Земля чудесами богата, И всех – не увидеть вовек: Рассветы её и закаты, И чудо чудес – человек. Морские роскошные дали, И гор потрясающий вид… Но суть двухсторонней медали Имеет любой индивид. То впишет в красоты природы Допустим, Париж или Рим… То войны на долгие годы Затеет с соседом своим. Достигнут высот медицины, Казалось бы, богу равны… Поднимут до новой вершины Убойную силу страны. Рассказывать долго не буду: Мир чуден: вблизи и вдали… Но самое главное чудо – Всё гадит на тело земли! * * * Наверное, этому есть объясненье, Но я объяснений пока что не знаю, Тому, что на север порою осенней Летит в небесах непокорная стая. Чуть сбившимся клином, но чётко на север, Летят, вопреки всем понятным законам… Невольно поверишь: в Арктическом чреве Их всё-таки встретит Земля Анкелонов. Исконно согрета подземною силой, Не сдвинута с места коварным вторженьем, Не стала холодною общей могилой, Ещё не разрушена землетрясеньем. Пока что – в порядке, ещё не случилось, И, может быть, даже вовек не случится… Надеясь на память и божию милость, На север летят перелётные птицы. * * * За внезапно распахнувшимся просветом, Удивляюсь гармоничности и стати, Узнаю на фоне неба, силуэтом: "Исаакий" в камуфляжном маскхалате. Окружённая коринфской колоннадой, Неожиданно, на севере, уместной, Нас не давит неохватная громада, А парит. И над Невой ему не тесно. Между парой медно-бронзовых кумиров, В незначительном, столетнем интервале… Да куда уж мне – такие, право, лиры Петербуржские красоты воспевали. * * * Странностью, граничащей с нелепостью: Темнотою суженный просвет Между телебашнею и крепостью… И разрыва в четверть тыщи лет – Нам не различить – иллюминация Оба шпиля высветила вдруг – Словно рядом… Если не испуг, То хотя бы, лёгкая прострация. * * * Придя в сей мир, без чувства и без смысла, Практически – конкретные нули, Уже – себя, бессмысленного, числим Пупом ещё неведомой земли. В едва от материнской пуповины, Отпавших, формируется уже И гуманист, и полная скотина – На том, на самом первом рубеже. * * * Сползает в долину Белёсый клочкастый туман. Натёртые спины – С поклажей идёт караван. Листочками коки Усталый бодрим организм. Уложимся в сроки – Вселяем в себя оптимизм. Воротимся в Куско, Наварим маиса в котле. А тропочка узко Петляет по рыжей скале. Не ровно, не прямо – То спуск, то нелёгкий подъём. Но движутся ламы, И мы между ними идём. Зелёные ара Обсели обрывистый край… Небесная кара… А, может, прижизненный рай? * * * Давно позабыта Деревня. Не сыщете глуше. Не просят корыта Деды для строптивых старушек. И льдом затянуло Просвет не загаженной речки. Сюда заглянула – И ключик нашла под крылечком. С трудом затопила – В трубе застарелая пробка. К колодцу пробила В сугробе короткую тропку. Картошки с капустой Поела, а что ещё надо? На ложе Прокруста Спине с поясницей – отрада. Но мысли довлеют: О близких, инете и ванне… И дома – милее, Чем в нашей, российской нирване. * * * Воздух насыщен парами, и вот оно, прямо сейчас Грянул разряд электричества в небе над нами. Это – стихия, которой никто и нигде не указ… Гром прогремел и рассыпался полутонами. Это не тютчевский, первый, весенний, пугливый разбой: Это Илья, разошедшийся в полную силу. Небо раскрылось и хлынуло буйною полой водой, Словно из скважины в небе внезапно забило. Яркими всплесками молний взрезает вечернюю тьму, С юга – на север, как будто река с ручейками. Это вселяет надежду, что нынче гроза никому Сверху не скинет шальное небесное пламя. Может быть, просто – терзая гряду кучевых облаков, Воздух насытит пьянящим и свежим озоном, Город омоет и сверху, и в профиль, анфас и с боков, И напоит, порыжевшие было, газоны. * * * В этом городе, трижды крещёном, Где историей дышит простор, В переулках, брусчаткой мощёных, Наша память сочится из пор. Ретроспекцией дат и событий, Небольших и великих имён, Замурованный в тёмном граните, Этот город навек заклеймён. Здесь – о мелочном думать не станешь. Если думаешь – значит, чужой, Под мостом его насмерть застрянешь Перегруженной невской баржой… Будь ты юный, иль зрелый, иль старый, Нежный лирик, в душе – хулиган – Здесь отлично гуляется парой, Ибо каждый – романтикой пьян. В этом городе пишется славно, Как нигде – на Великой Руси. И мечтается – тоже – о главном! Только жить здесь – Господь, упаси!.. * * * Зимой на Певческом мосту В вечерний час довольно пусто… Как о Филипповом посту Хрустит из погреба капуста, Так снег, слежавшийся пластом, Сровнявший Мойку с берегами, В морозном воздухе густом Хрустит под редкими шагами… Чу, сани! Тёмный силуэт Мелькнул в накидке с пелериной. Остался только санный след, И след подковы лошадиной. Полёт фантазии моей, Как по наклонной велотрека, Провёл маршрут спирали дней, Назад, почти что, на два века… Отсель – до Царского Cела Он шёл, помахивая тростью. И смерть сюда за ним пришла, Всему чужой, незваной гостьей… Стою на Певческом мосту, Река теряется в тумане, И только слышно за версту – Гуляют баре в ресторане… * * * Хорошо дожидаться весны, утешая себя, Что вот-вот, незаметно отступит бродяга-мороз, Каждый день принимая, как велено нам: не скорбя, Не пугаться зимы, понимая, что всё – не всерьёз. Не всерьёз очумевшей метели зашедшейся вой, Не всерьёз этот вздувшийся лёд на замёрзшей реке, Всё – на время, а главное, знаем, что всё – не впервой, Нету смысла ни в штопор срываться, ни падать в пике. А с наивною верой, надеяться, будто весна Вам наладит всё то, что разладилось в жизни у вас, Что под солнцем сверкнёт ненавязчиво ваша блесна, И подхватит удачу и что-то ещё, про запас. Но когда понимаешь, каких там надежд ни вселяй – Что души не согреет расцветшая пышно земля, То становится ясно, что даже сияющий май Не растопит на сердце слежавшийся лёд февраля. * * * Мы нашли для костра Среди леса большую поляну: Кто-то вырубку вёл, А потом протрубили отбой… Прелых щепок гора, Расшевеленных, с запахом пряным, Да поваленный ствол – Это всё, что нам надо с тобой. Сухо чиркнувший звук – И лимит теплоты – за пределом Допустимым. И вдруг Спичка вспыхнула яркой звездой. И в прикрытии рук Язычками легонько задела, Замыкающий круг, Бугорочек из хвои сухой. И лишайник коры Завернулся сверкающей лентой, И, вбирая огонь, Передал его щепкам. Они Разомлев от жары, Понимая серьёзность момента, Подставляя ладонь, Поддержав, передали огни: На корявый сушняк, Что нашли мы по краю оврага, Тот зашёлся всерьёз, Сыпал искры в небесный простор. И огонь, как маньяк, Пожирая дрова, как бумагу, Поднимался и рос, Подарив нам красивый костёр. * * * Ноябрь кидал то в минус нас, то в плюс, Листвы остатки бросил на дороге: Традиционный питерский конфуз – Ни то, ни сё, плюс-минус – ноль в итоге… Приморских зим бездарность – не браню, Но даже днём, по большей части, мрачно. Заношенную неба простыню Уже сменить бы надо, однозначно! * * * Не очень-то нас любят. Гордый взгляд И яркость крыл – не наш удел, однако. А между тем, наш род, века подряд: Не пакостный, не злой, не забияка. Мы – чистильщики, ибо мы едим Людьми в избытке данные отходы, Наш скорбный труд земле необходим, Мы – санитары, лекари природы. Ну, может быть, порою, подберём Блестящие какие-либо штуки… За что же нас ругают "вороньём"? За карканья безрадостные звуки? Так, то ж не мы виновны. Это бог, Придуманный, к тому же, и не нами, Вложил нам этот голос. А итог: Частенько побивают нас камнями. * * * Живут же народы – по принципу их прецедентов, Во всём руководствуясь сонмом сюжетов и притч. Похуже, получше, но тоже – полно инцидентов, Не только у нас, но достаточно их и опричь. Но русскому духу смешны указания свыше, Твердим поговорки тогда лишь, когда припекло… И грома мужик над башкою порою не слышит, Лишь тазик подставит, уж коли над ним протекло. Мы ширью души знамениты, пристрастием к воле – В своём понимании воли и прочих свобод… Одно непонятно, вопрос всё терзает: доколе От общего корня звучанье: рабов и работ?.. * * * Я ласкова… В душе… Поскольку, быт Не позволяет ласке проявляться. Зато я по подвалам – крупный гид, Знаток всех уголков и инсталляций… Да как не знать – ведь мой родимый дом – Там в глубине, таков виток фортуны… И мать моя за этим вот углом Рвала души загадочные струны. Я ночью сера, так уж говорят… А, впрочем, в темноте я маскируюсь, Лишь стоит притушить зелёный взгляд… Ну, где найдёшь разведчицу такую? Я – первая у баков и бачков, Меня опережать – себе дороже: При помощи зубов и коготков Располосую всю кошачью рожу! Да и собаке – сто очков вперёд Даю, коль соответствует размерам: Чуть что – вцеплюсь в загривок, срежу влёт! Не зря во мне есть что-то от пантеры… Но я, по сути, ласкова до слёз, И от души потрусь о ваши ноги. Не верю я, что это вы всерьёз, Меня узрев, бежите прочь с дороги. * * * Хорошо в молодые года Отдавать созиданию силы, Со страной, что, как мы, молода, Не пугает ни жизнь, ни могила… Комсомольцы-добровольцы… Мы горели, пути освещая, Побеждали, страну защищая, Не жалели ни сил и ни лет! Комсомольцы-добровольцы… Мы сидим на скамеечке в сквере, Ни во что уже больше не веря: Ни страны, ни грядущего – нет! Поднимаясь, шагали вперёд, Были силы для общего дела, Был единым советский народ, Наши планы не знали предела… Комсомольцы-добровольцы… Мы горели, пути освещая, Побеждали, страну защищая, Не жалели ни сил и ни лет! Комсомольцы-добровольцы… Мы сидим на скамеечке в сквере, Ни во что уже больше не веря: Ни страны, ни грядущего – нет! Отыскали дороги свои, Их прошли и вернулись обратно… Нам остались одни соловьи, Да и те не поют за бесплатно… Комсомольцы-добровольцы… Мы горели, пути освещая, Побеждали, страну защищая, Не жалели ни сил и ни лет! Комсомольцы-добровольцы… Мы сидим на скамеечке в сквере, Ни во что уже больше не веря: Ни страны, ни грядущего – нет! * * * Не кидай монет на пёстрый плат Черноокой осени-гадалке, Не избегнуть горя и утрат, Мы опять с судьбой играем в салки… Сколько ни раскидывай листву, По траве да по воде зеркальной – Скопится, сгниёт она во рву, И не избежать дороги дальней. Сколько б ни сулили нам взамен Новых троп, не нами проторённых… Кроме сердцу милых старых стен – Полон этот мир домов казённых. Не вкусней картофеля – батат, Ближе сердцу – радости простые. Счастье, если будет результат, А не снова: хлопоты пустые. * * * Сияет вагон электрички Так ярко – ну, чем мне не сцена? С годами приходит привычка, И море почти по колено. Волшебная мельница Сампо – Фантазии плод, к сожаленью… В проходе стою, как у рампы, И пульс отмеряет мгновенья. Не то, чтобы бурных оваций, Чтоб девушки лезли, стеная – Мне здесь тишины не дождаться… И всё-таки я начинаю. Не шум ли стихает вагонный, Иль просто я глохну в угаре? И ёкает сердце, синхронно Звучащим словам и гитаре. Я пел бы и пел, ибо песня – Есть лучшее чудо на свете, И нет ничего интересней… Но я здесь не только за этим. Затихли последние звуки, Я должен идти по проходу, Ища долгожданные руки С моим ежедневным доходом. Как странно: хоть пел я без фальши, Взглянуть не отважиться в лица… Быстрее отсюда подальше – И снова с мелодией слиться! * * * Надо мною сегодня смеялись цветы у метро, Надо мной откровенно смеялась ноябрьская слякоть… Я пытаюсь всегда, по-московски, старательно "акать", Но меня каждый раз выдаёт украинское "о"… Никогда мне тебя в пустяках обмануть не суметь – А по-крупному я обмануть не пыталась ни разу. Я цепляюсь опять за пустую, но сложную фразу, Если вдруг из-под ног убегает привычная твердь. Или просто молчу, затаённо дыша в телефон, И тебе улыбаюсь довольно нелепой улыбкой… Над каналом звучат только мной различимые скрипки, И взлетает с моста, возле Банка, крылатый грифон. * * * Никогда на судьбу не пыталась гадать. Тут ведь так: фифти-фифти, пойди, разберись: Не соврут, всё равно, не воротишься вспять, Не сыграешь сначала симфонию-жизнь… Будешь слепо идти на указанный край, Не смотря на дорогу и знаки судьбы. А соврали иль нет – тут, поди, угадай – Так что верить гадалкам – сдавать без борьбы Все позиции в жизни, что в завтра ведут, И махать белым флагом – оно не по мне. Лучше лягу костьми, не сдавая редут, Ни своей слабине, ни ударам извне. * * * Хочу поделиться сложившимся собственным мнением, Которое многим, возможно, покажется странненьким: Что выборов всяких итог, результат и решение: Реально имеет значение лишь для избранников. Для данной конкретной, на ранг претендующей личности, Имеет значение факт пораженья, победы ли… А мы-то останемся с вами при той же наличности, Всё с теми, а может, и с более крупными бедами. Не стоит пытаться узнать по предвыборным хлопотам Реальную главную сущность господ претендующих. Уверена, выбрав, опять заклеймите их – шёпотом, Да с фигой в кармане – как будто с перстом указующим. * * * Оснастив свой кораблик комфортом, Рассекают по бурным волнам, Отдаваясь обманчивым снам. И не видят, что черпают бортом. Не живые – не мёртвые зомби, Распустив по-павлиньи хвосты, Так и жгут за собою мосты, На Земле, как на атомной бомбе. Берегут на таблетках с диетой Драгоценный гнилой организм, В вечном страхе за бренную жизнь, Ждут конца беспросветного света. И как водится, брата на брата Поднимает… наверное, бог – Предсказуем извечный итог… А меня не страшит носферату! И пока я живая-живая – Не пугайте вампиром меня. Не желаю до судного дня Дожидаться, в гробу истлевая! Я полжизни мечтала о чуде… Пей же, Дракула, жаркую кровь! Это с ней я рифмую любовь, И конца этой страсти не будет! * * * Греция лежит на перекрёстке Важных и связующих путей, Полуостровов её отростки В море окунулись без затей… Море – к суше тянется перстами, Тысячей лазурных коготков, А с обрывов скал, над берегами, Нависают гроздья городков. И в одном из крохотных местечек, Я-то знаю, есть и для меня, Парочка, на греческом, словечек, И, такая дальняя, родня… * * * Настроением своим Я обязана, наверно, Старой визборовской песне, Прозвучавшей из окна… От машины – только дым, И в душе – темно и скверно. А в кафешке – интересней, Да и я там не одна… В разговорах неустанен Наш народ. Но водки сладкой, Много слаще, чем конфеты, Мы хлебнули – и молчим… А в углу – Серега Санин Улыбается украдкой, Из-за дыма сигареты Еле-еле различим… Одинокий гитарист Нам пропел и удалился, Значит, выполнена квота, А ведь видно: он для нас Пел и пел бы, сердцем чист, А мотив бы длился, длился, Но другим, видать, охота… И наяривает бас, Надрывается ударник, Но стихает понемногу… Я сижу и тихо плачу, В стороне от остальных. Почему такие парни, Как наш общий друг Серёга, Попадают под раздачу Много раньше всех других?.. * * * За полночь уснула. Не спалось, Всё роман французский. Дочитала. Пахла свечка воском. На "авось" Королём бубновым – загадала… И приснился бал на Рождество, А вокруг: гусары всё, гусары… Но в лицо не видно никого: Вальс играл, и пары, пары, пары Всё кружились. И не разглядеть Ни лица. Проснулась ненароком – Загасила свечку, вот же ведь: Разбудила, щёлкая под боком В лужице оплывшей – фитилём… Вспоминала сон – и задремала, Думая о тайном, о своём… Удалось поспать довольно мало – По паркету топая: "Хром-хром", За дверьми прошёл лакей-калека… Занялось за стрельчатым окном Утро девятнадцатого века. * * * Ах, прелестная девица, Видя жребий мой суров, Кабы знали, что мне снится, Снизошли б до нежных слов! Бьётся сердце в страстном стоне, Неспособно на обман, Я готов упасть в поклоне Пред папа и пред маман. Довели меня до точки: Стройный стан и гордый вид, Ваши глазки, ваши щёчки… Дальше – скромность не велит! * * * Приходя домой с маршрута, Обнимаю и целую… Рассчитай, хоть до минуты, А итог – непредсказуем. Над пожаром, как торнадо, Вихря огненного струи, Это – небо, помнить надо: Здесь итог непредсказуем. Преломив с друзьями хлеба, На мгновенье затоскуем, Потому, что это – небо – В нём итог непредсказуем. Под пивко и сигаретку Крайний вылет обмозгуем – Это небо, в нём нередко Результат непредсказуем. С нами тот чудак, чьё имя Поминать не надо всуе. Если б были мы – другими – Всё ж итог – непредсказуем! * * * Махнуть бы на тёплое море, К обрывистым скалам слоистым, Дохнуть бы всей грудью хоть раз, Очистив хрипящее горло, На, синих оттенков, просторе, Тем воздухом, йодисто-чистым, Чтоб сразу наружу из нас Всё светлое – к свету попёрло! * * * Не предпринимай шагов решительных, Веря, что непогрешимо прав, И не поступай скоропалительно, Ничего вперёд не рассчитав. Вспомни