Где есть любовь, не нужно толкованья,

Прекрасней слов - двух любящих молчанье

 

Алеша плохо помнил мать. Единственным, что жадное время не успело отобрать у его памяти, был смутный расплывчатый образ женщины с кудрявыми волосами. Она была слишком худой для своего высокого роста и прямой как палка. На бледном лице нездоро-вым блеском мерцали круглые голубые глаза, а воспаленный рот кривился в пьяной усмеш-ке. Когда она умерла, Алеша совсем не плакал. Потому что не умел. Он не умел ронять слезы из глаз, как это делали другие дети, естественно и непринужденно. Для Алеши это был дол-гий и мучительный процесс. Упрямые слезы не желали выходить на свет, а наоборот опус-кались глубоко вниз, день за днем наполняя детское тело влагой, пока оно не стало походить на дрожащий сосуд, наполненный до краев горечью и обидой. За Алешиными глазами пле-скалось целое море слез. И именно эта влажная бирюза делал глаза мальчика удивительно похожими на материнские, застывшие глаза с поволокой.

Когда Алешу впервые обозвали сиротой, он долго и мрачно размышлял над смыслом незна-комого ему слова, пока, в конце-концов, не решил для себя, что сирота - это просто глубокий сон без кошмаров, теплая манная каша на завтрак, и коробка с игрушками, пусть и не своя собственная, а общая. До того момента, как Алеша оказался в интернате, игрушек он нико-гда не видел, потому что в вонючем притоне, который его мать умиленно величала «домом», игрушек не было. Алеше нравилось жить в приюте. Там не нужно было прятать еду, и в слу-чае чего прятаться самому. Там было тепло, и узкие кровати всегда застилались простыня-ми. Сырыми, но чистыми. Эти маленькие радости делали Алешу счастливым, и даже безуча-стные лица воспитателей не могли сломить его уверенности в том, что он, наконец- то дома. В приюте мальчик чувствовал себя своим, потому что в окружении маленьких и несчастных насмешек природы, его собственные изъяны уже не казалось ему чем-то особенным. Алеша не был уродом, как сам себе воображал. Просто создавая тело мальчика, природа почему-то забыла вдохнуть жизнь в его ноги, и теперь они свободно болтались, приклеенные к туло-вищу. У Алешиной болезни было сложное название, и потому на уже знакомый ему вопрос он всегда отвечал коротко и ясно: «Мои ноги умерли. Их убила мама, - а потом, помолчав, серьезно добавлял, - потому что была пьяная».

 

Алеша жил в интернате второй месяц, когда за ним неожиданно приехал дядька Ар-раш и увез его на фазенду. Фазендой оказалась обычная ферма, больше напоминавшая пти-чий двор, но Алеша решил не делиться с дядькой своими наблюдениями, потому что вспом-нил, с какой теплотой и гордостью тот отзывался о своем жилище.

У Аррашида Матвеевича были такие же бирюзовые глаза и смоляные волосы, как и у Але-шиной матери. На этом их сходство заканчивалось. Дядька Араш, как он велел себя назы-вать, был настоящим великаном. Высокий, крепкий, как скала, он двигался с грацией мед-ведя, и наводил тем самым ужас на окружающих, но, не смотря на внушительную наруж-ность, нрава он был, самого что ни на есть добродушного. Его широкое скуластое лицо то и дело расползалось в сверкающей улыбке, а уж когда дядька начинал смеяться, все стекла в доме принимались позвякивать в такт громовым раскатам его душевного хохота. Алеша не любил взрослых мужчин, а потому первое время относился к огромному и шумному челове-ку с подозрением, но со временем привык, и даже проникся к дядьке чем-то вроде симпатии. А уж сам Аррашид Матвеевич души не чаял в своем маленьком, похожем на взъерошенного волчонка, племяннике.

Когда он впервые увидел Алешины ноги, его буквально захлестнуло волной гнева и ярости.

«Дура!», – дядька негодующе сплюнул на землю и, присев перед Алешиным креслом на корточки, ласково потрепал его по щеке:

- Ничего, малыш. Ничего, мой родной. Все у нас с тобой будет хорошо, вот увидишь.

И Алеша увидел. Он так явно представил себе это «хорошо», что чуть не заплакал. Но потом вдруг вспомнил, что не умеет, и просто промолчал.

