На игле. (Вместо пролога)

Началось все обыденно, как у любого наркомана. Совпало желание попробовать и наличие дозы хорошего наркотика. Не пугайтесь, это я процесс метафорично описываю. На самом деле все не так было.

Находясь слегка подшофе, поспорили мы с Генрихом Михайловичем по поводу абсолютно бесчеловечного промысла, так называемой ,,зверобойки,,. Описывать эти ужасы, конечным продуктом которых являются меховые шапки, я не буду. Horror не мой стиль.

Но у Гены есть приятель, который небесталанно описывает подобные местные промыслы с применением ямбов, хореев и прочих приемов стихосложения. Гена его книжку, с художественным описанием убиения тюленьих младенцев и с дарственной надписью притащил в защиту зверобоев, мол, это не от дикости нашей и озверения, а с голодухи, вот и Автор так пишет. Ну, слово за слово, взаимно погорячились немного. Жаль, конечно, будет, если он всерьез осердился на меня за этот, не вполне трезвый, но искренний спор.

А теперь собственно к теме. Буквально за день до описанных событий рассказал Гена нам с Наташей весьма занятную историю про купюру в 250 рублей. (Эта история где-то там дальше есть). Когда вернулись мы домой, я детям, Танюше с Женей, попытался её пересказать. Куда там, и десятой доли от той прелести не сохранилось после моего пересказа. И вот тут, не ко времени, вспомнил я про его дружка-поэта. Проза, это же тебе не поэзия, всю жизнь прозой говорим и даже материмся прозой, и вроде ничего получается! Дай, думаю, попробую записать Генин рассказ, а потом его просто прочитаю по бумажке, потому что уже давно за собой замечаю, что центр речи у меня несколько тормозит после одного неприятного случая в Лондоне, в отличие от центра письма, если такой, конечно, в башке вообще есть. Попробовал, записал. Не понравилось, переписал, потом еще раз, потом запятые убрал, потом по-другому их расставил, потом полез в Интернет, так как забыл, как прямую речь выделять, потом личные местоимения первого лица повыкидывал, потом ломал голову, чем же это проклятое ,,эго,, заменить, потом сюжетную линию стал заново выстраивать, потом вдруг неожиданно всхохотнул пару раз, перечитывая записанное, а потом понял, что это засасывает почище ежедневного пивка. Но понял это уже после того, как одним махом записал еще четыре Генины байки и пять своих. А потом доза все больше и больше и через три недели баек стало сорок с лишним и уже засвербило куда-нибудь это все пристроить. И вроде уже запах типографской краски в ноздрях явственно ощущаться начал и даже начало рецензии вроде вижу: ,, -А публиковаться этот талантливый северный самородок начал очень поздно, в 58 лет…,, . Но тут я всю оставшуюся волю в кулаке до хруста сжал и завязал с этим делом. А заодно и с пивом тоже.

Уже две недели ни строчки и ни глотка. Насчет пива Наташа подтвердит. А насчет баек - проверьте. Должно их быть пятьдесят четыре. С этой, разумеется, и с глоссарием.

 

Осколок из детства

Солнечное пятнышко сползает по стене на подушку, а затем на щеку. Я проснулся и лежу в том состоянии полудрёмы и вселенской внутренней гармонии, которое никогда уже не повторится потом, во взрослой жизни.

Я опять летал во сне, причем не так, как обычно, где-то высоко и по-птичьи, а у себя дома. Да даже и не летал, а просто парил на одном месте, то плавно поднимаясь, то опускаясь над кроватью. Помню, что проснувшись там, наверху, я чего-то вдруг испугался и от этого рухнул вниз. Все это я медленно и лениво прокручиваю в уме и вдруг отчетливо понимаю, что это был не сон. Внезапное осознание этого обжигает, как колодезная вода. Я действительно парил! Помню все трещинки на крашеных досках потолка, до которых я дотрагивался! Помню грохот и звон каркаса моей старинной, с фигурными шишечками на углах, железной кровати, когда я на неё свалился, испугавшись и потеряв от этого способность парить! Спина помнит ощущение от удара о жесткий матрас. Странное чувство. Полурадость - полуиспуг и ещё как будто прикоснулся к чему-то Тайному, а потом вдруг, резко и без перехода, возникает чувство потери и обиды на кого-то или на что-то. Потери и обиды потому, что, если бы это было на самом деле, бабуля обязательно проснулась бы от такого грохота, так как спим мы с ней в одной комнатке и наши кровати буквально в метре друг от друга. А проснувшись, бабушка обязательно заругалась бы на меня за шум, а то и затрещину бы сгоряча влепила, потому что характер у нее был тот ещё. Вконец расстроенный, выхожу на кухню. Бабуля давно уже встала и хлопочет у печки. На столе исходит паром самовар и благоухают бабушкины толстые ржаные оладушки, она их смешно называет ,,опёкиши,, .

