Пропала речка

 

Михаил думал, что делать с Машкой. В брезентовом ошейнике на собачьей цепи Машка прикорнула у его бока и сопела на раннем солнышке. Тайга начиналась почти сразу за бараком и кудлатый, заросший по самые брови, Михаил с медвежонком представляли живописнейшую картину.

Черт его дёрнул тогда выдернуть из воды свалившегося медвежонка. Младенец, ничего не подозревая, качался на нависших над водой ветвях, когда страшная ревущая моторка выскочила из-за поворота реки, и с перепугу оказался в воде, а потом, и в лодке. Дальнейшее всегда вспоминалось с каким-то нервным смешком. За следующим поворотом на перекате стояла на задних лапах чудовищная медведица! Он помнил только дугообразный след на воде от «дюральки», проходивший чуть не в метре от лап разъярённой мамаши. Как, только, они не влетели в эти лапы, как не сели на камни.… И нет, что бы вышвырнуть сосунка, так ещё рукой придерживал, хотя тот и кусался. Никто из спутников, бывалых, не ему чета, таёжников не захотел взять пленника себе, и Машка жила у, надо же, Михаила Ивановича.

В барачной комнате зазвонил, многообещающий похмельной страждущей душе, телефон. Был выходной, а звонок оказался с подвохом: требовали к начальству, правда, домой. Мучаясь в догадках и сомнениях относительно вызова, Михаил начал спускаться по террасам, на которых стояли взбегающие на сопку дома. На расширении одной из террас пересёк вертолётную площадку, устроенную из накатанных брёвен, сверху схваченных обрезной, подогнанной без зазоров, «пятидесяткой». Танцплощадка, да и только. Сегодня редко здесь садились вертолёты, а ещё год назад, пока магистраль не дотянулась до посёлка, вертолёты «падали» на неё с регулярностью маршрутных такси. Стоило выйти на середину круга и помахать треухом попутному винтокрылу, как он начинал снижаться. Правда, улететь можно было только по талончику, подписанному одним из уполномоченных на то лиц и, поэтому, «дезертировавшие» со стройки энтузиасты-строители, откликнувшиеся на призыв комсомола, сплавлялись с большим риском по таёжным речкам до ближайших пристаней судоходной реки. Опухшие от мошки и гнуса, где-то через неделю, появлялись они на конечной станции железной дороги, чтобы уехать к таким милым, теперь, родным очагам. Мало романтиков-энтузиастов оставалось достраивать дорогу, обустраивать таёжный край. Им на смену приходили неприкаянные реалисты, в надежде на какое-нибудь пристанище, в надежде на улучшение своей неустроенной жизни.

Нюх поклонника древнегреческого божества Бахуса не подвёл-таки Михаила. У начальства было полно народа, и стол ломился от изобилия. Люди были всё незнакомые, приезжие. Может, кого и видел на смычках-стычках, укладках последних-первых звеньев и забивке серебряных-золотых «костылей», да, разве, упомнишь. После «штрафного» стакана начали знакомиться и он, как всегда, не запоминал ни имён, ни званий. Одно было ясно, что это «десант» комитета комсомола их участка строительства. После нескольких возлияний под пельмени с сохатиной, солёные прошлогодние грузди, мочёную бруснику начинала вырисовываться и цель прибытия гостей. Когда-то начальник Михаила, быв в штабе строительства, на какой-то пьянке руководителей, наобещал необыкновенную рыбалку кому-то из комитетчиков. Вот они и прикатили на УАЗовском вездеходике за обещанным. А кто ж, как не «Мишка-борода», «таёжный леший», сможет показать лучшие места.

Еле притащившись домой с бутылкой в кармане, покормил медведицу, свалился на засаленные простыни и, вопреки привычке, не захрапел, а стал обдумывать стратегию завтрашнего дня. Совсем не хотелось ему повожжать в эти места лишних людей, и становиться этаким организатором сибирских сафари. Гениальный, как ему казалось, план созревал в его голове. Он им устроит такую рыбалку, какой они в жизни не видели. Он даст им набить рыбой турсуки под завязку, но больше они этого не захотят. Он выполнит обещания, данные начальником в недобрый час, но больше они не приедут. По собственной воле. Не захотят, и всё!

