я дома брошку копеечную нашла – к шапке прицепить. Какая ни есть паршивенькая бабенка, а все-таки не зря за границу бежит. Понадобилась там кому-то. Что ж она, до этого, под забором валялась, чтобы мусор на себе носить?.. Вот я и подумала: пусть хоть брошка будет. Никому не видно, а ей – самоуважение. Так Регина, главный художник, не разрешила. Если вам так уж хочется, говорит, можете себе эту брошку на грудь нацепить. И отвернулась, в заботах вся.

Эх, знали бы москвичи, какой актрисой я в молодости была!.. Помнишь, мы в народном театре даже Лопе де Вега ставили? Овечий источник. Я Паскуалу играла, а ты… Точно – Лауренсию! Давно это было, двадцать лет тому. Самодеятельность. Рассосались потом, обычные люди. А вот помнится, будто вчера: как на репетиции бегали, гримироваться учились. А гастроль наша! На фестивале народных театров? Это же ух что было! Зал в покатку лежал. Рассказать бы кому, так скажут - хвастаешь. Да и что толку, если никто слыхом не слыхивал о Лопе де Вега.

Я однажды в знакомой компании попыталась ясность внести:

- Фильм «Собака на сене» помните?

- Ну.

- Он по пьесе этого Лопе де Вега поставлен.

- И что?

- Что-что… Хрен через плечо!

О чем говорить, когда нечего говорить.… А еще интеллигентные люди. Фуэнте Овехуна и король! Вилы в руки и кидай всех через плетень! Помнишь?..

Многие в городе думают, что массовке за ночную работу деньги большие платят. Ага, выкуси. Завидуют, а сами не в курсе. Мы тут все – энтузиасты. Может, поначалу, кто о деньгах и мечтал, но когда объявили, что съемки будут по девять часов, 250 рублей за ночь – ни один не возмутился и не плюнул. Жалко, конечно, забесплатно морозиться, но надо так надо. Искусство же. Когда еще доведется?..

Тут парень один есть, я по-первости всё наглядеться не могла. На него легко смотреть: он от земли глаз не поднимает. Вроде ему в ухо что-то не переставая нашептывают, а он слушает. И ничего другое вокруг ему неинтересно. Белобрысый весь. Ресничками белыми шевелит, губенки плотно сжаты. Раза два всего посмотрел на людей. Жгучие такие глаза, внимательные. Взглянул, и тут же – долу, будто стыдно ему за нас, или страшно. Чудной мальчишечка. Зачем пришел? На бедного не похож. Тоже, наверное, грудь зашлась. Такая, вот, толпа.

Завтра у нас будет последнее ночное стояние. Техника уедет, все тут скрутят, разберут – словно и не бывало… Полы буду мыть, когда высплюсь. Да плевать на всю уборку! Трешь-трешь, конца не видно. День ото дня уже не отличить. А тут – как привет из прошлой жизни… Не знаю, как твой, а мой мужик никогда особо не интересовался, что я из себя представляла в юности. Дескать, мало ли! Все одно – травой поросло. Но странное дело: узнал, что в массовку ухожу, даже не вякнул. Пять дней по утрам намазывает мне хлеб маслом. Чего ты ржешь! От него обычно кружку чая не дождешься налить. Сама за всеми прислужничаешь. Я думала, он изворчится из-за этих съемок. Бу-бу-бухтеть начнет. Нет! Возвращаюсь, а он спозаранку на ногах, яичницу жарит, хлеб маслом мажет. Не знаешь, что это значит?.. Ну почему – я довольна. Странно просто… Ладно, ближе к теме. Не расплатишься потом за разговор…

Вчера у нас перерыв затянулся, осветители меняли фонари на столбах. Все бегали у главной героини, француженки, автограф брать. Я не лезла. Любовалась на актрису просто. Понятно, красивая. Но знаешь, я ей сочувствовала: надеть такие заношенные шмотки это - подвиг, да еще зимой. Но она молодец, не капризничает, хоть и серая вся от пожитков наших. Давеча вообще интересно было. Снимали со словами – француженка играла кусочек роли.

