Чинючина Алина Здравствуйте, господин писатель Господин Анджей Квибс был пьян. Он лежал на продавленном диване, курил одну сигару от другой, по комнате плыл горький запах апельсинов. Господин Анджей всегда курил только такие сигары. Господин Анджей злился на жизнь. Новая книга, вышедшая полгода назад, осталась не замеченной критиками. Тиражи, и без того не очень великие, пылились в магазинах. Проще говоря, его не читали. Не видели. Не знали. Анджей Квибс был ремесленником от литературы и понимал это - в те короткие часы, когда у него хватало силы признаться в этом самому себе. Анджей мечтал стать писателем, но талант не всегда можно заменить усердием. Он исписывал и рвал кучу листов, потом, купив компьютер, едва не разбил однажды монитор. Он складывал буквы в слова, но за словами этими не видно было неба. Он писал о людях, а они получались мертвыми, и хоть и подчинялись его воле, но живыми от этого не становились. Он завидовал молоденьким мальчишкам и девчонкам, приходившим вместе с ним в издательства, потому что в их полудетских опусах была жизнь и был воздух, а в его отточенных, выверенных до последней строки повестях и рассказах этого не было – только сухая логика и расчет. Нельзя сказать, чтобы его совсем уж не замечали издатели. Первая книга вышла. Но ее не стали читать. Вышла вторая. Весь тираж лежал на полках магазинов. Господин Анджей лежал на диване и курил. А потом заснул. Проснулся он словно от толчка и резко открыл глаза. В комнате пламенел майский закат, шторы были отдернуты, окно распахнуто. На столе мерцал невыключенным экраном старенький компьютер. Рядом сидели двое – высокий, невероятно красивый золотоволосый парень и веснушчатая, худенькая девушка. - Привет, - сказала девушка, увидев, что Анджей открыл глаза. Без тени смущения, легко и по-хозяйски достала из его пачки сигарету и закурила. - Привет, - растерянно ответил Анджей. – Ты кто? - Это пока неважно, - сообщила девушка. «Грабители», - мелькнула мысль у Анджея. Вероятно, нужно было позвонить в полицию или хотя бы крикнуть консьержа, но ему стало любопытно. Грабители ему еще не попадались. Это можно будет использовать в будущей повести. А красть у него, кроме компьютера, совершенно нечего. - Мы не грабители, - словно прочитав его мысли, сказал парень. – Мы, собственно, к вам господин Анджей. По делу. - Очень интересно, - протянул тот. – Я вас слушаю. И кстати, потрудитесь объяснить, как попали в мой дом? - Было не заперто, - сообщила девица. Она в упор разглядывала писателя невероятно зелеными глазами и нахально улыбалась. - А вы, собственно, кто? - Мы хотим, чтобы вы написали про нас, - очень спокойно объявил парень. Он раскачивался верхом на деревянном стуле и вертел в тонких, изящных пальцах статуэтку, подаренную Анджеем бывшей любовницей. Статуэтку было не жаль, а вот стул рисковал развалиться – он был старым. Анджей решил, что ослышался. - Что? – переспросил он. - Мы хотим, чтобы вы написали о нас, - терпеливо повторил парень. – О нас. Вы. Написали. - Я сейчас вызову полицию, - проговорил Анджей. – Пошли вон. - Погоди, - поморщился парень, легко поднялся, пересек комнату, произведя не больше шума, чем падающее перо, подошел и присел на край дивана. – Мы, господин писатель, вам снимся. Анджей недоверчиво посмотрел на него. Допился, мелькнула мысль. - Нет-нет, не пугайтесь, - парень успокаивающе поднял обе ладони. – У вас еще нет белой горячки, да и мы вполне настоящие. Но мы хотим стать живыми. Мы – герои ненаписанной книги. Вы - про нас – напишете. Расскажете о том, как мы жили, смеялись, любили, чего хотели и о чем мечтали. Вы умеете. Вы сможете. Вы нас понимаете? - Эээ, - выдавил Анджей. - Взамен, - продолжал