Бабуля сердито ворчит: - И чего ты ночью на кровать-то бухаешься как непопадя? Так брякнулся, что до утра уснуть не могла. Бродишь в потёмках. Опять, поди, заполночь на кухне читал?-

Лет сорок пять прошло, сейчас уже и сам не верю в это. Во сне, правда, летаю по-прежнему, но почти неинтересно стало, потому что все уже умею и оттого летаю там так же естественно, как дышу. А вот, если бы взвесить меня, когда я в полете?

 

Дежа вю

Привезли с машинистом свой тепловоз в ремонт в Даугавпилс – крохотный городок в Латвии. Первая в жизни командировка и первое самостоятельное путешествие в советскую Прибалтику. Гуляю под вечер по центру города и вдруг начинает меня какое-то неясное томление, что ли, одолевать.

Тянет меня пройти по улице и завернуть за угол. Будто увижу там что-то знакомое. Чем ближе подхожу, тем отчетливее понимаю, что ожидаю увидеть. Должна быть там какая-то шестиугольная башня из красного кирпича посреди площади. Дохожу до угла. Площадь действительно есть, но вместо башни скверик со скамейками.

На одной из них сидит пожилая женщина. А ощущение у меня, как у ребенка, которому вместо игрушки подарили пустую коробку. Поэтому набираюсь смелости, подхожу, извиняюсь и спрашиваю, не было ли здесь в центре сквера когда-нибудь такой странной башни. Женщина долго-долго смотрит на меня и, почти без акцента, говорит – Была. Давно, еще до того, как Вы нас захватили. Ваши ее взорвали почти сразу, как в город вошли. Это была водонапорная башня, которую мой муж проектировал. Кто-то на ней наш флаг ночью вывесил, вот и взорвали. А Вы, что, видели старое фото нашего города?- Я что-то мямлю в ответ и ухожу. Оглушило меня и то, что башня была, и то, что мы их завоевали.

Такие вот парадоксы пространства-времени.

 

Знакомство с Куниным

Санкт-Петербург. Я возвращаюсь от Володи и убиваю время до моего ночного поезда в зале для транзитных пассажиров Московского вокзала. Администратор загадочно предупредила меня, что посетители зала люди странные, но безобидные.

Показываю ей билет и захожу. Полное впечатление, что попадаю на какую-то массовую репетицию множества самодеятельных театров, причем с актерами крайне невысокого уровня. В зале одновременно идет десятка два репетиций бытовых драм, трагедий, трагикомедий и всех остальных мыслимых и немыслимых жанров. Иду за разъяснениями к тетке-администраторше. Она растолковывает, что это постояльцы какого-то питерского психоневрологического диспансера, но ,,тихие,, и направляются они на каникулы в летний санаторий куда-то за город. Несколько успокоенный, сажусь в жесткое металлическое кресло и открываю ,,Иванов и Рабинович или ,,Ай гоу ту Хайфа!,, В.Кунина - книжку карманного формата, в мягкой обложке, купленную только что на книжном развале перед вокзалом. Начинаю читать и вначале, пытаясь сдержать смех, пофыркиваю, затем оставляю эту попытку и взгогатываю ежеминутно, совершенно забыв об особенностях психики моих соседей.

Через некоторое время ощущаю какую-то нездоровую тишину. Поднимаю голову и вижу, что вокруг меня образовался почти идеальный круг пустого пространства радиусом метра в три, а все ,,тихие,, обитатели транзитного зала стоят за его границами и с нескрываемым испугом смотрят на меня. И только тут до меня доходит, что по их стандартам вполне подхожу на роль буйного и они ждут начала моих активных действий. Встаю, передо мной мгновенно образуется коридор и по этому коридору я, в полной тишине, выхожу из зала.

До поезда остается менее получаса, которые провожу в обществе Иванова и Рабиновича в главном зале у колонны с бюстом вождя мирового пролетариата наверху (теперь там, кажется, бюст царя-реформатора), хрюкая от смеха под подозрительные взгляды какого-то сержанта- милиционера.

 

Два звонка

Ни свет ни заря позвонил Духан. Вообще-то Духан он только для Вити Подомарева, Юры Викторова, меня, да может еще для двух-трех человек, а для всех остальных, водящих с ним знакомство, этот здоровенный молодой мужик с усами ,,а-ля Мулявин,, ,бритой башкой, пудовыми кулаками и, мягко говоря, ярковыраженным бойцовским характером, более известен как Бодухин Юрий Евгеньевич, классный кузнец и, что совершенно для меня удивительно, передовик и активист на каком-то Ярославском заводе.

Он мне и раньше звонил в любое время суток, просто тогда, когда вспоминал о моем существовании, поэтому я и не удивился. В прошлый раз он, например, позвонил после того, как погонял по кабаку какого-то московского пижона.

Закончился ресторанный мордобой, по его словам, на удивление мирно и даже с некоторой выгодой. Потому что после выпитой ,,мировой,, и последовавших за этим взаимных клятв в вечной дружбе, этот столичный козел с чего-то вдруг пообещал Духану в течение месяца сделать тому билет в театр на Таганке на самого Владимира Высоцкого, о чем Духан мне и сообщил часа в три утра, еще и не протрезвев как следует.

