Журфак-5-2. Валерий Хилтунен… Новейшая версия -- Валера! Хилтунен! -- Привет!... Что? – Все глядят недоуменно: Полутораметровый шкет Откликнулся... Немая сцена... В недоуменье старший курс: Валера – он же двухметровый... Ну как тут одолеть искус? -- Ты ж раньше был такой здоровый... -- А вот от солнышка усох – Но лишь на двадцать пять процентов... Не понимают, в чем подвох... -- Ты – вправду – он? -- И документов Полно, что вот он, точно – я... -- Ну, ничего не понимаю... Что понимать? Моя семья С журфака чуть не вся... Вступаю Я дяде своему вослед Под своды нашей альма матер, А он мне тезка, ясно – нет? Ну, то-то... Первым здесь мой фатер Делянку застолбил... Давно... Как раз журфак тогда открылся... Пусть будет здесь разъяснено, Как он в Союзе очутился, Как выбрал университет, Хоть должен был врачом вернуться... Из красных финнов был мой дед. Он верил: волны революций Всю накипь на земле сметут... Его с заданьем Коминтерна В Суоми, в Тампере зашлют – Убить сатрапа Маннергейма. Дед рос в Куопио... Теракт Свершился б на большом параде... Предполагаю (но не факт), Был некто, кто деньжонок ради, Сдал деда... Мартти, мой дедусь, Охранкой белофиннской схвачен... Здесь без деталей обойдусь... Был осужден и срок назначен... Пришлось сов. власти обменять Его поздней на белофинна... Могли бы наши расстрелять, Как расстреляли половину -- (Пожалуй, даже больше) -- тех, Кто Ильичу доверил долю... В числе лишь горсточки – из всех – Тех красных финнов дед, и волю И жизнь не потеряв, сумел Еще раз выехать в Суоми – И там остался – уцелел, Когда, уже почти что в коме, Пытался Сталин уволочь В могилу целые народы – Над СССР густела ночь... «Космополитам» в эти годы Грозил свинец из ППШ... А Мартти выпала удача: Он даже – ректор ВПШ При КПФ! Лица не пряча, Мог в Хельсинки свободно жить... А сына все ж послал учиться Обратно, наказав учить Здесь медицину... Но в столице России, в матушке-Москве, Судьбу начать готовясь в меде, Рудольф прислушался к молве, В случайной уловил беседе, Что открывается журфак... Рудольф навел, где надо, справки, Слегка понапрягал чердак – Забыл о меде без оглядки... А вскорости родился я... Там, на Стромынке были рядом Общага, где жила семья Студенческая – ( дабы взглядам Аж восемнадцати парней Не быть соблазном, занавеской Закрыли угол, а за ней В студенческой, полусоветской, Саровско-хельсинской семье Зимою прибавленья ждали) – Роддом, психушка... О тюрьме «Матросской тишине» не знали Едва ль на Огненной земле... В роддоме этом я родился И рос в студенческой семье, Так рано с МГУ сроднился... Замечу: этот же роддом И Лене выдал в жизнь путевку. А кто она – скажу потом... Ну, вот он я – держу головку... Собой умножил древний клан: В шестнадцатом, еще столетье Властитель Густав, по делам Воздать желая предкам, чести Их удостоил, отписав Особые в налогах льготы На грамоте с печатью, дав Тем датировку для отсчета Фамильной родословной нам, Документально обозначив... По разным весям и градам, Считают, родственников наших С десяток тысяч на Земле... Собрать бы эту всю ораву – Идеечка по вкусу мне. Она и по размаху, право, Заманчива... Осуществлю. Вот только разберусь с журфаком... Не тяга к длинному рублю Приводит в стройотряд... Биваком – Село Алпатьево у нас Приокское... Дыра, глубинка... Внимательных не сводит глаз История: а вдруг обида Селу, что встало «на горах» От нашей будет шумной «бражки»? Здесь каждый холмик и овраг – История... Вон в том овражке Мог сам Евпатий Коловрат, Рязанский доблестный боярин, Укрыть в засаде свой отряд: -- Таитесь. С темнотой – ударим, Дадим монголам по шеям... Считают, что села названье – В честь Коловрата... Ну, а нам Грядет иное испытанье: Коровник – стройка века... Мы С нешуточным энтузиазмом Творим... Окрестные холмы Внимают нашим всяко-разным Философическим речам... А наша жизнь напоминает Макаренковскую... Плечам – Саднить, но кто же унывает? Вполне хватает нас на то, Чтоб сумму наших дарований Собрать и выдать кое-что... Мы – нарасхват! Итог стараний: Нас ждут в окрестных деревнях, Как Магомаева и Пьеху... Приятно слышать «Ох!» да «Ах!» Отрадно, что и я к успеху Изрядно руку приложил. Ведь я тут шеф агитбригады И сам сценарий сочинил, Сам срежиссировал... Все рады – И мы – наполненно живем! А утром на узле растворном, Что в подчинении моем, Аврал: -- Раствор! Бетон! – Укор нам Читаю в яростных зрачках: -- Раствор! Раствор! Бетон! Скорее! -- Бегом!... На окских бережках Нет никого к работе злее -- Журфак историю творит. Заснять бы нас на киноленты – Пусть на зубах цемент скрипит -- О нас останутся легенды... Я шлю письмо в Петрозаводск... Я рос там... Там сегодня мама В извечном ворохе забот О сыне... Сыновья упрямо Тень материнского крыла Отбрасывают, убегают... Чем высребряют добела Те крылья... Мамы опекают, А сыновья спешат творить, Мечтая о больших свершеньях... Потом придет пора корить Себя, судить за прегрешенья... Но я хочу сказать сейчас О ней. Она из-под Сарова... Возможно позабавит вас Фамилия... Ну, что же, снова Улыбку встречу на устах. Улыбка злой гримасы лучше. Вот: Семочкина – в тех местах Распространенная... Их куча – У Феди-прадеда детей: Аж десять сыновей, представьте! А дочь одна лишь – и о ней Пеклись все десять братьев. Гляньте: Дочь Клавдия берет в мужья... Кого же? Семочкина Федю... Дщерь Семочкиных – мать моя... Не вскормлена заморской снедью, Но вдохновленная мечтой, Что и в войну ее питала – Учиться! – тет-а-тет с Москвой Она отважно поступала На экзотичный факультет – Географический... Манили Жюльверновские – с детских лет Посеянные в душу Нине Меридианы, острова, Кораллы, темные глубины... Любой мечте дает Москва Осуществиться... И у Нины – Удача... Будет у страны Восторженный океанолог... Осуществились грезы, сны Она – студентка! Хоть и долог Путь знаний и трудна стезя – Ничто жар сердца не остудит. Вперед – и отступать нельзя, Пусть впроголодь, но не отступит Студентка Нина... И ее Приметил финн Рудольф с журфака... Судьба... Она житье-бытье Нам намечает... Как без брака, Что предначертано, сложить?... О братьях бабушки походом: Тот удосужился служить При Королёве – и народом Не знаемый, был погребен По смерти – с воинским салютом... Тот – МИД’овская шишка. Он, Опять же неизвестен людям. Зато известен Ильичу, Поскольку рядом их квартиры... Я этим подчеркнуть хочу, Что не всегда толпы кумиры Реальную имеют власть... Реальные авторитеты – В тени стараются пропасть. Им антуражи, пиэтеты И даром не нужны... Они В большой политике, как рыба В воде... А третий брат, взгляни – И этот тоже личность, глыба: Изобретатель тракторов, Отмеченный лауреатством При Сталине... Ну, будь здоров: Та премия была богатством Реальным. Сверх того – престиж... Короче – знатная семейка... Читатель, ты меня простишь. Не хвастаюсь – горжусь... Линейка Их достижений надо мной – Дотягивайся хоть с подпрыгом... Поди и вы своей семьей Гордитесь? Все подобным игом Семейным отягощены... Тут мал – не мал, а соответствуй. И мы стараемся. Должны К тому духовному наследству Добавить что-нибудь свое... Есть братья у отца. Валерий Второй журфаковец. Семьей Журфак освоен, а критерий – Гуманитарный склад ума У Хилтуненов, экстравертность: Нам всем по нраву кутерьма, Общенье, а застой, инертность – Противней горькой редьки... Дни -- В стремлении дойти до сути... О маме... В Мурманском НИИ Полярном... И порой на сутки На Ледовитый океан На самолете вылетала, Где полынья родит туман, Где льда подвижка – наблюдала, Чтоб дать надежнее прогноз Для кораблей и самолетов. Отец тогда здесь службу нес Собкоровскую... Сам немало Над океаном полетал, Ходил на Шпицберген и дальше... В Москве наездами бывал Я не догадывался даже, Что там фактически была Уже его семья вторая. Что делать, коль любовь ушла? От нас, детей, сей факт скрывая, Отец и мама наконец Разъехались, нам объясняя: В командировке, мол, отец В столице... Ничего не зная Мы были рады, что назад, В Петрозаводск вернемся с мамой И бабушкой... Лишь мамин взгляд Грустил – и тихо с бабай Клавой От нас в секрете говорят. Но