битву Карпова с Каспаровым, Глубже вспомни: Спасский, Фишер, Таль… Опасайся участи икаровой, Каждую учитывай деталь. Не смотри под ноги заворожено: Даже если правилен и крут – Не считай, что дело подытожено, До конца не выверив маршрут. Если ты корова не бодливая, Дал иль не дал бог тебе рогов – Требуя отстоя ли, долива ли – Всё считай вперёд на пять шагов… Но и здесь не надо быть уверенным, Что застраховал себя от бед. Даже если всё уже измерено – Никаких гарантий всё же нет. Чуточку замешкаюсь на старте я – Вторгнется: иль бред, иль волшебство… Наша жизнь не шахматная партия, Тут не угадаешь, кто – кого. * * * Средь тысячи глаз – лишь одних, удивительных – Сияет нам свет. И визит к офтальмологу Не даст пояснений, вполне убедительных, Не скинет покровы заветного полога. А кто-то, услышав, скривится презрительно, Для них, не любивших, такие истории, Где всё не доказано, всё умозрительно – С позиций науки – не той категории. И кто объяснит, для чего это надо: То ль чёртов искус, то ли божья награда… Клобук и хламида, и чётки на поясе, И нет в этом мире ни рая, ни ада, Маршрут за пределами райского сада: Как будто магнитом – к далёкому полюсу. * * * Брошен Крым, как россыпь самоцветов, На лоскут лазурного батиста: Изумруды ласкового лета, Ониксы, бериллы, аметисты. Плещутся оттенки малахита На террасах, затканных лозою, Утренний разлив александрита, Всплеск аквамарина с бирюзою. Плавящихся в мареве опалов – Полон пляж – ступаю осторожно… Глаз горит, мне нынче – мира мало, И налюбоваться невозможно! * * * Актёрствую в старинных декорациях: Моя сегодня – крепость генуэзская, И нет уже ни возраста, ни нации, Я вся такая быстрая и резкая. Я дочь архонта, гордая красавица, Отцом в Девичьей башне заточённая, Сумею с целым миром злобы справиться, С любимым вечной клятвой обручённая… "Любовь – сильнее жизни" – крик развеется, И кровью – на камнях – её признание… "Любовь – сильнее смерти!" И надеяться Вовек не помешает расстояние. Змеится серпантин средь виноградников, А крепость исчезает за туманами. И горы, как в театре – тусклым задником, Извилистыми линиями странными. ************************************** *)Солдайя – Генуэзская крепость в Судаке. * * * А я, ребята, только что из Крыма, Каких-то двадцать лет тому назад. Но он меня влечёт неодолимо И мысленный притягивает взгляд. Но память – эта верная подруга, Отлично от других, не предаёт. И волочёт из жизненного круга Назад, куда упорней, чем вперёд. А это – характерно для склероза, И станет прогрессировать и впредь. И молодая выспренняя поза – До срока не позволит постареть. А потому, надеюсь, что с годами Разнообразней сделается быт, И любоваться райскими садами Никто мне, никогда не запретит. * * * Конечно, понимаю, что нередко, Отравлена реалиями дня, Бываю злой, высказываюсь едко, Но вы поймите правильно меня. Я красоту люблю, а не красивость, Жалею тех, кто ниже этажом. И режет душу мне несправедливость Тупым и ржавым кухонным ножом. * * * Ласкающие ветры октября, И сквозь листву – мерцанье полусвета, Уже – на выход движется планета, По ходу – день светля и серебря. Прозрачнее берёзовый просвет, И всё желтей асфальтовая тропка, А веточки дрожат стыдливо-робко, Как будто в первый раз за много лет Публично оголяться на ветру Приходится – навязанная мера. Окошко запотевшее протру: Уже ноябрь – безрадостный и серый. * * * Когда-нибудь наступит судный день, И наши отдалённые потомки, Расковыряв глубокие пласты Межзвёздной пыли или местной лавы, Конечно, если будет им не лень, Приволокут с находками котомки… А выводы окажутся просты: Что предки их достойны были славы, Но не всегда. А чаще, тратя пыл На низменные страсти и желанья, От бога по заслугам получив, Накрыты были страшным камнепадом. Или потоп их сильный утопил, Накрыв все поселения и зданья… И вновь сочтут: у бога был мотив. Господь всегда всё делает, как надо! * * * Да, что нам осень: и зимой, Когда вовсю бушует вьюга, Грешно нам мёрзнуть, милый мой – Мы знаем, как согреть друг друга! Мы нарисуем натюрморт, Как Пиросмани, на клеёнке: Врачами запрещённый торт, Колбаску, резаную тонко, Тебе – хорошее вино, А мне – стакан "Кровавой Мэри" – Чуть-чуть – оно разрешено, Я в запрещения не верю. Не испугаемся дождя, Мороза, вьюги и лавины! А натюрморт, чуть погодя, Дополним жанровой картиной. * * * Да хоть – назло! Но на плаву Держаться, плыть – до посинения! Хрипя, кряхтя – ещё живу… И строки – плод ночного бдения – Летят по свету. И не зря Мы повторяем, вслед за Пушкиным: Взойдёт прекрасная заря! Пройдут, пройдут года непрушные! И снова будет впереди Хоть что-то, кроме накопления. А нынче – тьма – ты в ней бреди На голос мой – до исступления. * * * Возникает всё реже с годами Удивлённое детское "Ах!" Не бежим, восхищённые, к маме, От немого восторга – в слезах… Не глядим – до мороза на коже На ромашку с росинкой внутри… Чтоб узнать, что ценней и дороже, Не на ценник – на небо смотри! Так обычно бывает на свете: Поначалу – мы все ещё дети, С неиспорченной чистой душой. Хорошо бы, набравшимся знанья, Сохранить тот накал созерцанья – Не заращивать души паршой! * * * " Стоит в Петрикове на берегу Припяти необычный памятник. Посвящен уроженцу этих мест Василию Исааковичу Талашу, а проще – всем известному по "Дрыгве" Якуба Коласа партизану деду Талашу." Всё оценят потом. Скажут: подлость, нелепость, ошибка... И в шизоидном сне не могло нам когда-то приснится… Но куда ни шагнёшь – как на припятском береге зыбком. Да и Припять-река – это нынче уже за границей. Только старый Талаш несгибаемым был, а не гибким: Две кровавых войны – в боевых партизанских отрядах… Если б смог бы, сказал – стариковским, надтреснутым, хрипким, Строгим голосом – он, уж, конечно же, ведал, как надо: "Что же вы, молодёжь, расходились-то, больно уж шибко? Разломать – не построить. А строить сподручней – толокой!" И на нас, дураков, с саркастической смотрит улыбкой, И не ждёт он от нас, ни черта, к сожалению, прока… * * * Если судить по контексту библейских историй (Пусть мне кощунства простят клерикалы заранее, Ибо столь сильно кичатся своим всепрощением): Бог над Землёй надзирает, а не над Вселенной. Если же я ошибаюсь – заранее сорри! Я же весьма ограничена в этих познаниях, И не вникала в глубины святого учения. Да и к тому ж человек я, а, значит, что тленна. Если ж я всё же права – и земные угодья: Это масштабы божественной воли и чаянья – Мне не понять, почему, при таком-то всесилии, Бог – допускает в пределах своих территорий Столь откровенный бардак, опуская поводья, А миллионы людей вопиют от отчаянья… И всё настолько уже далеко от идиллии… Что я не в силах принять тех библейских историй… * * * Загадочно устроена природа: В ней чувства повинуются закону, Они острей и ярче год от года, Когда пред ними ставятся препоны. Когда чересполосица разлуки Перемежает радостные встречи, И яростный огонь сердечной муки Родит в устах взволнованные речи. В периоды формального затишья, Когда года – длинней десятилетий, Нам кажется, что в паре – кто-то лишний, И не понять, что лишний – это третий. Не надо провоцировать разлуки, Чтоб ощутить сердечное горенье: В покое не всегда есть место скуке, Пусть это не полёт, а лишь паренье. * * * Смешная идея: среди беспросветной зимы Устраивать праздник условного нового года… Какие же всё же смешные и странные мы – Такой кавардак учиняем чему-то в угоду. Готовимся загодя, впрок припасая еду, В лесах вырубаем ещё не подросший подлесок, Наивно надеясь, что в новом, счастливом году Кого-то на небе – взволнуют твои интересы. Пугаем петардами бесов – согласно чужой, Не нами придуманной, в сущности, дикой идее. Надеясь гружённой проблемами жизни баржой Сквозь крохотный шлюз просочиться, моментом владея. В гнилой и осевшей под тяжестью жизни избе И в ново-отстроенной, наипрестижнейшей даче – Поддавшись всеобщей шумихе, внушили себе, Что вот оно – завтра, уж в нём-то всё будут иначе! Что вот, в январе, наконец, наступает лафа, Та самая, что ожидаем мы все ежегодно, Внезапно рассыплются в прах все скелеты в шкафах, И сразу вздохнётся легко и предельно свободно. А кто-то всего лишь желает чуток отдохнуть, Используя повод – от осточертевшей работы… А кто-то, по этому поводу, хочет гульнуть – В пределах законно отпущенной праздничной квоты. Но дело-то в том, что забвения просит душа, Ей хочется праздника в ходе томительных буден, Где всё монотонно, и каждый шажок – многотруден… А радости мало… А то, и совсем – ни шиша!.. * * * Спрятаться? Исчезнуть? Затаиться? Или – очумело – на рожон? Выплеснуть поток своих амбиций? Или для амбиций – не сезон? После новоявленной берлоги, После немоты и тишины – Что-то плоховато ходят ноги, И проблемы в области спины. И уже нет силы для напора… И не помню, как это: вперед. Вновь учится – вроде, и не впору: Где фарватер, где, простите, брод? А для мастеров инсинуаций – Самый кайф: из зарослей, да влёт! Ладно. Нынче главное: ввязаться, Ну, а там, конечно, как пойдёт. * * * Новый полдень пробили часы – Я бы не заметила, возможно, Но упрямо рявкают басы, Гулко и томительно тревожно. А часы – спешат. Лишь только стих Бой часов – и выстрелила пушка. Выстрел лёг строкою в новый стих, Как в карман – дарёная полушка. И не упустить такой момент – Середины дня, в ритмичном звоне Тех часов, под аккомпанемент Выстрела на старом бастионе. * * * Мне припомнился роман про преступленье, Что читала, и не раз, признаюсь, даже. Помню, вызвал Свидригайлов предпочтенье Из числа довольно многих персонажей. Напряжённо в голове листаю файлы, И гадаю, по каким таким причинам, Мне понравился безумец Свидригайлов – Не особо положительный мужчина? Вроде, нету оснований для почтенья, Но ужасно симпатичен – вот что странно… Может, просто наложилась, при прочтеньи, Обаятельная личность Копеляна?*) * * * *) – Ефим Захарович Копелян исполнил роль Свидригайлова в фильме (1969 год) по роману Фёдора Михайловича Достоевского "Преступление и наказание". * * * Вызывает опасение, Неприятие и страх – Запредельность озарения В человеческих делах. Сколько раз стремились истово, Словно вспять торя маршрут, Наущением нечистого Объяснить талант и труд. Лучше тишь и скука сонная, Чем, рождающая звук, Гениальность, заклеймённая: Паганини – струн и рук. * * * Песенка осени спета. И сам календарь В том расписался и смачно поставил печать. Бросила осень пожитки в повозку, как встарь, И колею проложила – тут важно начать. Нынче теряется след – на промёрзлой земле: Что-то зима не щедра на мороз и на снег, Только вчера ещё градусник был на нуле. След по пороше, как взгляд из-под сомкнутых век. Серый, ненастный, сырой и мятущийся день… Быстро воровка-зима заметает следы, Ей прибираться, как надо, естественно, лень, Всё по углам раскидав, островками слюды Лужи прикрыла, на реки – торосов рядно Бросила неаккуратно, расправить забыв. Скучно и грустно. И лишь утешает одно – Теплится в памяти звонкий весенний мотив. * * * Ночь любима многими людьми: Кто-то спит, кого-то тянет в творчество… Снова слышу шорох за дверьми: Затаясь, шепчу свои пророчества… Заклинаю: Муза, приходи, Мрак ночи взвихри строками звонкими, Сердце заколотится в груди, Вновь себя почувствуем девчонками. Думала: приятельница Муза, Чей приход – восторг, а не обуза… Даже если вечный недосып. Нет, смотрю: опять моя Бессонница – Вечная подруга и поклонница Издаёт какой-то жалкий хрип… * * * Не совсем от сохи, я, точнее, от дачной лопаты, И не стала бы брезговать именем скромным "прослойки". А порою бываю весьма и весьма простовата, И, на первых порах, не почуяла смысл перестройки. Уживаются мирно во мне северянка с южанкой, Хоть порой то одна, то другая покажет свой норов… Иногда так и тянет со связкой гранат – да под танки, А порою – постричься в монахини было бы впору. Надеваю, как туфли модельные, драные тапки – Видно, бродит дворянская кровь моей трижды прабабки, Растворённая в литрах рабоче-крестьянских кровей… Через груды былых и грядущих ещё катаклизмов Пронесу убеждённость свою в торжестве коммунизма – Со своей "левизной" – я всех "правых" – гораздо правей!. * * * А помнишь? Случайная встреча: В четверг, мы столкнулись под вечер, У Церкви Ивана Предтечи, Чесменской… И замерли речи… Теперь, дорогой человече, Тот вечер далече-далече – Почти Новгородское Вече… А время, как водится, лечит. * * * От взаимных претензий Мы спешим перейти к оскорбленьям. А потом – гипертензий Катит вал под высоким давленьем… Всё чего-то желаем, А ведь надо-то, в сущности, мало: Без собачьего лая, А вот так: среди "шумного бала", В суете ежедневной Вдруг, на миг замерев, оглянуться. Задремавшей царевной, От навязчивой дрёмы проснуться. И в потоке народа, Наводнившем в метро эскалатор, Кинув взгляд через годы, Пересечь незаметно экватор, Оказаться другими, В незнакомой реальности чуда. Где, в комплект с остальными, Нас уже не зомбирует вуду… * * * Вдоль стен Аптекарского огорода, А ныне Ботанического сада, Шагаю прочь от скопища народа, Не потому, что здесь мне что-то надо. А потому, что с этого проспекта, И сети разветвлённых переулков, В былое устремляющийся вектор, А в нём – мои шаги – легко и гулко. Была мне не смешна моя походка, Как говорил товарищ Окуджава, Но век, столь возмутительно короткий, Мелькнул… А я его не удержала. Любовь, тоска – лишь отблесками страсти Кольнут порой во сне, из подсознанья, А в нынешней моей убогой власти – Лишь наблюденье, взгляды, созерцанье. * * * Опять сплошная слякоть во дворе, Едва упав, снежок растаял белый. Дрожит декабрь – собакой в конуре, И воет по ночам, осиротело. Зима не установится никак, Да, собственно, уже и не впервые. Взвалили мы погоду, как пустяк, На собственную сгорбленную выю. Тоскуют не укрытые поля, И почки набухают на деревьях. Лежит, свои просторы оголя, Бесснежное и влажное Приневье. * * * Ах, распутица – моя ненавистница! То ли дело, кабы снег на дороге, Так – растаяло опять и в итоге: Шаг шагну – да по колено оттиснется След глубокий, да водою наполнится. А дорога – далека ли, близка ли… Мы с тобой её весною искали – Серым днём я сплю, а ночью – бессонница. И терзаюсь я пустыми вопросами. Не дойти теперь к тебе, не проехать: Я торила санный путь. Без успеха. И по слякоти – буксую колёсами. * * * Подрезаю лозу, чтобы не было лишних побегов, А участок – всего три шпалерных ряда – тридцать метров, Протянулся клочок вдоль речушки, у дикого брега, Заслонённый уступом скалы от холодного ветра. Ну, а я и довольна – огромных не надо плантаций, Обихожу клочок, мне дарованный южной природой. За промышленный сбыт с производством – не стала бы браться, Мне хватает вина – урожая минувшего года. Без приборов пойму и поймаю момент созреванья, К каждой грозди тугой прикоснусь благодарно губами, И, опущенным в чан, я с любовью скажу: "до свиданья!", В ипостаси иной – непременно мы встретимся с вами… Я давно позабыла, какой это сорт винограда, Что ногами намну, не побрезгую – всё перебродит. И получится вкус у вина, тот, который и надо, Мне не важно, какие оттенки у публики в моде. И друзей созову, как советовал нам Окуджава, И польётся рекой и вино, и горячие речи… И, наверное, я обрету на бессмертие право, А уж место в раю – я себе, так и так, обеспечу… * * * Зелень леса, террасы и горы, Рай земной в окружении света… И вулкан, что зовётся Тамбора, Ждёт момент окончания вето… Зреют силы и копятся страсти – Стать для жителей общей могилой, И людской недостаточно власти, Удержать эти грозные силы…. Не лишайте законного права: Я дойду до конечного "зета", И взорвусь, как вулкан на Сумбава, И лишу человечество лета. * * * Встречайтесь с первою любовью! А может, факел не погас, И первая любовь, без вас, Живёт, захлёбываясь кровью. И может быть, она жива, А не схоронена в могиле, И, может быть, остались в силе Не прозвучавшие слова. Что это чувство не ржавеет – Не зря в народе говорят: Иная жизнь и зрелый взгляд… Но что-то, как и прежде, греет. * * * Не зима, не весна, да, пожалуй, уже и не осень: Подсыхает асфальт, в лёгкой куртке потеет спина, Ошарашенный клён так листву до конца и не сбросил, За спиной у него – подходящего цвета стена. Буро-красный кирпич – для него – маскирующим фоном, И почти незаметен ветвей отягчённых наклон Над газоном сырым, не по-зимнему, странно-зелёным… Кабы не было грустно – сюжет бы казался смешон. Воевода-мороз заблудился, и к новому