– Добровольцы, выйти из строя… – Затянутый в полушубок старший лейтенант с улыбкой оглядел стоящих перед ним разведчиков, – замотанные частыми ночными рейдами бойцы разведгруппы сегодня успели отдохнуть...

Василий подал тело чуть вперед, посмотрел налево. Его глаза встретились с глазами товарищей – белорусом Иваном Баборенко и стоящим левофланговым украинцем Остапом Лущаком:

– Ну, что, братья-славяне, в бой?!…

Синхронно вся шеренга сделала шаг вперед… Явно играя на публику, таджик рядовой Расул Джейкуев замешкался, сделал шаг вперед, затем назад, и потом уже под дружный смех товарищей сравнялся с ними в строю:

– А что такое? Я просто не расслышал! Я на птичка смотрел.

Смех перешел в гомерический хохот. Смахивая с ресниц появившиеся от смеха слезы, старший лейтенант как никто другой понимал важность и необходимость юмора – это действенное средство помогает снять напряжение, мобилизовать разведчиков:

– Младший сержант Калинин, ведите группу в землянку! Через двадцать минут доложить о готовности к выполнению боевой задачи…

И спустя несколько секунд:

– Покажем немцам, почем хрен с перцем!…

 

***

Зимой в Белоруссии темнеет рано. Серое небо, сливаясь с заснеженным лесом, падает на землю как-то незаметно… Мгла обволакивает спящие деревья и промерзшие кусты. Все вокруг замирает. Только изредка, лопнувшая от сильного мороза ветка выстреливает в воздух сухим резким треском.

Разведгруппе старшего лейтенанта Смирнова не привыкать к подобным прогулкам. Родная природа – она, известно, помогает. Потому и скользили разведчики на широких, подбитых лосиной кожей лыжах по безлунному ночному белорусскому полесью практически не таясь. Да и дышится в это время суток как-то свободнее…

Линия фронта в этих местах размыта. Фашисты, справедливо опасаясь наводивших на них ужас местных партизан и прозванных «красной смертью» кадровых советских диверсантов, предпочитали по ночам не высовывать из разграбленных местных деревень обожженные русскими холодами носы. Оккупанты лишь усилили охрану основных коммуникационных сооружений района – старый железнодорожный мост и нескольких узловых станций, полагая, что уж сюда-то вышеназванные представители странного, не покоряемого народа сунуться не посмеют… Но, впрочем, надо быть осторожнее – как докладывала разведка соседей, немцы предусмотрели в этом районе несколько сильно укрепленных дотов.

Часовая стрелка на фосфорицирующем циферблате трофейного хронометра подобралась к полуночи, когда разведчики, незадолго перед этим замаскировавшие лыжи в густом заснеженном орешнике, вплотную приблизились к намеченной цели. Железнодорожный мост, по которому в течение суток гитлеровцы перегоняли до десяти тяжелых составов с бронетехникой, продовольствием и личным составом в сторону Союза, и гнавшие обратно бесконечные составы с награбленным добром, был приговорен.

Группе младшего сержанта Василия Калинина поставлена задача скрытно пробраться по льду неглубокой речушки до одной из опор моста незадолго до подхода состава – благо педантичность немцев позволяла верить, что в два часа после полуночи бронепоезд будет снова считать стыки стальных рельс – установить там взрывчатку. После чего – быстро отойти.

И ждать гигантского огненного всполоха, скрежета рвущегося металла, крики и стоны врагов...

 

***

Рябой капрал, поправляя сбившийся на шее женский пуховый платок, надсадно закашлял и, царапая стальными подошвами окоченевших ботинок льдистую тропинку поста, посеменил вдоль покрытой сантиметровым слоем инея колючей проволоки... Изредка, кидая рассеянные взгляды на открытое пространство замерзшего русла реки, баварец на ходу закрывал глаза и представлял себя дома. Где ты, милая Гретхен?! Как далеко родной отцовский домик, покрытый веселенькой оранжевой черепицей… После этого его ресницы обычно начинали непроизвольно подрагивать, и здесь не надо было мешкать – быстро протереть глаза тряпкой, иначе мгновенно застывавшая на местном морозе влага неприятно колола глаза. Проклятая Россия, проклятые холода!