 

После длительного знакомства, фазенда дядьки Арраша неожиданно открылась Алеше с другой, куда более привлекательной стороны. Это было настоящее царство незна-комых ему доселе звуков и запахов. Он мог часами разъезжать на своей коляске, исследуя окрестности, сколько угодно лакомиться сладкой садовой малиной, гоняться за глупыми ку-рами или мирно играть с пушистыми крольчатами. Аррашид Матвеевич с интересом на-блюдал за мальчиком и каждый раз счастливо вздыхал, замечая, как постепенно расслаб-ляются узкие плечики, а робкая, пока еще не до конца освоенная улыбка забавно кривит худенькое личико и смягчает искалеченные детством глаза.

 

Яшка, который служил у дядьки конюхом, не понравился Алеше с первого взгляда. Это был плюгавенький мужичонка с хитро прищуренными глазками и скрюченными паль-цами на корявых руках. Делом всей Яшкиной жизни было пакостничество. Он был злым и подлым, и Алеша старался его избегать. Особенно после того, как конюх однажды проши-пел ему в след « колченога». Слово это было явно уничижительным, и мальчик до сих пор не простил обидчика. Именно поэтому, заприметив во время очередной прогулки знакомую приземистую фигуру, Алеша поспешил спрятаться. Ближайшим укрытием оказался темный сарай, но перспектива встретится с Яшкой казалась еще более зловещей, поэтому Алеша не раздумывая развернул коляску и покатил в сторону подозрительного сооружения. В сарае было темно, тихо и пахло чем-то приятным. Запах был сладким и теплым, как парное моло-ко, и Алеша сразу почувствовал себя уютно. Тишина околдовывала. Мальчик внимательно вслушивался в мягкий чарующий шепот, чувствуя, как сон пушистым одеялом укутывает его тело. Он почти задремал, когда в безобидной доселе обстановке вдруг что-то резко измени-лось. Прямо за Алешиной спиной началась какая-то возня, а потом жуткий вопль буквально оглушил мальчика. Перепуганный, он ринулся на коляске к выходу, подгоняемый дьяволь-ским хохотом, летевшим ему вслед. Выбравшись из сарая, Алеша тут же наткнулся на Якова, и облегченно вздохнул. Учитывая, что он чуть было не стал жертвой коварного чудовища, даже гнусная физиономия конюха в тот момент показалась ему не такой уж мерзкой.

 

C тех пор Алеша старался не приближаться к злачному месту. Если нужно было ехать через двор, он пытался преодолеть этот участок как можно быстрее, а то и вовсе объе-хать кругом. Однажды мальчик увидел, как Аррашид Матвеевич бодро шагает по направле-нию к сараю, и ужаснулся. Окликнув дядьку, Алеша торопливо подкатил к нему на коляске и тревожно прошептал: «Не ходи». Аррашид Матвеевич несказанно удивился и, присев перед ним на корточки, ласково спросил:

- Почему не ходить, малыш?

-Там чудовище, - смущенно прошептал Алеша и уткнулся лицом в могучее дядькино плечо.

- Чудовище?!, - Аррашид Матвеевич недоуменно рассматривал племянника, а потом, на се-кунду задумавшись, неожиданно расхохотался:

- Вот стервец, - дядька с восторгом хлопнул себя по коленке. – И когда он только успел тебя напугать?

Алеша опасливо посмотрел на сарай, потом на дядьку и снова отчаянно прошептал: «Чудо-вище».

- Нет, малыш, - дядька потрепал его по голове, – это не чудовище. Это Хмель.

 