бабушке теперь не надо Окно завешивать: не спят Детишки, если день от взгляда Не прячется: полярным днем Не прячется за горы солнце, А кто же станет спать при нем?... Не надо затемнять оконце В Петрозаводске... Все же ночь Здесь более на ночь похожа. И здесь, как в Мурманске точь-в-точь В ледовую разведку тоже Летит на «жтажерках» мать... Внизу карельские озера. Задание: предупреждать Нечнется ль ледолом у створа Электростанции... Была В карельском обществе известна И уважаема... Вошла В горком. Жила непресно. Душа компании в среде Врачей, поэтов инженеров. Капустники, тусовки, где Она – и сочинитель перлов И пламенный конферансье- Ведущая... В команде «БЗДЮКИ» Всех юбиляров житие Восславить рада... На все руки Талантлива... Всегда полно У нас гостей в цековском доме. Включали растворив окно Высоцкого, потом – в истоме – И Галича (закрыв окно)... А из-за межквартирной стенки Храпел, уснувший, как бревно Карелии начальник Сенькин, Обкома первый секретарь, Что вырос в доме на дольмене. Кемарь, Иван Ильич, кемарь, Тебя не ждут на авансцеене. Он долго-долго возглавлял Вполне умело край озерный. И никого не подставлял, Характиер проявлял не вздорный. А город значился всегда В числе богатых интеллектом. -- Новосибирск, Одесса? -- Да. Социализм открытым текстом У нас честили без стыда: Финляндия была под боком. И кое-кто умел туда Заглядывать ревнивым оком И сравнивать, и горевать О неполадках в нашем доме... Мне надо в чем-нибудь писать... Записывать я стал в альбоме Спецназначения... Его С работы притащила мама... В нем графы. Графы... Для чего? Метеоданные до грамма Вносить дотошно что ни день. Я составлял в тех клетках списки – И это было мне не лень – Счперва властителей российских, Потом добавил римских пап, Еще позднее – фараонов. Страстишки необычной раб, Планировал вождей народов Всех до единого внести В мой кондуит пятивершковый, Тем от забвения спасти. Поверил я, микроголовый, Что это дело по плечу. Еще я собираю марки – И все на свете я хочу Собрать. А в присланном подарке От дяди из Суоми все, Что изданы в фашистском рейхе. Молчу... Понятно и козе, Не то б досталось на орехи. С альбомом тем, как с братом рос, Таскал повсюду, вак вериги. Бросаюсь, как голодный пес, На непрочитанные книги. Однажды объяснили мне: Никто все марки не притянет. И хобби, вмиг упав в цене Отныне более не манит. На марки мне открыл глаза Один профессор из Вьетнама. Мне показалось, что деза. Пожаловался маме. Мама Все подтвердила. Вот беда. Я письма слал филателистам Во все концы... Искал, куда – В журналах. Ровненько и чисто Мог на конвертах выводить Латинские смешные буквы.... И письма стали приходить... «Коллега!... Сэр!...» Сердечка стук вы, Поди, услышали б в ответ На эту вежливость в конверте: Ко мне, мол, в мире пиэтет. Вы в детстве в это верьте, верьте. И я поверил в то, что сэр И уважаемый коллега. Вьетнамец: -- Вы – миллиардер? Как не собрать с планеты снега, Так марок тоже не собрать, И несусветные финансы Вам не помогут... – Мог соврать, Оставив маленькие шансы. Он, не соврав, довел до слез. Поплакав, все в подвал забросил Сухой цековский... Дождь, мороз Их не мочил и не морозил. В нем супостаты долежат До дня рождения зазнобы Маринки Сербы... Нежный взгляд – Достойная награда, чтобы Ей то богатство подарить... О первой той любви едва ли Смогу сегодня говорить – Так: фигли-мигли, трали-вали... Альбомище с собой возил В Москву – и раздражая папу, Названья улиц заносил— И рад столичному этапу -- Есть вновь идейка в голове – Она сильнее, чем усталость. В машине с нами по Москве Чужая женщина каталась. Мне непонятно, кто она И почему все время с нами. О том, что папина жена – Я не догадываюсь... В раме Окна – какой-то важный дом, Прошу: -- Останови машину, В альбом свой запишу о нем... – Отец сердит, но чин по чину Тотчас машину тормозит... Та тетя только улыбалась. -- У сына – дело, -- говорит, -- Задержимся – такая малость... – Отец плечами пожимал – И улыбался ей ответно. Я благодарно принимал Поддержку тети... Исповедно Ей все секреты открывал. Ту тетю звали Юлианой Андреевной, а я был мал... Та тетя вскоре стала мамой Малышки Яны, что сестрой Единокровною мне стала. Вот это новость, что хоть стой. Хоть падай. Тетя не упала От этой новости в моем Наивном миропониманьи. Уже сердечные мосты Сложились с нею в том романе, Что называется судьбой... Та тетя – дочка Валентины Аркадьевны, что добротой Смогла моей души щербины Согреть и сгладить... Разамат – Ее фамилию запомнить И повторять тихонько рад. Сумела пустоту заполнить. Не то порой казалось мне, Что я один в подлунном мире – И в беспредельной тишине Бежало сердце к ишемии – И лишь альбом – мой старший брат, Ему я поверяю мысли. Альбомы, жаль, не говорят... Да, ладно, вырос, так не кисни... -- Раствор! Бетон! – пахали мы, Трудом доискиваясь сути... Алпатьево... Леса, холмы... Случилось – уж не обессудьте: Сто верст от матушки-Москвы, Мещера – Левитан с натуры... Ока – а в ней – лещей, плотвы! И цапли... Ну, они не дуры, Не станут обитать в грязи... Какой простор! Какие дали! На горизонте там – (вблизи) – Село Есенина... Слетали Мы с Сашей Тропкиным вдвоем – (Ища на жопу приключений) – В «березовые ситцы» рвем... «Дом деревянный», край волшебный... Большое старое село – Исток великого поэта. Здесь босоногое прошло Сергея детство... Он по свету Потом немало колесил Но песнопевцем русской доли, Родной земли и неба был... Легло приокское раздолье Опорой пламенной души... Оно в нем отзывалось словом. Он возвращался... Здесь, в тиши Он восходил к своим основам, Истокам... Здесь была она -- В старинном доме с мезонином – Чья красота награждена Взволнованной поэмой-гимном Любви ль, мечте ли о любви... Для нас важна сама поэма О притяженьях меж людьми, Незримых и поющих немо, Волшебных струнах, что звучат Для избранных и для избравших... Вот школа, почта, старый сад... В музее горстка не пропавших Его вещей – цилиндр, пиджак... Острее здесь тоска поэта... Ну, что ж, могу сказать, журфак, Тебе спасибо и за это... Была нам трепка – будь здоров! -- Как -- самовольная отлучка?! -- И что? Вернулся – жив-здоров... Но только разъярились... Взбучка Почти грозилась перейти В оргвыводы – тогда с журфаком Уже потом не по пути... Утихомирились, однако... Мне в приключение попасть, Как говорят у нас в отряде – Точь-в-точь – два пальца об асфальт... Начну с рожденья, факта ради: В «сорочке» вышел я на свет. Однако же ее украли... Что это: приключенье – нет? В роддоме прямо промышляли Таким особым воровством... Кому-то же зачем-то надо... Студентам недокорм знаком, А тут – ребенок, я... И чадо Вначале тоже взяли в ту Пост-монастырскую общагу, Чтоб с малодневства суету Вбирал, накапливал отвагу Для жизни... МГУ-шных мам С потомством вместе и мужьями Сселяли вместе, чтобы гам, Звучавший всюду в плотной гамме, Здесь контртенором звенел Всесокрушающего рева. Внизу был клуб, в нем кто-то пел... Чтоб нравственно была здорова Семья, делили простыни Всю комнату на четвертушки: -- Здесь мы, тут – вы, вон там – они... – Таз клали на пол для прослушки Концертов клубных. Сиркка там Певица выступала, Рикка, Карельская – и юных мам То пенье ублажало дико. Потом певица унеслась В Суоми... Вспомнишь – и слезинки. Безпрекословна песен власть Над обитателем Стромынки. Древнейшее село Стромынь, Москвы, считают, было старше. Но не судьба. Куда не кинь Пытливый взор, увидишь: наше То обиталище тогда И академии умнее. В семидесятые года Все интеллекта корифеи На Ломоносовском сошлись В общажных тех пятиэтажках, Куда студенческая жизнь Сместилась... В комнатных ватажках Дискуссии такие шли, Такие поднимались темы По обновлению Земли И даже солнечной систамы... Что будь мудра и чутка власть, Отставила б свой мерзкий норов, Ей лучше бы в основу класть, Взяв из общажных разговоров Идеи… Папа с мамой -- в них, А власти лишь услышать надо… Родители в завалах книг. Учеба напрягает… Чадо, Чтоб не вязало руки им И не мешало бы учиться – К бабуле... Ладно, погостим У бабы Клавы... Адрес – Выкса... Но у нее внезапно – рак. В