парень, - мы сделаем вам по-настоящему известным. Роман о нас станет сенсацией. Его будут раскупать тысячными тиражами. Вы сделаетесь богатым, вами заинтересуются издатели и журналисты. Вы… добьетесь всего, чего хотели. Это тоже понятно? - Ээээ, - выдавил Анджей. - Условие только одно – работа должна быть закончена к первому декабря. - Иначе что? – прищурился Анджей. - Иначе мы умрем, - очень просто и серьезно сказал парень. У Анджея пробежал холодок по коже. - Что, прямо вот так умрете у меня дома? Два трупа – и привет. - Прямо вот так, - подтвердил парень. – И привет. Только привет вам будет не от полиции. - А от кого же? - Это вам зачтется – там, - парень многозначительно поднял палец вверх. Точно белая горячка, подумал Анджей. Или эти двое – идиоты. - А если я не соглашусь? – поинтересовался он. Парень пожал плечами. - Тогда мы придем к вам снова. И снова. До тех пор пока не договоримся. У нас, видите ли, выбора нет. Только времени на работу у вас останется меньше. - Чем, собственно, вам не нравится наше предложение? – вновь вступила в разговор девушка. – Мы предлагаем вам славу, почет и деньги. От вас требуется только одно – работать. - А почему я? - А кто же? – удивился парень. Анджей подумал. - Как вас зовут? – спросил он. – Или это тоже должен придумать я? - Нет, отчего же, - парень пожал плечами. – Я – Ивар, а она – Инга… - Черт с вами, - махнул рукой Анджей. – Договор заключать будем? - А зачем? – опять удивился парень. – Все и так понятно. Все было легко и весело. Странная парочка поселилась в квартире Анджея. Спали они преимущественно днем. С закатом Анджей усаживался за компьютер, а Ивар и Инга устраивались рядом. Они надиктовывали ему текст наперебой и хохотали, как сумасшедшие, и пили густое, тягучее красное вино из старинных бокалов, доставшихся Анджею от бабушки. Порой Анджей ухватывал окончания фразы раньше, чем неожиданные гости успевали его договорить. В этом случае Ивар одобрительно кивал, а зеленоглазая Инга хлопала в ладоши. С рассветом окончательно обессилевший Анджей валился спать, а парочка – черт их знает, куда девалась, то ли исчезала по каким-то своим делам, то ли спала на полу, то ли… Анджей не вникал. В промежутках между всем этим Инга мыла посуду, готовила всем троим яичницу – каждый раз то пригорелую, то недосоленную, а вечером все начиналось сначала. Через два месяца Анджей знал о своих нежданных героях все. Где родились и как познакомились, что любят есть на обед, какое предпочитают вино и в какой позиции занимаются любовью. Все, кроме одного, - кто они на самом деле. Внутри поселилось томительное беспокойство, жужжавшее в нем, словно муха, и затихавшее лишь тогда, когда он садился работать. Фразы, выбегающие из-под курсора компьютера, были изящными, отточенными и совершенно не походили на прежние тяжелые булыжники, которые Анджей выдавливал из себя после долгих мук. Теперь легко и непринужденно он выдавал на-гора искрометные шутки, которые на самом деле принадлежали Ивару, и нежные признания, которые диктовала Инга. Он писал историю их любви – тяжелой, путаной, долгой, полной недомолвок, детских обид и разочарований. Он писал о жизни в маленьком городке на севере выжженной солнцем страны. Он писал о войне и о мире, о воде и о хлебе, о том, что большинство людей мечтает увидеть и за счастье почитает лишь прикоснуться к тени этой великой и загадочной спутницы жизни – даме по имени Любовь. Через два месяца Анджей был уверен, что роман получится. Через три дело застопорилось. Ивар и Инга вели себя совершенно непредсказуемо. Порой ему приходилось удалять целые куски текста – после того, как всю ночь они просиживали за работой, Инга со