Вот и сейчас он, по своему обыкновению, безо всякого вступления заорал в трубку, что этот пижон оказался вовсе не козлом, как он, Духан, раньше подумал, а настоящим мужиком и что у него, у Духана, в руках билет на ,,Гамлета,, на двадцать седьмое число и что я могу утопиться в Боровом от зависти.

Топиться в названном озере, где мы с Духаном осваивали в юности подводное плавание, я не стал, но настроение мне этот звонок испортил на весь день, потому что Высоцкого я любил и почитал гораздо больше, чем Духан, и то, что это он, а не я, будет смотреть и слушать Гамлета, меня здорово расстроило, хоть и признаю, что, как настоящий друг, я должен был не расстраиваться, а радоваться за Духана. Да тут еще, вдобавок ко всему, по программе ,,Время,, сказали, что во Франции только что помер хороший певец Джо Дассен. Было это 25 июля 1980 года.

Назавтра утром Юрка позвонил снова. Спросил - Слышал уже? Я сказал, что ночью услышал - по ,,Голосу Америки,, . Духан бросил - Вот суки! - и положил трубку.

 

Нецензурная студенческая байка

По-моему, курс пятый. Сдаем ТНЭЦ (теорию нелинейных электрических цепей.) Вещь страшная. Если в двух словах, то это наука о том, как объяснить работу цветного телевизора или радиоприемника при помощи методов интегрального и дифференциального исчислений, теоремы Котельникова и условий сходимости рядов Фурье-Чебышева.

В аудитории сидит человек десять. Принимает экзамен молоденькая аспирантша, делающая вид, что она в этом бреде что-то понимает. Перед ней один из наших. Умница, радиоинженер от бога, ведущий специалист из какого-то секретного ,,почтового ящика,, но, мягко говоря, не теоретик. Сдает уже раз третий. Я готовлюсь за правым столом, он уже отвечает, абсолютно беспомощный и совершенно отчаявшийся. Она, с тихой ненавистью к тупым заочникам, шепчет ему - Как же вам не совестно. Вы у меня уже в третий раз и по-прежнему ничего не знаете - Он поднимает голову, с тоской смотрит на нее и вдруг говорит -А не пи…ди, а?- Она, в полемическом запале молодого ученого, яростно шепчет в ответ - Что не пи…ди, что не пи…ди ?!- .

Я упал головой на стол и кусаю руку, что бы не заржать. За столом экзаменатора немая сцена. Он потрясен тем, что у него вырвалось, она не менее потрясена своим ответом. Наконец берет его зачетку, что-то черкает в ней и шепчет - Вон из аудитории!- У него три балла.

Я сдал ТНЭЦ на ,,четыре, , но не в этот раз и не ей, а старенькому профессору. Когда я уже профессионально употребил шпаргалку, он, потеряв бдительность, имел неосторожность заявить, что доброволец получит на балл выше.

 

Queen and princess.

Идем мы с Витькой Корчагиным и еще несколькими студентами из нашей группы по Исаакиевской площади. Идем со стороны Исаакия в направлении Дома Советов напрямик через памятник Николаю Первому. Всегда ходили и ничего. А тут постовой милиционер вдруг засвистел и рукой замахал. А Витька как раз трепался насчет того, что в Ростове, который ,,папа,, , у него все милиционеры в друзьях ходят и с ним за руку здороваются. И вот машет он этому питерскому блюстителю рукой и кричит в ответ: -Здорово, братан!- А нам небрежно так бросает:_- Уже и в Питере проходу от этих знакомых нет.- Вобщем, несет Витьку, как обычно.

Милиционер скоренько к нам приблизился, взял под козырек, представился и огорошил нас известием о том, что мы нарушили правила пересечения Исаакиевской площади. Завязалась у нас оживленная дискуссия, в ходе которой выяснилось, что сегодня меры действительно усилены, так как приезжают в Питер королева и принцесса Нидерландов и должны они вот–вот проследовать через площадь. Витька недоуменно и говорит милиционеру: -Ну и пусть себе едут, хер с ними. Мы-то им чем мешаем?

Милиционер обиделся: -Я –говорит- Вам по-человечески объясняю, а Вы…- Оштрафовал он Витьку на три рубля за нецензурную брань в общественных местах и за оскорбление Её Королевского Высочества. А за неправильный переход никого не оштрафовал. То ли Витька прав был по сути спора и не нарушали мы ничего, то ли мент добрый попался. Впрочем, вряд ли добрый. Лимита, им не до жалости.