Утром, не похмеляясь (он никогда не ходил в тайгу пьяный), хоть и тяжело было, спустился к домику для заезжих. Те ещё дрыхли, но собираться стали споро. Кто-то натощак опрокидывал «соточку» и Михаил не возражал – это работало на его план. Хорошо экипированные комсомолисты быстро погрузились в машину и тронулись. Машина, скрипя всеми своими частями, двигалась по зимнику, почти непроезжему летом. Дальше, Михаил это прекрасно знал, будет ещё хуже, а ещё дальше, придется идти пешком и долго. Все были предупреждены и не возражали. Предвкушение необыкновенных впечатлений пересиливало осторожность. Километров через семь дорога кончалась и переходила в визирку, оставленную геодезистами. Здесь надо было оставить машину.

После дорожного скрипа и рёва, чудо лесной тишины охватило путешественников. Где-то цвенькала какая-то пичуга, поцокивали невидимые бурундуки, предупреждая о пришельцах, какая-то крупная птица, сорвавшись с ветки, прошелестела в чащу. Лес уходил в гору и вдоль горы по распадку тёк прозрачный ручей к далёкой речке. Нужно было идти вниз по ручью, не по визирке, поднимавшейся в сопку. Много не доходя до реки, надо было перевалить через хребет, чтобы попасть на другой приток этой же реки, но уже у самого устья притока. А, пока, они двигались по ручью. Вдоль ручья шла тропа, не человеческая, звериная, но и то облегчала путь. Низкие ветви цепляли голову, рюкзаки, снасти. Каждые двадцать-десять метров валялась какая-нибудь валежина и надо было её перешагивать, переползать или подныривать под неё. На заметном месте, перед подъемом на перевал, уже утомлённые путники сделали остановку.

Михаил лежал на спине, не сняв рюкзака, и потому хорошо видел своих спутников, что поскидывали свои горбовики, некоторые из которых были литров до двадцати. Он удовлетворённо усмехнулся; план действовал. Он не прислушивался к разговорам, но хорошо понимал этих уже не мальчиков – «лидеров советской молодёжи». У них особенный мир. Мир молодых чиновников с их искусственными починами и навязшими в зубах лозунгами и, главное, большой заботой о своём месте в этом узком мирке. Когда-то он сам был одним из них и давно махнул рукой на того, себя прежнего. Всё было в далёком и ненужном прошлом. Но воспоминания прицепились и, уже когда поднимался в гору, в голове крутились обрывки его жизни.

Сам-то он родом из деревни. Путь его из деревни на один московский авиационный завод был не сложным и не трудным. Прохиндей брат Сашка, уехавший в Москву раньше, всё устроил. Сам устроился в ЖЭК сантехником, завёл кучу полезных знакомств и освоил все столичные ходы и выходы. И брательника вытянул из деревни. Завод – море разливанное спирта. Но не это сгубило его.

Кто и зачем дёрнул его тогда выступить на комсомольском собрании? Но заметили. Начали давать поручения, и через год он был уже комсоргом громадного цеха. Очень нужны были наивные романтики, верящие в счастливое будущее, могущие заразить своим, ни на чём не основанном, оптимизмом. А он таким и был. Однако вера в то, что люди, двигавшие и направляющие его, стремятся к тому же, что и он, быстро стала угасать при ближайшем рассмотрении. Ажур в отчётности, карьера, какие-то выгоды – вот были их интересы. И эти ничем не отличались от тех.

Они уже поднялись в гольцы, и он предупредил, чтобы боялись змей. Гадюки выползают греться на тёплые камни и, как все змеи, плохо видят. Надо смотреть и за себя, и за неё. Все уже запыхались, но пока Михаилу приходилось трудней всех, он-то не похмелялся. Ну, ладно, что-то будет дальше. На верхней точке перевала немного отдохнули, впереди был спуск.

Уже спускаясь вниз, скользя по прошлогодней хвое, он вспомнил, как всё это закончилось.