онкологический забрали... Куда меня? Со мною как? Опять в столицу? Нет, едва ли... Я в кабинете главврача В пеленках прямо – прописался, Гугукал, лапками суча, И прямо на столе... валялся... Лишь операция прошла, Мы с бабушкой вернулись в домик На Ленина... Там в нем жила Монашка... Свечи, черный томик – Молитвенник... У образов Молилась... Я молился с нею За бабушку – был некий зов... Молился... Нынче не умею... И я там жил до трех годков, Пока студенты доучились... Но вот – приехали... -- Готов? -- Готов! -- Отлично! -- Уложились – Ту-ту... И поезд нас умчал Из-под Сарова вдаль, на север, В край тысячи озер... Венчал Журфак отъездом: что посеял, Должно теперь давать плоды... Осталась позади Стромынка, А на крыльце ее следы Великих... Тайная слезинка С воспоминанием о ней Блеснет в глазах у седовласых Гигантов мысли... Юных дней Свидетельница... Востроглазых, Звонкоголосых и худых Послевоенная общага, Тот дом квадратный помнил их... В нем было много крыс... Отвага Нужна, чтоб с ними кров делить... Под крышей бывшей богадельни Отрадно было и дружить И грезить о своей, отдельной Квартире с ванной... Миражи Надежд, студенческих иллюзий Те заполняли этажи... Но было ль лучше где в Союзе? С Борисом Панкиным дружил Отец в студенческие годы, Конспекты и хлеб-соль делил Той дружбы неразрывной всходы От курса к курсу крепли... С ним В «МК» осилил стажировку... Той дружбе столько лет и зим! Бедой и счастьем калибровку Прошла, стромынковский купаж, Шлифовку толчеей общажной, Где не в почете «мой», а «наш» Становится сверхсутью важной. Четыре этажа мечты У Яузы и у Стромынки... Там юность строила мосты К освобожденью... Без заминки Пророчествовала... Росла, Духовно возвышаясь в спорах – И эту мудрость вобрала... А на проспектах-коридорах, Гуляя, точно по Тверской, Простые распевала песни... Они – оттуда, из такой, Из избранной судьбы – и вместе С судьбой – стромынковских палат Развозят по стране и дальше – Высокий дух... Судьбы расклад: В огромных городах и даже В селеньях дальних им нести Дух МГУ-шных дортуаров, Тем душу и мечту спасти... Отвлекся я от мемуаров... Петрозаводск... Здесь был погост Еще в пятнадцатом столетье... Четыреста с полсотней верст От Петербурга... В лихолетье, «В Европу прорубив окно», В век восемнадцатый шагая, Рек Петр Великий: -- Решено: Завод построить здесь! – Вонзая Перст в карту, точку указал: -- Здесь: западный залив Онеги... Царь повелел – и кто б дерзал Оспорить? В бешеном разбеге, В стремленье вырваться из пут, Из азиатчины – в Европу, Стратег считал, что должен тут Стоять опорный пункт – и кто бы Хотел решенью помешать За это б жизнью поплатился. Царю не то что возражать, Дышать не каждый бы решился При нем... Росла и слобода: Работный люд. При нем начальство. Церквушка. Лазарет. Года Вдаль убегали... И бахвальство Самодовольных северян, Пресыщенных богатым краем, Влекло купцов из ближних стран... Тот лишь на время призываем Сюда судьбою, а иной И оставался на дожитье... Рос город... Он ценим страной. Все европейские событья Ему значенье придают. Губернский и епархиальный, Петрозаводском назовут... Край Олонецкий, строгий, дальний. Край, где нередко снежен май, Край, где судак в поклевке жаден... А первым, кто возглавил край, Представьте, был поэт Державин Великолепный, славный край -- Лесами и водой обильный – (Работы – непочатый край) -- Грибной, охотничий и рыбный... Ледник вселенский, уходя, Озер здесь наплодил для рыбы... В мозгах кремлевского вождя – Плацдарм для нового прорыва – Карелия... Двадцатый год Ей автономию дарует. А Коминтерн сюда зовет Заморских финнов – (замордует Их всех впоследствии ГУЛАГ)... Легко попались на наживку. С клеймом «шпион», «народа враг», Вчинив нелепую фальшивку, Сгноили после... Для чего? Чтоб жажду утолить вампирью Неутолимую его... Так он, всю юность над псалтирью Сидевший, «Не убий!»-завет Усвоил, косорукий демон... В сороковом издал декрет: В угоду людоедским схемам Карельская АССР Объявлена Карело-Финской, В чем стратегический прицел, Захватнический, просто свинский. Хоть и закончилась война С достойным северным соседом Позорно, не смогла она Умножить счет его победам, Но то же «планов громадье», Лишь взял на время передышку... Война... В расчете на нее Таит зловещую мыслишку: Уж если с Польшей удалось, Должно удаться и с Суоми... Расчет обычный, на авось, На то, что в дьявольском погроме, Падет к его ногам страна Сибелиуса и Леннрота, Все мерзости его война Потом запишет на кого-то... Но та жестокая война, Что пол-планеты опалила Тиранов мерзких допьяна Людскою кровью опоила, Испепелила пол-страны... Петрозаводск стенал в полоне... Его впоследствии должны Отстроить, обновить... ...В бетоне Полы коровника... -- Бетон! – И в ненасытный зев мешалки Цемент ссыпаю, щебень... Звон И грохот... Мы не из-под палки Работаем – хотим помочь Селянам, как-то жизнь поправить. Мы верим им без нас – невмочь... Приехала, спеша прославить Нас Алла Боссарт из «МК»... Вот я – в «наморднике» на снимке, Рассказ – весь обо мне... Слегка Неловко – я же вместе с ними, С товарищами, не один... Ребята шутят, поздравляют... Да, ладно, суета... Глядим Вперед: помалу подрастают Объекта стены вширь и ввысь... -- Бетон! Раствор! Бетон! За смену Еще немного поднялись... Поднимутся и завтра... Цену Мы знаем качеству труда: Швы – по линейке, без натеков... Коровник... Строить города – Еще ответственней... Уроков Дает немало стройотряд Для углубленья кругозора... Я в прошлое бросаю взгляд... Петрозаводск... По сути, город В послевоенную страду Воссоздавался, как столица У всей Европы на виду... Страна и власть ее стремится Придать высокие черты Его проспектам и бульварам... Здесь претворять свои мечты Дано прекрасным зодчим... С жаром На ватманах рождался град – И воплощался в светлом камне. Он рос --и радовался взгляд... Мы поселились здесь, когда мне Три было года... Мой отец В республиканскую газету Направлен вкалывать – венец Учебы... Слава факультету... Петрозаводск... Из первых уст Поведаю: стоит на бреге, Рождая половодье чувств, Мой светлый город у Онеги. Здесь по ночам светло, как днем, Здесь возле школы – земляника... Мой город... Позабыть о нем? Такое и помыслить дико... Отец в круговороте дел. Он секретарствует в газете... Секретаря суров удел: Практически за все в ответе: За верстку, правку, за «подвал», За снимки, «шапки» и отбивки, Кто что когда и сколько сдал, Чтоб «гвоздь» был в номере и сливки, Чтоб номер вовремя в набор, Пошел, клише не запоздали... Да с нервным автором сыр-бор Уладь: -- Опять мое не дали!... Отец – дублером... Молодой... А главной в секретариате Был Бацер Исаак звездой. Он стар и опытен, что кстати. Из Магадана принесло Его послевоенным смерчем Харбинцев много здесь нашло Вторую родину... Помечен Наш город избранностью... В нем – Театры, вузы... А народу – В райцентре больше... Мы живем, Считается – неплохо: сходу Нам дали комнату – ура! Географиня наша, мама, При деле... Отмечает: Ра Взошел во столько-то... Тумана Была такая высота, В ведре осадков – ... сантиметров... А тут – такая красота! Ее никак без сантиментов Никто не сможет воспринять... Пошла в ледовую разведку Служить географиня-мать... При деле мать с отцом... Нередко У них на сына нет минут – И я на попеченье няни. Случается: они придут – А я давно уже в нирване Безоблачных, счастливых снов... А в доме по соседству с нами – Андропов прежде жил... Суров, Со всеми ладил временами, С начальством находил контакт... Куусинен ему поддержку Давал – неординарный факт, Единственный, похоже... Слежку, Конечно, «органы» вели... За ним И за семьею финна, Но как-то казни обошли Андропова и нас... Противно О той эпохе говорить... Меня в детсад определили... Мне, маленькому, все чинить Обиды стали, даже били... Детишки агрессивны, злы, А я всех меньше и слабее, Но надо находить лазы – -- И я им: -- Я читать умею! Суют мне книжку: -- Прочитай! – И я читаю детям сказки... Вот так. Авторитет, спасай! Теперь игрушки, книжки, краски – Попробуй, отними! В ответ: -- Отдай, не то читать не буду! И