– Не спать, капрал! – пронзительный голос оберлейтенанта Гельмута фон Гросса попал точно в ухо Ганса: – Иначе партизаны наделают из твоей кожи ремней и отошлют парочку в подарок на Рождество твоей пухляшке Гретхен…

Офицер беззвучно рассмеялся, наблюдая, как часовой смешно переваливаясь, посеменил намного быстрее, и крикнул ему вслед: – За нами Германия, солдат! Фюрер гордится тобой! Приказываю усилить наблюдение!…

Оберлейтенант фон Гросс гордился своей службой на благо великой Германии. Отпрыск старинного знатного рода часто слышал семейные предания о том, как его предки враждовали с племенами славян. Причем в рассказах деда Отто германцы всегда становились победителями. И сейчас, в лютый русский мороз подчеркнуто затянутый в черный кожаный офицерский плащ, фон Гросс представил себя рыцарем в холодном стальном панцире, обозревающем сквозь прищур хозяйских глаз покоренные земли…

Немец посмотрел на часы: через пятнадцать минут очередное явление германского экономического чуда промчит на всех парах несколько десятков тонн германской технической мощи…. Для фон Гросса стало своеобразным ритуалом наблюдать, как мимо проходили составы с задернутыми брезентом контурами танков, самоходок, гаубиц… При этом почему-то не хотелось думать, почему эти машины остаются где-то там на востоке. Причем, остаются навсегда…

 

***

Подходы к мосту немцы просвечивали авиационными прожекторами. Огромные пятна желтоватого света медленно ощупывали барханы спрессованных сугробов вдоль всего русла речушки, затем внезапно перекидывались на растущий невдалеке лесок, потом же, словно соревнуясь в яркости со звездами, серебрили снег вдоль полотна «железки».

Сливаясь масхалатами с молоком одного из снежных сугробов, разведчики больше часа пролежали в снегу. Опасаясь, попасть под свет прожекторов, Василий дал команду товарищам, – в группе минирования вместе с ним были «братья-славяне» Иван и Остап – ждать. Чего-чего, а это разведчики умеют делать хорошо.

Потянувший со стороны немецкой караулки дымок донес до них приторный запах молотого кофе и горьковатый – паленой шерсти… В нескольких километрах раздавался лай одичавших деревенских псов. В лесочке на правом берегу реки сонно пропела свою печальную песенку совка, с левого берега ей тут же отозвался довольным уханьем оголодавший филин, видимо, поймавший в морозном зазеркалье зазевавшуюся мышь…

Для фашистов эти звуки неотличимы от окружающего мира, для диверсантов – условный сигнал. Василий понял, что группы огневой поддержки заняли позиции на обоих берегах, готовые в случае провала операции отвлечь огонь врага на себя, а в результате выполнения плана – как можно сильнее проредить свинцовым дождем ряды оккупантов…

Кстати, отметил он про себя, движение прожекторов подчинено определенному ритму: река–лес–дорога. Значит, необходимо рассчитать время, и, когда внимание «циклопических глаз» будет обращено не на реку, надо действовать…

Сантиметр за сантиметром они преодолели стометровку до массивной опоры старого моста. Каменная кладка с щербинами выкрошившихся каленых кирпичей, видимо, несколько лет назад была укреплена металлическим углопрокатом. Не спеша, разведчики установили взрывчатку и, протянув за собой провод, так же по-черепашьи поползли обратно…

 

***

Гельмут фон Гросс ждал приближения бронепоезда с затаенной радостью. Этот состав словно доносил до него запах родных земель. Задолго до появления в воздухе стали слышны сидящие в подсознании знакомые звуки. Когда же из заснеженного леса показался тусклый глаз стального монстра, оберлейтенант оправил кожаный плащ, выровнял козырек офицерской фуражки и, погладив огрубевшей от мороза кожей большого пальца тяжелый рыцарский крест, – награда фюрера, – стремительно вскинул правую руку в приветствии:

– Хаиль Гитлер!

Махина локомотива, обдав его своим горячим дыханием, паром и запахом трущихся деталей, пронзительно прокричала грубым гудком свое понятное лишь немногим приветствие, приветствие в котором Гельмут фон Гросс услышал голос фюрера:

– Молодец, офицер! Хаиль Гитлер…

Ради этого стоило жить. И воевать.

Внезапно бронированная гусеница натуженно задрожала… Не понимая, что происходит фон Гросс с безумной улыбкой на лице, забыв опустить руку, смотрел, как мост, который он, немецкий офицер с большим гарнизоном в подчинении, отмеченный самим фюрером, поставлен охранять, летит вместе с поездом буквально ко всем чертям…

Скрежет рвущихся вагонов заглушили мощные взрывы – сдетонировали артснаряды. Словно новогодние петарды на десятки метров разлетелись тяжелые бочки чистейшего авиационного керосина, уже в полете брызгая на все огненным дождем… Запах горящего мяса смешался с гарью растерзанного поезда…. Тяжелые железнодорожные платформы летали над путями словно щепки, опрокидывая свое содержимое на оставшихся в живых фашистов. Через несколько секунд все было кончено.