По каким-то комсомольским делам он заглянул в райком к своему инструктору. В одном кабинете их сидело трое. Инструктор был занят и Михаил наблюдал за мальчишкой, которого притащили из отделения милиции. Мальчишка общался с молодой женщиной инструктором. Пацана «замели» на вокзале с документами и без копейки денег, этакого покорителя большого города. Сам из какого-то районного центра, по профессии сапожник, приехал он устраиваться хоть на какую-нибудь работу, да, вот, обокрали, и три дня он ничего не ел. Все три инспектора сытые и благополучные наперебой участливо предлагали ему работу в различных концах необъятной Москвы, но совершенно и упорно не слышали жалоб на то, что у пацана и на метро-то денег нет. Быстро покончив с делами, Михаил выскочил в коридор и дождался мальчишку, так напомнившего ему его самого в недалёком прошлом. Поговорив, он вывернул все, что было в карманах, а было не густо, и отдал искателю приключений. Больше в райкоме он не бывал. Сытая чёрствость вожаков не дозволяла общения. Дела комсомольские продолжались без него.

Спуск закончился, и они выходили к месту назначения. Уже слышна была вода на перекатах и солнце стояло довольно высоко. Вышли точно к намеченной поляне, где посередине стояли три молодых сосенки. Кто-то посмотрел на часы и отметил, что добирались они от машины два часа сорок минут. Вода играла, и Михаил видел, что рыба здесь есть, надо её только взять. Почему видел, он и сам не мог бы сказать, но вот чувствовал, что ходит она под тонкой плёнкой кипящей воды, и всё.

Припекало, и гости разогретые дорогой, поскидывали одежонку и начали забрасывать свои нешуточные снасти в бурлящий поток. Не брало. Михаил тоже скинул с себя верхнее и не спеша закинул самовязанную мушку из волосиков с кончика хвоста белки в воду. Раз, другой, третий…. Не брало. Начал менять мушки. Не брало. Гости отошли к побросанному в азартной спешке скарбу и, лениво жуя захваченную с собой еду, поглядывали на горе-рыболова. Он знал эту реку, знал, что если пройти с бреднем поперёк потока, то его не вытащишь на берег, столько в него набьётся рыбы. А не брало!

Досаждали слепни, что в этих местах зовутся «паутами». Он прихлопывал их то на шее, то на руках и со злости насадил одного на крючок. И взяло! Серебристый хариус шлёпнулся на берег. За ним и другой, и третий, и пошло…! Гости зашевелились и, объяснив в чём дело, Михаил двинулся вниз по течению. Сзади слышны были восторженные возгласы рыболовного азарта. Всё шло по плану. Рыба была и они её брали одну за другой с секундными интервалами. К середине дня у них будут полные турсуки и все пакеты и ёмкости.

Ниже по течению тайга подступала к самой воде, и продираться приходилось, отступая от берега. Сделав очередной крюк, Михаил приблизился к зарослям тальника отделяющими лес от реки. Выглядывая из-за кустов, он посмотрел на тёмное гладкое течение воды: «Ого, здесь-то должно быть что-то!». Низкие ветви сибирских сосен над кустами тальника не позволяли забросить приманку с хлыста. Не выходя из зарослей, он стал копаться в рюкзаке. Достал «кораблик» (особая снасть, сделанная из двух, стоящих вертикально дощечек, скреплённых на некотором расстоянии друг от друга, присоединённая к поводку таким образом, что течением его относит к противоположному берегу). Прикрепил к основной лесе на некотором расстоянии от «кораблика» и друг от друга несколько разнодлинных поводков с «фирменными» беличьими мушками и, не высовываясь из зарослей, пустил его в воду. Пока «кораблик» относило к другому берегу, лесу он держал высоко, не давая мушкам коснуться воды.