отдают. Авторитет! Да сами мне приносят груду Игрушек – только почитай! И постепенно круг сложился Друзей-приятелей... И в рай Вдруг ад кромешный превратился... Знакомый мамы – Вячеслав Орфинский, доктор-архитектор, Открывший Кижи, нас позвав На остров, где пока лишь те, кто В его команде, там бывать, Научной, получили право, Ошеломлен: я стал орать... В испуге сам – и всю ораву Научную перепугал: Кораблик, что привез на остров, Ушел – вот я и заорал: На миг мне показалось остро, Что здесь останемся навек... Такое память сохранила. Четырехлетний человек Орал... Смешно? Поверьте, было Мне не до смеху... Объяснить Не получалось «Робинзону» -- Никак нельзя угомонить, Я не хотел внимать резону К досаде близких и друзей... Великолепный остров, храмы... Здесь позже создадут музей... Короче, день пропал для мамы. Ну, сын, туды его в качель! И вы б таким едва ль гордились... Была словесная дуэль: Мы с Витькой Киуру сразились. Нам с ним совсем по горстке лет. Сын «Суслова» -- по местным рангам. И разобрался, шпингалет: Я не могу ему быть равным. Папаша – безобидный финн. Он – Жаворонок в переводе. А малолетний крошка-сын С ебя считает принца вроде. И я папашею горжусь. Мы с Витькой, на качелях сидя: -- Мой папа главный! – (сильно злюсь). -- Нет, мой! -- Нет, мой! -- А вот мой выйдет... -- И что он сделает? -- Тогда Узнвешь! – Я реву – обидно За папу Рудика. Беда, Коль в папе «главности» не видно... Я рано понял красоту Онежской северной природы... И город мой, что нес мечту Великиъ зодчих через годы, Он тоже светел и красив... Здесь не было проблем с едою – Кремлевский кровожадный псих По счастью новою бедою Наш город не успел залить... Поскольку эта стратагема Неактуальна, нас лишить Решили статуса... И схема Союза – всмятку... Мы теперь Лишь автономные... И ладно... Есть город, озеро... Поверь, И в куцем статусе отрадно... Карелия... Один процент Всей территории Союза, Мельчайший Родины сегмент, Но не нагрузка, не обуза. Без малого семьсот км На север с юга, параллелью, Четыре сотни по Кеми – Меридианом... Ожерелью Озер -- нет края и конца... Уедешь – долго будет снится Таежных ягод кислеца И ели – стражи на границе... Земное чудо наших мест – Она, карельская береза... Увидишь, бросив взгляд окрест: Скромна, невысока... «Колхоза» Не признает – стоит одна... Лишь изредка – в кругу подружек... О ней не скажешь, мол стройна: Снаружи выглядит похуже Обыкновенной: грубый ствол – В наплывах, вздутиях, наростах, Непрезентабельный камзол, Как будто у нее короста. Но древесины красота У неказистой – несравненна – Как мрамор... Дерево-мечта... Воистину она – бесценна... Я б воспевал и воспевал, Но, как Рождественский не скажешь -- Не Роберт – Всеволод... Писал Он в пятьдесят шестом... Уважишь Послушать, что сказал поэт, Когда явилось вдохновенье? В душе оставит добрый след Чудесное стихотворенье... КАРЕЛЬСКАЯ БЕРЕЗА Стоит она здесь на излуке, Над рябью забытых озер, И тянет корявые руки В колеблемый зноем простор. В скрипучей старушечьей доле, Надвинув зеленый платок, Вздыхает и слушает поле, Шуршащее рожью у ног. К ней ластятся травы погоста, Бегут перепелки в жару, Ее золотая береста Дрожит сединой на ветру; И жадно узлистое тело, Склонясь к придорожной пыли, Корнями из кочки замшелой Пьет терпкую горечь земли. Скупые болотные слезы Стекают к ее рубежу, Чтоб сердце карельской березы Труднее давалось ножу; Чтоб было тяжелым и звонким И, знойную сухость храня, Зимой разрасталось в избенке Трескучей травою огня. Как мастер, в суке долговязом Я выпилю нужный кусок, Прикину прищуренным глазом, Где слой поубористей лег. В упрямой и точной затее Мечту прозревая свою, Я выбрал кусок потруднее, Строптивый в неравном бою. И каждый резьбы закоулок Строгаю и глажу стократ — Для крепких домашних шкатулок И хрупкой забавы ребят. Прости, что кромсаю и рушу, Что сталью решаю я спор,— Твою деревянную душу Я все-таки вылью в узор. Мне жребий завидный подарен; Стать светом — потемкам назло. И как я тебе благодарен, Что трудно мое ремесло! Попутно: Роберт тоже наш. Ему филфак Петрозаводский Дал старт и подарил кураж, А с ним – характер дон-кихотский... Береза наша – патриот... Она – уж как ты ни старайся – В других районах не растет... Не веришь? Ладно, попытайся: У нашей набери семян И высей где-то под Москвою... Глядишь – растет... Но есть изъян – Растет – обычною, прямою, Без бородавок на стволе, Обычной русскою березой... Разгадку ищут триста лет. Найдут ли? Меж стихом и прозой Неуловима так же грань... Карелия... Загадка, тайна Увидится, куда ни глянь... Едва ли опишу детально: С Финляндией граничит край, Что Бельгию шесть раз проглотит, Здесь для рыбалки – сущий рай, Само собою – для охоты... Карелия дает стране Железную руду, бумагу, Станки и трактора – вполне На уровне... В служеньи благу Отчизны мы не отстаем, А многих и опережаем, Алмазы Родине даем, Граниты, мрамор... Восхищаем Искусством старых мастеров Туристов... Кто не видел Кижей – Не видел ничего... Даров Судьбы Господь дал столько!... Ближе Ко всем карельским чудесам Я был, счастливчик, с малолетства... Любовь к озерам и лесам От мамы перешла в наследство... Но вот мне восемь. Я учусь. От дома двести метров – школа... Я по утрам стрелою мчусь – Учиться – радостно... И скоро Я, как испытанный «буксир», Подсаживаем к отстающим... Я для учительниц – кумир – Со мной им нет проблем, идущим По всем предметам – впереди... Мне незнакомы двойки, тройки, Четверки даже... Вот, гляди – Одни пятерки! То-то! Бойкий И инициативный шкет... Учительница наша, Вера Матвеевна, авторитет Мой утверждает. Для примера Служу... Нас в классе двадцать три... Учительница тоже ростом Не Гулливер – мала, смотри... Нам, малышам, в судьбе непросто... Четыре школьных этажа По-сталински монументальны – На Кирова... От галдежа На переменках в кадках пальмы – И те скукоживаются, Как уши у педперсонала... А если выйдешь из «дворца Наук», то можно доотвала Наесться ягоды лесной: Почти у школы земляника, Прикрыта северной сосной, Росла расхристанно и дико... А вскоре подхватила класс – И провела аж до восьмого – Хвалила и бранила нас – Карелка Лидия Шевцова. И Александровна ко мне Питала, недомерке, слабость. Причина мне ясна вполне: Учительница оказалась В родстве с той няней, что со мной Возилась, как вторая мама... Мне повезло и со второй Учительницей... Чудо прямо! А дни шагали не спеша, Бежали быстрые недели... Отец направлен в ВПШ Учиться вновь... Не надоели Конспекты? Но велят: учись! И снова в матушке-столице Корпи над Марксом, не ленись. Воздастся, говорят, сторицей. В пионерлагерь ВПШ Я послан летом для подкорма... Там дети из-за рубежа, Секретарей ЦК, обкома – Весь инициативный люд, Горластый, озорной, уклюжий... Мне поручение дают: Читать про «Я» со сцены... Слушай: Всем известно: Буква "Я" В азбуке последняя. А известно ли кому, Отчего и почему? - Неизвестно? - Неизвестно! - Интересно? - Интересно! - Ну, так слушайте рассказ. Жили в азбуке у нас Буквы. Жили, не тужили, Потому что все дружили, Где никто не ссорится, Там и дело спорится. Только раз все дело стало Из-за страшного скандала: Буква "Я" в строку не встала, Взбунтовалась буква "Я"! - Я, - сказала буква "Я", - Главная-заглавная! Я хочу, чтобы повсюду Впереди стояла я! Не хочу стоять в ряду. Быть желаю на виду! - Говорят ей: - Встань на место! - Отвечает: - Не пойду! Я ведь вам не просто буква, Я - местоимение. Вы в сравнении со мною - Недоразумение! Недоразумение - не более не менее! Тут вся азбука пришла В страшное волнение. - Фу-ты ну-ты! - фыркнул Ф, От обиды покраснев. - Срам! -сердито С сказало. В кричит: - Воображала! Это всякий так бы мог! Может я и сам - предлог! - Проворчало П: - Попробуй, Потолкуй с такой особой! - Нужен к ней подход особый, - Вдруг промямлил Мягкий Знак. А сердитый Твердый Знак Молча показал кулак. - Ти-и-ше, буквы! Стыдно, знаки! - Закричали Гласные. - Не хватало только драки! А еще Согласные! Надо раньше разобраться, А потом уже и драться! Мы же грамотный народ! Буква "Я" сама поймет: Разве мыслимое дело Всюду Я совать вперед? Ведь никто в таком письме Не поймет ни бе ни ме! - Я затопало ногами: - Не хочу водиться с вами! Буду делать все сама! Хватит у меня ума! - Буквы тут переглянулись, Все - буквально! - улыбнулись, И ответил дружный хор: - Хорошо, идем на спор: Если сможешь в одиночку Написать хотя бы строчку, - Правда, стало быть, твоя! - Чтобы я да не сумела, Я ж не кто-нибудь, а Я! ...