злившей Ивара откровенностью заявляла: - Все не так! Они выясняли отношения бесстыдно и грубо, не стесняясь присутствия Анджея, а он ошалело поглядывал на них, а потом с сумасшедшей скоростью стучал по клавиатуре, и получившийся текст либо устраивал всех троих – и тогда они падали спать, либо не устраивал вовсе, и тогда они кричали друг на друга уже втроем. Дело заканчивалось тем, что Анджей орал, охрипнув: - Все вон! – и Инга хлопала дверью. Ивар кричал: «Подожди!» - и растворялся в воздухе, а Анджей испытывал муки совести и снова садился к машине. Спать, таким образом, становилось совсем уж некогда. К середине октября окончательно разозленный Анджей спросил их: - Вы собираетесь уже, наконец, определяться, чего вы хотите? У меня сюжет виснет. Ответ Ивара изумил его до глубины души: - Мы-то при чем? Ты – автор, ты и пиши. С того дня неожиданные его гости повадились то и дело исчезать – то на день, то на два, то на неделю, то по одному, то оба сразу. А муха, жившая внутри, жужжала все противнее и жестче. Слова все чаще ползли тяжелыми булыжниками, казались серыми и спутанными, но как добиться прежней золотой легкости, которой отличались летние куски текста, Анджей не знал. И злился до скрежета зубовного, и выговаривал им, когда они возвращались. А они возвращались все реже и только морщились, выслушивая его упреки. В один такой день Анджей взорвался. - Вы, - кричал он, - вы что, издеваетесь? Втравили меня в авантюру – так давайте же работать, черт побери! - Работай, - тихо ответил Ивар. – Вот тебе клавиатура – пиши. Срок истекает. От такого нахальства Анджей онемел, а Ивар ушел – на этот раз вполне материально, хлопнув дверью. Анджей перестал есть и спать. Роман нужно было дописывать. Те отрывки, что он показал знакомому издателю, вызвали у того бурю восторга, и теперь издатель звонил почти каждый день и спрашивал, когда же, наконец, господин Анджей закончит свое творение. Беспокойство, раньше похожее на муху, теперь превратилось в паука и высасывало силы. Избавиться можно было только одним – писать. Писать самому. Потом он решил плюнуть на все и бросить эту затею. Неделю не подходил к компьютеру, бродил по городу, пил пиво в ресторанчиках на набережной, даже подцепил очередную красотку, которой вдохновенно и нахально читал чужие стихи, выдавая их за свои. Девица, обалдевшая то ли от поэтического дара нового знакомого, то ли от щедрости, с которой он разбрасывал купюры, дала себя уговорить на продолжение знакомства. Продолжение должно было закончиться в квартире Анджея. Развязка авантюры оказалась неожиданной – на своем родном диване Анджей обнаружил едва живую, бледную до синевы Ингу. Рядом с ней сидел Ивар – измученный, еле держащийся на ногах. Увидев входящего Анджея, Ивар с усилием поднялся, подошел и, схватив его за руку, через всю комнату толкнул к машине. - Работай, - сказал он. – Иначе мы подохнем, понял? К концу октября Анджей осунулся и почернел лицом. Гости тихо сидели рядом на диване, но уже не диктовали ему тексты – лишь кидали порой обрывочные реплики, а чаще просто просматривали написанное, стоя за его плечом, и либо одобрительно кивали, либо роняли: «Не так». Второе случалось чаще. Спорить не было сил. Анджей удалял куски текста и писал заново. Булыжники сменились вполне сносными геометрическими конструкциями, среди которых изредка попадались золотые песчинки летних удач. Случалось, Ивар и Инга яростно спорили – а потом соглашались с Анджеем, мирились и торжественно отмечали примирение все тем же красным вином. В ноябре город засыпал снег. Ивар и Инга снова стали исчезать. Появлялись, вываливали на него ворох новостей и молча смотрели, как пляшут пальцы на