Дикий, дикий снег.

Впиваясь острыми иголочками в веки, оседает на ресницах, а потом маленькими капельками скатывается по щекам. Такое ощущение, что плачешь, только совсем не грустно, а даже наоборот, так приятно вытирать «мнимые слезинки» твоими пушистыми варежками. Ты долго ругался, что я забыла дома перчатки и, наконец, не выдержав, снял варежки и надел мне их на руки. Стало тепло очень, от них пахло холодом, жасмином и тобой. Этот аромат слегка кружил голову, заставляя часто-часто моргать.

Мы долго – долго бродили по улицам, мимо сотен светящихся витрин и ресторанчиков, манивших своим ароматом. Вокруг было очень много людей, в основном молодых, ведь сегодня Сэйдзин но хи*. Мимо нас пробежали две девушки, держащиеся за руки и громко смеющиеся, в руках дымятся сигареты. В нос резко ударяет запах алкоголя, противно – морщусь и зажимаю нос варежкой. Ноздри приятно щекочет пух, хихикаю, ты поворачиваешь голову и вопросительно смотришь на меня.

Глаза в глаза. Так непривычно, так редко. Хотя я знаю тебя с рождения, а ты - меня. Длинные ресницы, бросают клинообразные тени на щеки. Танахиме все хихикала, говорила, что не понимает, зачем мальчикам такие длинные ресницы. А затем, чтоб они вот так вот подрагивали, когда ты прикрываешь темные, почти черные глаза, и отводишь взгляд в сторону.

Почему ты не смеешься и не празднуешь вместе со всеми, ведь сегодня и твой день. 20 лет – это так много. Я всегда боялась, что ты бросишь нас, когда станешь совершеннолетним, что уйдешь, и от тебя останется лишь большая бабочка в рамке над кроватью и аромат жасмина на подушке. Часто в твое отсутствие, пока не видели родители, я ложилась на твою кровать и вдыхала этот аромат, стараясь запомнить его навсегда. Выводила на холодных простынях замысловатые узоры, прижимаясь щекой к скользкой ткани. Один раз я так и заснула, в обнимку с подушкой, не дождавшись тебя на пару с будильником, который уже давно перевел стрелки за полночь.

Я не чувствовала ничего – ни как ты прошел в комнату, медленно притворив дверь от криков матери, ни как накрыл меня одеялом, провел рукой по волосам…

Только утром я увидела тебя в кресле с книгой в руках, как всегда молчаливого, с плотно сжатыми губами. Закрытый от всех, даже от самого себя. Порой мне кажется, что ты сам не знаешь, чего хочешь, о чем мечтаешь, ради чего по утрам открываешь глаза и нагоняешь в легкие воздух.

Я знаю – вчера ты был у него. Вы разговаривали, стоя на балконе. Точнее, стоял ты, а он курил, нанося на холст очередной яркий мазок. Ненавижу его картины! Резкие мазки – жизнь?! Нет – это просто резкие мазки и ничего большего! И на каждой какое-то белое пятно посередине, словно рой белых точек, стремящихся собраться в чью-то фигуру.

Он делает тебя другим, потому что твои руки пахнут табаком.

Табаком, а не жасмином…

Вы играете на пианино в четыре руки, поочередно нажимая на клавиши.

Соль - ми минор - до - ре – фа…

Я все это вижу, гораздо больше, чем ты думаешь, чем знают окружающее. Ночью, собирая аромат жасмина губами с твоей кожи, он дарит горечь, которая потом отравляет, заставляет задыхаться.

 

Ты резко затормаживаешь около витрины. Всегда она и та же, сколько бы улиц мы не прошли, куда бы не свернули - ты всегда выходишь к этой витрине. Освещенная тысячью маленьких огней, она излучала какой-то холод. Меня всегда начинало колотить рядом с этой витриной, а вот ты мог стоять возле неё часами, все смотря на одну единственную – куклу – мужчины с длинными белыми волосами в белой военной одежде, которую носили тысячелетия назад. Он прикрыл глаза, смотря куда-то в пол, длинные, наклеенные ресницы, казалось, подрагивали, но это лишь работал кондиционер.

Твои пальцы коснулись стекла, на них заиграли цветные блики, отражающиеся и в широко распахнутых глазах.

Что-то звякнуло, это электронные часы у меня на руке оповестили о наступлении ночи.

Касаюсь твоего плеча – нам нельзя гулять по городу ночью, это опасно. Мы никогда не заходили сюда так поздно Взглядом говоришь: «Нет, подожди. Я тебе кое-что покажу».

Секунды падают медленно, как хлопья с неба, я безучастно смотрю на витрину.

И вдруг, кукла двинула рукой. Я помотала головой – мне это кажется. Да, да, кажется!!!!

Секунда, нервный глоток ледяного воздуха, вокруг словно стало холоднее, что-то мерзкое, скользкое скребется в спину. Снова движение, ресницы взметаются вверх – пронзительный взгляд голубых глаз. неживых, стеклянных, но печальных, наполненных отчаянием.

«Ты, он. Конец дня – восход на мостовой, и металл под сердцем. Ты, он. Ты, он. ты, он» - этот шепот иголками впивается в виски. Снова и снова.

Снова.

Испуганно тяну тебя за руку. Но ты крепко сжимаешь мой локоть и не даешь стронуться с места.

«Это Юрэй – душа умершего человека, который не осознает, что он умер. Каждую ночь он выходит из этой витрины и идет туда, где его убили. На мост. Где Он убил его»- рисуешь ты слова руками в воздухе, опустив глаза.

- Он?! – я не сразу понимаю смысл сказанного. Все мешается вместе – безумный холод, горечь аромата от твоих волос, в которые Он вдохнул табачный дым, страх, снег, скатывающийся по щекам.

«Металл под сердцем, тут, у тебя. Совсем скоро» - что-то, сотканное из сотен пылинок и дыма, качается рукой твоей груди.

Меня словно что-то ударяет по ногам.

Холодная земля, темнота и твои слова, начертанные несколько месяцев назад: «Жертвовать сердцем, значит отдаваться целиком. Это и есть истинная любовь. Вспышка – и мотылек сгорит на фонаре, но он увидит свет так близко, что станет счастливым».

* - Во второй понедельник января (до 2000 года - 15 января) отмечается День совершеннолетия. Это государственный праздник для всех, кому в прошедшем году исполнилось 20 лет. С этого возраста японцы получают законное право голосовать, курить и употреблять спиртное. До 1876 года совершеннолетие наступало в 15 лет для юношей и в 13 лет для девушек.