Буква "Я" взялась за дело: Целый час она пыхтела, И кряхтела, и потела, - Написать она сумела Только "...яяяяя!". Как зальется буква "Х": - ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! - О от смеха покатилось! А за голову схватилось. Б схватилось за живот... Буква "Я" сперва крепилась, А потом как заревет: - Я, ребята, виновата! Признаю вину свою! Я согласна встать, ребята, Даже сзади буквы "Ю"! - Что ж, - решил весь алфавит, - Если хочет - пусть стоит! Дело ведь совсем не в месте. Дело в том, что все мы - вместе! В том, чтоб все - От А до Я - Жили, как одна семья! * Буква "Я" всегда была Всем и каждому мила. Но советуем, друзья, Помнить место буквы "Я"! Великолепная пора – Каникулы – свобода – ух, ты!... Чтоб не вдыхали пыль двора Нас с братом Юрой шлют «на фрукты» В Тирасполь... Там у нас живет Двоюродная тетя папы Эмилия... Здесь сад растет Роскошный... Месяцок хотя бы Повялимся, как на костре, В крови накапливаем солнце... Тирасполь – «Город на Днестре» -- По гречески... Стучит в оконце Ветвями утром алыча... Генералиссимус Суворов Тот город основал, меча Не опуская, зная норов Свирепо зверских янычар, Поставил на «Тирасе» крепость, Началом ставшую начал... Здесь принимали, как нелепость Язык молдавский... Говорил «Поль» исключительно по-русски И щедро нам тепло дарил... Отец, осилив перегрузки, В Москве закончил ВПШ – И он теперь собкор «Савраски» По Северу... Теперь, паша В ЦО ЦК, предать огласке Он может темные дела, Что и вменяется собкору... А резиденция была Отныне в Мурманске, где в школу Пришлось недолго походить... На севере народ суровей... Собкора велено любить, Сиречь – бояться... Хмуря брови, Ответственные господа- Товариши несут подарки Нам с братом щедрые всегда По праздникам.. Отец – в запарке: Он должен побывать везде – На совещаниях и встречах, Пресс-конференциях... Мечте О крупных жанрах, человечьих Нелегких судьбах принужден До времени «кирпич» повесить... Я знаю, что замыслил он О Шотмане новеллу... В месяц Такую не осилить, нет... Он был достойным человеком И предан Ленину... Сюжет Для «оттепели»... Бурным веком Был перемолот Александр, Не пожелавший пресмыкаться, Приспособленчества скафандр Не примерявший... Он сражаться В открытую с тираном стал – И на семнадцатом партсъезде Его геройски обличал... Невольник большевистской чести, Один из редких бунтарей, Из твердолобых честных финнов, Не отступивший от идей... А легион бесовских джиннов, Наивный, силился загнать Обратно в тесную бутылку... Борьба за власть... Не миновать Судьбы... Он смело шел на пытку, На злую казнь и забытье... Отец урывками ту повесть Слагал – и написал ее, Той книгой пробуждая совесть И память возвратив борцу... Мы в Мурманске не задержались... Отца и матери – к концу Пришло общенье – разбежались... Судьба нас с матерью назад В Петрозаводск определила... -- Отец в командировке... Лад В мозгах детей храня, щадила, Не говоря всей правды, мать... Отец в столице – зам. главреда Редакции Европы... Знать, Считали оба предка, вредно Нам с братом правду до поры... Я навещал отца в столице... Потом по правилам игры – Загранка... Ясно, он стремится В Финляндию... И повезло: Направлен в Хельсинки главредом Журнала «Мир и мы»... Влекло К истокам Хилтуненов... Кредо: Жить полноценно – и отец С азов учить решился финский – Язык запутанный вконец Для иностранца... Старт взяв низкий, Папаша справился... Язык Стал повседневным инструментов... Он вскоре так к нему привык, Что слился с ним... Реципиентом Языковых его потуг И мне придется становиться. Поднаторев, он скажет: -- Друг, Ты финн – и надо научиться... Но первым так сказал не он... Меня вдруг посылают в Таллин, Где будет праздник проведен – Неделя Дружбы... Посылали Меня как финна поздравлять Друзей-ровесников по-фински. Вручили текст: -- Учи! –Ломать Язык пытаюсь по записке... Так... «Пионеэрит...» Словцо Хоть отдаленно, но знакомо... А «карьяласта»? На лицо Гримаса вылезла... -- Весомо, Торжественно произноси: «Ляхеэевят»... Понял? -- Понял... -- Про непонятное – спроси! Ну, и язык! Взаправду донял. А как учил его отец? Так. Дальше «лямпимьят тервейсет Ээстин...» Финиш наконец: Ну! «Пионэерилле!»... Десять Еще разков произнесу – Глядишь, и выучу речугу... Как будто леденец сосу Иль заикаюсь, как с испугу... Я говорил и говорил... Не избежал, увы, позора... Текст, что раз двадцать повторил, Твердил упрямо «до упора», Едва я посмотрел на зал – Театр «Эстония» в аншлаге – Мне тут же разум отказал И память... Горько бедолаге: Стою и открываю рот, А слов как будто и не знаю... Ну – расхихикался народ... И я обдулся даже... Злая Торчит мыслишка в голове: Всем отомщу за поруганье... В игре, учебе, озорстве – Во всем я заслужу признанье... Мне, значит, первым быть во всем, А я и так не знал четверок – Отличник! Правда, озорством Не отличался в коридорах И классах школьных... А потом, Когда из Таллина вернулись, Встречали, как героев... В ком Интервьюеры «звезданулись»? Во мне: так бойко рассказал О представительском вояже, Что всех вокруг очаровал... Мне сразу предложили даже Вести на радио у нас Еденедельную программу... Для школьников – балдеет класс... Я свой «портрет» вставляю в раму Окошка в студии – и я Те тексты, что дают, читаю... Понятно, слушает семья, Как я по радио вещаю. Шел шестьдесят четвертый год... А осенью спихнули с трона Хрущева... Вот уж кто забот Принес стране, довел до стона... Он и Карелию достал: -- А ну-ка, насадить «маиса!»... И Брежнев, что его прогнал, Для всех спасителем явился... Шли из Москвы на всю страну, В Карелии слышны отменно – «Ровесники»... Я в них одну Из дикторш выделяю – Лену. Ее счастливым голоском Озвучена заставка... С Леной Еще покуда не знаком, Но познакомлюсь непременно... Еженедельно здесь в эфир Мой выдает задорный дискант -- Сползает, улетая в мир, Программа со стального диска – Студийный «МЭЗ» -- магнитофон – На тридцать восемь оборотов... В минуту в мир бросает он Моих полсотни слов... Кого-то, Возможно, радует сюжет, А для кого-то – ахинея... Тогдашних радиогазет Сегодняшние – не умнее... Какой бы ни случился съезд, Я неизменно приглашаем – И мчусь стрелою в сотни мест – Мы, дикторы, и там вещаем. Моя семейка мной горда, Общественным успехам рады... На главной улице всегда Проходят главные парады. На ней, допустим слева, он: Работы Манизера Ленин. Захватчиками сохранен В войну: для финнов каждый ценен Сооруженный монумент. А справа – чуть поменьше -- Киров – Перст указует в постамент. Ну, тут уж повод для сатиров Для измывательств над вождем: Коль выберешь особый ракурс, В висящем пальце узнаем – «Фрагмент», мужской весомый фактор-с, Что мне особенно смешно, Когда с требуны здесь вещаю. Хранить серьезность надо, но... Надеюсь, что не оплошаю. Обкома первый секретарь Мне под ноги поставит ящик: -- Лишь не части как пономарь! – На головы ребят, стоящих В червонно-галстучном строю С небес обрушит репродуктор, Что я с трибуны им «пою»... Взлетает: «Юные...» Ану, кто Не замер? – «Ленинцы! К борьбе За дело...» -- И смотрю с трибуны – Нет шевеления в толпе, -- «Коммунистической...» -- и юный Сейчас замрет и пожилой... Продолжу: «партии...», -- сурово, – Я: «Будьте...», -- гром над головой, -- «Готовы!» -- И: «Всегда готовы!» -- Вся площадь дружно -- мне в ответ... На рукаве моей – шевронов И разных звездочек букет: Я пионерских батальонов Всех командир, нач. всех штабов... Ко мне партийного начальства Петрозаводского – любовь -- Подкармливают... Без бахвальства Замечу, что попал в фавор... Участник праздничных массовок... Порой производил фурор Стишатами инсценировок: Сегодня будем поздравлять И нашу мать и вашу мать... Вскоре мы окончим школу -- Я в космос к марсу полечу... -- А я хочу быть Терешковой -- Быть Николаевым хочу... Петрозаводск, возможно, был Единственным в стране Советов, Где Сталин френч не теребил На постаменте, хоть с портретов И здесь мозолил всем глаза. Скульптурки-недомерки были, Понятно, коль без них нельзя, Но шибко фимиам не лили. А Сенькин далеко не прост, Коль два почти десятилетья Удерживал главнейший пост. В сиянье этого соцветья Карельского смешного рос, Где Сенькин налагоет визу: «Описанному верить!», розг Давно достойного подлизу Сим вечным перлом увенчав На ябедке: обоссан, дескать, Соседом пьяным... Повстречав Его с тех пор лет, может, десять Высмеивал народ в лицо Заслуженного обоссанца. А будь Ильич из подлецов, Обидчику б не расквитаться... Попутно: первый секретарь – Карел, отличный дядя – Сенькин. Народ изрядно хохотал: Премьер был Манькин... В летке-еньке Номенклатурной также мэр Петрозаводска, некто Гришкин... Есть в партэлите, например, В развитье темы – Дунькин, Тришкин. Я Киуру упоминал... Хоть «Суслов» намечался русский, Но Жаворонок-финн попал, Допущен, смирный, к парткормушке. А президентом – псевдофинн, Двурушник Прокконен, безрукий Пааво... Явный сукин сын. Ведь ясно: только дети суки Могли в правительство войти – Его предуготовил Сталин, Чтоб им законное смести... Да только финны стойко стали, И, защитив свою страну, Не дали Сталину ни шанса. Просравший зимнюю войну, То халлинто*, что из миманса * Правительство (финск.) Cатрап бесхитростно собрал – (Возглавил Куусинен Отто) – Он сам потом и разогнал. Об этом больше неохота.... Как оказалось, Сенькин рос В соседстве с каменным дольменом В карельской глухомани... Бонз Партийных чванством непомерным Не отличался... Это он В подножье ящик из под пива Мне ставил, двигал микрофон: -- Вещай, Валера, звонко, живо... Отец меняет амплуа. Теперь он на посту собкора В загранке... Я – как буржуа -- В часах швейцарских -- смотрит школа -- В моднючих джинсах... Обо мне Являла бабушка заботу Сверхактуальную вполне... Еще когда Петрозаводску Отец таланты посвящал, Мои родители бывали В Финляндии... Моим вещам – Меня, как денди одевали – Завидовали все кругом... Я письма посылал в Суоми – И финских марок полон дом... И это было также, кроме Одежды, поводом, чтоб мне Завидовали одногодки, Чем удовлетворен вполне... Еще был мал – и ум короткий... Любимым внуком был всегда Геройской, легендарной Евы Адамовны, что в те года, Когда кровавые посевы Война без жалости кругом К смертельной жатве разводила, Она спасала детский дом – Детей испанских вывозила За Волгу – с крымских берегов... Я был ее любимым внуком -- И среди школьных вахлаков, Благодаря ее потугам Меня в порядке содержать В согласье с западным стандартом, Мне было в чем пощеголять... Я к моде не был столь азартным, Но я привык, что разодет... Привык... Казалось, так и надо Собкором трудится отец В трех королевствах, вставших рядом: Норвежском, шведском, датском и Финляндской и Исландской также Республиках... Я со скамьи, Со школьной, что казалась гаже Скамьи преступников в суде, Тянусь... Давно бы бросил школу, Но стребуют с меня везде Бумажку – и терплю ту шкоду, Что вносит в душу и мозги Тоталитарная учеба – От сих до сих – и не моги На градус отклониться, чтобы Не высунулся из рядов... Всех чешут под одну гребенку. Не школа, а дисцбат... Готов Незаурядному ребенку Здесь неминуемый кирдык... Прокрусты из совнаробраза Страшней Ягоды... Ученик Задавлен школою... Зараза Новаторства здесь на корню Душилась злобною системой... Здесь плачут много раз на дню В душе и явно... Парты, стены Плакаты, стенды – все гнетет... Где Корчаки и Песталоцци Отечественные? Зовет Вас время... Я ж пока в болоте, Где шкрабы-жабы пузыри Пред каждым классом выдувают... Эх, школа, школа! Назови Учителей, что понимают: В их классе личности... В Артек Я послан в шестдесят четвертом... Жаль: эта сказка не для всех. Здесь все – на «пять», все – высшим сортом. От Аю-Дага – на Гурзуф – Шесть вдохновенных километров Страны Артековской... Взметнув Над морем галстуки несметно Под кипарисами, Артек Здесь в явь преображает сказку... Не замолкают песни, смех... В друзья индуса и хакаску Здесь обретешь... А сколько дел! Кружки и секции... А песни?! И если б даже захотел, А всюду не успеть, хоть тресни... Ношусь по лагерю стрелой, Здесь в уголке не отсидишься: Тот конкурс – мой, и этот мой... Экскурсии, пещеры... Злишься, Что снова что-то упустил... Как жаль, что лагерь элитарен... Наш корпус – крайний. Рядом жил В скромнейшем домике – Гагарин... Здесь учат плавать – и летать, Водить машины, видеть звезды, Фотографировать, писать Стихи с пейзажами... А в гости К нам приезжают то Кобзон, То Евтушенко, то Катаев... Поем с Кобзоном в унисон, На крыльях песни улетая... Едва я принят в комсомол, То, самый молодой в Союзе, В горком был избран... Пленум шел Весь день... А после отмутузил Меня какой-то идиот... За что? А ни за что – по пьянке... Ревел – обидно же... Урод -- В душе его одни поганки Взрасли – за радость отомстил... Ведь я гордился тем почетом, Которым комсомол польстил... В отместку вот – столкнулся с чертом... Обиду помню до сих пор, Как будто в душу наплевали... Обиду даже факт не стер, Что много обо мне писали – Отличник, мол, и активист, Сам маленький, а член горкома... Известный документалист Снял киноочерк... В нем я дома, И в школе – и везде, везде... Позирую – я рад стараться... Подобно записной звезде Притворно (будто папарацци Мной не замечен) прохожу В задумчивости по проспекту... Как я со сверстником дружу: Вот – вместе учим по конспекту... Нетленный тот шедевр снимал Харбинец бывший Леня Хорош... Меня за озорством поймал: Швыряю дартсы в Мао – (ссора ж С Китаем задевает всех И Мао дружно осуждаем)... Тот фильм имел большой успех – Я в нашей школе почитаем... Артековский вношу запал Я в комсомольские занятья. Во мне – большой потенциал, Энтузиазма море... Трать я Хоть четверть от того, что мог, Все изменил бы в наробразе, Отладил с головы до ног... Я будоражу, я в экстазе... Перехожу из класса в класс... Иных, к учению негодных, Перегоняю... Вот у нас Тупой громила – второгодник... Он всех крупней, я меньше всех, Он – двоечник, а я – отличник. Я демонстрирую успех, Он и у нас один из лишних... Он всех в учебе стопорит И потешается куражно Над малышом, чем сильно злит... В читальне вижу – он! Отважно Хватаю с полки толстый том – И по башке луплю с размаху – Знай, дескать! Так, а что потом? Конфуз – не он! Здесь дал я маху. Я «Капиталом» угостил За просто так чужого парня... Едва меня он не схватил... Поудивлялась вся читальня... А летом мне дает судьба Великолепный дар – «Орленок»... Хотя подспудная борьба, Чтоб тот оазис окрыленных Под корень извести велась, Мне удается причаститься... В «Орленке» -- у народа власть По правде... Каждый день частица Ее дарована тебе... Сегодня – командир отряда, Ты завтра – рядовой... В судьбе И то и то изведать надо... Где родилась и как взросла Та коммунарская идея, Что многим в плоть и кровь вошла? (Как в анекдоте ахнул: «Где я, -- Попав в «Орленок», -- нахожусь?»), Расскажет Сима Соловейчик, Узнайте все из первых уст, Он коммунарских дел разведчик: -- «Вожатый Сима Соловьев» -- Непритязательнейшим псевдо Статеечки на триста слов Подписывал в журнале... Все, кто Хотел, мог написать письмо Сюжетно или бессюжетно... Так привлекательно само Блаженство втиснуть «Совершенно Секретно» в адрес... Получал Я тысячи подобных писем. На них в статейках отвечал, От них был в творчестве зависим. И вскоре «Книга про тебя» Из этих писем и статеек Взошла... Народец сей любя, Ревниво всматривался в телик, На совещаниях скучал В надежде выловить живое... И как-то раз не оплошал... Сидят передо мною двое... Подслушивать нехорошо, Но говорят об интересном... Без спроса в разговор вошел – И выговором был нелестным Осажен... Но не отступил -- Уж я настойчив дела ради... Суть вдохновила... Вскоре был У Иванова в Ленинграде... И тиснул первую статью Об этоим славном человеке, Что изменила жизнь мою И очень многих... Я