клавиатуре. Усталая Инга куталась в потертый свитер, крутила на пальце тоненькое серебряное колечко, Ивар хмуро молчал – он выглядел постаревшим и почти больным, красота его стала болезненной и ломкой. Они ничего не говорили, только смотрели, но порой, глядя на черные ряды строчек, изрекали: «Не так». - А как, - бесился Анджей, - как?! Скажите же, что же вы молчите?! К первому декабря оставалось дописать совсем немного. Вечерело, короткий зимний день уже угас. Анджей с бессильной яростью смотрел на экран. Сюжет застопорился и двигаться к развязке не желал. И когда в комнате пронзительно рявкнул звонок, он вздрогнул, но не двинулся с места. Звонок повторился. Анджей нехотя оторвался от экрана, открыл дверь. Стоящий на пороге Ивар был не похож на себя так, как не похож бывает старик на мальчишку-подростка. Под глазами его залегли круги, золотые волосы потускнели, лицо осунулось. Инга – горячая, тяжело дышащая, висела на нем, закрыв глаза. Молча Ивар пронес ее в комнату, уложил на диван и повернулся к Анджею: - Срок истекает. Пиши. Минуты убегали, складываясь в часы, Анджей стучал по клавишам с быстротой, прежде немыслимой. Но часы тикали быстрее. До полуночи оставалось совсем немного. Анджей с досадой грохнул кулаком по монитору. - Не могу больше! Не могу! Все не так! - Пиши, - монотонно ответил Ивар. Сил на то, чтобы говорить, у него почти не оставалось. - Что с ней? – спросил Анджей, кивая на девушку. – Чем она больна? - Откуда я знаю, - так же монотонно ответил Ивар. – Туберкулезом. Или воспалением легких. Или СПИДом. От тебя все зависит. Пиши. Ему оставалось всего десять строк, когда висевшие над диваном часы захрипели и начали бить полночь. Анджей вздрогнул и обернулся. Ивар и Ивга, тяжело дыша, смотрели на него. Молчали. Глаза их становились все огромнее и темнее. Крикнув, сорвался Анджей со стула, схватил их обоих – легких, почти ничего не весящих, подтащил к столу. - Возьмите меня за плечи! – скомандовал он. – Скорее! На плечи его легли две руки - почти невесомые, почти бесплотные. Слова не желали вставать на нужное им место и звенели, раскатывались, словно монеты по мостовой. Анджей барабанил по клавишам, чувствуя, как иссякают силы. Тепло его тела уходило в две руки, лежащие на его плечах, и руки эти теплели, наливались силой, а сам он становился все слабее. Но и строчек оставалось совсем немного. Еще чуть-чуть… еще… Часы ударили в последний раз и смолкли. Через долю секунды Анджей вбил в текст последние буквы и поставил точку. И замер, не смея оглянуться. Роман был закончен. Сил оставалось только на то, чтобы вытянуться на стуле и закрыть глаза. А когда он открыл их, рядом никого не было. Мигал включенный экран монитора, открытый файл «Ворда» светился слепым белым окошком. Рядом на столе, придавленная пустым стаканом и серебряным колечком Инги, валялась записка. В ней написано было одно только слово: «Спасибо». Господина Анджея Квисба называют автором одной книги. Его роман «Виноградная лоза» переведен на несколько языков и выдержал два переиздания. Тиражи выходят огромные, а потому господин Анджей – весьма и весьма обеспеченный человек. Он живет в большом доме на окраине города и слывет очень нелюдимым и скрытным чудаком. Когда к нему прорываются-таки журналисты, господин Анджей очень неохотно отвечает на их вопросы. Говорят, у него много странностей. Например, ложась спать, он тщательно закрывает двери и окна и всегда выключает компьютер. На мизинце правой руки он носит тоненькое серебряное кольцо – явно женское, хотя никогда не был женат. А еще он совсем не пьет. И морщится, как от зубной боли, когда ему предлагают выпить какого угодно хорошего красного вина. Февраль 2008. |