Море – бескрайнее свежевспаханное поле, бережно завёрнутое в хрустящий целлофановый кулёк. Отколовшийся кусок крыла ангела или альбатроса – парус. И два матроса, в красивых позах бога Гермеса, синхронно тянут канат. Мышцы напряженны и швы на хитонах трещат. Поминутно, сплёвывающие горький морской рассол, в синеву волн скашивающие зрачки, кому-то на берегу, утонувшему в тени скал, точками и тире видятся они вдали. Отчаявшись найти рыбу потяжелей, чайка заламывает крыла, топчется на песке в тоске, втаптывает клинописью летопись бытия. Из небытия, посреди бела дня и моря, на гребень волны в кружевной пелерине пены сирена всплыла. С ходу взяла высокую ноту. Заголосила, запела... На диво красиво! Переспелая, телом белая дива. Но ветру её суеты не понять. Он любит колечками вить-завивать мокрые пряди волос её. Понизив голос, в полость ушной раковины шептать слова, и жаром дыша, иссушать, брошенные волной на берег дары моря - водоросли и кораллы, походя, обгладывая скалы и шерстя кипарисами небесную гладь. К концу дня, всласть поиздевавшись над размякшим миром, в море упал, разорвав розовую ленту горизонта, солнечный диск. На кухонном столе обелиском бутылка вина. Женщина задумчиво к ужину нарезает салатный лист. Хрустит ботва. А между тем, между уснувших скал, крадучись, канатоходцем, ступает луна. Но продолжает не тлеть – гореть (хоть и слабей накал!) закат, мощностью лампочки в сто пятьдесят ватт. |