веку Не припас, чтоб – на всех – настоящей российской зимы. И по льду не пройти через всё ещё бурную реку, Не снести судака до толковой, по юшке, кумы. * * * Монолог Сонечки Мармеладовой Что поделаешь: мама – простая натура – Нарожала детей от отца-алкаша. Вот и я: не взяла ни лицом, ни фигурой, Ни умом… А кого беспокоит душа? Городишко у нас процветал при заводе, Но итог перестройки: пустые цеха. Может статься, на что-то б сгодились, да, вроде, Кто-то – даже нарочно "пустил петуха", Устраняя под корень своих конкурентов, На руинах страны обустроил дела. Уловил направленье и сущность момента, Ухватил не своё. Ну, а я – не смогла. Но пока молода – подходящей работой, Не хотя, занялась на безрыбье таком: И в пределах природой отпущенной квоты, Удаётся порой пролететь с ветерком. Называют меня завлекательно – "жрицей". Жрицей чувства, увы, недоступного мне: Обиваю подходы к любимой столице – Отсылаю доходы голодной родне… * * * С горки мы идём иль на подъём, С бодрой песней, с горестным ли стоном – Рано или поздно – добредём К переправе старого Харона. Хочется, конечно, на потом Отложить кровавые развязки, Только этот мир стоит на том, Что, увы, бессмертье, это сказки. Ни к чему, конечно же, спешить, Но и не к лицу мечтать о чуде: Бульк ли, шмяк ли, хлоп ли, или вжить… Ибо, как известно – все там будем. Даже если ты, по жизни, крут: Пулею, ножом или отравой – Каждодневный жизненный маршрут Может завершиться переправой. * * * Одинокий истребитель на сияющей лазури Отделил двойной сплошною – наше завтра от вчера, Отделил любовь и сказку от бессмыслицы и дури – Стало снизу сразу видно: где судьба, а где игра… И серьёзным нарушеньем, непростительным и грубым, Наказуемым сурово будет яростный порыв: Повернуть за две сплошные, видя лишь глаза и губы – Окружающему миру всё движенье перекрыв! * * * Наша жизнь, словно записи в толстой тетрадке, Постепенно сложилась в объёмную книгу: Помним фабулу, помним места по закладкам – Остальное же сводится к краткому мигу. То роскошным фасадом прельщает обложка, То обтрёпанный край и затёртые буквы… И таится судьба под картонной одёжкой, Слаще мёда? Кислей не мороженой клюквы? И с торца не прочтёшь ни страницы, ни строчки, И листается память, согласно закладкам: Распадается цельный сюжет на кусочки, А история вовсе не выглядит гладкой. Связность, логика нашего счастья и боли, Будет память о прошлом горчащей иль сладкой – Напрямую зависит от нашей же воли, От того, где положены нами закладки… * * * Ты можешь громко захлопнуть двери, Что сам придумал – во всё поверить. Ты можешь думать, что забываешь, Кто я такая, что я – живая… Ты можешь клясться, кому угодно – Горячим летом, зимой холодной. Уехать можешь за ойкумену, Решив, что мне ты нашёл замену. И уезжая, и приезжая, Ты можешь думать, что я – чужая… Ты можешь мину держать, играя, Но правду выдаст игра плохая. * * * Сплошные линии домов: Так экономно, с чувством, с толком, Как разноцветие томов, Сомкнувших ряд на книжной полке. То по дуге, то по прямой – Домов старинных силуэты, Как зубы – с челюстью вставной – Не согласованы по цвету. На узких улочках – углы Распахнуты навстречу миру. И, сколь возможно, столь светлы, Как в Достоевского квартирах. * * * Туманит небо взгляд, кусает губы, Но держит слёзы, затаив дыхание, А вдоль дороги вытянулись трубы, Как пуповина к строящимся зданиям. Любимых песен памятные звуки Остановили светлое мгновение… Сколь многое сказать способны руки, Всего в одном своём прикосновении. Тепло и ново наше постоянство, Трепещет сердце, пойманною рыбкою. И словно разрежается пространство, И небо озаряется улыбкою. * * * Слегка шуршит движок маршрутки, Срезаем острые углы. Торчат твои коленки чутко Из-под коротенькой полы. Стремясь поспеть за бойкой модой, Не согласованной с душой, Прикрылась тонкая порода – Одёжкой тесной, как паршой… Тебе бы платье с кринолином, Да по паркету – менуэт… Но рядом – пьяненький мужчина – Куда такого – на паркет?! * * * Когда уверенность в себе Перетекает в самомненье, То можно – победить в борьбе – Но лишь по недоразуменью… И если вдруг перетечёт Энергия – в самовлюблённость, То самому себе отчёт Не даст отдать такая склонность. А, не отдав себе отчёт, И отличить-то невозможно: От ироничности – почёт… Она, как правило – ничтожна, Та личность, что в глазах других Умеет видеть лишь восторги… И ей – мой ироничный стих Поможет, как припарки – в морге. * * * Я вплавь – по жизни – нравится процесс, Хотя волна, порою, выше дома, Под левую – толкает мелкий бес, И ангелом за правую влекома. Я – вплавь, куда мне берегом? Меня Отлично держат волны. А устану – Лицо подставлю под сиянье дня, А горькая волна – залижет раны. Я вплавь переберусь через беду, Хоть поперёк, хоть супротив теченья. Мне б быть с собой и близкими в ладу – И не имеет прочее значенья. И завершив последнюю главу, Я уроню на дно свою копейку: До горизонта – я не доплыву И этим – обману судьбу-злодейку. * * * Я бледная слепая моль, Быть без очков – нужна отвага, Но я выучиваю роль До жеста каждого и шага. Мне – неизменный интерьер – Взамен стандартной белой трости, И я привыкла к сонму мер, Как к аллергической коросте. И я хронически больна Своею ролью, этой сценой, И это не моя вина, И я не соглашусь с подменой. И в ограниченном мирке Моей высокой миопии, Я – с вечностью – накоротке, И я не уподоблюсь Вию. Не надо поднимать мне век: Я в этой роли – зорче зрячих – Я – червь, я – бог… Я – человек! Я не хочу уже иначе. * * * Мы талдычим о "праве", Волоча по булыжникам гири. Чем нас только ни травят В не особо устроенном мире! Что, к тому же, изгажен Многолетним старанием нашим, Но слегка напомажен… Ну, а мы, по инерции, пашем. Ни глоточка водицы – Без заразы, гормонов, металлов… Не желаешь напиться: Не воды – эманации кала?.. Отупелые лица, Зачумлённая нами планета… И за что зацепиться Измождённому иммунитету? * * * Причудливая память сберегла И вычертила в линиях эстампа, Сюжет, где паутинка из угла Случайно зацепила краем лампу. И шустрый, хлопотливый паучок Меж ловчих нитей мчится по спирали, Закручивая ниточки в пучок, Как мы когда-то коски заплетали… И вновь цепляет клеящую нить К тугим, как струны, нитям радиальным, Чтоб в целое сюжет соединить – Жестокий, но почти что – идеальный. Где в паутине – бабочки, к огню Влекомые, извечно и упорно… А я теперь рисунок сохраню: На оттиске и в строчках стихотворных. * * * Что скорей подвигает К писанью стихов? Впечатлений нагая Конструкция? Слов Наслоенье упрямо На голый каркас? Где оконная рама – Багет на заказ? Или это – эмоций, Не зажитых ран, Столь внезапно прорвётся Словесный фонтан? Или это – работа, Что, в пику судьбе, На манер антидота, Вменяю себе… * * * Целимся "в десятку", Лупим в "молоко", Знать, ослабла хватка – Не идёт "очко"… Мы не ловим фарта С некоторых пор: Не ложатся карты, Всюду – "перебор"… * * * В такую ночь светло без фонарей… А, кстати, их зажечь-таки, забыли. Расщедрился на милости Борей, Предстал во всей своей студёной силе! Ну, не во всей, но снегу намело, И минус два – почти что, достиженье, А потому – в ночи светлым-светло: Дробятся блики в снежном отраженьи. И спать грешно. Пойти бы под снежком, По улице – знакомо-незнакомой, По призрачному городу пешком, Мечтой и вдохновением влекомой. Ах, где они, мои семнадцать лет, И лёгкость, и огонь энтузиазма… Сейчас? Пойти? Сочтут, поди, за бред И за симптомы раннего маразма! * * * Кинет радугу Ирида, И по ней – до этих пор – Бродит призрак Леонида, Патриота этих гор... Было – нет ли… Кто проверит? Триста? Больше?.. Как узнать? Чтоб героям в полной мере По достоинству воздать. Опустили с пьедестала Шаг Матросова на дот, Восхищает крайне мало И Маресьева полёт… Примем всё-таки на веру Героический пример, Чтоб грядущим пионерам, В том, ином СССР, Образец для подражанья, Оставался, хоть какой, Кроме жалкого стяжанья Загребущею рукой. * * * Всё намечалось – впереди… А две скульптуры Зажгли огонь в моей груди, Будя натуру. И мне мои шестнадцать лет – Предстали клеткой. Но засиял в пространстве свет – Пред малолеткой… Была прекрасная весна – Не за горами. Но я пока была нужна, Пожалуй, маме. И убеждение в крови – Почти с детсада: Что поцелуя, без любви, Давать не надо! Но так влекло, за туром – тур – Бродить степенно Вокруг загадочных скульптур Месье Родена. * * * Кончается год. Приближение даты Отметили взрывы петард и салютов По нашим дворам… И желание матом Возникло ругнуться – и вслух почему-то. Кончается год. И опять ожиданья, Увы, не сбылись – перспективы туманны, Опять нервотрёпка, эксцессы, страданья, Лишь где-то, местами, небесная манна. Кончается год. Пережили – и ладно. Чего ещё ждать от безумного мира? Жара ли, мороз ли, тепло иль прохладно… Но майна иль вира – решат бригадиры. * * * Небо с рассвета неистово синее, Солнце горит, не по-зимнему яркое, Ветви деревьев окутаны инеем, Даже вороны сегодня не каркают. Я б никогда не подумала ранее, Что для такого печального случая, Как, например, навсегда расставание – Время – возможно избрать наилучшее. Будто случайно, почти непредвиденно, Яркого полдня ты выбрал сияние, Чтоб ненавязчиво, как бы, обыденно, Словом "Прощай" заменить "До свидания". Если сверкает блестящими стразами Снег, под лучами светила небесного, Стоит ли чахнуть под горькими фразами – В мире так много ещё интересного. Тонкий психолог – ты понял заранее: Яркие краски, погода хорошая – Мне облегчат безысходность отчаянья, И отдалят наше общее прошлое… * * * Кому-то и такого не даёт Судьба. И грех – гневить её обидой. Спроси быка – а что он предпочтёт: Идти на бойню или на корриду? Бывало: строки шли за рядом ряд, Неслись они, как пары в центре зала. Но вот, пожалуй, кончился заряд, Возможно, я и всё уже сказала… Кому узнать заранее дано Маршрут и курс, начертанные свыше? Чему произведение равно: Того, что вижу и того, что слышу? И что могла, и что должна сказать… А сказано, совсем не так уж мало. Проклятье принесёт иль благодать То главное, что я уже сказала – Дальнейшее покажет, а пока Я подожду – весна не за горами. Быть может, вновь наполнится рука Дающего – не скудными дарами. * * * Ты же знаешь, что я никуда не уеду, И что бурными планами – только пугаю, Что такое бывает со мною по средам, Или пятницам – это бунтует другая. Та, что всё ещё рвётся за край горизонта Заглянуть, вопреки утверждённым законам, Обожает эксцессы, проблемы, афронты, И умеет одна – распеваться каноном. Ну, а я – не она, и тебе ли не ведать, Что бунтую – в пределах отпущенной квоты, Что всегда четвергами кончаются среды, А за пятницей каждой – наступит суббота. И что я прикипела, на этой планете Прижилась, и уже не осилю полёта… Разве что, в восьмистишии или сонете Вдруг проскочит почти запредельное что-то. * * * Память солнечного лета Мне не радостна сегодня. Я оставлю без ответа Твой звонок междугородний. Да меня – и дома нету, С каждым днём я всё свободней. Сбереги свои монеты – До весны – весёлой сводни. Небо серо – без просвета – Скоро праздник новогодний. Твой звонок – по всем приметам, Словно зов из преисподней. Я рекой впадаю в Лету: Кто ты… что ты… с кем ты… где ты?.. * * * Кто-то жестоко поранил кору сосны. Видимо, нож хорошо прикипел к руке. Капли смолы так неспешно ползут, красны, И расплываются – возле корней, в песке. А над заливом под вечер упала марь… Тысяча лет пролетит – и к твоим ногам Вынесет море частицу смолы – янтарь… Ты не забудь помолиться моим богам. * * * Не сочти за труд – посмотри, Что написано на стекле. Это я здесь живу, внутри, Как комарик в густой смоле. Теплой капелькой со ствола Облекла меня, обтекла – Столь податливая смола – А теперь – холодней стекла. Переливами янтаря Искажается строгий взгляд. Получается: всё зазря – Долгих лет бесполезный ряд. Чтобы мог ты меня понять, В отражённых моих стихах: Всё зеркально – от Аз до Ять. Тает лёд, опадает прах. * * * А малина лесная сладка И чиста – округлённо-красива – Это вам не на рынке с лотка, Где крупна, но частенько червива. А с куста, что растёт, затенён От горячих лучей – деревами, Кто поест – тот навек опьянён Будет этими летними днями. * * * Опять ведёт тропинка вдоль реки, Где режущая высится осока. Истоки наших речек – далеки – Я не дойду, конечно, до истока. Но доберусь до места, где вода Открыта, и купанье не опасно. И до того, где нынче, как всегда – Цветут кувшинки – трепетно и рясно. Как утончённый костяной фарфор, Полупрозрачны чаши на ладони, И словно на рассвете в бликах штор, В сияньи солнца мрак смиренно тонет. И городок скрывается – уже Упрятались дома за поворотом. И только на последнем этаже С балкона вдаль ещё взирает кто-то. * * * Тонкою льдинкою Хрупнет на лужице Крошево… Сердце – песчинкою – В створки жемчужницы Брошено. Временем, временем Всё формируется, Строится… Внутренним бременем, Домом и улицей – Троицей… И облекается В слой перламутровый Медленно: Мается, кается, Глупое, мудрое, Бедное… * * * Синхронность биенья слабеющих наших сердец Была обеспечена ритмом того метронома, Чей звук всем далёким от музыки – странно знакомым С тех пор остаётся, когда замолчал, наконец. И если не в лад начинали сердца трепетать, И если от слабости падали в брадикардию, Тик-так метронома в момент устранял аритмию, И биться сердца в унисон начинали опять. Когда же настолько слабела сердечная нить, Что вдруг умолкало в груди у кого-то биенье, И чья-то душа отлетала беззвучною тенью – Как колокол, тот метроном принимался звонить. * * * Утратили шерсть в эволюции, А вот "против шерсти" – ни-ни! И зубы – тупые и куцые – Ещё крокодильим сродни. Свирепо-отрывиста речь его, Хлестнёт побольнее, чем стек. Уже языка человечьего Не в силах понять человек. Подобье огромного овода, Глаза – как фасетки, пусты. Насилие – в качестве довода. А мир-то – уже у черты. * * * Со страной – голодать – Мы готовы, отлично от многих. Что для нас – благодать, Для иных – состояние грогги. Мы – с Сусаниным – в лес, Мы – с Матросовым – лезем на доты… Видно – есть интерес. А, возможно, совсем идиоты. И загадочной той, Непонятной душою своею, И своей простотой, Что другие объять не умеют – Мы – кого-то смешим, А других – навсегда восхищаем... Нам не важен режим, Ведь душа, неизменно – большая! * * * Решенье китайское – славно, Хоть с виду, закон и суров: Врачей содержали исправно, Пока император здоров. Корысть нашим миром владеет – Всех мудростей краше чужих. И нынче врачи, как злодеи: За деньги – старательно-лих. Без денег – вполне равнодушен: Ведь боли других – не болят! Глухие к страданиям уши, И алчно прищуренный взгляд… Судьбы новоявленный кукиш – В петельку сплетённая нить: Здоровья – за деньги не купишь, Но можно леченье купить. * * * На Власть Советов – вешать всех собак – Грешно и недостойно. И об этом Сейчас кричать и хаять нас по свету – Способен только откровенный враг. А значит – не жестокою была Та, наша власть, а слишком милосердной, Иначе крикунов, таких усердных – Давным-давно сгноила бы дотла. А недостатки были – да, поди ж – Хоть что-то назови без недостатков: Не каждому предстанет слишком сладким, Не то, чтобы Калькутта – и Париж! И что же вы хотите?! Даже Бог – Такой большой, великий, всемогущий – В заваренной Адамом с Евой гуще – И то – достойно выглядеть не смог! * * * Сколько ни кричи: "Халва, халва!", У тебя во рту не станет сладко. А толпа – да наслаждений падка, И готова веровать в слова. Сколько секс – любовью ни зови – Никогда не станет он – Любовью. Так и волочёт ярмо воловье Человек, не знающий любви. Увлекает мутная волна По кругам недантового ада. А когда душа любви полна – Лучших возбудителей – не надо. * * * Нарушенья в природном балансе, И отсутствие русской зимы… Мы, сожители в странном альянсе – Месим грязь – от сумы – до тюрьмы. В городах под единою крышей Собрались, словно лёд и огонь… И непросто понять, кто, чем дышит, От кого – откровенная вонь, А кому – благодарное слово – За прекрасной души аромат… То ль петардами бахают снова – То ли где-то строчит автомат?.. * * * Боже мой, как это было давно! (Вспомнила всуе, простите!) Заиндевело на кухне окно: Веточки, звёздочки, нити… Ждали мы долго и вот, наконец, Чуть запыхавшись от бега, Ёлку приносит усталый отец. Лужицу талого снега Возле шершавого комля протру… Вот уже ствол в крестовине. Запах раскроется только к утру, Словно в замедленной мине. Помнятся запахи, блики