Хмель бы конем на все времена. Вышколенный, статный красавец, с бархатной шер-стью и округлыми ржавыми боками, красиво переливающимися на солнце, он был похож на бронзовую статуэтку с каминной полки. Когда Араш вывел коня во двор, мальчик на какое-то мгновение замер, задохнувшись от восхищения. В нем было столько силы и величия, что, казалось, он весь лучится золотистым сиянием совершенства. Алеше нестерпимо захотелось прикоснуться к этому живому чуду, и он уже собрался было подъехать ближе, когда вдруг заметил одну пренеприятную деталь. Тот самый конь на все времена, которым он так ис-кренне восхищался, злобно поглядывал в его сторону и, явно пытаясь припугнуть, скалил свои крупные зубы. Алеша задохнулся от обиды. Никогда еще осознание собственной не-полноценности не давалось ему с таким трудом. Он жил со своим несчастьем и мирился с ним, но почему то именно сейчас, под взглядом золотистых насмешливых глаз, ему нестер-пимо захотелось убежать куда глаза глядят, спрятаться, оглохнуть, умереть, лишь бы не слышать навязчивого, противного шепота « ты урод…урод…урод.» Почему то вспомнив о том, какие большие и крепкие зубы демонстрировал ему Хмель, Алеша задрожал от злости. От ненависти к себе, к своему слабому телу, к своей неспособности дать отпор этому гордецу, лениво изучающему его своими наглыми глазами. И тут мальчик явно представил себе, как эти самые зубы впиваются ему в тело, почувствовал сокрушительную силу чужого презрения и превосходства, осознал, как он задыхается от боли и отчаяния, потому, что такой урод как он не имеет права даже находиться рядом с такой красотой. Алеше нестерпимо захотелось плакать, а так как боль была единственным способом смягчить ком, разросшийся у него в горле, мальчик тут же решился и покатил вперед.

Аррашид Матвеевич с тревогой наблюдал за поединком, разворачивающимся у него на глазах, но почему-то даже не пытался вмешаться. Он ждал. И надеялся. Чем ближе подъез-жал мальчик, тем неспокойнее становился Хмель. Он недовольно фыркал и угрожающе ше-велил ушами. Алеша остановился в опасной близости от нервного животного и застыл. За-прокинув голову, он долго и тоскливо изучал возвышающегося над ним свирепого великана, а потом протянул вверх руку, изо всех сил стараясь держать ее так, чтобы она не дрожала. Хмель резко дернулся, а потом замер. Повернув к мальчику красивую бархатную морду, конь бесконечно долго смотрел в его сторону, но смотрел не на него, а сквозь него, словно за спиной у Алеши было что-то, целиком и полностью завладевшее его вниманием. А потом золотистые глаза лошади неожиданно потемнели. Он посмотрел прямо на мальчика, и этот понимающий взгляд буквально обжег Алешино тело, сведенное судорогой ожидания. Маль-чик увидел свое собственное отражение, плескавшееся в невыразимо грустных теплых гла-зах. Отражение становилось все ближе и отчетливее, и тут Алеша понял, что Хмель наклоня-ется к его руке. Мальчик почувствовал, как конь осторожно потянул носом воздух, впитывая в себя незнакомый запах, а потом так же осторожно ткнулся бархатной мордой прямо ему в ладонь.

 

- Можно на нем покататься? - Алеша задал вопрос быстро, не давая себе времени на разду-мья. Мальчик не смотрел на Арраша, потому что не хотел видеть жалость в его добрых гла-зах. Алеша не хотел дядькиной жалости, потому что чувствовал, что способен за нее возне-навидеть.

- Можно, - сказал Аррашид, - и пошел в сарай, довольно улыбаясь.

«А как же мои ноги?!»- хотелось крикнуть Алеше, но потом он посмотрел на коня и подумал: « Бог с ними, с этими ногами. Как-нибудь справлюсь»

 

И он справился. Когда дядька посадил его на Хмеля, Алеша, позабыв про страх, на-конец-то увидел мир. Запрокинув голову, он внимательно изучал облака, отмечая про себя все их формы и образы. Он долго рассматривал синее небо с лиловыми прожилками и ку-сочки солнца, выглядывающего из-за облаков. Он чувствовал его вкус и с наслаждением причмокивал, облизывая соленые губы. Он увидел пыльный горизонт и кружево украшаю-щих его деревьев, танцующих под порывами ветра. Алеша чувствовал себя великаном, ог-ромным и бесстрашным. В его маленьких руках проснулась невиданная сила, и теперь ему не терпелось обнять ими весь мир и показать, как он счастлив. А потом мальчик опустил глаза, чтобы приласкать Хмеля, и увидел его спину. Алеша услышал, как из его легких с громким свистом вылетел воздух, и почувствовал, что сейчас задохнется. Спина лошади бы-ла сплошь покрыта шрамами. Разных форм и размеров, от огромных до самых маленьких, они уродливыми узорами покрывали рыжий хребет, причудливо извивались и уползали по-добно гадким змеям к брюху. Алеша не хотел думать о том, что было на месте этих шрамов до того, как они затянулись, потому что чувствовал, как пульсирует и вот-вот лопнет от боли его сердце. Он осторожно опустил дрожащую руку и бережно дотронулся до искалеченного тела животного. Алеша изучал каждый шрам, тщательно его осматривал, трогал, гладил, стремясь забрать себе хотя бы часть той боли, которую причинили Хмелю, разделить с ним страх и отчаяние и помочь забыть. Первая капля упала ему на запястье и обожгла кожу. Алеша с удивлением наблюдал, как она плавно стекает вниз, оставляя влажную дорожку, и, сползая с его тела, растворяется в рыжей шерсти Хмеля. Вторая так же плавно покатилась по его щеке, задержалась на мгновение, и полетела вниз. Потом третья, четвертая, пятая. Это был целый дождь слез, которыми израненная душа оплакивала искалеченное тело. Алеша дрожал, захлебываясь рыданиями, и слезы бежали по его щекам ручьями печали, тоски и сожаления. То были горькие и сладкие слезы одновременно, потому что, только пре-терпев муки болезни можно до конца прочувствовать всю прелесть исцеления. Когда слезы иссякли, обессиленный мальчик припал к шелковистой шее коня, крепко обвил ее руками и почти мгновенно заснул. Последним, что он заметил, прежде чем провалиться в забвение, были золотистые, косящие в его сторону глаза, с мокрыми от слез рыжими ресницами.