А Беатрис с дочкой я попозже случайно увидел. Вернее, только принцессу, без мамы. После того как Витька королеву матюгнул, он с нашими попутчиками в сторону Биржи пошагал, а я - на проспект Майорова. Дошел до очередного мостика, облокотился о перила. Курю. Подходит мужичок –Извините –говорит - Не положено на мосту стоять.- А так как ситуацию я просек сразу, то в ответ взял и ляпнул, мол, задолбала совсем уже Ваша королева. Он как-то посерьезнел сразу. За локоток меня крепенько взял и увлек в неприметный УАЗик, который тут же неподалеку оказался. Поинтересовался, откуда мне известна оперативная информация о визите Её Высочества королевы Нидерландов или, попросту говоря, Голландии. Рассказал я об инциденте на Исаакиевской площади, а заодно, кто я, откуда и чего в Ленинграде делаю. Нормальные мужики оказались. Поржали над рассказом и отпустили. Я спрашиваю, можно хоть около моста–то постоять? Они в ответ шутят, что, мол, раз я оказался косвенно втянут в протокол встречи, то в целях обеспечения режима безопасности разумнее меня тут оставить, что бы не разглашал я, где попало, оперативную информацию. Курим с мужичком уже вдвоем. Беседуем. Я спрашиваю: -А, мол, если бы я решил гнилым помидором в машину Её Высочества кинуть, успел- бы?- Мой собеседник хмыкнул, глазами как-то так, через брови, на крыши домов глянул и говорит: -Это вряд-ли. Замахнуться тебе, конечно, дали бы, для полного соблюдения твоих гражданских свобод. А потом или плечевой сустав вдребезги, это - если бы гуманист тебя ,,выцелил,, , или голова насквозь, это - если бы не гуманист.-

А тут как раз кортеж летит, машин шесть. На одной машине пассажирские стекла опущены и видно, что полулежит на заднем сиденье, поперек машины, обычная молоденькая растрепанная девчонка, в какой-то футболке балахонистой и в брючках, даже и не красивая, а просто симпатичная и рукой нам машет. Я про плечевой сустав помнил, поэтому руку задирать не стал, а так, на уровне груди в ответ помахал, как Леонид Ильич с трибуны. Неискренне как-то получилось. Тем более, что напарник мой и вовсе внимания на нее не обратил, головой вертел по сторонам все это время. Может, даже немного расстроилась принцесса из-за недостаточной душевности простых советских людей. Она-то про снайперов на крышах точно ничего не знала.

Вроде бы просто рядовой эпизод из жизни и ничего более, но с тех пор почему-то не люблю я этого безобидного и даже вежливого жеста, когда тебя под локоток берут.

 

Глубокое Черное море

Черное море. Июль. Жара. Судак. Мы с Наташей в трудовом отпуске у тещи на блинах. Я отвожу душу подводным плаванием и охотой, сейчас это называется гораздо красивее –дайвинг. Десять метров глубины беру влегкую, а на пари так даже пятнадцать могу, пару минут без воздуха- тоже не проблема. Вобщем - дайвер в расцвете сил.

Доплыл до какого-то буйка, для морских судов, что - ли, здоровенная такая металлическая бочка на тросе в полукилометре от берега, раскаленная крымским солнцем. Глубина, наверно, под сотню метров , вода чистейшая , у меня ласты, маска, трубка и мое РПО-2, пневматическое подводное ружье, страшной убойной силы. А сам я в трепетной надежде встретить на глубине катрана - черноморскую мелкую акулу. Проныриваю метров на восемь и иду по горизонтали. Вдруг в темно-синей глубине вижу медленное шевеление чего-то невероятно громадного и с оторопью понимаю, что это громадное поднимается ко мне. Завис и оцепенел, и от банального страха, и от предчувствия какого-то фантастического события или появления не менее фантастического существа. Ну что вы хотите от обладателя лучшей библиотеки советской и зарубежной научной фантастики.

А это огромное все ближе. Начинаю понимать, что это гигантская стая каких-то мелких рыбешек, практически прижатых друг к другу. Узнаю даже, что это за рыбки. Это рыба-игла. Совершенно безобидная рыбешка размером чуть побольше карандаша, да и внешне похожая на остро заточенный карандашик, плавает она как заводная игрушка, сохраняя совершенно неподвижным туловище и полагаясь только на свои почти прозрачные плавнички и хвост. Сколько их было, не знаю, может миллион, может меньше, но этот кошмарный косяк неподвижных и одновременно движущихся карандашиков диаметром был метров под тридцать, а длиной, думаю, далеко за пятьдесят. Чем-то я их привлек и вся эта чудовищная туча мгновенно, не изгибаясь как змея, а именно одномоментно, абсолютно синхронно каждой из всех своих рыбок, развернулась в мою сторону . Повторяю, рыбка безобиднейшая, но когда их мириады, то об этом как-то сразу забываешь. В голове бьется совершенно идиотская мысль о квазиразуме муравьев, пчел и прочих Божьих тварей. И тут же вполне трезвая мысль о том, что, если они поднимутся выше меня, то в родную стихию мне будет просто не пробиться, так как они идут в этой своей стае действительно впритирку друг к другу. На мое счастье, их интерес ко мне пропал и, буквально в двух метрах от меня, все они, всё так же пугающе синхронно и мгновенно, приняли вправо - вниз и соскользнули в глубину совершенно нереальным, сверкающим и бесшумным водопадом.

Вероятно, в организме включаются в такие моменты какие-то скрытые механизмы, потому что наверх я поднялся неспешно и не запыхавшись, хотя минуты три был без воздуха, это как минимум.

 

Страшная короткая история

То же море, тот же Судак, только отпуск уже другой, годом позже.