огней, В стёклах, фольге и металле, Ёлочка-кроха, игрушки на ней… В памяти – только детали… * * * Обращается толково С психологией людей Поэтического слова Властелин и чародей. Обретёт над чувством нашим Парой строк – такую власть, Откровеньем ошарашит, Словно бомба взорвалась. А насколько эффективен И силён его урок, Что вблизи, что в перспективе – Самому – и невдомёк! * * * Училась властвовать собою – И он настал – желанный срок: Наедине ль, перед толпою – Легко чеканю тот урок. Нашла в душе такое место, Где тлеет спрятанный пожар. Не выдам, словом или жестом, И не подставлю под удар Мечтаний, трепетных безумий, Страданий, горечи – и грёз… И спит, до времени, Везувий Моих невыплаканных слёз. * * * Как ни суди, а мы такие: Чуть отлегло от сердца прочь – Врагам – несчастная Россия – Простив, старается помочь. Но лишь у нас такое сердце, Иначе судят силы зла: Нам отольются – по-соседски – Все наши добрые дела. * * * Над костром дымок клубится, И прохладой дышит лес. Разве можно не влюбиться В эти ели до небес, В тёмно-синий купол неба, В эту влажную траву, В эту быль и в эту небыль – В эту сказку наяву? Ночь оставив на привале, Мы уходим вглубь лесов, Где ни разу не ступали Сапожищи грибников. Где на сумрачной поляне Встала – в рост – дурман-трава, Где в предутреннем тумане Растворилась синева. * * * Всё перечёркнуто, ушло За тот рубеж, что не преступишь… И чем вину свою искупишь, Когда на сердце тяжело? Когда болит оно, болит И жаждет разорваться криком! Но молча – пред священным ликом – Лампада слабая горит. И тихим пламенем её Озарено лицо твоё – Забытое, но дорогое. И этот блёклый, робкий свет В моей душе на много лет Зажжён небрежною рукою. * * * Скоро полночь. Полчаса мне Остаётся до неё… Мой хороший, нужный самый, Где ты, как твоё житьё? Может быть, сейчас ты тоже Вспоминаешь обо мне. Неужели, мой пригожий, Ты забыл о той весне? * * * Прежде пели песни под гитару, Под трёхрядки звучный перебор… Улетела песня вдоль бульвара, Но тревожит память до сих пор. Патефон поскрипывал иглою, Ласковый мотивчик напевал, Треснувшей, дрожащею струною Душу за живое задевал. Где там до изысканности тонкой! В песне ситуации просты: Влюбчивые парни да девчонки, Чьи сердца наивны и чисты. Всё нормально, точно, человечно, Без надрыва, но из глубины… Были песни искренно-сердечны У людей, вернувшихся с войны. В них звенела ненависть – смертельна, Радость разливалась из души, И любовь – верна и беспредельна… Да, ведь тем они и хороши! * * * Может, в будущей жизни мы снова Повстречаться сумеем с тобою, И найдём подходящее слово, Со своей разберёмся судьбою. Прояснится почти с полнамёка Там, где мы не услышали зова… Я не стану бродить бестолково, И не будет тебе – одиноко. * * * Нашла на старой антресоли Стихов девчоночьих тетрадки: На чувствах, на любви и боли – Для вечной памяти – закладки. Наивный грех глагольной рифмы, Любовь и вновь – куда же деться? Стихи, стихи – писали их мы, Едва проклюнувшись из детства. Кому-то кажется смешною Далёкой юности примета… А я рыдаю над шальною, Любовью давней – без ответа… * * * "Добро должно быть с кулаками"! Пытаться ласковой рукой Остановить летящий камень – Куда с наивностью такой? Поэт и рад бы, словом добрым, Сердца не жечь, а лишь ласкать. Как ни крутись – укуса кобры – Надёжнее – не допускать! При отвращеньи к всякой драке И к аргументу: кулаку, Всегда готовься к контратаке, И к превентивному рывку! * * * Накатила зима так внезапно – под утро. Хоть, и с вечера было понятно: пора! И машины, как пуговки из перламутра, Пристегнули дорожку к газону двора. А когда снегопад завершился с восходом, Припорошенный двор проявился из тьмы – Укатили авто со служивым народом, Вырвав пуговки, "с мясом", с халата зимы. * * * Живём в многоэтажном мире, Где кто-то сверху, кто-то под. Бывает: тех, в другой квартире, Не видим месяц или год. Но есть критерий человека (Или примата – как сказать…), Легко духовного калеку По паре пунктов опознать. Одни берут, как видно, с бою Сопротивляющийся век: Для них – за стенкой, под собою – Не существует человек. А есть такие: понимают, Что власть над "нижними" – у них, Те – наслажденье получают, Топочут – каждый – за троих. Но мне всегда хотелось верить (И подтверждалось – много лет): Совсем не все соседи – звери – Есть человеческий сосед! Не пляшет дома "Летку-Енку", Как конь на скошенной траве: Жалеет тех, что через стенку, И тех, на чьей он голове. * * * Не стану зарекаться от сумы, И от всего иного – в рифму, тоже… Но грязный бомж предместья городского Сочувствия не вызовет во мне. Пути кривы бывают и прямы, Но облик человеческий не гоже Терять – и смысла в этом никакого. А большинство из них могло б вполне Не засерать подвалы, чердаки: Есть тьма полу-погибших деревень, Где в помощи нуждаются старухи, Они согреют и дадут приют: Лишь помоги немного, по-мужски! Но бомжикам, увы – работать – лень! Им проще – на гнилье, подобно мухе… Вот потому – они не там, а тут. * * * Сегодня – вдохновенья нет… А что же вы хотели? Чтоб я, "не знай ни зим, ни лет" – Рождала где-то – в теле, Ну, вероятно, в голове (Доказано наукой) – Стишок – с росинкой на траве, Стишок – с сердечной мукой, Стих о зиме, стих о весне – В календари не глядя… Но не диктует строчки мне Сегодня – добрый дядя. А, может, тётя: Муза? Муз?.. Перебирая лиру, Порвав непрочный наш союз – Пошёл бродить по миру! А я гляжу на белый свет (Не очень-то и белый)… Сегодня – вдохновенья – нет! Кому какое дело? * * * Как всегда – с упованьями, Теми, коим не верим почти, Сто страниц с пожеланьями, Что от чистого сердца, прочти! Застарелой иронии – И сарказму – ты ход не давай! Будем верить в гармонию, И в почти наступающий рай. Новогоднего праздника Эйфорией – не нам кайфовать… Молодые проказники Будут мир поворачивать вспять. Мы ж – "молитовку" вечную – Пожеланий, предельно благих, Славя жизнь быстротечную, Сформируем в предпраздничный стих! * * * Вся в сомнениях: так ли – иначе ли? Колебаюсь по каждому случаю – Вот – заданьем меня озадачили: Три стиха – обязательно лучшие – Надо выбрать для нового конкурса… Что ж не выбрать – когда из готового?! Но разгадку старинного фокуса – Мне придётся придумывать новую. Как от плевел я вычленю зёрна-то? Я ж не Золушка… Даже не мышка я… Вот страничка ещё перевёрнута, Я трясусь, как скупой над кубышкою! Как тут выбрать: немилые – милые, Поделить всех детей: вот любимые – Вот – не очень?… Ведь самые хилые – Все – свои, дорогие, родимые! * * * Не "своя", мусульманка… Да кто же их там разберёт!.. У себя бы расчистить конюшни – Только нет под рукою Геракла… Мир – большая шарманка. Добились – и выбили влёт! Почему-то на улице – душно – Что-то, сердце сегодня размякло. С ней не съедено соли, И хлеб не преломлен. И всё ж: Нет границ для слепого террора… Вот и боль донимает тупая. А причину той боли – Возьми-ка и сам подытожь: Я, в пределах родного простора – По, одной с ней, планете ступаю… * * * Звериная сущность натуры людской, Увы, не смиряется даже молитвой, И часто – убийством добытый покой – Потом укрепляется новою битвой. И кровь проливается вовсе не тех, Кому результат интересен и важен… Война – это действо, в котором успех – Порою – жесток, а герой эпатажен. И страшно подумать, что кто-то всерьёз Считает войну за источник прогресса… Источник трагедий, страданий и слёз – Легко догадаться – из чьих интересов. * * * Да помогут ли нынче молитвы при столь Грандиозном размахе и мощи военной? Каждый день нагнетает жестокую боль, И осколок готов расписаться по венам. Каждый день разливаются крови моря, До того широко, до того не бывало, Что уже на восходе краснея, заря Нас не радует светом, приветственно алым! * * * Прекрасный путь – идти к истокам, Где чище, звонче и прозрачней, Где открывает все глубины Судьбы и времени река. И размышляя одиноко, Решать, что так, а не иначе, В лицо ли ветром, или в спину, Зато – честней, наверняка! Потом, решив, принять на веру, Почувствовать, что так и надо, Пусть очищающею болью Пронижет крохотный мирок. Хоть инфернальный запах серы, Увы, уже за гранью ада, Но человек своей юдолью Пойдёт – прекрасен и высок. * * * Мне когда-то всё больше нравилось Жить с подветренной стороны: С ураганом сама бы справилась, И спасатели не нужны. Только с берега неприкрытого: Завтра – явственней, чем вчера, Двух небитых дают за битого, И в лицо – веселей ветра! К чёрту бабу, с косой и в саване, И не надо ни "ох", ни "ах". Я навек поселилась в гавани На Наветренных островах! * * * Корявость сосновой коры, до конца не ободранной, Не гладкость дюймовой пилёной доски не ошкуренной… Вода для раствора, несомая полными вёдрами, С батоном кефир в полутёмной бытовке прокуренной. Бетон и опалубка в робком своём единении, Пазы, уплотнённые мохом просохшим и паклею, Не надо мешать – человек в боевом настроении, Он сам оприходует всё с прибауточкой: "Так её!" Не надо соваться и требовать сил и внимания! Уж так повелось: дураку полработы – не следует Показывать – ибо оно за чертой понимания… А там уж, как водится: с радостью, с болью и с бедами!.. * * * Ты в края улетаешь другие, На прощанье назвав фантазёркою… При врождённой своей миопии – Я порою весьма дальнозоркая! Из фантазии, вкупе с внушеньем, И рождаются в мире космическом Те – волшебные – душ отношенья С обостреньями в ходе хроническом. * * * Размывает прибой океанские пляжи, Там, где пальмы вцепились в зыбучий песок. В этом мире, где всё: с молотка – на продажу, Всякий держится насмерть за жалкий кусок. И не скажет никто, что сдалась я без боя, Просто каждый за всё рассчитается сам. Я, как пальма, склонилась к полоске прибоя, Но верхушкой – упрямо тянусь к небесам. * * * Время бешено мчится вперёд В оголтелой своей быстротечности. Нам приятно, что мы ещё год Оторвать ухитрились от вечности. Замирает тугая спираль В основаньи часов мироздания, Только стрелки сумеют едва ль Удержать этот миг ожидания. И куранты срываются в бой!.. Человечество движимо манией: Мы играем в игрушки с судьбой, Поднимая бокалы желания. * * * В знойный полдень – благостный ручей, Ключ Кастальский – в пору вдохновения, Тент – от всесжигающих лучей, Счётчик, отмеряющий мгновения. По большому счёту, для меня: Мать, отец, племянники, племянницы, Тёти, дяди, прочая родня – Всё в тебе пребудет и останется. Забываюсь – душем ледяным Плесканёшь! Сплошные междометия!.. До чего же близким и родным Стал ты мне, спустя десятилетия. Ты – вперёд, а я – немного ввысь, Но зато – в едином направлении. Мы с тобой, практически, срослись: Парадокс сиамского явления! * * * Ну, здравствуй, Кафка – Новый год: Ни ветерка, и ни снежинки. Огни салютов небосвод Пронзают, словно сердце – финкой. И голый дуб, и голый клён Черны, как жертвы истощенья, А двор – настолько задымлён, Что не проветрить помещенья. А надо – ибо – стойкий плюс, А топят так, как будто минус. Вот я, казалось бы, треплюсь – Но в духоте – почти взбесилась. И невозможно посмотреть Концерт. Тем более – послушать! Слов разберёшь, едва ли, треть – Настолько грохот лезет в уши. И остаётся вариант: Про голых и смешных сюжеты, Там чёрт те что, и сбоку бант, А смысловой нагрузки нету. И комментарии давать, По сути, вовсе и не надо – И можно всё воспринимать Под гулкий грохот канонады. Ну, апокалипсис – точь-в-точь! И всё активней год от года: И днём, и в праздничную ночь – Дебилизация народа. * * * Изучила начала риторики, Начиталась Эфрона с Брокгаузом, И, в манере приятелей Йорика, Не умела выдерживать паузу. При конкретном пристрастии к золоту, Был серебряный блеск симпатичнее. И, рубя серебро из-под молота, Разделяла чужое – и личное. Не умела понять очевидного – Что доказывать – дело последнее, Иногда – бесполезно-обидное, Чаще, где-то, плюс-минус, по среднему… А потом убедилась воочию, Понабравшись житейского опыта, Что важнее всего – многоточие, Остальное – пустейшие хлопоты. * * * Отмерена каждому порция. Мелкий песок Засыпан в часы. И навек запечатана склянка. Просыпавшись вниз, он прикроет любые останки – Так в прах рассыпаются ленточки вьющихся строк. Но вдруг в тех огромных, повисших над нами часах Найдётся песчинка, всех прочих немного крупнее. Застрянет в отверстии узком, другие над нею, И вмиг прекратит осыпаться бессмысленный прах. И мы остановим мгновенье – не волей своей, Не волею божьей, а так, абсолютно случайно… И всё же останется в мире великая тайна: Крупнее песчинку подсунул – какой чародей? И словно по воле песчинки какой-то, одной, И что, характерно, других не намного крупнее, В застывшем мгновении станем друг другу роднее, И это – уже навсегда – меж тобою и мной. * * * А мы в метро по кольцевой Катались долго и упрямо. Уже б давно пора домой, Но дома папа, дома мама. Их взгляд прицельный бьёт насквозь, А здесь, средь сотен пассажиров, Нам ощущать и не пришлось Себя – мишенями из тиров Или объектами атак – Пустые взгляды, без участья… Подумать! Этакий пустяк – Мне вспоминается, как счастье!.. * * * Ни снежинки на голом асфальте и голой земле, Сжался красненький столбик на раме до "минус пятнадцать"… Лишний повод подбросить в цене наш кусок на столе – И не лень же над нами и грешной землёй издеваться! Словно в сговоре те, кто вершит и решает дела, Даже зимы сегодня у нас ни на что не похожи: Продержать пару месяцев землю во власти тепла, А потом – хлестануть оголённую нежную кожу! Не укрытые корни с налёта морозом обжечь – Хорошо, что они лишены голосов и эмоций… Об озимых хлебах не идёт уже, видимо, речь – Что на нашем горбу – непременно весной отзовётся. * * * Я запахнусь в ветшающий платок, Пуховый, мягкий, что ласкает тело. Пойду туда, где горестей исток, Где мне ещё не всё осточертело… Узор платка вывязывала мать – От уголка к углу, от края – к краю. Я что-то начинаю понимать, Цепочку бахромы перебирая. Платок прильнёт к груди и волосам, Обнимет нежно зябнущие плечи… По струнам, по стихающим басам Дыханьем пробежит холодный вечер. И снова чёрно-белое кино Из ветреного, тёмного былого, Прольётся на экран, погаснет, но Оставит в сердце искреннее слово. Теперь не носят тёплые платки, Повсюду шапки, шляпки, капюшоны… А мне тепло, и мысли глубоки, И не томит вопрос, уже решённый… * * * "Душно! без счастья и воли Ночь бесконечно длинна. Буря бы грянула, что ли? Чаша с краями полна!" Н.А. Некрасов Душно… Не кликать же бурю – Чаша и так – через край! Море прохладной лазури – Туроператорский рай… Что-то друзья задрожали От небожественных кар. И отменяется ралли: В страхе Париж и Дакар… Падают вниз самолёты, Тонут большие суда – Вышли из божеской квоты Нынче, видать, господа… Нам и без бури – тошнотно, Страшен зашоренный бег: Рвёмся в порыве животном К Ною, опять, на ковчег… * * * Читала я мудрёнейшие книги. Но не понять седоволосой даме, Зачем влечёт нас множество религий К единой цели – разными путями. И для чего – чем дальше, тем сильнее, Нас разобщает бездна ритуалов? Как ни молись, а неба – нет синее, И свет зари рассветной – самый алый… Заутрени, намаза, медитаций – Пока никто не объяснил значенья: К чему земли ладонями касаться И бормотать невнятные реченья? Но почему б, хотя бы в день рожденья, С теплом не вспомнить древнего еврея, Который принял смерть без сожаленья, Чтоб сделать этот мир чуть-чуть добрее?! * * * Зову к добру – не более того, В любые облекая экивоки. Пусть верят, иль не верят в Рождество И простаки, и подлинные доки. Моя же цель – людей объединить: Неважно как – а только бы на благо. Я Ариадной брошенную нить – Держу перед собой – подобьем флага. * * * Был славный вечер!.. Но в такую рань: Разлад с собой, и мысли о Всевышнем… И кто определить сумел бы грань Меж тем, что недостаточно, и – лишним?.. Безверье – вера… Бой идёт давно, Но, как и прежде – ярки впечатленья: Кабы не грустно – было бы смешно: Растёт дурман – на душу населенья.