Было тихо. Только верховой ветерок шуршал в макушках сосен, где-то далеко редким очередями барабанил дятел, вскрикивали лесные птахи, да цокотали белки. Усталость и застаревший хмель отступали, дышать становилось легко и, растворяясь в этой многозвучной тишине, уходили куда-то очень далеко все страсти «большого мира». На десятки и сотни вёрст вокруг была величественная тайга с мизерными признаками человечьего присутствия. Странно, в сухом, резко-контнентальном воздухе Восточно-Сибирского нагорья, он почти не чувствовал запахов. И этим, тоже, отличался этот мир от «того».

Михаил опустил руку, и приманки коснулась поверхности воды. В тот же миг чёрное струящееся зеркало взорвалось серебристо-белыми осколками! Рвануло руку, и леса плотно напряглась. Без особых усилий он вывел ленка к берегу и, отцепив от крючка, бросил на лесную моховую подстилку между кустов черники. Ленок, переливаясь всеми радужными цветами, бился «засыпая» и менял одну на другую чудесные раскраски своего стремительного тела. Михаил Иванович не торопился. Курил, смотрел на ленка, немного жалел попавшегося красавца дурачка и ни о чём не думал. Было хорошо!

Не особенно стараясь, он вытащил ещё одну рыбину, прикинул: килограмм шесть вместе будет – многовато, но где наша не пропадала. Переложил, выпотрошив, тушки травой, завернул в какую-то тряпицу и засунул в рюкзак. Поднимаясь вдоль реки, набрёл на речной «залом» из брёвен, снесённых весенним паводком. В середине «залома» в прозрачной, почти стоячей, воде у самого дна стояло с десяток «харюзов». Немного поэкспериментировав, он вытащил всех, просто водя мушкой по поверхности воды. На берегу развёл небольшой костер и зажарил «харюзков» на воткнутых в землю прутьях. Обедая, он слышал, что рыбалка у гостей в полном разгаре. Солнце стояло в зените, и пора было уже подумать о возвращении. Странное здесь было солнце. Стоило ему перевалить верхнюю точку на небосводе, как день стремительно катился в темноту.

Среди его подопечных царил ажиотаж. Ловили с обоих берегов, горки серебристой рыбки валялись на траве, рыбаки били на себе «паутов» и снова забрасывали, насаживая их на крючки. По прикидке Михаила, выловили на шесть человек килограмм по тридцать – вполне достаточно для его плана. Надо было сворачиваться.

Кое-как угомонившись, расположились подкрепиться перед обратной дорогой на поляне с тремя соснами. Старший из гостей, хитровато улыбаясь, заспорил по поводу остроты и прочности михаилова топорика. Михаил выиграл бутылку водки, срубив три молодые сосенки на поляне, а охолонув, пожалел об этом. Но, ведь, завёл же, собака! Ну ничего, сейчас он даст им прос…я!

Турсуки и рюкзаки, забитые до упора, тянули к земле и на месте, а надо было штурмовать перевал. Взбирались часа два кряхтя, матерясь, часто отдыхая, выбрасывая улов по частям. На вершине от добычи осталась половина и никаких слов. Долго отдыхали и, наконец, заскользили вниз по сосновым иголкам, иногда натыкаясь на камни и стволы. На тропе вдоль ручья стало заметно, что ручей-то течёт сверху, а завалы поперёк тропы, ох как, часты. Предстояло ещё часа два пути.

Михаил шёл, не оглядываясь на отстающих; придут, никуда не денутся, тропинка-то одна. Постепенно, от монотонности пути, он снова погрузился в мир воспоминаний.

Сойдя с комсомольской стези, надо было снова завоёвывать доверие класса-гегемона, от которого он, волей-неволей, а отдалился. Спирта на заводе было – залейся. Ну, и строгости, в связи с этим, суровые. Попавшиеся на проходной со спиртом и пьяные на заводе вылетали с работы безусловно. Охрана по периметру режимного объекта была соответствующая. Считалось, что этого достаточно и поэтому большого учёта огненной воды не требуется. Недооценивали смекалку и интеллект класса-гегемона вожаки этого класса. Перед заводской проходной с внутренней стороны было что-то вроде скверика с заросшей беседочкой. Перед выходом с завода после смены, в этой беседочке заливалась огненная вода в голодные желудки и через семь секунд, когда спирт ещё даже в кровь не проник, желудок проплывал мимо контролирующих органов. И, хотя все, конечно, всё знали, такое положение дел всех устраивало, кроме семей.