Ныряю за рапанами и крабами на забаву сыну и остальной пляжной детворе. Иду на глубине метров восемь-десять. Вижу здоровенного краба, он меня тоже. Встает на задние ножки и угрожающе растопыривает в мою сторону клешни. Вернее, топырит только правую, так как левая оторвана более удачливым соперником, а может быть и неопытным ныряльщиком. Вобщем, нет её. Хватаю за панцирь аккурат позади клешни. Он таращит на меня свои рачьи глаза и вдруг, пытаясь меня напугать, как-то по-особому вскидывает свое единственное оружие.

Получается полная пародия на отдание чести и поедание начальства глазами. Не удержавшись и забыв, что я на глубине, фыркаю от смеха, да так мощно, что остаюсь без воздуха, а это не только остатки кислорода, но и положительная плавучесть. Тут же начинаю ложиться на дно. Отталкиваюсь от песка ногами и уже в полной панике молочу ластами, загребаю руками, рвусь к солнцу, бликующему на поверхности воды на уровне третьего этажа. Вобщем, сжигаю остатки кислорода, как только могу. До сих пор не знаю, испытал ли я муки смерти от удушья до конца и дальше была бы только тишина и покой, или основное мучение было еще впереди, тогда, когда уже не было бы сил терпеть и вода ворвалась бы в легкие.

Когда надышался всласть и поднырнул метра на три-четыре, эта сволочь снова отдала мне со дна честь своей клешней. Но теперь уже без подхалимажа, а совсем как маршал Жуков, только что принявший капитуляцию маршала Паулюса.

 

,,Выше гор могут быть только горы…,,

Продавец в винном подвальчике Судака как-то нервно передернулся, когда мы с Геной запихнули в рюкзак две пыльные бутылки, которые он нам вынес из своих запасников. Хотя вместо передергиваний мог бы и обтереть товар, все же покупаем мы коллекционные вина Массандры, а не бормотуху какую-нибудь! Но не стали мы портить себе праздничное настроение глупой перепалкой, а закупились на базаре всякой зеленью и полезли с женами на гору Волчак, отмечать Генино тридцатипятилетие.

Вроде бы и невелика гора, а ползли наверх полчаса на четвереньках, практически не принимая ни разу гордой позы прямоходящего альпиниста.

Красотища наверху, почти весь Судак как на ладони и здоровенный кусок моря впридачу. Расчувствовались мы с Геной,- Давай – говорю- до начала официоза по стаканчику коллекционного за такую красоту примем!- Жены, Оля с Наташей, идею эту без особого восторга приняли, но и перечить не стали. Тоже, наверно, размягчились душой от этих красот и от успешного восхождения на вершину. Открыли мы бутылку, стали по стаканам разливать, а оттуда вместо вина, что-то крайне непотребное даже не полилось, а заплюхалось в посуду. Нынешний наш Президент быстро бы сравнил это с кое-с-чем из носа, но не могу же я столь явным плагиатом заниматься. Поэтому перескочу я попытку классификации содержимого стаканов и перейду сразу к следующему эпизоду, тем более что верные наши подруги предложили нам эту гадость в одну посудину слить, а самим заняться содержимым второй бутылки. Вы думаете, там лучше вино было? Те же сгустки, похожие на молоденьких медуз, вышвырнутых штормом на прибрежный песок и уже полурастаявших от жаркого крымского солнца. (О! Все-таки нашел вполне достойный синоним Президентскому определению!).

Горе наше было бескрайним и глубоким, как само море.

Трепеща от отвращения, поднес Гена стакан к губам и прикоснулся к этой, с позволения сказать, жидкости. Почмокал губами и задумался. Видя столь неадекватную реакцию и я пригубил, и тоже задумался. А ведь букет-то остался! Внешний вид, конечно, подкачал, но букет! Тут, наконец, дошло до нас, что и пыль на бутылках и отвратительные медузы в содержимом это и есть лучшее доказательство истинности и божественности напитка! В пять секунд из бумажных салфеток была организована фильтровальная установка, при помощи полотенца произведен окончательный отжим отфильтрованного осадка и ситуация была процентов на девяносто спасена.

Закончился юбилейный банкет драматически. Когда все было выпито и почти все съедено и мы уже сделали первый шаг с вершины, Ольга села на валун и тихо сказала: -Все ребята, оставьте меня, я буду жить здесь, пока не погибну от голода и жажды!- Когда мы посмотрели вниз, то поняли, что это ее решение было принято не от слабости характера, а от осознания суровой и жестокой правды. Потому что на четвереньках вверх, на гору, это тебе не на четвереньках вниз, к подножию.