… Мы ищем свет, кто – в водке, кто – в стихах, А кто-то – в сочетании иллюзий. И пусть повергнет нас в полнейший крах – Мы никогда не ползали на пузе! Стрелы острей, а давит, как кирпич, Порою, мысль, напитанная болью... Просолена аттическою солью – Гляди! Пальну – шарахнет паралич. * * * Наивно отмечает Рождество – Весь христианский мир. И ежегодно Добра провозглашают торжество – Не как-нибудь, а крайне принародно! И нет бы, напитаться добротой, Обильно возглашённой словесами – Не выдуманной, книжной – только той, Которую создать сумеем сами. Так нет же! Каждый год – за веком век: Мы распинаем добрые порывы. Но склонный к размноженью, человек – Плодится – потому ещё мы живы. Ведь каждый божий день, во всех концах Большой земли – распяты Иисусы, Исконно обречённые на крах Различьем взглядов, чаяний и вкусов. А нет бы – отмечая Рождество, Один разок – начать бы всё сначала! И не распять – хотя бы одного… Но, видно, всех – от крови – укачало!.. * * * Пёрышко с неба летит – вместо снежинки... Нынче такая зима: снег – за горами… Книга рассыплет петит, в брызги – пластинка!.. Видно, сошли мы с ума: что это с нами… Не оцифрованный мир – время разрушит, А оцифрованный мир – вовсе шаманство… В мире прочнее всего – нежные души, В мире – одно волшебство: их постоянство. * * * Перед лицом грядущих катаклизмов, Что, сколько ни вертись, а всё ж грядут, Давайте наберёмся оптимизма, Который претворим в геройский труд. На благо, нет, не Родины – на благо Хозяев жизни, тех, кто преуспел! Да кто там вечно машет красным флагом? Какой ещё там блоковский пострел? Цветы посадим дружно – на балконе, На северной и мрачной стороне, И сдохнем от работы, словно кони, В родной и неустроенной стране. Где труд: чем он важней – тем меньше стоит, Взамен искусства – шоу за бабло… А, впрочем, это мало беспокоит, Того, кому чуть больше повезло… * * * Перечеркнув позывы абсурдизма, Пришла зима: и минус, и снежок… И наш маршрут навстречу катаклизму, Глядишь, притормозился на шажок. Опять наполнил верой и надеждой Морозный ветер души и сердца. Закрой глаза – и станет всё, как прежде, И далеко до общего конца. И хочется поверить: за зимою Опять придёт красавица-весна… И я себя почувствую живою, И даже снова буду влюблена. * * * Не знаю, что бы это значило, И ты не знаешь, и никто… Пусть время всё переиначило – Но помню серое пальто, И помню шапку офицерскую, И школьной "папки" плоский блин… И как твоя улыбка дерзкая В мою судьбу вогнала клин. На "до" и "после" разделяющий Весь этот мир… Хрустящий лёд, И снег весенний, быстро тающий… Кто испытал – меня поймёт. Какой восторг – в прикосновении Рукой к воротнику пальто, В том гардеробе, на мгновение, Пока не выскочил никто… Или когда тетрадь контрольную Тебе просили отнести: Охрипший голос, дрожь невольную И недосказанность – прости!.. Ночей безадресное бдение, И тайный взгляд, и краткость слов, Открытка в ящик – в день рождения… И вся любовь!.. * * * Цветок, растущий в почве, и цветок, Отрезанный от стебля – несравнимы. Ты для меня не рви цветов, любимый, Не прерывай в цепи электроток… Уж лучше пусть увянет на корню Цветок любви – и семена завяжет… Букеты выставляют на продажу – Глаза от них – ладонью заслоню: Кто срезан, тот к забвению готов, В нём тлеет смерть, и жизни больше нету… И потому я не люблю букеты Изысканно подобранных цветов. * * * Я охвачена ветром, контрастно Раздувающим внутренний жар, То вперед подвигающим властно, То готовящим встречный удар. Предсказуемость – это приятно, Но на выбранном мною пути, Сколько б ни было рытвин – обратно Не свернуть и назад не пойти. Так теперь ли жалеть мне об этом?! Снова ветер, то в спину, то в грудь. Припозднившимся зимним рассветом Освещён незатейливый путь. * * * Уголок кофейни, полумрак, За окошком – яркий отблеск вечера. И порой – вторгающийся враг, С голосом гундосого диспетчера. Номера транзитных поездов Объявляет. И народ срывается. Аура невысказанных слов В потолках зеркальных отражается. Расставаний выстраданный смех, Охи, вздохи, взгляды безответные… Мы давно обманываем всех – Пассажиры жизни, безбилетные. Мы уже не едем никуда, Рук своих не тискаем отчаянно. Мчатся мимо окон поезда… Наш маршрут: слоняться неприкаянно. * * * У США ума хватило, Объединиться, ощутить, Какая в том единстве – сила, Насколько лучше – вместе жить. И в ожидании потопа – Совместный плот – необходим: Объединённая Европа Ввела безвизовый режим. А мы, прельстившись звоном денег, В любом дерьме – беря пример С капиталистов – словно веник, Рассыпали СССР… * * * Всё время бьёмся – жертвой тех – Неодолимых… Всё чаще грех, и реже смех, А годы – мимо… Перетекает бодрый фарс – Всё глубже в драму, И накопила – про запас – Лишь килограммы. А Высший Суд учтёт едва ль Все прецеденты, Да, было Время – только жаль: Ушло в моменты… И всё не нами решено, А прокурором… И форсу нет уже давно, И нет мажора… * * * Был павильон, потом его сожгли, Остатки растащили на детали. Среди обломков мелких и земли – Воздвигли "монумент" на пьедестале: Наряженная ёлка – в вышине, Внизу же – грязь, колдобины бетона… Конечно, если истина в вине – Проскочишь мимо взглядом полусонным. И всё же ель имеет бледный вид… А может, остро чувствую контрасты Лишь я. А кто-то – радостно глядит: Ведь ёлка – это праздник – ну, и баста! Лишь я, как птица с раненым крылом, Утратившая родину и стаю, Увязла в леденеющем былом, И всё никак душою не оттаю. И будет ли спасение – в конце? Появится, как шмотки в магазинах? Улыбка – на стареющем лице, Как ряженая ёлка – на руинах. * * * Маршрутки задник, как застывший миг, Не мытый грязной, слякотной зимою. На нём узор муаровый возник, Такой, что будет жаль, когда отмоют. Узорные разводы на стекле, От белого – до чёрного, бликуя… Я скатерть кружевную на столе Давно когда-то видела такую. Любуемся цветами и листвой… Но там – понятны и конкретны связи. Но видеть красоту – в размывах грязи!.. Пожалуй, это – что-то с головой… * * * Мне надоело грезить наяву Больными утомлёнными стихами! Хочу садить цветы, ласкать траву, Забыть о топочащем сверху хаме… Хочу найти прелестный островок, Вдали от океанских перекрёстков, Где у воды – коралловый песок, Сквозь крону пальм – ночное небо в блёстках. Где светит солнце – истово, всерьёз, И льют дожди – аналог русской бани. Где ананас, бананы и кокос, Короче, всё – приближено к нирване. Когда сбродивший виноградный сок Прольёт живой огонь по вялым жилам, Забуду я про пол и потолок, С меня довольно, чтоб навес с настилом. И будут ясны солнечные дни, И беспросветны ливневые ночи… А мы с тобою вместе – и одни – Коль ты со мной отправиться захочешь. * * * Мне не понять – довольных. И вовек Не оправдать жестокость терроризма. Я не жалею нравственных калек, И повод не найду для оптимизма – В нелепой, наспех сляпанной, стране – Ошмётке развалившейся державы. Стране, что всё ещё могла б вполне, И чести удостоиться, и славы. Но выветренный, стоптанный престиж Не возгорит из горестного тленья. И честь страны никак не воскресишь По сказочному щучьему веленью. И словом "демократия" – играть Спешат весьма не равные народу, А по свету – идёт за ратью рать – Навязывать удобную "свободу"… Надеюсь, я не зря копчу свечой Белёный потолок под небом дымным. Не убрана ни златом, ни парчой – Любви и красоте слагаю гимны, Теплу, добру… А далее – маразм – На чей-то взгляд, предвзято-искушённый: Ирония – с позывом на сарказм… Дай, бог, дожить, рассудка не лишённой!.. * * * Всё мечемся по кругу в кутерьме, И на себя всё тянем одеяло. А если разобраться, при уме – То нужно человеку очень мало. Во-первых, чтобы не было войны, В возможно максимальной перспективе, И чтоб всего, чем в жизни мы сильны, В активе было больше, чем в пассиве. На сон грядущий: тёплое питьё – А градус – несущественное дело… И чтоб под боком – тёплое, моё, Родное и податливое тело. Одну деталь не упусти, спеша – И не собьёт с пути ветрюга шалый: Чтоб в этом теле – пылкая душа – В одно с тобой дыхание дышала! * * * Сквозь строй, дорогой каменистою, Зажав губу, нахмурив бровь… И только раз – тряпицей чистою – Коснулась глаз моих – любовь… И саднят раны, потом залиты, Бревно впивается в хребет… Отец, отец! Всё это – знал ли ты? Предвидел – через столько лет? Кидал я золото молчания И слов звенящих серебро… В душе – и горечь, и отчаянье: А нужно им – моё добро?.. * * * В тени ракит у непоседливой реки Ты срифмовал четыре ласковых строки. И хоть сама стихи нанизывать могу – В момент сомлела на весеннем берегу… А той весной, а той весной цвела сирень, И было всё кругом сиренево-бело… А мою лодочку шатало набекрень – Быть может, просто – это времечко пришло! Заколошматилось сердечко от тоски, Когда ты взял мою ладошку в две руки, И прошептал, без всякой рифмы уйму слов: Про военкома, про повестку, про любовь… А той весной, а той весной цвела сирень, И было всё кругом сиренево-бело… А ты пилоточку надвинул набекрень, Всё потому, что это – времечко пришло… Сирень безумствовала, яростно цвела, То фиолетова, то кипенно-бела. Я обещала, что тебя я подожду, Как ждут любовь, как ждут судьбу, как ждут беду… Минуют сроки, пролетит за годом год – Бывает времечко на свете для всего, Проходит всё, разлука тоже промелькнёт: Взамен снегов – придёт цветенья торжество. * * * В январе пришла весна. Ну, не осень – в самом деле! Даль – пронзительно ясна, С синевою на пределе. Птичьи крики, детский визг, Отпустившая простуда, И вполне реальный риск: Впрямь поверить в это чудо – В воплотившиеся сны, В яркость солнца, в птичьи трели… В наступление весны Так задолго до апреля. * * * Растрескалась тарелка. И кракле Легли узором времени и тлена… А как она сияла на столе, Когда мне было море по колено! Приданого батисты, лён и бязь – Истлели, растеклись по вешним водам. А трещинок причудливая вязь Всё чётче, ощутимей год за годом. Поиздержался свадебный сервиз, Как мелочь, разошёлся щедрой данью: Природа, настроение, каприз, Огонь, вода и медных труб сиянье… Пробелы в глянце рвутся в глубину, Стремится в прах фаянсовая глина. Тут – без вины – почувствуешь вину, И холодок змеёй скользнёт на спину. Как ни ласкай, и как ни береги, Как ни храни внутри настенной полки – Когда-нибудь шагнёшь не с той ноги, И время разлетится на осколки… * * * Позолота утреннего света Серенький порадовала двор, Через сеть, сплетённую из веток, На дорожку бросила узор. И, на миг прищурившись, старушка, Рывшаяся в мусорном бачке, Вдруг застыла с ломаной игрушкой В тёмной и морщинистой руке… * * * Облетят редеющие кроны, Стаи птиц уйдут в иные страны… Мы вороны, серые вороны, Нам заветный юг – не по карману. Нам не по плечу, и не по крыльям Дальние сплошные перелёты, Мы свои никчёмные усилья Тратим на напрасную работу. Санитарим вдоль путей проезжих, Во дворов извилистых каньонах… Что там впереди у нас пробрезжит, В не зарешечённых наших зонах? Где апрель, воинственно-зелёный, С ливневыми бурными дождями? Мы вороны, серые вороны, Слившиеся с серыми ветвями. * * * Мы глазами раскрытыми смотрим вперёд, И с опаской взираем назад. Мы не верим, что завтрашний день приведёт Нас дорогой – прямёхонько в ад. Или в рай, что для нас не влияет на суть: До своей, до доски гробовой, Свято верим в бессмертье! Загробная жуть – Не для нас, пока каждый живой. * * * Яркая память нам гасит порой перспективу. Взгляд же назад – объективностью тоже не блещет: Прежний кумир предстаёт не таким уж красивым, Там искаженью подвержены многие вещи. Главный герой – через призму – увидится мошкой, Чёрною галкой – отважный орёл или сокол… Время, омытой слезами, солёной ладошкой, Памяти наледь украдкой счищает со стёкол. * * * Отпусти меня на море, Я хочу поймать цунами, Так как ловят сёрфингисты Набежавшую волну. Если что – пардон и сори, И запомни, между нами: Не горюй и не стыдись ты, Если я пойду ко дну. Ну, а если оседлаю Высоченный пенный гребень, То с таким громадным счастьем Чуть не с неба погляжу. Полечу, сама не зная, На земле я иль на небе, И к какой волшебной касте Я теперь принадлежу! * * * Погода – гаже не бывает: Плюс два, промокла голова, И снег раскисший залетает Под капюшон и в рукава. И вдруг – повеяло весною – Смотрю: откуда "чик-чирик"? Не то "мобильник" – за спиною, Не то в кустах – синичий крик… * * * Тает свет от бра на стене, Радиоприёмник – ретив, На какой-то нудной волне, Знай себе, бормочет мотив. Мы с тобой никак не найдём Нужную созвучью струну… Стёкла притуманились льдом – Знать, не скоро встретим весну. Редкий в эту зиму мороз Облаком из пара накрыл Мир воспоминаний и грёз. Пёрышками ангельских крыл Падает на землю снежок. Может, я опять не права? Что ж ты растерялся, дружок, Что ж ты подбираешь слова? Мне уже пора на вокзал, В гулкую вагонную дрожь… Что бы ты сейчас ни сказал – Мысль произнесённая – ложь!.. * * * Весёлый и красивый тамада Тех шумных молодёжных вечеринок, Ты подбирал словечки без труда – В компании галинок и иринок. Ты был столь упоительно речист Среди большого общего застолья. Наедине ж, как будто чистый лист: Молчанье, отдававшееся болью. Шутник и украшение столов, Умевший только чувствовать – серьёзно. А магией невысказанных слов – Мы все овладеваем слишком поздно. * * * В истории – нет наклонения с "бы"… И то, что случилось – случилось. В ней были герои, а были рабы, Умевшие сдаться на милость. Герои погибли, успев обрести Посмертную почесть и славу, Рабы же снискали в дальнейшем пути Достаток и мир – не по праву. Но им не в укор ни в какие года Отсутствие бурных оваций – Оно не мешало ещё никогда Блаженствовать и размножаться. * * * Шагает зима неуклюже Костлявою тёткой седой. И за ночь замёрзшие лужи К полудню сочатся водой. А снег выпадает и тает, И плачет – ледышкой в тепле. Чего-то ему не хватает, Чтоб долго лежать на земле. А нет бы, как в сказке старинной, Под звон бубенцов и ключей, Разлечься воздушной периной, Готовой для брачных ночей… * * * Ах, детство!.. То восторг, а то облом, Гибрид уничтоженья с созиданьем. Местами вспоминается с теплом, Местами вызывает содроганье. Ответственность, зависимость и страх. Пролог всего и первые итоги. Иллюзии, распавшиеся в прах, Осадочной породой при дороге… А как тянулось!.. Вдруг – щелчок, и "вжить!" – Уже стоишь почти у двери гроба… А детство – просто надо пережить, Переболеть, как детскою хворобой… * * * Описаны всеобщие явленья, И частные томления людские В романах, повестях, стихотвореньях… Потом рассудят, кто же мы такие: Определят, кто так себе, кто – гений… Ну, а пока задача наша с вами: Накопленную мудрость поколений Суметь своими выразить словами. * * * Не вонзая ближним в рёбра локти – Совестно и как-то не с руки, Не держась за жизнь, срывая ногти, Не спеша отбрасывать коньки, Мы пройдём расставленные вешки, Обретя (возможно) благодать. Есть ещё места, куда без спешки – Нехотя – не сможешь опоздать. * * * По извилистой речке плывём по теченью, Огибая уступы серьёзных событий. Здесь и сила, и опыт имеют значенье, Но одно – иссякает, другое добыто Слишком поздно, когда из отверстий уключин В истончённых бортах выпадают крепленья. А дальнейший маршрут всё равно не изучен… Острова из тумана – причудливой тенью… Водокруты и мели, кипящих порогов В пенных брызгах внезапно встающие гряды… Может, дело идёт к подведенью итогов, А реки поворот – принесёт к водопаду. * * * Бесснежная зима, Неоднозначная, Сводящая с ума Погодой мрачною, Глухою темнотой, Дождями вялыми, Бесплодной суетой – В борьбе за малое. А разум вековой: Цени мгновение! – Как полис страховой – Без применения. Куда-то всё идём, Шумит процессия… Чего весною ждём: Подъём? Депрессию? * * * Шаг в болото – пустяк: Незатейливо брошенный камень, И кусок горбыля – не решают проблем. Но другим – сделать шаг Станет легче, тому, кто за нами, По настилу из вовремя поднятых тем… Разойдутся круги, Даже если совсем без ответа Остаётся вопрос, не дающий дышать. И друзья, и враги – Все, кого ещё держит планета, Рано ль, поздно – поймут, что их надо решать! Не к лицу убегать, Опасаясь болотной трясины, И бросать этот путь не приемлю причин. Я мощу свою гать, Это дело – достойно мужчины, А ведь женщины, в чём-то, сильнее мужчин. * * * Побелило газоны, машины – рядком, вдоль дороги, Чёрно-белым кино проявился квадратик двора. Это разум мне шепчет: пора, подводи, мол, итоги!.. Это сердце настырно твердит: не пора, не пора! Ты меня запоздалым вниманьем своим не тревожишь, В лексиконе богатом уже не находится слов – Так что я не напрасно пытаюсь событья итожить, Не жалея подпалин берёзовых стылых стволов. Всё – своими умею уже называть именами, Изначальное слово – теперь за него и держись. Понимаешь, всё то, что сейчас происходит меж нами, Называется кратко и так всеобъемлюще: жизнь… Наступила зима, и ещё отыграется вьюгой Запоздало – февраль за дожди и тепло декабря. А давай-ка с тобой, до весны, убеждая друг друга, Всё твердить, что и эти снега, и морозы – не зря! * * * Дрогнула гитарная