- Спецпропаганда явилась важнейшим средством ведения борьбы на идеологическом фронте. Моим оружием было слово. Я бил врага простым словом для достижения одной цели – давить на них психически, нагнетать и усиливать чувство пессимизма, неуверенности, развивать пораженческие настроения, заставлять их задумываться над последствиями дальнейшего сопротивления.

- Кадры спецпропагандистов подбирались из офицеров, имевших высшее или незаконченное высшее образование, политически надежных, с обязательным знанием немецкого языка. В феврале 1943 г. меня, переводчика разведотделения штаба, назначили спецпропагадистом 154-й отдельной морской стрелковой бригады на Сталинградском фронте. С осени 1943 г. я служил старшим инструктором по пропаганде среди войск противника 119 гв.див. 3-й уд.армии 2-го Прибалтийского фронта.

- Устную пропаганду я начинал вещанием на немецком языке с помощью обычного жестяного рупора. Он усиливал человеческий голос до 150-200 м. Летом 1943 г. поступила окопная звуковещательная станция (ОСЗ), состоящая из двух аккумуляторов, усилителя, патефона, динамика. Эта установка позволяла усиливать человеческий голос до 500 м. Перевозилось все это устройство в зачехленном виде на гужевой повозке. Мы её называли «звуковкой».

Обычно передачи проводились ночью, с воцарением тишины на передовой. Солдатам обоих сторон нужно было хоть немножко отдохнуть, придти в себя. Передачи велись из различных укрытий: из траншей и ячеек, блиндажей, из воронок от снарядов или авиабомб. Накрывался плащ-палаткой и начинал передачи.

- Я освоил такую тактику: начинал передачи музыкальным вступлением. Иногда, по своему усмотрению, делал музыкальную паузу. Что это было? Немецкий солдат был стойким противником, но очень сентиментальным, что, на мой взгляд, нормально. У меня было несколько пластинок с записями немецких песен. Представляете, немецкий солдат, сидящий в окопе полного профиля, уже 3 года не слыхавший никаких мирных звуков, кроме голоса войны и смерти, вдруг замирал под звуками модной тогда игривой песенки «Прекрасная мельничиха» Франца Шуберта на немецком языке. Особая тишина воцарялась на передовой, когда я ставил пластинку «Колыбельная» Моцарта. Как рассказывали пленные, звуки мирных песен возвращали их домой, в Германию, к семьям и горьким мыслям о затягивании войны на Восточном фронте. Иногда пластинки с записями немецких песен, как бы в награду за то, что не открывали огонь во время передачи текстов, я ставил в конце передачи. Применялись также получаемые из штаба фронта патефонные пластинники с диалогами пленных немецких солдат.

- Прекрасно помню. Свою первую передачу в мае 1943 г., которую в проводил на части 48-го пехотного полка авиапехотной дивизии я закончил словами – Кто развязал эту войну? Гитлер – а из немецких окопов раздалось – Сталин. И сразу после этого начался сильный пулеметный огонь.

- Основу текстов составляли сводки Совинформбюро. Остальную программу я формировал сам. Особенно тщательно готовились передачи о наших победах, таких как, например, провал немецкого наступления на Курской дуге, поражение гитлеровцев у стен Сталинграда, снятие блокады и последующий разгром разгром немецко-фашистких у Ленинграда, мощных наступательных операциях красно Армии. В 1944-м г. аргументов о возрастании мощи Красной Армии и неизбежном поражении Фашистской Германии было предостаточно. Мы давили на психику каждого гитлеровского солдата тем, что поражение их неотвратимо, и единственным средством спасти свою жизнь и после войны вернуться к своим семьям является сдача в русский плен. Сильно потрясло немцев и расстроило их твердый боевой дух известие Совинформбюро о прорыве блокады Ленинграда. Очередной психологический удар мы нанесли противнику передачей важнейшего события: 17 июня 1944 г. по Садовому кольцу Москвы были проконвоированы 57 тысяч немецких военнопленных, пленных в Белоруссии. Этот факт явился сильнейшим моральным ударом по настроениям немецких солдат, т.к. геббельсовская пропагандистская машина не сообщила своему народу правду.