Реально представилось, как четыре окровавленных клубка летят к подножию горы, шлепая по ней остатками бывших рук и ног, и в алых брызгах застывают в пене прибоя. Наташа сказала: -Хорошо хоть огурцы не все съели, будут у нас вместо еды и вместо питья. Дня на два хватит.-

И в этот момент я отчетливо услышал крик обезумевшего отца Федора, попавшего в свое время в подобную ситуацию на Военно-Грузинской дороге. Через некоторое время крик услышали уже все. Затеплилась слабая надежда, что может быть тех, кто кричал, уже услышали в Судаке и помощь придет со дня на день. Решили, что, пока есть силы, надо попытаться дойти до товарищей по несчастью. Прошли с полкилометра в сторону противоположного склона, крик слышался теперь уже непрерывно. Кричали за поворотом. Когда мы обогнули скалу, то увидели кричавших. Две команды рубились в пляжный волейбол, а вокруг их вопили болельщики. Чуть подальше, на стоянке около шоссе, стояли автомобили и начиналась курортная цивилизация в виде палатки с винами из тех же подвалов Массандры. Мы взяли по стакану сухого, молча чокнулись и молча выпили. Слов не было. Жизнь продолжалась.

 

Романтическое ночное путешествие .

-Собирайтесь! Едем на Азовское море за бычками!- Это Коля Шаповалов, мой шурин, предлагает мне и Коле Овчаруку, Наташиному брату, прокатиться по ночному Крыму. Ну, конечно, едем, о чем речь! Ежу понятно, что азовские бычки, которые плещутся в море за 180 км от тещина дома, в три раза вкуснее и вообще неизмеримо круче черноморских, до которых всего-то 60 километров. Едем почти до Феодосии, затем до Керчи и там еще по каким-то проселкам в сторону моря. По дороге Колька забирает еще двоих своих друзей, таких же фанатиков ловли бычка на странную снасть, этакое дитя любви обычного продольника и мотка авиамодельной резины. Так как каждый заезд к друзьям заканчивается парой стопок самогона и сырым яичком, то к азовскому побережью приезжаем глубокой ночью и маленько в приподнятом настроении. Дорога петляет между скал. Вернее, скалы видно только с правой стороны, а с левой темнота начинается сразу же на обочине и только где-то далеко высверкивает под луной море и изредка светлячками зажигаются и гаснут огни от всяких плавсредств Азовского пароходства. Едем так минут двадцать. От дороги отпочковывается стоянка на пятачке между скал и дальше узенькая тропинка по-над скалой. Колька предлагает нам держаться правой рукой за скалу, что бы не потеряться и просит не забирать излишне влево, это что бы не очутиться на берегу раньше намеченного места. Он впереди с фонариком, за ним второй Колька, затем я, остальные экстремалы позади нас. Пару раз Колька перепрыгивал через какие-то ямы, потом светил своим фонариком с той стороны под ноги следующему прыгуну и так по всей цепочке. Через полчаса добираемся до заветного места. Сплошные валуны с тоненькими прослойками песка между ними, и на берегу и в море. И в это ночное море надо сначала по скользким камням забрести, затем еще метров пятьдесят по нему проплыть в сторону Бердянска и Мариуполя, прижимая к животу камень с резинкой, на втором конце которой привязан продольник, придавленный до поры камнем на берегу. А потом уже повернуть к берегу, с матом пару раз грохнуться в полосе прибоя на осклизлые камни, отбить себе все жизненно важное и уже потом сидеть, как дурак, на этих мокрых и холодных валунах в ожидании поклевки. Оказывается вся прелесть этого мазохистского развлечения и состоит только лишь в том, чтобы время от времени вытягивать продольник, перебирая его руками, снимать этих скользких и колючих толстоголовых бычков, кидать их в пакет, а затем отпускать потихоньку жилку с крючками снова в море, куда ее исправно тащит натянувшаяся резинка. Это захватывающее действо длилось всю ночь, пока не рассвело.

Но как только солнце вылетело из-за скал и стал виден весь ландшафт, я сразу же понял, какой глубокий, прямо таки философский смысл вкладывал Колька в просьбу не отрывать руку от скалы и не забирать слишком влево. Тропинка, пройденная нами ночью, подшофе и практически вслепую, вилась посередине скалы на высоте пяти-семи метров над каменным пляжем, а ямы, через которые мы легкомысленно перепрыгивали, были просто проломами в ней. Колька успокоил нас, сказав, что и дорога, по которой мы ехали ночью, и по которой будем возвращаться, не намного лучше и что он тут уже рыбачил раза три и если до сих пор жив, то и нам дергаться нечего. Дорога при свете действительно оказалась, мягко говоря, не намного лучше. Однополосная ленточка над обрывом, с карманами для разъезда и с такой же высотой для свободного полета, как и тропинка. А так как меня Колька вновь посадил на почетное место около водителя, то красотами дикой природы Крыма я смог бы, наверно, налюбоваться от души если бы у меня хватило смелости хоть на секунду оторвать глаза от края дороги, убегавшего под правое колесо УАЗика. Ну, да у кого есть машина, тот знает, что такое сидеть справа от водителя, а особенно, когда обочина не просто справа под фарой, а еще и метрах в шести внизу.

Колька сказал, что есть у него еще одно местечко, где кефальки можно вволю половить, и если есть желание, то можно прямо сейчас туда заехать, но оттуда обязательно надо засветло выбираться, потому что вот та дорога действительно дурная. Мне-то рыбалка с этой снастью сразу же не понравилась, а вот чего остальные отказались? Местные все, им же эта рыбалка в самый кайф была.