струна, Перебор, аккорд, и снова, снова – Чуткая душа обожжена Звуками "ритмической основы", Голоса и выстраданных слов, Помните: " Сначала было Слово…" Горы, море, судьбы и любовь – Вечное, как мир, и всё же – ново… Монумент… Страдалец… Человек… И больной разлад души и тела. Канула эпоха. Новый век. И, считай, ничто не устарело… * * * Наша жизнь загадочна и странна, Нелогична, путана, горька. В ней – удары, с силою таранной, Катятся лавиной, с пустячка. Ничего в делах своих не можем Вычислить, разведать наперёд. Знай себе – прошедшее итожим, Будущее – вновь бесстыдно врёт. Наша жизнь – игрушкою Фортуны, Кубарем с наезженной горы. Поначалу – праведны и юны – Соблюдаем правила игры. А когда побиты в схватке ратной, И тускнеет сумеречный свет – Вот тогда становится понятно, У игры-то правил – вовсе нет!.. * * * Грустный клоун – без размалёвки, Без костюма и бубенцов… Он, такой же, как все: Неловкий, неумелый, в конце концов. Но в отличие от другого, От того, что не клоун, нет – Он подарит такое слово, Из которого льётся свет. * * * Было в нашей погибшей стране В годы прежние – нечто такое – Непонятное многим извне, Не дававшее сна и покоя Капитала адептам внутри Государства крестьян и рабочих… Но сегодня зато, посмотри, Протирая усталые очи: Не осталось почти ничего Ни святого, ни чистого даже… То – продажной любви торжество, То – совсем уже: всё – на продажу! * * * Пробежаться бы разок Той, девчоночьей походкой, Но глядит в дверной глазок День холодный, век короткий. Растворилась синева, Глаз таких уже не встречу. Те, на выдохе, слова Не подарит тёплый вечер. Не раскроют чаш своих Для меня в реке кувшинки, Час придёт – и новый стих Брошу я на серединке. Но пока ещё везёт, И никто не катит бочку… Первый месяц. Новый Год! И в стихах ещё не точка… * * * Ветры, в нашу сторону вейте: К северу от нас, за два дома, Девушка играет на флейте – Музыка светла и знакома. Варится картошка с укропом, Воздух – утомительно-жаркий. Девушка играет нон-стопом, Чисто, без единой помарки. Флейту – не сама выбирала, Вышло всё, как будто, случайно. Музыка стихает устало, Оставляя в воздухе тайну. * * * До спазма дорогие силуэты: Мой город, с непричёсанной погодой, Архитектурой славится по свету, Туристов манит больше год от году. Мартиролог вовек не канет в Лету. Творения Растрелли, Монферрана… В моей душе – болят – лекарства нету – Рабочих рук не зажитые раны. Тех самых рук, что воплотили в камень Воздушных замков чёткие проекты. Оглажены шершавыми руками Фасады, парапеты и проспекты. Брусчатку класть – не барская работа, И плиты из карельского гранита… Обидно, что в итоге, отчего-то, Их имена историей забыты. * * * Развезло, подойти невозможно без риска, Тёмно-серый гранит, нарисованный крест… Это братских могил по стране обелиски: Подобротней, попроще – зависит от мест. Наклонюсь и суровый гранит поцелую, Чуть притопленный в талой стоячей воде… Безымянными лёгшие в землю родную, Вас припомнят едва ль и на Страшном Суде… * * * "Я не постарею…" В.С.Высоцкий "Песня о Судьбе" Старых песен хрипящие звуки, Из почти фантастических лет… Ни предчувствия скорой разлуки, Ни тоски в них особенной – нет. Громоздятся уступами скалы, Ухмыляется волчий оскал… Человек, нестерпимо усталый, Не состарился, как обещал. А в груди – сокровенные струны, Словно эха дыханье в ответ. И надежда, что руки Фортуны Вдруг закрутят иной пируэт. Это памяти горькой истоки, Возвращение к самым азам. Душу рвут незабытые строки, Ударяя слезой по глазам. * * * Опять всплывает глупый тезис, Что войны – двигатель всего, Что человечества генезис, Развитие и торжество – Несостоятельны – без боен, Когда конкретный индивид, Плевать: достоин – не достоин – Уничтожается, как вид… Да пусть бы трижды мы отстали, Во тьме б не видели ни зги – Но только пусть – из твёрдой стали Ковались бы одни плуги. И не взрывали мины пашен, Не отрывали б детских ног… Кому из нас, скажите, важен Прогресса дикого итог?! * * * А я никогда и не строила замков воздушных, Жила на Земле и старалась её приукрасить: В делах бытовых, перманентных, навязчиво-скучных, Пыталась увидеть какой-то, хоть маленький, праздник. Другие так жили, и я устремлялась за ними, Ведь телу порой ощутительно больше, чем душам, Желается благ… Но в стремленьи успеть за другими, Вовек не рвалась за каким-то особенным кушем. Советы родителей, лезшие приторно в уши, Тычки под бока, чтобы лучше держала дорогу… А я никогда и не строила замков воздушных, Ну, разве что, маленький домик… воздушный немного. * * * Шестой десяток разменяв – что делать, Живу в непреходящем удивлении: К чему бы повелось на свете белом Придумывать подобное явление? Неужто, исторические сдвиги, И всякие иные изменения – За исключеньем веры и религий – Не создали посыла к поведению, Которому бы внял здоровый разум? Лишь опиум народа – теми ж дозами: К богам – невразумительные фразы, А к пастве – только жупелы с угрозами. * * * Укатали Сивку горки – На кого пенять теперь? Съелась жизнь до чёрствой корки, Мерь остаток иль не мерь – Всё безрадостна картина. Осень жизни, мой дружок… То ли это ветер в спину, То ли смертный холодок. Я не клянчу утешенья, Как последний идиот… Это просто – настроенье, И оно, как жизнь, пройдёт. * * * К самобичеванию – не склонна, В стиле рефлектирующих дам. Старому пиратскому закону – Душу покаянную предам. Я себя впустую не жалею: Я отдамся петле, и ножу, Если надо – вздёрните на рею. Если ж снисхожденья заслужу – Я за всю вину и прегрешенья Всё-таки готова отвечать: Вынесите верное решенье, Подписи поставьте и печать. Выйдя в океан рассветной ранью, Там, на островочке небольшом – Для усугубленья наказанья, Вы меня оставьте – нагишом… Пусть же справедливая природа Либо даст приют на много лет – Либо отшвырнёт к прибрежным водам Солнышком прожаренный скелет. * * * "Арбатского романса старинное шитьё…" Б.Ш.Окуджава Иду себе, гуляя, не маршем, не в строю, Качаюсь то налево, то направо, И ласковую песню тихонечко пою – Великого Булата Окуджавы. Арбатского романса мотив, через года, Звенит строкой, то длинной, то короткой… Я вспоминаю время счастливое, когда "Мне не была смешна" моя походка. Потоптана впустую взращённая трава – Сегодня огородники – другие. Измучена давленьем седая голова… И только песня будит ностальгию. * * * Ах, спешка – как латание прорех: Дрожишь над каждой лишнею минутой. А тут ещё автобус, как на грех, Идёт по удлинённому маршруту! Обычно я совсем не так проста: В волненьях спешки вижу мало прока. И приезжаю в нужные места – За час до оговоренного срока! Что ждать, что отдавать, что догонять – Как потреблять просроченную пиццу… Зато я лишний раз могла понять, Что лучше ожидать – чем торопиться! * * * Снег. И контраст проталин В тёмной воде густой. Утки в ледовом сале, Скорченный сухостой… Утро ли, день ли, вечер – Город таит секрет. Болью себя калечу, С губ – вероятно, бред… В горле толкутся комом Сотни избитых фраз… Господи! Если б дома Был он в тот день и час!.. Ветер – вторые сутки, Градусник – близ нуля. Чёрная речка. Утки. Десятое февраля… * * * Вечер разлёгся томно, Снег разодел узором Дремлющую Коломну, Рядом с Морским собором. Свет куполов притушен, Тают кресты во мраке… Бродят людские души – Брошенные собаки. Мусора нет, и грязи – Чистый клочочек суши… С телом утратив связи, Бродят по снегу души. * * * Толкнула мысль меня: не будь Добро – Во все века – с большими кулаками, Не понимай, что надо защищать Себя – от домогательств антипода – То не спасло б его ни серебро, Ни золото: на Ниле, или Каме… Пришлось бы только слабенько пищать – А Зло бы побеждало, год за годом. И набирая темпы, злое Зло – Доистребив Добро, в слепом угаре, Взялось бы разрушать само себя… Оно, как будто, к лучшему, ан – нету! Об этом даже думать тяжело: Само – себя подвергнув страшной каре, И никого на свете не любя – Как раз свело б на "нет" – и всю планету! * * * Нескончаемы века, И путём скотопрогонным Мы идём издалека, И идти нам – далеко… Конвоирская рука – Тяжела и непреклонна. Знают тощие бока Побуждение – пинком. Кто – за что? Не в том вопрос: Примет "матушка" любого – Приморозит, разве, нос – Раскрасавица Сибирь. Нас пугает не мороз, Не "хозяин" нрава злого… А надолго и всерьёз Зарешеченная ширь. * * * Увы, не излечила Власть Советов: Гордитесь чистотой своих кровей. Придумали бы что-то, поновей, В дворянском званьи – смысла вовсе нету. Жизнь при дворе иль в крепостной неволе – Не изменяет цвета ваших вен. И знанье предков – до семи колен – Лишь признак социальный – и не боле. В реальности – дворянское названье: Всего лишь запись в книге – прах и тлен, Ещё, порой, больной, тщедушный ген – Наследственное ваше достоянье. Крестьянка или чопорная дама, Нежнейший ангел или сущий зверь, А предок общий – Дарвину поверь… А то, на крайний случай – от Адама. И благородство – дар довольно редкий, И грамотой – его не закрепишь. Сидим, в пределах выделенных ниш. А род-то все ведём – с единой ветки… * * * Пепел опустится, тих, На пепелище – Смотришь – опять уже вихрь Огненный свищет. Не от большого ума Это кострище. Ищет сума да тюрьма – Мощный умище. Полон снежинками – снег: Тыщи и тыщи… Где ты, в толпе – человек? Враз не отыщешь… Не принесут – ни рожна – Счастья – деньжищи. Слишком большая цена: Битое днище. Выбор нерадостен, меж Песней – и пищей. Ветер предутренний свеж – В воздухе чище! * * * Ценой невероятного усилья Был создан новый мир – для поколений! Но свергла диктатуру – камарилья: И мир – вверх дном, и люди – на колени. В колено-локтевое положенье, Что для осанки – дьявольски опасно. И, вроде, намечается движенье – Но вот, в какую сторону – неясно. Простор – обезображен и обужен, Вот, так и ждёшь: по заду, иль по роже! Ну, с нами не пройдёт: мол, раньше – хуже... А молодёжь, гляди – поверить может! * * * Лирический настрой, мотив минорный, Весьма непритязательны слова, А у меня легко и непритворно Внезапно закружилась голова. Как назывался танец, я не знаю, Мы говорили: "медленный" – тогда. Звучит его мелодия простая Через эпохи, войны и года. Не сдержишь лет в немеющей ладони, Не сдержишь лет, прижав к своей груди… Поток стихает сзади, как в затоне, Пугает водопадом – впереди. А тот мотив зовёт и возвращает, Захлёстывая скользкую петлю, Туда, где ты, прощаясь, всё прощаешь, Где я тебя прощаю… и люблю… * * * Сказала, а возможно, и ещё бы Могла сказать немало из запаса Протеста против подлости и злобы, Созревшего в рифмованные фразы. Но в мире тленно всё и всё – не вечно. Где мне найти таких масштабов Вече, Чтоб уловили души человечьи Самой – себе дозволенные речи? * * * Ах, каким весенним воздухом пахнуло От январской тусклой, слякотной земли! Словно в старом сердце тяглового мула Струны жеребячьи голос обрели. Ах, как ярко солнце мне швырнуло блики, Отражённым светом, из чужих окон!.. Что они предстали вдруг – равновелики – Тем, не отражённым, вечным испокон… Ах, какие мысли забродили в глупой Голове, хватившей горечи сполна! Даже дней остаток, под китайской лупой, Смотрится неплохо – будто, впрямь, весна!.. * * * До нутра трамвайчик заиндевел, Из депо прикатившись рано. Эх, сейчас бы, да прямо в Индию, Или в Рио, на Копакабана! Продышу я в стекле окошечко – Не хватает тепла дыхания: Лишь просвет промелькнёт немножечко – Промерзает до основания! Разглядеть успеваю веточку На оконной своей проталинке, Как расти начинает сеточка Из иголочек, очень маленьких… И опять всё бело-белёшенько. Я другую попытку делаю: Тру ладошкою, осторожненько – Ледяная ладошка, белая… И гадай – не гадай – загадкою Остаётся маршрут движения… Пассажиры, до свары падкие, Конденсируют раздражение… Мыслей улицы – не измерены, Тротуарами сплошь зажатые. Наш трамвайчик ведут уверенно Нетудавагоновожатые… * * * Стоим "на росстанях былых" – Славяне, братья... И норовим засунуть в стих Одни проклятья. Вперяем в брата гнусный взгляд Поганых Виев… Ведь нам – маманей – всем подряд Был стольный Киев! У нас у всех – едина кровь – Судьба в полоску… А может быть, сойдёмся вновь На перекрёстке? Не позовём лихих судей Из заграницы, А снова веруя в людей – Начнём дружиться! * * * Сдвину сёдзи, сяду на татами, В тихом единении с природой, Чуть шуршат на нитках оригами – О-сёгацу. Значит – с Новым годом! Мне котацу – отогреет руки, Сякухати тронет нежной ноткой, А дзёкан-сакэ из сакадзуки Тёплой струйкой защекочет глотку. Суйкинкуцу звук звеняще-свежий Многоточьем ляжет на страничку… По-японски я сегодня грежу, Но рифмую – русская привычка! * * * Ты не бойся! Это просто – взгляд, Я не обожгу и не обижу – Только больше нет пути назад, Лишь ко мне: всё ближе, ближе, ближе… Видишь этих искорок огонь? Как огонь бенгальский – не опасны. За руку меня тихонько тронь – И тебе всё стразу станет ясно. Будет летний вечер. А потом, В рамках чернокнижной режиссуры: Чай с черносмородинным листом И звезда под синим абажуром… Ведьмочка… А кто же без греха? Тут ведь, как в аптеке – дело в дозе. Зачарую магией стиха, Что-то пошепчу на ушко – в прозе… А промчатся годы, дорогой, Где-то там, в последней, третьей, трети – Стану просто – бабою-ягой… Только ты – различий – не заметишь! * * * На последнем месте в алфавите, Но на первом в книге бытия – Буква "Я". Не верите – глядите: Тут и там: Мой! Мне! Моё! Моя! И в кого бы ты ни вышел мастью: В бога, в чёрта, в папу своего – Ты всегда – себе – желаешь счастья... А рецепта нету у него... Есть один, таинственный, провизор, Знающий загадочный рецепт, Облачённый в пурпурную ризу, Высшего учения адепт. Это у него, давно когда-то, Чернышевский выведал секрет: Из себя – извергни супостата – Ты, и ты, и исключенья нет. Помнишь о разумном эгоизме: Что и для себя – и для других? И смотри на мир сквозь эту призму: Общих интересов – и своих. Сделаешь, чтоб ближнему – с тобою Было славно. Честь тебе, хвала! Не хватай желаемого – с бою, Жди, чтоб рыбка – в руки приплыла. Счастье – не урвётся у другого! Лишь на фоне общего – твоё Расцветёт – красиво и толково, Полное, как чаша – до краёв! * * * Иногда мы отпускаем душу Полетать в чернеющей ночи… Днём же эту сказку бытом руша, Кушаем блины да калачи. И, отягощая наше тело, Слишком часто думаем о нём… Вспомни о душе, она б взлетела, И, вполне возможно, даже днём! * * * В лужах сапожками хлюпаю, Эхом рифмует вода: Глупая, глупая, глупая, Что ж ты – опять не туда? Так ненадолго причалила, Плохо швартовы крепя – Плотик сорвался, отчаянно Время вперёд торопя. Моря житейского каверзы: Мели да рифов стена… Что там сегодня на траверзе? Плохо окрестность видна. Пасмурно утро дождливое. Снова, с собой не в ладу, Глупая и несчастливая – Молча по лужам бреду… * * * Хоть бы кто намекнул, по большому секрету, Да и я бы о том рассказала потомкам: Как непросто осваивать эту планету, Как тонка и хрупка ненадёжная кромка, За которой – обрыв. В простоте прицепили Розоватые линзы к глазам близоруким… А возможно, и сами-то были не в силе Отличить в этом мире блаженство – от муки… Не учили меня наслаждаться процессом: Вечный марш к результату, как жизнь на вокзале. А высокие цели, пути, интересы – Не особо в чести. А ещё – не сказали, Что потребует воли, охотничьей хватки, Напряжения сил нестерпимо большого, И, вполне человечьей, звериной повадки Наших бешеных дней экстремальное шоу… * * * "Чтоб жить тебе в эпоху перемен!" – Старинное китайское проклятье… Крушение фундаментов и стен – Традиционно русское занятье, В котором – несущественен итог. Поскольку мы всегда в плену традиций, И нам покой неведом – видит Бог: В России – просто – лучше не родиться! * * * Когда в юбилейные дни Высоцкого и Окуджавы, Их песни на сборных концертах Поют популярные "звёзды" – Она поношенью сродни – Такая посмертная слава! А слава-то, правда, бессмертна – Но помпа – пришла слишком поздно! А те, что хотят показать Почтение и почитанье – Зачем искажают их тексты, И ритмы – на каждом канале? Ведь лучше не сможешь сказать! Так хоть – отнесись со вниманьем. И пусть поколение "некста" – Узнает их – в оригинале! * * * Решил великий падишах Построить всем дворцам – дворец, Чтоб тот сиял в его делах, Как драгоценнейший венец. И по совету мудрецов, Наиумнейших из людей, Пред шаха светлое лицо Доставлен зодчий, чародей По части храмов и дворцов. Тот создал план и чертежи. Окрест известных мастеров Собрал. И к небу этажи Вот-вот бы вознеслись – так нет! Один фундамент над землёй, А зодчего – простыл и след… И день за днём – летят стрелой. И, невзирая на указ: Повсюду зодчего искать, Он скрылся от пытливых глаз – Ни с чем вернулась к шаху рать. Прошло пять лет. И падишах, Уже не чаял и не ждал, Чтоб, как венец в его делах, Дворец прекрасный воссиял… И вдруг пред шаха светлый лик Явился сам шальной беглец И объявил: "Настал тот миг, И ожиданию – конец! Чтоб мог фундамент обрести Высокой прочности запас – Должно не меньше лет пяти Пройти! Я скрылся с ваших глаз! Но вот теперь готов создать Дворец, уже наверняка, Что ваше имя прославлять Способен долгие века…" Легенду эту для того Сегодня рассказала я, Чтобы напомнить: мастерство – Ещё не всё, мои друзья! Талант, учёба, горький пот… Но нужен каждому из нас Для достижения высот – Терпенья редкостный запас! * * * А я б не отказалась – в "День сурка"! От перемен – давно уже воротит. Пусть снова повторяется строка, Рояль звучит на выстраданной ноте. Пусть на одной странице – пухлый том Открыт – мне знаний хватит на два века. А то, что не случается "потом" – Издержки. Как излишняя опека, Что раздражает только молодёжь, И трогательна – в зрелом размышленьи… От перемен уже кидает в дрожь. И я прошу: остановись мгновенье! * * * Нас гоняет судьба, как быка на корриде, А в награду подарит и ласку, и снедь… Надо только уметь с благодарностью видеть Эту ласку и чувствовать надо уметь. А умение это даётся непросто, Только тем, кто открытыми держит сердца. Им и чувства, и силы, и радость – по росту: От наивного детства – всю жизнь – до конца… * * * "На Тихорецкую состав отправится…" Муз. М.