Пошатываясь, фон Гросс сунул в рот ствол именного парабеллума.

 

***

Разведчики уходили быстро. Яркое зарево за спинами, казалось, грело души. Восстанавливать мост фашистам придется очень долго. В лучшем случае, на это уйдет несколько недель. Железнодорожная ветка не сможет целый месяц питать людьми, техникой, горючим и продовольствием не одну гитлеровскую дивизию, А, значит, станет чуть полегче своим…

Эйфория от удачно проведенной операции не позволила разведчикам забыть об осторожности. Через час сквозь рваную проседь облаков выглянула незваная луна. Идти путем, которым пришли, стало рискованно. Сверившись с картой, они пошли другой дорогой…

 

***

Кто говорит, что у человека несколько жизней? Наверное, тот, кому пришлось переродиться внутренне или в минуту смертельной опасности выжить вопреки всему. Рябой капрал, выбив пистолет из рук оберлейтенанта, подарил ему вторую жизнь. Прибывший с карательным отрядом штурманфюрер СС Карл Лебинц первым делом сорвал с шеи фон Гросса рыцарский крест. О втором шаге старого вояки потомок старинного рода догадался сразу. Потому, с готовностью возглавил остатки своего гарнизона и под контролем группы эсэсовцев перестрелял всех бродячих псов в одной из брошенных деревень…

 

***

…Василий полулежал, прислонившись спиной к широкому стволу старой березы. Изъеденная червототцами кора приятно холодила затылок. Как тихо в лесу… Звенящая тишина, вспомнил он определение… Словно очнувшись, протянул руку к лежащему рядом пистолету-пулемету Шпагина. Погладил обжигающе холодный металл ребристого ствола… «Спасибо тебе, дружище…» В магазине есть еще целых три патрона. Это целое сокровище! Два – врагу. Один – для себя…

Перед глазами пронеслись последние сутки. После удачного подрыва железнодорожного моста их группа стала отходить к своим… Испортившаяся погода немного спутала планы разведчиков. Наставшее утро застало их недалеко от немецкого дота. Услышав знакомую до отвращения иноязычную речь, старший лейтенант Смирнов приказал разведчикам залечь… Ведя скрытное наблюдение, они убедились, что их силы и силы противника равны. Но днем штурмовать укрепленный объект! Это больше похоже на самоубийство….

Все утро, день и вечер они пролежали в снегу. В полночь атаковали. Забросали фашистов гранатами. Смирнов грамотно расположил бойцов, успех был гарантирован. Но оказалось, что метрах в двухстах у немцев был второй дот. У зажатых с двух сторон разведчиков был только один выход – отступать…

Василий, прикрывая товарищей, отходил последним. Отстреливаясь из трофейного «шмайсера», он непроизвольно заставлял немцев не стрелять в его сторону. И только когда фашисты разобрались, что к чему, все стволы были обращены на него… Внезапная боль пронзила ногу… Рванув с плеча ППШ, поливал огнем… Пока были силы бежал по рыхлому, такому неудобному снегу… Теперь оставалось только ползти…

Василий улыбнулся, встряхнул русой головой, вспоминая, как кричал друзьям, что бы те уходили… Слава Богу, наверняка, спас ребятам жизни!.. Надо же, в пылу боя и не заметил, как потерял рукавицы… Подышав на озябшие пальцы, сунул их под отворот полушубка… Рана на ноге уже не кровоточила, подернулась крепкой ледяной коркой.

Как же слипаются глаза… Только не спать – сон это смерть… Уже светает… Склонившаяся над головой ветка внезапно стала превращаться в спинку огромной кровати, в штырях которой по-домашнему отсвечивали начищенные металлические шары… Да-да – это же родная изба! Жарко натопленная горница пахнет свежеиспеченным хлебом… Да вот и сам каравай стоит на столешнице, укрытый вышитым рушником… Василий сидит на табурете у жарко натопленной русской печи… В руках старенькая балалайка. Перебирая пальцами струны любимого инструмента, он улыбается и кому-то подмигивает… «Ой мороз, мороз…» – откуда-то издалека доносится знакомый голос…