 

Незакрытая дверь

Северное село Порог. Телевышка. Благословенное время работы в этой деревеньке в 25 километрах от Онеги. Сосновый бор с белыми грибами в полутора километрах от нашего телецентровского дома. Мы с Наташей, вместо прогулки, забегали туда на полчасика и возвращались с корзиной отборных грибов. Сегодня она на дежурстве и поэтому на прогулку иду один. Бор выхожен настолько, что можно с завязанными глазами, только по времени сказать, что будет видно справа, а что слева через пять, десять, пятнадцать минут ходьбы. Так как я прошел уже весь бор, а это километра два, и свернул вправо, то через две-три минуты передо мной должна появиться обочина железнодорожного полотна на Онегу и моя тайная ,,пасека,, с постоянно растущей там семейкой белых грибов. Появляется. Выхожу и с потрясением узнаю начало моего маршрута. Сажусь на пень, закуриваю ,,Приму,, , закрываю и открываю несколько раз глаза. Я по-прежнему в начале бора. Ломаю маленькую сосенку, как начальную вешку, и, уже быстро-быстро, иду до своего поворота на тайное грибное место. Поворачиваю. Через пару минут выхожу к той же изломанной сосенке.

Почему-то в голову начинает лезть всякая откровенная чертовщина и рассказы деревенских о мороках и леших, а вовсе не приличествующие моменту научные теории о свернувшемся пространстве. Собираюсь с духом и третий раз иду до своего поворота, где уже во мху цепочка следов натопталась, ломаю сосенку на этот раз и на повороте. Поворачиваю и выхожу на тайную свою ,,пасеку,, у железнодорожного полотна.

До дому я возвращался по железнодорожной ветке, хоть это в несколько раз дольше. А назавтра пошли в бор с Наташей. Грибов море и никаких заморочек с пространством. Только две сосенки сломанные, в начале и в конце моего маршрута .

Все думаю, а если хватило бы духу от своей ,,пасеки,, шагнуть не на железную дорогу, а снова повернуть в бор, куда бы я попал?

Маленькая трагедия

Мало нам озер вокруг Порога, нам надо на подледную рыбалку на самое дальнее Лебяжье озеро, что за двадцать пять километров от нас. Ну, приперло и ладно. Попрыгали в ГАЗ-66 и вперед. Приехали, лунок насверлили, по стопарику за удачу выпили и началось. Окушки, ершики и сорога только что сами из лунок не прыгают. Такое впечатление, что толкаются они там подо льдом за наживкой, как алкаши в очереди за бормотухой. Только у Володи, моего дальнего родственника по линии жены, полный облом. Он и лунки меняет, и мормышки и натирает мормышки какими-то вонючими приманками. Нулевой результат!

Убрел он за своим счастьем чуть ли не за километр от основной группы и засел там неподвижно, как сфинкс. А у нас уже намечается большой ,,кофе-брейк,, Мужики его орали-орали, потом мне и говорят, мол, это твой родственник, вот ты его иди и зови, да мухой, а то начнем без вас. Я прибежал, сидит Вовка перед лункой, как сеттер какой-нибудь на стойке, только что не повизгивает. Меня увидел и рукой машет, мол не то, что молчи, а и вообще не дыши. Шепотом мне –Щука, -говорит - два раза уже мормышку оборвала, я сейчас якорек нацепил с поводком. Не уйдет!-. А из нашего табора крик неразборчивый, но нетерпеливый. –Пошли,-говорю- мужики заждались Какое там: -Без меня, я тут буду, пока не заловлю ее, стерву!

Перекусили мы, еще на лунках посидели, солнце уже к закату, мы домой засобирались, а он все там сидит. Я снова к нему потянулся, потому что мужики уже вроде недовольство выражать начали. Полдороги прошел, вижу, идет мой родственничек мне навстречу. - Ну, как?- Молчит.

-Да ты чего?– А он со слезой и отчаянием в голосе: -Да понимаешь, зацепил я её крепко. Подвел к самой лунке, в лунку рыло-то ее просунулось, а дальше не лезет, харя у нее, у суки, в жабрах шире лунки оказалась! А у меня ни пешни, ни ножика подходящего, что бы лунку разбить пошире. - Ну, и…? - А хули ,,Ну и...,, ! Посмотрел я в её бл…дские глаза , в морду плюнул и сапогом опять в лунку запихнул -

Рухнул я на лед в корчах от хохота. Вовка отвернулся от меня почти с ненавистью и к мужикам пошел. Я его догнал, иду рядом, всхлипываю. Он мне и говорит: - Если мужикам мои слова передашь, руки тебе больше не подам!-

Самое интересное, что была у Вовки одна особенность. Начисто лишен был он чувства юмора, настолько лишен, что не мог рассказать ни одного анекдота, все перевирал и путал. Я к чему это? А к тому, что не приврал он ни единого словечка, когда мне про щуку рассказывал, просто не умел он этого делать.