Таривердиева сл. М.Львовского Погода – гадость, облака – ни лучика. Но есть перрон, вагон, а в нём – попутчики. В отделе кадров – смотрят в "дело личное"… А на лицо – весьма все симпатичные! Мои вагонные друзья, минутные, Глядим мы с вами за окошко мутное: В дороге запросто всегда общаемся, Поскольку, чуть чего – и распрощаемся. Сосед в купе не то, что в коммуналочке – Со всей душой к тебе, не ради "галочки". Плывём-качаемся, как будто в лодочке, Поскольку приняли чайку и водочки. Легко поделишься бедой душевною С какой-нибудь подругой однодневною: В дороге все рассказы – интересные – Ведь слишком коротко общенье тесное. Но, рассказав, куда – откуда еду я, Мне расслабляться до конца – не следует. Чтоб не чесать потом уныло в темечке, Не забывай, дружок, какое времечко! * * * " Тяжелым басом гремит фугас…" Песня из кинофильм "Последний дюйм" муз. М.Вайнберга сл. М.Соболя Ударит песня шрапнелью фраз, И в сердце остыл металл. И слыша её хоть сотню раз, Сдержать не сумею слёзы из глаз – Такой вот накал! Чужая страна, кровавый мир, И странный порыв страстей. Во время чумы – нелепый пир, И личная жизнь – латание дыр… Без всяких затей… А вот запала мне в душу раз – Теперь уже навсегда. И даже старость – ей не указ, Как смена извечная лунных фаз – И что ей года! * * * Американский взгляд: спасенье мира – Супергерой в борьбе с суперзлодеем… Являющийся чьим-то там кумиром, Он чем-то фантастическим владеет. Неуязвим, но столь раним душою, Костюм его весьма оригинален. Отделавшийся травмой небольшою, Встаёт, когда ногами запинали. И сажень в нём, как водится, косая, И сила, бог весть, с чем сопоставима… А в жизни – мир, как правило, спасают, Те, что, как все, довольно уязвимы… И, принимая важное решенье, В том отдают отчёт себе и людям, Без всяческих надежд на воскрешенье, Которого, естественно, не будет. * * * Всё так бело, так зимнее-непорочно, Светлее нынче не было денька! Но: плюс один, и, видимо, непрочным Окажется опять, наверняка, Февральский снег – январского не круче. А рядом март, хоть високосный год. Уже сейчас Неву водою пучит, И выше ординара – так и прёт… Не к вечеру, так к завтрему – растает, Раскиснет заболоченный лужок… Но снег пока лежит и привлекает – Скатать упругий кипенный снежок! * * * Я пишу стихотворение, Смысл которого таков, Что не надо разъяснения, Уточнения и ввода: Вавилон, столпотворение И смешенье языков, И дальнейшее рассеянье Растерявшихся народов. Это самое простейшее: Волей бога объяснить Наши все противоречия, Неуживчивость людскую. Старой, хитрой, мудрой гейшею В пояс ввязанная нить, Обнадёжит скорой встречею, Крепким братским поцелуем. * * * Добро и Зло умаялись в борьбе. А зачинатель: Зло – уж, кто бы спорил! Спокойствия ни людям, ни себе – Никак не даст. И там, где Зло – там горе… Добро – оно б прекрасно обошлось Без вечных злых и подлых провокаций. Уж у него б, естественно, нашлось, Чем на досуге – творческим заняться. Вот Зло – никак не может – без Добра. Ему ли заниматься самоедством! Доныне – от Адамова ребра – Добро томится злым его соседством. И я прошу меня не убеждать В равновеличьи этих антиподов. И я ищу другую благодать, А не извечный "опиум народов". * * * К зрелости мы научились, лавируя ловко, То огибать, обо что спотыкались бы прежде. Это не мудрость ещё, это так, тренировка. И от любви – потихоньку сползаем к надежде. Реже и реже тревожим глобальные темы, К сиюминутным – от общих – спустились вопросам. Некогда нам снизойти до такой теоремы: Что в перспективе – немало хлопот и под носом. Не осознали пока, что существенна – малость, И не понять ещё нам, на стремительной трассе: К вере ли мы обратимся, вступившими в старость, Или любовь к нам вернётся – в иной ипостаси. * * * Давно сказал, по-моему, Вольтер: Коль бога нет – так выдумайте бога! Иначе жизнь уныла и убога, А каждый день – томителен и сер. А, впрочем, я немного не о том. Но, право, всё равно – клистир иль клизма… Ведь сколько стран живут за счёт туризма, И при кармане – очень не пустом. И процветают, в сутолоке мер Возможной стимуляции процесса. Вот взять, хотя б шотландцев, бум Лох-Несса – Ну, чем не познавательный пример? Чтоб только увеличился поток Зевак или сознательных учёных – Искателей чудес, в воде мочёных… Для выгоды – читайте между строк! У нас же – всё, что хочешь, выбирай, Нам, право, и выдумывать не надо. Так почему же мы в преддверье ада Готовы превратить прекрасный край? Карельский перешеек: гордый вид И свежий аромат прекрасных сосен… Так нет же: там средь зим, и лет, и вёсен – В карьерах добывается гранит! Летит седая пыль, суля окрест Народу – перспективу силикоза… Такая вот презреннейшая проза – В стихи ложится, как нелёгкий крест. * * * В духе человеческой натуры, Ради выживания, как вид, Похвалюсь крутой мускулатурой – Жалкий человечий индивид. Подмигну хорошенькой девчонке, Может быть, достанется и мне. В нашей мясорубке-потогонке Есть и что-то, сносное вполне. Спрячу под улыбкой ужас смерти, Что близка сейчас, как никогда. Вперемешку ангелы и черти, Чистые алмазы и руда… Помогают годы тренировки, Нет, не жить, а просто – выживать. Где спасёт удача, где сноровка, Где – уменье раны зализать. Превращаясь в полную скотину, В этом мире, словно на войне, Кое-кто вполне способен – в спину. И добить лежачего – вполне… Меж собой стараясь не сближаться: Друга убивать не так легко, Мы срываем снова всплеск оваций Или град каменьев и плевков. Словом, ситуация простая: Ты… Тебя… С плеча, толчком, тычком… Кто-нибудь, один из нашей стаи, Может оказаться Спартаком. * * * "О, моя дорогая, моя несравненная леди, Ледокол мой печален, и штурман мой смотрит на юг, И, представьте себе, что звезда из созвездия Лебедь Непосредственно в медную форточку смотрит мою" Ю.И.Визбор Я твоя дорогая, твоя несравненная леди… Ты покуда не понял, но ты непременно поймёшь. Мы с тобою на этой планете – почти что соседи. Отрицание этого – есть откровенная ложь. В суете из сует ты сводил себе с кредитом – дебет, И на небо минутки тебе не хватало взглянуть… Я летела к тебе, вероятно, с созвездия Лебедь – Мне стелился под ноги Молочный сияющий Путь. Ты меня проморгал – это так на Земле говорится, Вы и сами – себя понимаете часто с трудом. Все во власти земных, и не очень понятных амбиций, На зыбучих песках норовите закладывать дом. В море ласковых фраз и звенящих гитарных аккордов, Не умея отсечь лицемерье от искренних слов, Возомнив о себе, отстранённо, предвзято и гордо Норовите смотреть исключительно выше голов. В суетливой толпе одиночество рядом крадётся, Но его разглядеть удаётся не в первый момент. А когда захлестнёт чередой негативных эмоций – Всё готовы списать на ошибочный эксперимент. Репетируя жизнь, каждый раз накануне премьеры, Понимая: опять неудачный случился прогон… Принимаете вновь под рукою лежащие меры: Заскочить на ходу в отходящий случайный вагон. Ты прошёл через всё, но пока что не многое понял, Приземленья момент прозевал – я давно уже здесь. Слышишь цокот копыт – это мчат меня по полю кони, Усмирённые мной, потерявшие дикую спесь. Выбиваясь из сил, утомлённый своей суетою, Неразменный червонец разбивший на жалкие су… Ты вверху не ищи, где там Лебедь с Денебом-звездою. Я приду, обнадёжу тебя, догадаюсь, спасу! * * * Когда-нибудь такой настанет миг, Наверное, для мира – роковой, Когда умрёт последний фронтовик Великой, незабытой, Мировой… И ляжет тяжким бременем на нас – Воспоминаний тяжесть – не своих. Неловко повторять чужой рассказ – И не услышать больше – лично их. Кто донесёт во все концы земли Священной правды выстраданный свет? Сейчас уже в сомнения ввели… Одни вопросы – а ответов нет. * * * Не всяким, даже мастерским, рукам Даётся мощь большого инструмента: Мелодия колотит по мозгам, Но звук стихает, где-то, до момента, Когда готова лёгкая душа На этих звуках вырваться из тела… И тут не мне, неопытной, решать: Орган ли не решается пределов Своей великой мощности достичь?.. Иль органистка в длинном белом платье И с пышною причёской – полный китч, Хоть вышла и лицом, и строгой статью? Возможно, не хватает женских сил – Не всё, видать, даётся нам с наскока. Но прежде – звук органа уносил Под синь небес, к заоблачным истокам, Где плещутся Кастальские ключи… А эти звуки – тягостны и грубы: И клавиши лежат, как кирпичи, И к пароходным тяготеют трубы. Не возникает музыка любви Под ловкими, но слабыми руками, И наши души словно придавил, Оставив в небе след, тяжёлый камень. Я забываю чёрточки лица, Оно, как порождение тумана. А ты всего не понял до конца – Так женщине не взять всю мощь органа. * * * Я не знаю, какие угодья У кого-то тогда отняла Наша власть, ухвативши поводья, И свалив супостата с седла. Но мои драгоценные предки, Не из нищих, поскольку могли По металлу – да молотом – метко! Были солью Российской земли. Но в шестнадцатом проклятом годе – Грянул тиф, обезглавив семью… Можно лишь фантазировать, вроде: Что б случилось с детьми, с восемью – При проклятом, при царском режиме… А при власти рабочих они Все сумели людьми, и какими Стать в нелёгкие, в общем-то, дни! Офицерами стали, врачами, Инженерами… Словно крыла Раскрывались у них за плечами – Власть Советов им крылья дала! Так что, знайте, друзья капитала, Я, в своей, заурядной, судьбе, То, что надо, на ус намотала – А лапшу – сберегите себе! * * * Кто-то назовёт претенциозной, Кто-то говорит: кочан капустный. Я ж готова письменно и устно Утверждать, что роза – грандиозна. Яркость и огонь горяче-красной, Восковой фарфор холодно-белой… Вот и я, пожалуй, что успела Заявить: застенчиво-прекрасна Роза! А иначе бы – колючек На себе держать она не стала, Будь хоть жёлтой, хоть рассветно-алой – Избегает шаловливых ручек! Собранные в чашечки бутоны, Лепестки, спрессованные плотно – Постепенно, ласково, дремотно Ароматом одарили лоно. Добрыми обласканы руками, Все труды – с лихвою окупая, Миру представляют образ рая, С искорками – между лепестками. * * * Робинзон Крузо Господи, как было всё чудесно: Ты меня от смерти уберёг – Это для меня, конечно, лестно: Я же раб – а ты Всевышний Бог! Я Тебя не стал гневить упрёком, И впустую хныкать да тужить. Что с того, что очень одиноко – Есть надежда, значит, будем жить. Что промок, что нынче лихорадка, Не твоя вина, вина дождя: То знобит, то жарко – всё несладко – Но отпустит, малость погодя. Грезится уютная квартира… Это ж надо было так суметь: По морю проплыв почти полмира, Тут свалиться… Странный привкус… Медь У меня во рту. Звенит, как склянки, Вспухшая больная голова. От дождя – несчастного подранка – Прикрывает буйная листва. Не гневить же Бога, в самом деле, Сам не уберёгся и промок. Выживу: в надрыве, на пределе – Запишу в дневник десяток строк! * * * Как нас ни пугают клерикалы: Дескать, там придётся дать ответ – Большинству-то дела очень мало, Будет отвечать он, или нет. Отопрёт несмазанные двери Петр-камень, связкою звеня, Но про все находки и потери, Ни тебя не спросят, ни меня. Им и так всё видно, слава Богу, Он всеведущ, что ни говори. Ну, а мы приносим к эпилогу Только то, что вызрело внутри. Пред судом – иль совестью в ответе? Кто наш самый строгий прокурор? Весь отчёт даём на этом свете – Там – и так понятен приговор. * * * Я с этим странным миром – вразнобой, Не в унисон, и поперёк аккорда. С навеки перевёрнутой судьбой, Где то пинок под зад, то ветер в морду. Не в ритм, не в той тональности… Не в том, Повсюду утверждённом этикете. Не вовремя: заранее, потом, Не то на том, не то на этом свете. На счастье, на своё ли, на беду: То вечно в долг, то хапнула авансом… Когда-нибудь по фазе совпаду – Вот тут-то и прихлопнет резонансом. * * * Известно, что умные и деловые – Зацепку нашли – и тикать. Да, нашей стране – это всё – не впервые, Мы жили без тёть и без дядь. Не зря говорится: в опасности – крысы, Бегут со своих кораблей. А мы перешли в состояние "виса", Оставшись в Отчизне своей… Кто рылом не вышел – для той заграницы, И задом вилять не учён… Они-то вполне перелётные птицы, А мы – это стая ворон. Которые шило менять не привыкли – На мыло в далёких краях, Которые рады и пареной тыкве – С маманей родной на паях. И мы не хотим, растопырив карманы, Покинуть родную страну. Ведь мы же – не крысы – мы те капитаны, Что с судном уходят ко дну. * * * Сижу, кропаю эти строки И всё терзаюсь: боже правый! Зачем мы были так жестоки Со шведом, в поле, под Полтавой? Зачем когда-то, неустанно: Давным-давно и в прошлом веке, В Крыму прищучивали хана Да из варяг ходили в греки? Зачем, какой во имя веры, Теряя кровь, за "мистом" – "мисто" – Чи то Бандеру, чи Бендеры – Освобождали от фашистов? Затем, что братьями по крови Славянство было и осталось! И будь мы чуточку толковей – Могли б понять такую малость! * * * А вы хоть раз видали муравьеда, Когда он, постороннему не внемля, В предвосхищеньи вкусного обеда Когтями рвёт болотистую землю? Когда, уткнув в термитник хобот-морду, Термитов, языком, за тыщей – тыщу Гребёт. И на ветру качает гордо Пером великолепного хвостища? Не поминает имя божье всуе, Употребляет, сколько надо, порций. И никогда ничуть не комплексует От явной несуразности пропорций. Идёт по сельве, гордо и толково, И бдителен – без понта и без позы… Вот так и я – условностей оковы Терплю в пределах очень малой дозы. * * * Пожалуй, что сумеют эрудиты, Уйдя в глубины мифов и историй, Найти другие лики Афродиты, Придумав уйму всяческих теорий. Но Апеллес с Праксителем когда-то, Бессмертие создать сумели Фрине. Всё, чем она была тогда богата – В скульптуре утвердили и в картине. И приравняли смертную к богине! Вот в этом – суть величия таланта: В творениях античных – мы поныне – Изыскиваем прелести гаранты. Она же, столь красивая снаружи, Возможно, и страдала самомненьем, Да и умом, была чуток поуже… Но что была прекрасна – нет сомненья! И та, перед которой Семирадский Открыл дороги в вечность перспективы, Прелестна, если грубо – скажем: адски… Но ведь, при том, божественно красива! * * * Из меня навигатор плохой – лишь кипенье эмоций. И в балансе весов недосмотр, недовес-перевес… По житейскому морю опять устремляюсь без лоций – Только россыпь брильянтов на бархате чёрных небес. Где – сверканье зарниц, где – полярных сияний узоры – Ничего не пойму, только чувствую свет красоты. На Шпицберген иду, на Мальдивы, Бермуды, Азоры? Закрутилась спираль широты, глубины, высоты… Промелькнёт метеор, голубого, нездешнего цвета, И остынет, упав, о земную ударившись твердь. А в созвездии Грёз запульсируют альфа и бета, И начнётся планет, в миллионах веков, круговерть. * * * "Любовь и голод правят миром!" А трудолюбие – ни разу, Нигде и никогда чертою Во веки не было – врождённой. И скупердяя, и транжиру, Как нестерпимая зараза, Нас давит лень своей пятою, Своей панелью