Очередь медленно продвигалась к стойке таможенного контроля аэропорта "Пулково". Сорокалетний высокий мужчина автоматически передвигал свои вещи по мере ее продвижения вперед. Углубившись в свои мысли, он, казалось, не замечал людей вокруг себя, не слышал их гомона. Рядом стояли жена и дочь, которые тоже молча дожидались подхода своей очереди.

За стеклянной стенкой, отделяющей границу между Россией и нейтральной полосой, толпа провожающих родственников и друзей смотрела на отъезжающих за границу людей.

Среди них были и те, кто провожал в эмиграцию семью Михаила. Они прильнули к стеклу и наблюдали за всем, что здесь происходит. Но Михаил, так звали мужчину, старался не оборачиваться к провожающим, чтобы те не заметили его нерешительности и растерянности перед расставанием с привычным укладом жизни, с родными и близкими ему людьми. Впереди встреча с неизвестностью и трудностями переселения в чужую страну, Германию. В голове мужчины мелькала спасительная мысль - а вдруг все это, что сейчас происходит с ним, неправда, какой-то сон. И завтра он снова со своей семьей окажется в привычной с детства обстановке. В свой квартире, где каждая щелочка знакома и привычна.

- Предъявите ваши вещи к досмотру, - негромкий голос таможенного служащего не вывел Михаила из состояния задумчивости и не увел из воспоминаний жизни.

Дочь Ира, заболевшая семь лет назад хроническим бронхитом, теперь постоянно тяжело болела весной и осенью, а последнее время между этими временами года тоже. Врачи предсказали, что их ребенок к шестнадцати годам жизни будет инвалидом - астматиком, а к двадцати годам уйдет их жизни.

- Спасайте ребенка и меняйте место жительства, ленинградский сырой климат пагубно влияет на ребенка, - говорил участковый терапевт.

Чем только ни лечили - не помогало. По совету врачей, проводили даже закаливание ледяной водой. Это мероприятие доводило его и жену Галину до шокового состояния. Только начинали ребенка раздевать, а он уже закатывался в отчаянном и жалостливом крике:

- Мамочка, не надо меня обливать, я не хочу.

Хватается в страхе за ведро с водой, не дает его опрокинуть на себя и кричит до исступления. Только сознание, что это, возможно, поможет ей, заставляло их доводить процедуру приема девочкой ледяного душа до завершения. После обливания быстрое обтирание сухим полотенцем и бег по кругу, чтобы поднять температуру тела ребенка до нормального состояния. Затем наступал перерыв до завтра, покой для родителей и ребенка.

Думай - не думай, а нужно переезжать. А куда? Здесь они имели двухкомнатную квартиру, которую получили к рождению их Иры, что по питерским меркам и в тридцатилетнем возрасте выглядела очень приличным жилищем. Работа Михаила - начальником участка - тоже смотрелась перспективно. Правда, Галина почти не работала в связи с постоянными болезнями дочери, но на жизнь хватало, и жили не хуже других.

Матери Михаила уже не было в живых, а отец жил в селе, которое находилось в шестистах километрах от Ленинграда. Проводил там с весны до осени, а к первым холодам переезжал к Михаилу. Жил с ним или переезжал к дочери, которая тоже проживала в Ленинграде. Так и "скакал" дедушка от дочери к сыну и наоборот. Но только повеет теплом, свежей влагой и неотразимым духом весны и обновления природы, то сразу едет на свою родину, которая ему милее удобств городской жизни.

Получалось, что нужно ехать к родственникам жены, которые к этому времени из Киргизии переехали в Германию. Отец ее, мать, бабушка, оба брата перебрались туда в 1990 году, как этнические немцы.

Михаил с Галиной решили отправить документы в Германию с просьбой к властям предоставить вид на жительство. Хотя мужчина не представлял, что делать с отцом и как позже ему сказать об их отъезде.

Когда в 1993 году они получили приглашение на переселение в Германию и Михаил размышлял, как безболезненно сказать это отцу, то тот, как бы давая им "добро" на переезд, умер. Тихо ушел из жизни у себя дома в здравом уме, не мучая ни себя, ни их. Как он и мечтал, был похоронен на земле, где родился, рядом со своей супругой.

Стоит ли говорить об оформлении бумаг на выезд в эти безумные девяностые годы? Разгул демократии, бандитизма, взяточничество, непонятные новые и действующие старые законы превратили это простое действие в архисложное мероприятие, требующее напряжения всех сил, разума и выдержки. Или бег по кругу с препятствиями, из которого они успешно и с "малой кровью" наконец-то вырвались, отпраздновали отъезд с родственниками, сослуживцами, друзьями.

И вот они здесь, в аэропорту "Пулково-2", в день отъезда, пугающего его.

- Предъявите ваши вещи к досмотру, - повторил служащий таможенного контроля, и его голос на этот раз вывел Михаила окончательно из оцепенения.

- Да, пожалуйста, - ответил Михаил и открыл первую сумку с тщательно уложенными дома вещами. У них было с собой три места - примерно по двадцать килограмм каждое. Это все, что разрешалось брать с собой в самолет. И по 1000 немецких марок на каждого взрослого человека, не больше. Что можно было взять с собой на новое место жительства на первое время: одежда, пара комплектов постельного белья, столовый набор и т.д. Хотелось много взять, а пришлось запаковать то, что поместилось в сумки.