 

Аррашид Матвеевич купил Хмеля на ферме, где регулярно останавливался на ноч-лег во время своих частых деловых поездок. Узнав от хозяйки дома о том, что у них появился новый жеребец, Аррашид Матвеевич спросил разрешения взглянуть на приобретение, на что хозяйка ответила категоричным отказом. Мол, норов у него больно крут, глядишь, и пришибет, стервец, ненароком. Но Аррашид Матвеевич, будучи страстным поклонником лошадей, принялся уговаривать хозяйку пока та, наконец, не сдалась. Строптивца держали в отдельном стойле и никого к нему не подпускали. Его не пытались воспитывать, учить и дрессировать. Его просто били. Плетьми, нещадно, без всяких сожалений. Когда Аррашид Матвеевич увидел спину покалеченного животного, у него потемнело в глазах. Разъярен-ный, он немедля отправился к хозяину и запросил у того цену. Цена была настолько непри-личной, что Аррашид Матвеевич предпочел о ней забыть сразу же, как только они с Хмелем покинули ферму, чтобы больше никогда туда не возвращаться.

 

Что и говорить, норов у жеребца оказался дьявольский. Он был строптив, своенра-вен и чрезвычайно подозрителен. Никто не мог с ним поладить, потому что поладить с чер-ной душой, испепеленной болью и страданиями практически невозможно.

У Хмеля были колдовские глаза. Именно за них он и получил от Аррашида Матвеевича свое настоящее прозвище, потому как у бывших хозяев кроме бранных слов не нашлось для него подходящего имени. Теплые золотистые глаза совершенно не вязались с его обликом. Они были полны влажной печали и какой-то сдавленной, плескавшейся на темном дне скорби. Глядя в эти завораживающие омуты, хотелось погрузиться в них как можно глубже, дотя-нуться как можно дальше и достать нечто такое, что можно было отчетливо рассмотреть, но никакими словами невозможно было описать.

Хмеля поселили в сарае, где он и жил по сей день. Все старались обходить его стороной, и только шумный хозяин, казалось, совершенно искренне наслаждался его обществом, лечил его, ухаживал за ним и старался вытянуть его назад, к свету. Аррашид Матвеевич возлагал на жеребца большие надежды. И, как оказалось, не зря.

 

Хмель обожал Алешу. Из непредсказуемого опасного зверя он в мгновение ока пре-вращался в кроткого домашнего любимца, стоило мальчику появиться в пределах его види-мости. Жеребец всегда приветствовал Алешу радостным ржанием и задорно встряхивал зо-лотистой гривой, предвкушая трогательное, сладкое для обоих общение. Алеша чувствовал, как с каждым днем его тело наливается силой, становится крепким и выносливым. Конь от-давал ему часть своей энергии, а мальчик платил ему за это лаской и заботой. Он мог часами лежать на широкой спине друга, что-то нашептывая в пушистые изнутри уши. Часами же мог кататься по двору, наслаждаясь тем, как вибрирует каждая клеточка его тела, идеально подстраиваясь под ритм другого, самого дорогого и любимого. Алеша изменился до не узна-ваемости. Он стал обычным ребенком с красивыми бирюзовыми глазами, совершенно сухи-ми и, как у всех счастливых детей, широко открытыми.