Нам велено было спуститься с моста, потом разбрестись по сторонам. Она оставалась, и говорила в камеру текст по-французски. Очень тихо. Но еще тише было на площадке. Весь народ затих одним разом. Как в игре «ветер волнуется раз, ветер волнуется два, ветер волнуется три, любая фигура на месте замри». Ни писка, ни шороха. Прямо что-то неземное. Вот уж действительно, киношный мир – другой. Шли-шли, камера работала, рабочие суетились. И вдруг в момент застыли все и онемели. Царство Черномора. Я чуть не заплакала.

А нынче почему-то особенно трудно было. То ли устали, то ли – что завтра последняя ночь. У группы каждая минута на счету. Нас с моста не отпускают. Ноги промокли, ничего не хочется. Но француженка рядом. Улыбаемся. Мужик из массовки поставил чемодан на крошево, похлопал рукой: садись, мол. Француженка села. Мужик ей еще сигаретку свою вонючую предложил. Не отказалась. А что? Такой же человек, как мы. Сидит под мокрым снегом и ждет. Интересно, что останется у актрисы после этих съемок? Кроме денег, конечно. И славы, если фильм кому-то понравится. Чувство, что Россия – это продуваемый мост, на котором жмутся одетые в плохонькую одежонку люди? А по обе стороны – разные миры, в которые им одинаково страшно податься?.. Жалко, коли так. Хотя, что греха таить, показываем-то мы самих себя. То есть играем. А кого еще, если режиссер ни о чем таком нас не просил и актерскими задачами не нагружал. Режиссер с нами, между прочим, вообще не общается. Ни здрасьте – ни… посрать, как один парень, прости господи, выразился. Может, это нарочно, чтобы мы толпой себя почувствовали, стадом. Чтобы плохо внутри. Ведь гонят из страны людей! Передают с рук на руки, как товар.

Режиссеры люди умные, да только и мы не дураки. Понимаем, что к чему. И вообще, спасибо, что нас – не других!- в кино себе взял. Подарок к Новому году сделал. Дай бог ему здоровья.

Нет, Верунь. Никому я, кроме тебя, про эти съемки рассказывать не стану. Не поймут. Скажут, и что здесь интересного – мерзнуть на мосту ночь за ночью. Так-то оно так, да все ж не так. Ощущение внутри… тихой радости будто. Я ведь думала, что ничего в моей жизни уже не произойдет. В молодости жутко психовала, когда кто-то рядом о внуках мечтал – эгоисты, говорила! Не для вашей прихоти детей рожают! А сама?.. Будет у Ленки ребенок – вот мне и будущее. Не будет – зря небо прокопчу. Ну не дура ли?.. Деградация, Вера, деградация – не спорь. Так что, спасибо, что в хорошем деле дали поучаствовать. Может, никогда уже не доведется. Но кто здесь поверит в праздник, описанный такими холодными словами?.. К тому же, город киношников-то так не видел. Было? Не было? Как проверить? Ночью нормальные люди спят. Массовка тоже скоро в себя придет. На мосту ни следа от нас не останется. Вот так все в пыль и превращается. Жалко…

Помнишь, какими мы были, Вера?! Правильно, что не едешь на меня смотреть. Стыдно. Тетка с авоськами. Это я-то – заводила всего курса когда-то!.. Слушай.… Не хотела я об этом, но не могу удержаться… Помреж сегодня сказал, что греку некоторые из массовки понравились. И у него появились мысли о продолжении темы. Ну, типа, что с нами за границей потом стало. Не исключено, что кого-то вызовут в Москву. Поначалу. А потом, может, в Афины или еще куда-то – доснимать эпизоды. Со словами. Соображаешь, что это значит?! Про меня?... Нет, про меня лично ничего не говорил. Сказал – некоторые, без фамилий пока. А если я – там? Ой, Верка, разворошилось внутри уже! Страшно. Ежели что – ведь кувырком все полетит! Что делать-то, Ве… Алё, Вера? Алё!.. Разъединили.

 

---