И теперь это нужно было все выложить на стол и показать таможенникам, чтобы иммигранты не увезли с собой что-нибудь лишнего, заработанного за свою сорокалетнюю жизнь в СССР, чтобы прочувствовали, как смотрят "патриоты" страны на людей, покидающих Родину. Из всех пассажиров аэропорта только семья Михаила покидала страну навсегда, поэтому их решил досмотреть сам начальник таможенной смены.

Начался явный беспредел, разрешенный законом.

- Что записано на кассетах? - спросил один из служащих, разглядывая вещи, лежащие бесформенной горкой на столе досмотра.

- Немецкий язык. Курс для изучения, - ответил Михаил.

- Нужно было отдать нам на прослушивание! Неизвестно, что вывозите вы с ними, - сказал старший по смене, который более всех проявлял усердие к своим обязанностям и испытывал удовольствие от беспомощности уезжающих.

- Я могу их выбросить, чтобы не тратить времени на прослушивание, - предложил Михаил.

- Ладно, оставь! А в следующий раз всегда отдавай на прослушивание записи в нашем отделе, - разрешил старший.

"Как будто каждый год будем переезжать", - раздраженно подумал мужчина, но промолчал. Попробуй, скажи - будет себе дороже. Люди в форменных фуражках искали повод придраться к ним, чтобы, если не остановить выезд за границу, то хотя бы испортить им настроение.

Продолжался этот досмотр полчаса: то лишнее золотое украшение, и одно должно остаться здесь, то столовый набор выглядит, как из золота, нужно отдать на экспертизу для определения содержания в нем драгоценного металла, и тому подобное.

Когда служба таможенного контроля "насытилась" досмотром и ничего криминального не нашла, то предложила проследовать через ворота - индикатор.

Михаил дрожащими от переживаний руками растолкал по местам вещи, которые не хотели помещаться, с трудом застегнул сумки. Пакуя вещи, он успел заметить, как прошла через ворота их дочь и как при проходе жены загорелась красная лампочка, и раздался предупреждающий зуммер.

Выругавшись про себя, Михаил прошел без проблемы через индикатор, собрал в одно место все вещи, взяв за плечи дочь Иру, замер в ожидании дальнейших событий. Ни со второй, ни с третьей попыток Галина не могла пройти без зуммера ворота, и ей предложили проследовать для личного осмотра в одно из помещений. У мужчины сердце забилось быстрее обычного, он догадался о причине тревожного сигнала, издаваемого индикатором при проходе Галины через него.

Вчера Галина положила по 6 тысяч долларов под стельки обоих сапог, денег, запрещенных законом к вывозу за границу. Причем, в одном из них деньги, с разрешения Михаила, были обернуты алюминиевой фольгой - по его разумению алюминиевая фольга не создает магнитного поля. Теперь он понимал свою чудовищную ошибку, которая будет им стоить выезда в Германию, потери денег и квартиры, а самое главное - своей надежды, с изменением климата и лечения за рубежом, на выздоровление дочери Иры.

В животе у Михаила стало холодно, в глазах темно и очень нехорошо. С одной стороны - может и к лучшему, останутся жить на родине, с другой - нет, нужно ехать ради ребенка. Может, деньги отберут и отпустят за границу. Проходили томительные минуты, закончилась регистрация, и посадка в самолет задерживалась из-за них. Рядом стояла уже напуганная Ира и каждую минуту хотела знать:

- Куда маму увели? Когда она придет?

Михаил не мог ничего ответить и не знал, что должен сказать ей. Так прошло четверть часа, стоившая мужчине частицы его здоровья. Когда появилась его жена Галина, то по ее лицу ничего нельзя понять, и он с мольбой уставился на нее: не томи, мол, говори.

- Разрешили вылет в Германию, - тихо сказала она. Слабая надежда остаться дома у Михаила окончательно "рухнула", и он облегченно вздохнул, что все решилось и нужно лететь в Германию, а не мучиться сомнениями.

Михаил понимал, что расспрашивать здесь небезопасно. Они побежали оформлять посадку, сдали багаж и наконец оказались в самолете, где уселись на свои места и стали ждать взлета. Ира тоже успокоилась - мама была рядом, и с нетерпением ждала взлета и первого в ее жизни полета на самолете.

Михаил прикидывал, как они смогут начать жить на чужбине с двумя тысячами немецких марок, разрешенных официально для вывоза с собой.

Взлетели, самолет выровнял курс и направился по своему маршруту.

- Привели меня и там оставили с женщиной в форме, - начала свой рассказ Галина. - Она провела вдоль тела своим детектором и говорит:

- У вас что-то в левом сапоге. Покажите, пожалуйста!

Я сняла сапог и отдала ей пачку денег, завернутых в фольгу. Затем сказала ей:

- У меня в другом сапоге тоже деньги. Заберите их. Только отпустите нас! Моя мама не перенесет этого!

Михаил изумленно уставился на нее:

- И что она?

- Женщина взяла деньги, выбросила фольгу и сказала:

- Возьмите деньги, летите дальше и молите Бога, что этого человека нет здесь.

Она показала мне на стол, на котором лежала форменная фуражка таможенного служащего.

Ошеломленный услышанным рассказом, Михаил откинул кресло и закрыл глаза.