 

Обитатели фермы не могли нарадоваться, глядя, как две заблудившиеся души, слу-чайно нашедшие друг друга, постепенно расцветают, наливаются красками и принимают свои истинные формы. Всем было радостно и приятно наблюдать за тем, как искусно и вир-туозно лечит любовь. Всем, кроме Якова. С тех пор, как Алеша подружился с Хмелем, конюх не находил себе места. Он искал малейший повод, чтобы придраться к мальчику, и, обнару-жив, тут же хватался за него, чтобы уколоть больнее. Яков презирал Алешу, потому что чу-жое счастье не давало ему покоя. Хмеля же он ненавидел. Ненавидел горячо и откровенно. Ненависть эта была обоюдной, и вспыхнула при первом же неудачном знакомстве, когда Яков неосмотрительно повернулся к жеребцу спиной, за что и поплатился. Хмель укусил его за зад, причем укусил так, что легкомысленный конюх буквально взвился от боли. Тогда Яков не посмел отомстить противнику, но не преминул затаить обиду, и теперь каждый раз, глядя на жеребца и потирая давно зажившее место, он буквально кипел от злобы. Яков жа-ждал мести. И выжидал.

 

Однажды вечером Алеша, как обычно, направлялся в конюшню, чтобы покормить Хмеля, когда неожиданно услышал его тревожное ржание. «Что-то случилось» - он испу-ганно вздрогнул и оглянулся на дом, лихорадочно соображая, стоит ли звать дядьку. Хмель продолжал настойчиво звать мальчика, и тот, отказавшись от своей идеи, торопливо пока-тил к сараю.

 

Яков был взбешен. Алеша понял это сразу же, как только его увидел. Конюх крутил-ся вокруг жеребца и злобно размахивал плетью, осыпая животное бранью. Алеша увидел кровь у него на лопатке и понял, что Хмель снова укусил своего врага. И теперь враг бесно-вал. Увидев мальчика, конь взбрыкнул, и в этот момент Яков, размахнувшись, со всей силы хлестнул его плетью.

«Не тронь! - Алеша закричал так пронзительно, что у него самого заложило уши. – Не смей его трогать!»

Яков злорадно ухмыльнулся и снова хлестнул жеребца. Тот обиженно всхрапнул, но остался стоять неподвижно, глядя на Алешу грустными покорными глазами. Алеша не мог защитить Хмеля. Он мог кричать и плакать сколько угодно, но защитить своего друга не мог. Он не мог до него дотянуться, не мог закрыть своим телом и принять удар на себя. Но он мог от-влечь Якова, поэтому ни минуты не колеблясь мальчик схватил лежащую на полке коробку с гвоздями и бросил в конюха. Удар пришелся прямо в укушенное Хмелем место, и конюх за-ревел от боли. Обернувшись, он ринулся на Алешу. «Ах ты, паршивец!» – Яков уже занес ру-ку для удара, когда Алеша с ужасом заметил тень, которая внезапно выросла у конюха за спиной и нависла над ним подобно грозовому облаку. Алеша закричал, но было поздно, по-тому что Хмель уже обрушил на Яшку всю мощь своего красивого сильного тела.

 

Алеша лежал у себя в комнате и плакал. Он не знал, сколько времени прошло с тех пор, как дядька велел ему отправляться к себе и сидеть там, не показывая носа, но, судя по тому, как почернели окна, мальчик решил, что уже ночь. Аррашид Матвеевич был потрясен трагедией, случившейся на ферме, и страшно зол на племянника, за то, что тот эту трагедию спровоцировал. Алеша слышал, как на кухне шептались рабочие, и чем больше он вслуши-вался в эти ужасные, пугающие голоса, тем сдавленнее становились его собственные рыда-ния. Хмеля хотели убить, потому что он взбесился и забил Яшку. Это Алеша понял сразу. Он пытался рассказать дядьке, что произошло на самом деле, но тот лишь задумчиво качал го-ловой и не обращал на слова мальчика никакого внимания. И теперь, вслушиваясь и всмат-риваясь в темноту, Алеша ждал чуда. Он должен был спасти Хмеля, чего бы это ни стоило. А стоило это именно чуда, которое почему-то не приходило, как бы громко и отчаянно Алеша его не звал. Мальчик долго и упорно смотрел на свои неподвижные, укрытые пледом ноги, а потом стал раскачиваться на кровати, толкая себя к самому краю, пока, наконец, не свалился с глухим стоном на пол.