- С помощью листовок велась печатная пропаганда. Они поступали в большом количестве из 7-го отдела Главпура. Листовки были иллюстрированными, на хорошей бумаге производства издательства «Фронт иллю-стрирте», которое издавало газеты и брошюры специально для агитации и пропаганды в среде военнопленных. Иногда удавалось распространять листовки через войсковых разведчиков, которые уходили за линию фронта за «языком» и разбрасывали в немецких траншеях листовки. Помню, на реке Локия, притоке реки Ловать, мы освоили переправку листовок немцам ниже по течению на плотах. Листовки я нередко дополнял свежей информацией, допечатывая текст на машинке с немецким шрифтом.

- Производство агитмин наладили во фронтовых мастерских. В деревянный корпус такой мины закладывались листовки. Запускали агитмины из 82-мм миномета. Летела она примерно километр, а потом в ней срабатывал специальный взрыватель, который выталкивал листовки из оболочки, и они разлетались над позициями врага.

- Расскажите об участии военнопленных в устной пропаганде? Что это были за люди?

- В основном, это были немецкие солдаты, добровольно сдавшиеся в плен, а также поляки, румыны, венгры, итальянцы, и др. Мы их назвали антифашистами, хотя не все они были таковыми. Наиболее надежными дикторами были немцы-антифашисты, которые передавали тексты на чистейшем немецком языке. Это поднимало уровень передач и силу воздействия устной пропаганды. Военнопленные проходили специальные курсы в течение 4-6 недель, и направлялись в распоряжение дивизионных спецпропагандистов. У меня за всю войну было 4 таких немца-антифашиста. Хорошо помню Вилли Рушкевица из города Иена (Тюрингия), уполномоченного Нац.комитета «Свободная Германия». Вили в начале войны с СССР осудили на 6 лет за распространение антифашистских настроений. Он шесть месяцев провел концлагере Дахау, а затем его направили на Восточный фронт в штрафной батальон. Летом 1942 г. он добровольно сдался в плен. Виллли рассказывал, что уже на второй день он выступил с обращением к немецким солдатам последовать его примеру и охотно согласился быть помощником в спецпропаганде. После войны, когда я служил в советской военной администрации в Германии (сначала в Тюрингии, а затем в Берлине), я встречался с Вили Рушкевицем,

- Пал Палыч, насколько опасное это дело – вести спецпередачи на противника?

- В ответ на наши передачи немцы часто отвечали огнем. Это было обычным делом. Но иногда слушали с интересом, и даже просили повторить. Лично мне повезло. За всю войну был всего два раза контужен.

- Как Вам удалось в течение всей войны сохранить в тайне свои дневниковые записи от СМЕРШа?

- По образованию я историк и отличался любознательностью. Все 975 дней, что я провел на фронте, я вел дневниковые записи. Да, мне повезло, в мой вещмешок не заглянул ни один смершевец, иначе не сносить мне головы.

- Фронт-то был видимый, страшный и тяжелый, а мы для врага были невидимы. Враг нас только слышал или со страхом читал наши листовки. А вот результаты нашего фронта были видимы – подрывался моральный дух гитлеровского солдата. Слово - сильное оружие. В условиях войны слово в устах русского солдата, причем на немецком языке, было сильным и эффективным оружием, спасшим от верной гибели многих немцев.

- Да, это так. Когда позволяет здоровье, никогда не отказываю от приглашения посетить школу для встречи с учениками. Я прекрасно ориентируюсь во всех школах. Вы спросите как? Очень просто – я прекрасно помню количество ступенек, ведущих в каждую школу.

- Пал Палыч! Сердечно благодарю Вас за воспоминания о Вашей войне. Это очень интересно и важно, тем более, услышать настоящую правду о войне от человека такой редкой профессии и такой нелегкой судьбы. Берегите себя, Вы нам очень нужны, Человек с Родиной в сердце!

 

Вопросы задавал координатор КГОИПО «Стерх» Карен Агамирзоев