в ответе За творческий эксперимент Педагогической коммуны... Известен стартовый момент: Год пятьдесят девятый... Юным Жизнь тягомотна и горька Ни в чем отрады и надежды... Нужна им крепкая рука Товарища по вере... Где ж ты В такой стране его найдешь? Едва ль систему с места стронешь... А он – себе: -- Чего ты ждешь? Твой выход. Не робей, Петрович! Учитель Игорь Иванов Во время мартовских каникул Бросает клич: -- Эй, кто готов Жить по-макаренковски? – Кликнул – Отозвалось десятка три... И стали создавать коммуной Жизнь небывалую... Смотри: В ней каждый человечек юный Решает общие дела... Где заработать? Как потратить? Чем жизнь наполнить, чтоб была Полна и интересна? Хватит Обломовыми прозябать – За жизнь свою в ответе сами... Неспешно силы набирать Пошла коммуна... Чудесами Великими одарены Те фрунзенские коммунары... Слушок невнятный вдоль страны Пополз неспешно... « Парус алый», Привидевшийся в грезах мне, Стал репродуктором идеи – И вот она по всей стране Шагая, до «Орленка» -- (Где я?!) – Закономерно добралась... Вожатые из Ленинграда Однажды захватили власть – И все перевернули: -- Надо, -- Сказали, -- в щепки изломать Авторитарную систему. Все будут юные решать: Как жить, что делать? Эту схему Наш «Алый парус» утверждал Авторитетом «Комсомолки»... ... Так где же я? Куда попал? Тотчас посыпались осколки... Стереотипы – под каблук – И растоптать, чтоб захрустели... И бюрократии – каюк... К демократизму – высшей цели Ведет «Свободный микрофон», И командиров пересмена... Что интересно: в мой сезон За стенкою жила и Лена... Когда ЦК ЛКСМ Громил «Орленок» коммунарский, «Орлиным» достиженьям всем Диагноз выставил жандармский. Причем, Указ перечислял Под сотню новых форм работы, Однако, не благословлял – Клеймил за них... Вот идиоты! Но форма инобытия Подхвачена народом юным. По всей России нет житья Бюрократизму от коммуны... А Щекочихин, Серебров, Философ Кон и Филиппенко Ту правду жизни – будь здоров Пропагандировали... Стенка – На стенку... Первыми взялись За демонтаж бюрократизма Те, в светлых душах чьих зажглись Высокие стремленья... Призма Истории расставит всех -- По чести... Рейтинг без изъятья – И подвиг праведный и грех Зачтется... Конспективно дать я Хочу понятие о том, Что мы с «орлятами» творили... В «Орленке» с лозунгом живем – Без сожаленья заменили Им «Будь готов!» -- «Всегда готов» -- «Живи улыбки друга ради!»... Здесь мы, не выбирая слов, Без лицемерия в отряде То сталинский обсудим культ, То о фашизме рассуждаем, Да так, что мог хватить инсульт Цековских церберов... Читаем В программе: «Огонек Знакомств», «День Солнца», «Разнобой», «Суд песни»... «Концерт-ромашка»... Эпигонств Не нужно: лучше, интересней Самим придумать «Литкафе», «Веселый цирк», Олимпиаду... Устроил аутодафе Коммуне – комсомол... -- Не надо! – Сам босс Тяжельников решил, -- Задавим инициативы! Но я успел. Я в этом жил! Я был веселым и счастливым... И это чудо из души Не выковырять их указом... Лети, «Орленок»! Поспеши, Коснись и тех, кому ни разу, Не так, как мне, не повезло... Отныне и моя забота: Коммуну возводить... Вошло Призванье это в душу.... Кто-то Разносит коммунарский дух Сейчас по Дальнему Востоку... Считай меня... Хватило б двух, Кто к коммунарскому истоку Припав, не станет дальше жить По старому... Уж ты хоть тресни, ЦК, не сможешь задушить Коммуну и прекрасной песне Не перекроешь кислород... Коль с Пахмутовой породили В «Орленке» -- и понес народ Ту песню сквозь года и мили: * * * С неба лиловые падают звёзды, Даже желанье придумать не просто… На небосклоне привычных квартир Пусть загорится звезда Альтаир. Припев. Звездопад, звездопад… Это к счастью, друзья говорят… Мы оставим на память в палатках Эту песню для новых орлят. Что пожелать вам, мальчишки, девчонки? Встретиться снова бы в нашем «Орлёнке»! Будет и солнце, и пенный прибой, Только не будет смены такой… Припев. Пусть перед нами дороги земные, Слышим мы дальних миров позывные. Юность и песню, и крылья дала Тем, кто поверил в созвездье Орла. Припев. Как бесконечные звёздные дали, Мы бы на яркость людей проверяли. Прав лишь горящий, презревший покой, К людям летящий яркой звездой… Припев. * * * Орлята учатся летать. Им салютует шум прибоя, В глазах их — небо голубое… Ничем орлят не испугать! Орлята учатся летать. Орлята учатся летать, — То прямо к солнцу в пламень алый, То камнем падая на скалы И начиная жизнь опять, — Орлята учатся летать. Припев: Не просто спорить с высотой, Ещё труднее быть непримиримым Но жизнь не зря зовут борьбой, И рано нам трубить отбой! Бой! Бой! Орлята учатся летать, А где-то в гнёздах шепчут птицы, Что так недолго и разбиться, Что вряд ли стоит рисковать… Орлята учатся летать. Орлята учатся летать. Вдали почти неразличимы Года, как горные вершины, А их не так-то просто взять, — Орлята учатся летать. Припев. Орлята учатся летать… Гудят встревоженные горны, Что завтра злее будут штормы. Ну, что же… Нам не привыкать! Орлята учатся летать. Орлята учатся летать, Они сумеют встретить горе, Поднять на сильных крыльях зори. Не умирать, а побеждать! Орлята учатся летать! Орлята учатся летать! А тот, кто это раскрутил, Бесстрашный Сима Соловейчик – (Он тоже МГУ-шным был, С филфака) – за «орлят» ответчик – Из поколения отца: С отцом студентом был синхронно... Он от начала до конца «Рулил» экспериментом... Склонно Начальство покарать того, Кто выбивался из системы... Но «Алый парус» был – его Великим вдохновеньем... Все мы Его как патриарха чтим... Я будто заново родился В «Орленке», окрестился им, На жизнь в полете вдохновился. Нас окунули в светлый мир, В жизнь по законам креатива, Как на дрожжах взрослели мы, Росли и выпрямлялись живо. В «Орленке» ставили меня Вперед отряда флажконосцем... На марше шустро семеня, Замечен Пехмутовой... Ростом, Понятно, я не Гулливер... Услышал, как она вздыхала: -- Сутулый, маленький... – Ма шер, Зато горю не вполнакала!... Играли в будущее... Наш Безумный мир преображали... Точь-в-точь Макаренковский «Марш 30-го...» Изобретали, Творили... Каждый день – бои Суды, дискуссии, рассветы... Здесь были первые мои -- Для жизни – университеты. Руденко Инна много раз Тогда писала в «Комсомолки» Статьи чудесные о нас... Заметила – была в востоге: На дискотеку нас зовут – Нам интереснее поспорить, Поговорить... Какие тут, В «Орленке» памятные зори! И тот, кто рос на тех дрожжах, Иначе жить не соглашался... Вот почему систему страх Объял: в догматы не вмещался Ни коллективный разум наш, Ни самодеятельный опыт... На всю страну – ажиотаж: Марксистско-ленинская копоть Сползла, как с лука шелуха... Забеспокоилась система: Недалеко, мол, до греха, Антисоветчины экзема В «Орленке» проросла... Душить! И задавили, задушили... Но в душах продолжали жить Своею жизнью, как и жили Идеи братства и любви, Сотворчества и созиданья... И с прозой жизни виз-а-ви Теперь не страшно... До свиданья, «Орленок»! Нам теперь твои Неизгладимые уроки Помогут выдержать бои С рутиной... Встали на пороге Мужанья – и пошли вперед... Но вспомним снова тех, что дали Первотолчок, позвав в поход... О ленинградцах, что не ждали, Какой случится резонанс... А вот: в преддверии каникул... Звонки по школам: -- Ждем от Вас С цветочком комсомольца... Кликнул Тот клич прикольный Иванов... Пришли с цветочками ребята В дом пионеров... -- Так, цветов – Не надо... Их убрать куда-то В сторонку... А у нас – дела... Так Ленинградская коммуна Свой непарадный старт взяла, Чтоб школой жизни стать кому-то... Ключ – слово «сами»... Все дела Планируеем, и исполняем, И обсуждаем САМИ! Жгла Идея? Выскажи. Решаем: -- Беремся! – И пошли вперед... А Сима создал «Алый парус», Чтоб этот опыт шел в народ – И в сети полстраны попалось... При «Комсомолке» создан клуб... Им управлял Андрей Лекманов, Студент из меда... Медных труб Не ожидалось – и туманов Не напускали... Все самим Решать – мальчишкам и девчонкам... Здесь просто доверяли им. Здесь ненавязчиво и тонко Им показали, что они И вправе и чего-то могут... И их осмысленные дни Не оглушит недобрый хохот, Здесь верят, что они