Тяжкие последствия были для Михаила, от вживания в окружающую реальность. Жена от него ушла, вечера были свободны и ограничений, проистекающих от семьи, не было. Вечера его заканчивались в пивной в квартале от завода, дальше он не помнил. Посещения вытрезвителя стали регулярными, и пришлось с завода уйти. Брат Сашка устроил в свой ЖЭК, но и в среде «малопьющих» сантехников он сумел выделиться. Москва стала не для него. Удивительна страна «победившего социализма». У сантехника Сашки был друг, управляющий одним из крупнейших трестов страны с подразделениями во всех регионах на одной шестой части суши. С его-то помощью и оказался он в этой глухомани задолго до Стройки века. Где жить и работать ему было всё равно, лишь бы подальше и поглуше. Несколько раз собирался навестить то, что осталось позади, но дальше Тайшета ни разу не доехал. Что-то вытаскивало его из поезда, он находил знакомых (неудивительно с деньгами), пропивался и возвращался к месту дислокации без денег и документов. Тайга стала для него всем.

Теперь, у машины он ждал, когда подтянутся, вымотанные до «не могу», искатели рыбалки. С удовлетворением смотрел он на появляющиеся из чащи, почти ползущие фигуры с почти пустыми турсуками. Удачная ловля не принесла добычи. Ну, он их предупреждал. Главное сейчас не показать своего довольства.

Назад ехали уже в темноте и молча. Почти молча уселись за стол в «заезжке», выпили, закусили. Старший «хитрован», как про себя назвал его Михаил, вручил проигранную бутылку и ещё одну сверху. На том, с благодарностями, и расстались.

Дома Михаила встретила убитая медведица. Сосед, сволочь, выполнил-таки давнюю угрозу! В своё время и соседи любовались пушистым колобком, пока не стал он опасен для соседских кур. Михаил посадил медвежонка на цепь, но куры приходили через щели в заборе поклевать из медвежьего корыта. Спрятавшись за корытом, медведь с лёгкостью «наказывал» воришек. Соседа не устраивал медведь, а Михаил указывал на дыры в соседском заборе. И вот так, слово за слово…. Убил-таки, подлец! Жаловаться было некому. Не имел права он ловить медведей, и держать права не имел. Машку жалко было до слёз!

Выпив стакан выигранной водки, он стал сдирать шкуру. Занятий хватило до утра. Глотал пьяные слёзы, снимал шкуру, свежевал тушу, скоблил мездру и поддерживал тонус дармовой водярой. А утром снёс это всё в посёлок и обменял на огненную воду. Сам не мог есть Машку.

Прогулы, как всегда, ему простили. А ранним утром в выходные на вертолётную площадку сел здоровенный МИ-8. «Мишка-а-а! Борода-а-а!» -- раздавались крики от машины. Он спустился к площадке. От машины ему широко улыбался недавний знакомец «Хитрован», а рядом стояли серьёзные люди, не чета, на его взгляд, давешним комсомолистам. «Полетели, Михаил» -- пригласил радостный «Хитрован».

- Куда? – опешил похмельный Михаил.

- Как куда. На рыбалку.

Тут до него начало доходить, для чего был тот «топорный» спор. Это он сам, своими руками готовил место для посадки, недотёпа!

- Неа, не полечу. У меня времени нет сегодня – соврал он.

- Ну, так место укажи по карте. – Он слазил в кабину пилота и притащил карту. Обманывать не было никакой возможности, и Михаил поставил карандашом крест на той поляне.

Шагая вниз к магазину, он слышал, как заработали мощные двигатели и, оглянувшись, увидел, как тяжёлая машина, со свистом рассекая воздух, оторвалась от площадки. С грузом проблем, конечно, не будет. Кто-то, как всегда, оказался хитрее его. Ещё раз, посмотрев вслед удаляющемуся вертолёту, Михаил с горечью махнул рукой:

ЭХ! ПРОПАЛА РЕЧКА!