 

Аррашид Матвеевич был тысячу раз прав, потакая племяннику в его желании ка-таться верхом, потому что знал, как полезны подобные нагрузки для таких детей как Алеша. Со временем ежедневные тренировки принесли бы свои плоды, и, возможно, когда-нибудь мальчик сумел бы даже передвигаться без коляски, пусть с трудом, но все-таки самостоя-тельно. Пока же Алешины ноги, хоть и окрепшие, но все еще мертвые, не хотели ходить. По-этому он пополз. Он цеплялся побелевшими от напряжения пальцами за деревянный пол, подтягивался вперед и медленно, но упорно полз, потому что знал, что там, в темноте, его ждет тот, которому никто кроме него не поможет. Преодолев кое-как коридор, мальчик по-добрался к двери и, толкнув ее со всей силы, с облегчением обнаружил, что она не заперта. А потом начался настоящий ад. Двор был усеян мелкими камешками, которые Алеша никогда раньше не замечал, а сейчас болезненно ощущал каждой клеточкой своего тела. Камни впи-вались в кожу, резались и кололись. Боль была невыносимая, но Алеша полз, раздирая до крови живот, колени и ладони. Он уже почти добрался до сарая, когда неожиданно обратил внимание на свою тень, добросовестно ползущую рядом. Вид собственных безжизненных ног, тянущихся за туловищем, словно скрученные плети, был настолько нелепым, что Алеша задохнулся от жалости к себе. В горле опять разросся давно позабытый ком, и глаза нестер-пимо защипало от слабости и отчаяния. «Я урод, - с горечью подумал Алеша, - и навсегда таким останусь». Только рядом с Хмелем мальчик чувствовал себя полноценным. Конь по-стоянно подкармливал его силой, уверенностью, и надеждой. Он помогал ему забывать. О собственном увечье, о своей никчемности, о слабости. И вот теперь мальчик был вынужден расстаться со своим спасителем и отдать назад всю ту силу, которую он получил. Алеша знал, что должен отпустить друга. Знал, и с ужасом представлял, во что превратиться его жизнь, после того, как Хмель из нее исчезнет.

 

- Иди, – Алеша из всех сил старался, чтобы его дрожащий голос звучал сердито, - ступай прочь.

Мальчик отвернулся, чтобы не видеть радостного блеска в золотистых глазах, блуждавших по его распластавшемуся на земле телу. Алеша старался увернуться от теплой морды, игриво толкающей его в бок, и не дотрагиваться до шелковистой гривы, которую так любил расче-сывать.

- Иди, говорю тебе. Пошел вон. Ты мне больше не нужен, - разоблачительные слезы уже подступали к глазам, и Алеша сдерживался одним лишь усилием воли. Мальчик уже почти кричал, размахивая руками, когда конь, наконец, услышал, замер и внимательно на него по-смотрел. Алеша видел, как в полумраке мерцают подозрением любимые глаза, и чувствовал, как плачет его истерзанное страданиями тело. А потом мерцающие глаза потухли, и Алеша понял, что победил. Хмель обречено опустил голову и медленно побрел из сарая. В тот мо-мент в Алешиной голове что-то взорвалось, рассыпалось и зазвенело. Это были фрагменты его будущего, разбитого на осколки тоски и одиночества. Будущего, в котором не было ниче-го, кроме тряпичных ног, жалящих взглядов и ядовитого сочувствия. Будущего, в котором не было Хмеля. Алеша схватился за голову, пытаясь вытряхнуть, очистить ее от колющих осколков, и натужно зарыдал. Он больше не боялся слез, потому что знал, что Хмель их уже не услышит. Хмель был уже далеко, и он был спасен. Вот только Алешу теперь спасать было некому. Не зная, как еще выразить свою боль и ярость, мальчик принялся бить кулаками по всему, до чего удавалось дотянуться и случайно задел керосиновую лампу. Лампа зашата-лась и, виртуозно покружив в воздухе, упала на землю. Алеша как во сне наблюдал за свер-кающей дорожкой, стремительно разрезающей темноту и подбирающейся к его ногам. Он не кричал и не пытался отодвинуться. Он просто лежал и думал о том, хорошо это или пло-хо, умереть в огне. Страшно или не очень. У мальчика было много мыслей, но все они были какие-то вялые и блеклые. Алеша пытался их поймать, но они скользили и постоянно сры-вались. А потом он все таки ухватил одну, самую темную и тяжелую, и, присмотревшись, по-нял, что поймал безразличие. В сарае загорелось сено, и от удушливого дыма ловить мысли стало очень сложно. Последняя, которую Алеше удалось задержать, была о том, что он умер. Потому что внезапно мальчик совершенно отчетливо увидел, как перед ним появился Хмель и, наклонившись, ткнулся мордой ему в лицо. Это теплое прикосновение разбудило Алешу, и он понял, что Хмель действительно вернулся. Вернулся за ним. Вконец ослабевший маль-чик ухватился за теплую лошадиную шею и потянул вниз. Хмель будто бы понял, что от него требуется, и послушно опустился. Помогая себе руками, Алеша зацепился за гладкий бок и из последних сил рванулся вверх, а потом упал, обессиленный, на твердый спасительный круп.