 

Охота на вепря

Кольке Шаповалову, моему шурину, назначили нового завгара. Совершенный ,,ботаник,, ,только что без очков. А у мужиков в гараже новое поголовное увлечение - охота на кабанов. В предгорьях Крыма их достаточно много бегает, особенно глубокой осенью. Уговорил завгар шурина взять его на номера. Попробуй не возьми, начальник все же, хоть и ,,ботаник,,

Колька ему инструктаж серьезный прочитал, мужики добавили кое–каких подробностей из охотничьей практики. Особенно про то, как секач любит кишки охотников себе на клыки наматывать. Вобщем, пока на место приехали, созрел завгар полностью. Стальной блеск в глазах и адреналина в крови уже больше, чем самих эритроцитов. А глубокая осень в крымских горах, это такая же гадость, как и глубокая осень у нас на Севере. С утра дождь, к вечеру снег, а под ногами каша из мокрого снега с грязью. Поэтому все мужики в соответствующей экипировке, а на ногах резиновые утепленные сапоги. Встали на номера. Завгара Колька поставил около себя, в зоне прямого визуального контроля, на всякий случай. Потому что шутки - шутками, а кабан и в самом деле зверюга серьезный, не менее умный, чем медведь и не менее опасный . Не зря его диким вепрем зовут.

Стоят, ждут. Вдруг Колька видит, что исчез завгар. Был и нету. Колька не знает, что и думать. Тихонько-тихонько со своего номера сошел и запорхал к месту исчезновения своего подопечного. Видит, сидит тот в позе орла с явным намерением облегчиться. То ли перестарались мужики с рассказами, то ли адреналин у завгара выхода требует. Вобщем, сидит крайне сосредоточенно и ружье рядом, к кусту боярышника прислонено.

Подошел шурин сзади к бедному завгару вплотную, на носок сапога мокрого снега набрал и легонько пнул этим сапогом завгара по голой заднице, одновременно хрюкнув негромко, но достаточно зловеще.

Завгар молча ввысь взвился и заорал уже находясь в воздухе. Штаны опять же налету поддернул и ломанул напрямик через кусты как раз в сторону предполагаемого появления кабана.

Колька такой бурной реакции не ожидал, поэтому сразу заорал: -Куда ?! Стой, сука! ...мать твою, там секач! - И в воздух дуплетом, это, что бы кабана испугать, ежели тот уже рядом. Конечно, охота накрылась определенным местом, завгара нашли через полчаса. Восстановился он после пережитого на удивление быстро и скоро уже смог внятно объяснить ситуацию:

–Только я присел, -рассказывает- как сзади прямо в задницу кабанье холодное и мокрое рыло тыкается и злобное хрюканье за спиной. Я и рванул. А потом Николай Иваныч заорал. Ну, думаю, у меня шансы появились. Пока кабан его кишки себе на клыки наматывает, я успею далеко убежать. А потом два выстрела и затихло все. Тут я в куст упал и тоже затаился. А потом вы меня и нашли.-

Колька показывал мне кабаний клык и даже обещал подарить. Вещь красивая, совсем как ритуальный кинжал, которым всякие древние майя пленникам животы и грудины вспарывали. Так что эмоции завгара понять можно, притом, что ведь не просто мокрым рылом, а еще и по голой жопе.

 

Нечаянный подарок от ДРСУ.

Так уж повелось, что ремонты дорог начинаются у нас, как правило, ближе к зиме, вместе с дождями, но в этот раз засбоило что-то у дорожников и начали они ремонт в июне, а что бы могли автомобилисты в сторону моей малой родины попасть, пустили движение в объезд, по сельской дороге. Вот мы по ней и ползем с Наташей на своей ,,восьмерке,, . Сельские дороги и так-то не подарок, а уж если они петляют от деревни до деревни вдоль асфальтированного шоссе, тут и говорить нечего. В конечном итоге получается убитая насмерть и дорога и всё, что по ней едет.

Уже наша белая июньская ночь начинается, а у меня колдобина на колдобине, да еще вдобавок туман откуда-то ползет, плотный и густой как молоко. Залило этим туманом дорогу и машину по самый капот, выше, правда, не поднимается, но и не видать ни черта, ни с ближним, ни с дальним светом. Красиво правда, как в сказке, но ехать совершенно невозможно. Встал и стою. Вдруг Наташа за руку меня хватает и глазами куда-то вбок показывает. Поворачиваюсь и вижу, как по туману в нашу сторону бесшумно плывет белый конь. Ему, вероятно, этот туман тоже в диковинку, потому он голову откинул, на туман глазом косит и ступает осторожно и медленно. Понятно, что он просто по своим лошадиным делам куда-то идет, но замерли мы от такой красоты и даже пошевелиться не смеем. Туман от него сначала двумя призрачными жемчужными волнами раскатывается, а потом сам в себе медленно эти волны гасит. Конь мимо нас прошел и туман успокоился, только вздрагивал иногда какой-то нервной рябью, а потом истончал внезапно и уже дорога через него желтым песком запросвечивала, как сквозь старый бабушкин платок. Постояли мы еще с минуту, помолчали как-то светло, как над спящим ребенком, и дальше поехали.

Не буду я тут никакой концовки придумывать. Пусть так все и останется: сумерки, туман, белый конь и тишина.