многотонной. Трудяги: пчёлы с муравьями – Они иначе и не могут, У них, у бедных насекомых, И вовсе нет альтернативы. А люди – с жаркими боями, А то – с воззваниями к богу, Готовы – дальних и знакомых – Угробить, ради перспективы: Набить мошну быстрей и проще. И нет деления народов На тех, кто больше – или меньше Других: лентяй иль трудоголик. Не важно: толстый или тощий, У всех у нас – одна природа: Подай еду, мужчин (иль женщин), Да запусти весёлый ролик. Четыре стимула работать Реально существуют в мире. Вполне возможны варианты, Но побудительных мотивов Трудиться до седьмого пота, Как ни крути – всего четыре: Есть те, кому достались фанты – Удачи жизненной – на диво! Они сумели в этой буче Найти занятие такое, Что доставляет наслажденье, Совместно с целью пропитанья. Вот вариант – всех прочих круче, Они и не хотят покоя, Для них восторг – ночное бденье, И даже отдых – испытанье. Большая часть людского моря С утра выходит на работы, Сугубо, чтоб доставить средства Самим себе, семье и детям. Для них работа – это горе, И дотянуть до нужной квоты Стремятся только, чтобы бедствий Не испытать на этом свете. Остались две рабочих группы, Где все, на вид трудолюбивы, Но в самой сути – лицемерно Их прилежанье показное. Одну когорту – форды, крупы – Зовут на прибыльную ниву, Когда расчёт приложен верный, И обеспеченный казною. Всего один не упомянут Из побудительных мотивов Для проявления геройства. Не самый, в общем-то, хороший: Когда хомут такой натянут, И беспросветна перспектива, И труд любой – такого свойства, Что, хоть умри, паши, как лошадь. Короче – это принужденье… И тут любой уже не волен Ни сачкануть, ни увернуться – Раздавит страшная машина… Тут не прикрыться сонной ленью, Здоров, силён ли, слаб ли, болен – Во избежанье экзекуций, Паши, рабочая скотина! И врать, конечно же, не гоже, Хотя, уже частенько врали, Что, вот, мол: русский – не активен, Что он – бездельник от природы… Насколько государство сможет Давить на нужные педали, Настолько будет продуктивен И трудовой порыв народа. * * * Я одержима одним из неврозов и маний: Вон выпускаю тепло сквозь балконную дверцу. В лампочке пламя дрожит с частотой колебаний, Названной в честь мне совсем не знакомого Герца… Вертится круг циферблата, застывшие стрелки Целятся в сердце как стрелы, отнюдь не Амура. Снег понимается вверх, отвратительно мелкий, Гасит на небе дешёвенький блеск фурнитуры. Я ли безумствую вновь? Или это безумен Весь окружающий мир? Вопреки солипсизму, Мир – принимаю, но словно суровый игумен, Внутрь – не пускаю, и даже смотрю через призму. Что-то поёт, в тёмно-красном, печальная Дали, Что-то навеки теряется в сумерках плотных. Всё-то мы знаем, и всё-то мы сами видали, В мире, растёкшемся ярко на странных полотнах. * * * Покидая старую Каперну В алых бликах утренних лучей, Плавно, методично, равномерно Плыл "Секрет". И лишь виолончель Циммера – задумчиво звучала, С шумом волн сливаясь в унисон. Кроме тех, что были у штурвала, Всех сморил нетяжкий, лёгкий сон. Старый Циммер, думая о счастье, Был по-стариковски, пьян и горд, Понимал, что счастье – соучастье, Где для многих – радостный аккорд. Вечен мир, где всё на свете – бренно… Но звучит в ушах вопрос Ассоль: "Ты возьмешь к нам моего Лонгрена?" И, пожалуй, в этом – смысл и соль! * * * Ах, Одиссей – картинка в раме! Знаток морских путей и лоций… Богине, нимфе, смертной даме – Не грех за парня побороться! Жена и сын – альтернатива, И жезлы маршальские – в ранце… Ему бы всё – коней ретивых – Свиньёй – подкладывать троянцам! Тут Пенелопа – вся "в законе" – За столько лет – почти весталка… Но на её добротном фоне – И Калипсо – немного жалко!.. * * * Запах табачного дыма роднится так странно – Видимо, где-то когда-то совпало по фазе – С запахом праздника, встреч, суеты ресторана: Стоит почуять – душа замирает в экстазе. Сразу является образов строй, и томленье Где-то под ложечкой, но не от голода вовсе: Странный коктейль из волненья, надежд и смущенья, Словно бы кто-то тихонько шепнул: приготовься! Но умудрённый рассудок твердит непреклонно: Нечего – по ветру нос, лучше хвост – пистолетом!.. А табаком – потянуло с чужого балкона. Рифмы печальные просятся: вето да Лета… * * * Я впервые за два года Прибралась у нас в квартире И взглянула на природу Не в окно, а малость шире. Старой книжкой, на бумажке, Зачиталась не по-детски, А потом к Петровой Машке Заглянула по-соседски. Утомилась от безделья, Жизнь почувствовала снова, Отоспавшись – на неделю – Вновь на подвиги готова. Насладилась выше крыши Классным фильмом пана Вайды… Это – вдруг из строя вышел Интернетский наш провайдер… * * * Постучалась печаль… Ах, да что там – вломилась без стука. И прошедшего – жаль, И грядущее – куксится букой. И здоровье не то, И улыбка довольно щербата. И родное пальто Почему-то теперь тесновато. Но в сиянии дня, И порой беспросветной ночною – Не смотри на меня, А в одном направленьи со мною. Не увидишь морщин И дефектов стареющей кожи. И не будет причин Сожалеть и печалиться тоже. * * * Беззвучный песок начинает скрипеть под ногами, Шуршит и гудит от людских суетливых шагов. В открытом бою – эффективней бороться с врагами, Коль точно сумеешь друзей отличить от врагов. Гудящий бархан – этот вечности символ певучий, Смещаясь по ветру, рождает печальный хорал. Он только прикинулся серой бесформенной кучей, А музыку эту, по ноткам, он сам подбирал. И если душа, захлебнувшись от боли, застынет, Есть только одна панацея от горестных ран: Уйти от людей и дождаться, чтоб в дикой пустыне Тихонько запел растревоженный ветром бархан. * * * И будет этот мир таким, как ты захочешь: Сиянье камелька – пожарища огни… Теплом своей души мы освещаем ночи И чернотой души обугливаем дни. И это только мы – грешны и виноваты, А воздух и песок – зазря не виновать, Что вместо дивных рощ – безликие квадраты, Природе вопреки, привыкли рисовать. Улыбку возведи в немыслимую степень, В воскресный день войди в прокуренный вагон… Насколько этот мир порой великолепен, Настолько же, порой, несовершенен он. Уже за горизонт спроваживает кода. Покинешь мир, любя, затихнет он, скорбя. За всё, что получил, за всё, чего не додал, Пеняй не на судьбу, а спрашивай с себя. * * * Океан, Кейптаун. Тучи-облака Над горой Столовой выткали муар. Мне б туда, так я бы вам, наверняка, Сочинила бы поэму про ЮАР. А пока что получается сонет. В нём едва ли мне удастся передать Запах буша и луны печальный свет… Понапрасну я исчёркаю тетрадь. Путевые впечатленья – хороши! Ты возьми – без впечатлений напиши. Кто сказал, что фантазировать грешно? Да такое, чтобы тот, кто побывал – Впечатлений ощутил "девятый вал"!.. Нам на то воображение дано. * * * Зима вошла в приемлемую форму, Примерно, к середине февраля. И снегу, чуть не месячную норму, За сутки приняла на грудь земля. Огромные снежинки отпорхали – И тут же – я уже и не дивлюсь: На градуснике, ярок и нахален, Запечатлелся выраженный плюс. Подошвы не скрипят, и вязнут сани, Полозьями слой дёрна бередя. И капли по карнизу барабанят, Как после мимолётного дождя. * * * Жуткое смешение понятий. Переняли опыт "на ура"… Перешла любовь в разряд "занятий": Комплекс упражнений и игра. И душа, лишённая работы, Чахнет и ветшает до поры. А с экрана учат идиотов Нормам и условиям игры. Овладевших "правилами съёма", Нынче не оставят не у дел. Я уже молчу про тех, из "Дома" – Есть и у терпимости предел! В мелкий прах легко дробятся стразы, Вот алмаз – попробуй, раздави! Так что ни "Виагра", ни "Импаза" – Вовсе не критерии любви. * * * Лопоухих снабжали лапшою, Ох, и щедро – врагов голоса. И теперь над страною большою Пролегла темноты полоса. Из Америки можно гостинцы Привозить легитимно вполне. Но на каждую Золушку – принцев Ни в одной не найдётся стране. Разошлись загребущие руки… Это вам не укладывать в стих Непослушные мысли да звуки… Если тот, кто хитрее других, На деяниях противоправных Здесь нажился – ничуть не дивлюсь. А страною возможностей равных Был великий Советский Союз! * * * На весну настроилась – и нате! Снегопад и ветер, минус шесть. Надо бы пальтишечко на вате, И ботинки тёплые надеть. От мороза – стёкла в катарактах. Ребятня бежит, крича "ура!" И впервые нынче вышел трактор Для очистки снега со двора. * * * С классикой сплетённого барокко Внешне эклектичные черты… Нитями свинцового потока Скованные лики красоты. В ткань кварталов вписанные храмы, Набережных сумрачный гранит: Фарсы, и трагедии, и драмы – Петербург в чертах своих хранит. Город красоты и эпатажа, С виду предстающий нежилым. Классиков российских персонажи Дышат этим воздухом гнилым. И, как прежде, трётся у окраин, В спальные кварталы заселён, Настоящий мастер и хозяин, Тот, кем город движим и силён. Корень всех дворцов и монументов – Ленинградский пролетариат, Грубо низведённый с постамента, Вновь своим цепям привычно рад. Числимый рабочею скотиной, Истинный создатель-демиург – Это он, свои подставив спины, Держит на себе Санкт-Петербург! * * * Когда мы сами станем стариками, Тогда лишь окончательно поймём, Что старики-родители меж нами И смертью – передаточным звеном. Они готовы в грудь свою живую Принять удар бушующей волны. Покуда этот "буфер" существует, Хоть иллюзорно, мы защищены. * * * Актёрка… Хоть – не крепостная, Но статус-то близок к тому… А сцена – зовёт и ласкает, И коль не в театр – хоть в тюрьму! Мечты о трагической роли, И сплошь – водевильный успех, А перлы терзаний и боли – На сцене – укрыты от всех. Улыбки – в партер, через рампу – Привычной гримаски оскал. И страстный порыв: мимо штампа – Трагический выдать накал. А зависть и зло – в изобильи, И краток отпущенный срок… Последнего вздоха усилье. И чудо некрасовских строк. * * * Я к судьбе – без укоризны, Я нисколько не жалею, Что прошло полгода жизни В стенах Русского Музея. Возле шишкинских пейзажей, Возле классики Брюллова… Отличить сумею даже Ярошенко от Крамского. И, глаза сощурив плотно, Представляю очень живо: Айвазовского полотна, Семирадского мотивы, Грусть саврасовских проталин, И куиндживские блики, Верещагинских баталий Окровавленные лики. Репин, Суриков, Поленов – Изобилие сюжетов… Неизменно – вдохновенно, От пейзажа – до портрета. Прогуляюсь по парсунам Восемнадцатого века, Не привстав при том со стула, Не подняв ни глаз, ни века. * * * Природа почти никогда не бывает уродлива, При том, что в отдельных своих проявленьях – опасна. Она иногда к человеку мягка и угодлива, Жестока порой – но, как правило, всё же прекрасна. Роскошество красок, и буйство тропической зелени, Цветущая тундра коротким арктическим летом, И зимняя степь – до краёв ойкумены побелена, Гребёнка лесов, озарённая утренним светом... Закат над рекой с переливами неба слоистыми, Дорожка луны в набегающих волнах прилива... Ах, если бы люди смогли стать достаточно чистыми, Чтоб весь этот мир оставался простым и счастливым! * * * Трудно без пчелиного участья В мёд преобразить густую падь. Не в людской, да и не в божьей власти Воедино вновь состыковать Сердце, поделённое на части… Требовать – сложнее, проще – дать, И не ждать с рукой у волчьей пасти, А самой влачить любую кладь. И забыть пределы, нормы, квоту, Безграничной нежностью горя, И творить духовную работу, Не боясь, что даром, что зазря, Что, возможно, посмеётся кто-то, Глядя на листок календаря. * * * И чем этим людям настолько родео по нраву? Животные бьются со всей первозданною страстью. Ковбои, пусть даже победу одержат по праву, Десяток секунд упиваются силой и властью Над рвущимся бешено диким быком иль мустангом, А после – на землю слетают, рискуя здоровьем… А я вот возьму и не стану смертельное танго Отплясывать здесь, на арене, забрызганной кровью! Упрусь четырьмя, растопырив пошире копыта, Пока что не знавшие тягостной ноши подковок, И каждою жилкой напрягшись, как в комнате пыток, Останусь в загоне, а всадник – смущён и неловок – Всё будет пытаться меня затолкать на арену. И пусть секунданты пинают меня и пугают – Не буду, как все, колыхаться всем телом, и пену Ронять на песок. И ни кнут, и ни плётка тугая Меня не заставят, как всех, суетясь непристойно, Пытаться с себя уронить удалого ковбоя. Один, не как все, я застыну на месте, спокойно. Ему не зачтут, как победу, отсутствие боя!.. * * * По мне, религиозный фанатизм – Вещица, что по жизни – не нужна. Но для меня совсем не катаклизм – Строжайше-мусульманская страна. Когда по миру катится беда: Значительно приятней шариат – Коль выбирать из крайностей нужда – Чем пьянство, наркомания, разврат. * * * Даже верится не сразу в то, что здесь когда-то фронт Проходил, и дым струился в небо синее, чадя… А в домах послевоенных часто делают ремонт: Слишком быстро штукатурка раскисает от дождя. Ну, не знали современных технологий – потому Штукатурили – и краской – сплошь в пастельные тона. Мир окраинный томится в ностальгическом дыму. А ночами часто снится непрожитая война… * * * Серым воздухом полудня Под небесным колпаком, В наши праздники и будни Просочившимся тайком Пропитались до упора Силикатные дома, И не верится, что скоро Эта кончится зима. Вся бесснежная и, словно, Обесцветившая мир. Где тот снег, лежащий ровно, Где лататель наших дыр? Превращающий пространство В бело-облачный ковёр, Довершающий убранство Льдистых рек, пологих гор… Пусть весна нагрянет дружно, Восстановит статус-кво, Не оставив равнодушным В этом мире никого! Пусть тяжёлый, високосный Завершается февраль, И кипящим соком росным Вешний полнится Грааль. * * * Спокойная, не вспученная ветром, Местами усмирённая ледком, Все семьдесят четыре километра Нева к заливу движется – пешком. И приглашает так же, непоспешно, Пройтись по благородным берегам, Где этот город, праздничный и грешный, Молящийся неведомым богам, Расположился в дельте, прежде топкой, Фасадом обратился на залив, И проложил пути для нас и тропки, Туманен и не слишком суетлив. Наверняка, варяжским хладнокровьем Он держит в рамках жителей своих. И я опять, проникнута любовью, Ему дарю простой негромкий стих. * * * Металлы есть, ещё дороже золота, За качеств необычных благодать. Но если полотно судьбы распорото – Прорех не заварить, не запаять. Ударами сплеча иль раной колотой, Калёным ли железом припечёт – Не успокоить взгляда блеском золота, И россыпи алмазные – не в счёт. Когда берёт за горло боль отчаянья, И седина – в висок, и бес – в ребро… Альтернативой золоту молчания Я выбираю слова серебро. * * * Присоборные постройки – Голубиная страна… Меж каналами и Мойкой Притаилась старина. Хоть рекламные плакаты И бросаются в глаза – Всё равно: стирает даты Набежавшая слеза. * * * Обожают в России поэтов извечно, Но в течение сотен стремительных лет, Если ты не хромой, не больной и увечный, То какой же ты, к чёрту, в России, поэт?! От паденья спасают, но взлёт пресекают. Из надёжных друзей, каждый третий – фискал. Ах! – в лицо, а вослед, мол, такая-сякая. Да улыбок кривых чуть вампирский оскал. Не оттуда ль мы ждём запоздалых приветов? Оттого и сбиваем намеренно, влёт… Очень любит Россия умерших поэтов. Потому и зажиться им здесь не даёт. * * * "Волк на псарне". Не по Крылову Бывает же подобная проруха, Что старый волк, матёрый и седой, Не выгадал ни пёрышка, ни пуха, Ни хрюшки чахлой, ни овцы худой… И как оно случилось – непонятно: Попал на псарню, словно кур во щи… Настолько ж ощущенье неприятно, Как Голиафу – камень из пращи. Хвостом вильнуть, лизнуть ли вражью руку? Попробовать прикинуться, что "свой"? И к лая нарастающему звуку Добавить заунывный волчий вой? Но, памятуя дедушку Крылова, Он понимал, поскольку не дурак, Что для псаря – любое волчье слово – Лишь повод натравить своих собак. А посему, в дебаты не вступая, Пружиной распрямившись на лету, Рванул вперёд, один, в собачью стаю, Нахрапом… И прорвался за черту!.. * * * Известно, что квадрат гипотенузы И катетов – равны между собой… Но радость умудряющего груза, Увы, понять способен не любой. И автору известных постулатов, Познавшему открытий сладкий миг, Становится на миг, как будто, братом, Старательный, примерный ученик, Сумевший сам понять и нам поведать – Пусть сто потов сойдёт с его лица! И это будет личная победа Коснувшегося мудрости мальца. Но если опускается с позором Бездарная школярская рука, То это не проблема Пифагора – А глупого того ученика. * * * | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