 

Мальчик очнулся в своей постели и первым, что он увидел, было перепачканное са-жей лицо дядьки, храпящего рядом с ним на стуле. Алеша осторожно тронул его за руку, и Аррашид Матвеевич тут же открыл глаза. Минуту он молча изучал племянника, а потом сгреб его в охапку и обнял так крепко, что у того затрещали кости.

«Ох и напугал же ты меня, негодник, - прошептал он, покачивая его на руках - да еще и са-рай спалил. И как только ты туда добрался?

Дядька ласково погладил его израненные руки и добавил: « Ну, как, это понятно, а вот за-чем? Надумал покататься ночью?»

- Не убивай его. Пожалуйста, - прошептал мальчик, еле шевеля запекшимися губами.

- Кого его? Яшку? Да я готов был шкуру спустить с этого подлеца, - негодующе фыркнул дядька. - И спустил бы, если бы он не сбежал! Представляешь? Только очнулся - и наутек! Шельма!

Аррашид Матвеевич хотел еще что-то добавить, но вдруг растерянно замолчал. Он долго и пристально смотрел на Алешу, а потом, изумленный, пробормотал:

-Вот это умник, нечего сказать! Кто ж твоего Хмеля тронет-то? Это же надо было такое при-думать, Господи прости!

 

Алеша несколько дней провалялся в постели, мучаясь от саднящей боли во всем те-ле, пока однажды утром дядька не ворвался к нему в комнату с куском теплого хлеба и с по-рога заявил:

- Ну, малыш, пришла пора поблагодарить своего спасителя. Он, судя по всему, тебя уже за-ждался. Вот тебе гостинец. Ступай, мирись с другом!

 

Алеша боялся долгожданной встречи больше всего на свете. Хмель стоял к нему спиной и, помахивая золотистым хвостом, мирно жевал овес. Мальчик всегда находил с ним общий язык, но сейчас смешался и не знал, что сказать. Слова костями застряли в пересо-хшем горле и не желали выходить наружу.

Конь сразу почувствовал его присутствие и заметно напрягся, но не обернулся. Он был оби-жен.

-Хмель, - тихо позвал Алеша и вытянул вперед руку. - Пожалуйста.

Жеребец вздрогнул, медленно повернул голову и посмотрел на мальчика. Алеша не мог по-нять, о чем он думает, потому что на этот раз золотистые глаза оставались совершенно не-проницаемыми.

-Пожалуйста, - повторил Алеша и еще выше протянул руку.

Хмель стоял неподвижно, продолжая рассматривать мальчика, а потом внезапно резко кач-нулся в его сторону и сгреб губами хлеб с маленькой содранной ладони. Алеша только этот и ждал. Он тут же ринулся к нему, прижался к теплому рыжему бедру и неожиданно для себя расплакался.

- Хмель, Хмелюшка, Хмелечек, – счастливо шептал он, и упоенно вдыхал знакомый теплый запах. – Мой хороший, мой любимый. Прости меня. Никогда, слышишь, я больше никогда тебя не оставлю. Мы теперь всегда будем вместе. Всегда – всегда - всегда.

Алеша шептал и шептал, а Хмель отвечал ему радостным ржанием, словно повторял за мальчиком таинственные, понятные только им двоим слова какой-то особенной клятвы. Вечной и нерушимой.