умны, Все понимают и умеют, Хотят – и могут... Не должны... В таких условиях умнеют Стремительно... «Орленок» нес Идеи гуманизма в массы... Социализму – в чем вопрос Там было мало места... В классы, В свои родные города Мы этот опыт приносили, Распостраняли... Не всегда, Не всем и не везде по силе, По разуму и по плечу Пришлась духовная работа... Но я смогу и я хочу Спасти, поднять еще кого-то... Шли коммунары по стране – И подвигами озаряли Судьбу и жизнь себе и мне... В Петрозаводске узнавали: «Искатель» тульский в энный раз Приколом чудным отличился... -- А как он учудил сейчас? -- На вертолете приземлился Отряд в нетронутом лесу, Грибов набрали доотвала, На рынок в городе несут... -- По пять копеек кучка... Мало? Добавим! Рядом продают Грибы торговцы по червонцу... -- Ребята, вас сейчас побьют... -- Мы знаем, -- тихо незнакомцу, Что их решил предостеречь... Отпор хапугам дали мощно... Но главное – народ вовлечь В неравнодушие... Все можно Переломить и победить, Коль выведешь народ из спячки... «Искатель» взялся всех учить, Как ставить и решать задачки... Какой-то местный бюрократ... Однажды отказал ребятам, Чем разобидел тех ребят... И с той поры за бюрократом, Куда бы он ни поспешил, Шла пионерская шеренга – И в барабаны била... Жил Чиновник в страхе: если женка Узнает, как под барабан Он шел к любовнице с эскортом... И сдался... И чиновным лбам Страшна коммуна... Нам, упертым, В стремленье к правде и добру Не только каверзы по силам... Всем видам зла не ко двору, Защита оскорбленным, сирым, Укор затюканным рабам... Теперь о Горловке послушай: Отпора не дали жлобам Рабы... Позорный, подлый случай: Шпана насиловала там Девчонку... Та звала «Спасите!» Но было все равно рабам – И не спасли... Вот, оцените: На сцене девушки портрет... Спектакль играют коммунары О равнодушии... Сюжет Из жизни взят... И «Парус алый» Рассказывает всей стране О жлобской трусости мещанства... Всю Горловку бросает в гнев И стыд... Заслуги коммунарства Еще когда-нибудь потом Страна оценит в полной мере На переломе на крутом Пусть даже на моем примере... А Щекочихин к нам примкнул Позднее... Александр Аронов, Поэт, увидел, подтолкнул – И быстро вырос из пеленок «МК» отличный журналист, Чуть либерально-диссидентский, Чей вдохновенный вокализ Как «Парус» пробивался в детский Жестокий и тревожный мир Сочувственно, без назиданий... Нельзя сказать: он был кумир – Он другом был для тех созданий, Чей возраст принято считать Опасным, тех, «из подворотни» Кто Юрины статьи читать Предпочитал всего охотней... А я в Карелии мечтал Быть провозвестником «Орленка» С энтузиазмом объявлял «Неделю космоса»... Где тонко, Там рвется: не пришел никто – Обида, разочарованье... Взамен получено зато Циничное простое знанье: Не волоки энтузиазм Тем, кто понять его не может... А все ж не отпускает спазм: Лишь вспомню – и обида гложет... ... Был август... Шестьдесят шестой... Я визу ожидал в Суоми У няни папиной – простой Карелки в деревянном доме В деревне Кузаранда... Был Отец к ней, как к родной привязан. Он уважал ее, любил... Она, храня его от сглаза, Заботилась о нем, как мать: Всю жизнь с ним ездила по свету... Мне – точно бабушка... Назвать Обязан дорогую эту, Все отдававшую семье Святую женщину: Ирина Васильевна... Дарила мне Заботу... Мягкая перина В ее домишке... Уточню: Жила в Петрозаводске с нами Бабуля Клава, но на дню Хоть раз мы к тете Ире сами Являлись с братом Юрой... Нам, Она, живя в Петрозаводске, Ее Рудольфа пацанам, Давала мелочи по горстке... В ее деревне были сны, В избе Ирины Комляковой, Отрадны и тепла полны... А я порою, бестолковый, Ее опекой утомлен, Сбегал и по траве окрестной Бродил – и брал меня в полон Край заонежский, край чудесный... Здесь, думалось, зимой снега Лежат саженными валами... Вот знаменитая Шуньга Грустит – забыта под холмами... Преданье старое гласит, Что только здесь и мог явиться Царь, что державу укрепит... Уж сколько лет страданье длится Несчастной: выкидыши... Ей Подсказывает повитуха... -- Я знаю, что беде твоей Поможет.... Донеслось до слуха: Есть озеро. На берегу – Чудесный живородный камень... Приспеет час, хоть на бегу – К нему – и опершись руками – Родишь... Несчастная жена, Как научили, поступила... Так, по преданью, рождена Династия царей... Служила России триста с лишним лет – Я о Романовых – понятно?... Карельский красочный сюжет... Когда-нибудь неоднократно Его поэты разовьют, Растащат кинорежиссеры... Догадку выскажу свою: Надеюсь, подтвердится скоро, Что странный минерал шунгит, Что близ деревни деревни обнаружен, С родильным камнем схож... Чудит Природа... А шунгит – он нужен И металлургу и врачу, Экологу и шиноделу, Радиофизику... Хочу, Чтоб на добро не оскудела Земля, по коей прохожу... Вот – заблудился... И стемнело... Куда мне – не соображу... С испугу как-то поплохело... Стоят огромные дома – Дворцы, фортеции, палаты, Лабазы, риги, терема... Что за народ здесь жил когда- то? Дома оставлены, пусты... Их чуть коснулось разрушенье... Восстановить бы все... Мечты... Дает фонарик освещенье... А страшновато одному: Из леса чей-о хохот, всхлипы. Что за селенье? Почему Оставлено? То стук, то скрипы... Уселся в страхе на пенек... Себя за глупость осуждаю... Ведь я сейчас спокойно мог Спать на перине... Обещаю Себе отныне не глупить... И спать хочу и очень страшно... Что делать, чем тот страх убить? В тетрадке стал писать... Не важно, Что, лишь бы чем себя занять... Описываю приключенье... Писаньем страх хочу унять, Заполнить время... Вдохновенье Подстегнуто испугом... Всем Так вряд ли стоит вдохновляться: Немало обстоятельств, тем Нестрашных... Но пошло писаться... В эссе я начал размышлять, Что делать с этими дворцами: Я попытался помечтать: Создать турбазу можно... Сами Туристы обиходят дом И месяц поживут без света И телевизора в простом, Дикарском стиле... Даже это Приятно будет: отрешить Цивилизацию на время, Простой природной жизнью жить – Отрада, а отнюдь не бремя... Ну, постепенно рассвело... Сориентировался, где я, Вернулся к няне спать... Пришло Вдруг в голову: пошлю – (идея!) – Свое писанье как статью В Медвежьегорскую районку «Вперед», чем вылазку свою Пред всеми оправдаю тонко... На удивлению статью Районка опубликовала, Идеологию мою На сто процентов поменяла, Вписав, что нужно провести Свет в те туристские чертоги, А чтоб от скуки их спасти, Дать телевизоры... В итоге – Мне двухрублевый гонорар Прислали – оплатили бденье... Однако получить навар На почте не могу: в сомненье Чиновница... Велит нести Письмо доверенность от мамы... Пришлось, чтоб гонорар спасти, Нести... К несчастию весьма мы Зависимы у нас в стране От всех, мельчайших даже клерков... Но вот дождался... Мартти мне: -- Я так давно мечтал, Валерка, Увидеть в Хельсинки тебя... Вот здесь, в районе Тапиола Хрущевок первообраз.. Ба! Так вот где наш генсек веселый Нашел подсказку для домов Из полносборного бетона!.. Но здесь красивее... Готов, Вернувшись,трактовать резонно, Что, мол, в Суоми лучше жить, Там меньше суетного бреда Идеологии... Блажить Социализмом? И у деда Не нахожу уже в мозгах -- (Спасибо Сталину за это!) – Загибов – и отставлен страх, Живет без миражей... Победа Далась непросто, но теперь Ему спокойнее и легче... В душе задавлен жадный зверь, Что столько лет, судьбу калеча, Его безжалостно душил... Он разобрался с этим зверем... Я зная правду, до души Его и не пущу... Не верим Уже давно в социализм – Ни те, кто машет нам с трибуны, Ни массы... Только б катаклизм Страну родную на три буквы Однажды не спровадил, ночь Безумия б не помрачила... А в остальном... Хочу помочь Стране, чтоб раны залечила Хотя б в сознании детей... Меня в Суоми поразило: Там сохраняют без затей, Не бьют кувалдой что есть силы – А сохраняют до сих пор Царям Руси мемориалы Советским варварам в укор... Меня особо удивляло, Что Гитлер с Лениным стоят, Несокрушенные поныне... Так там историю хранят... При нашей глупости-гордыне Нам это нелегко понять: Как можно Гитлера скульптуру Врага, фашиста сохранять? У нас сперва поставят сдуру, Потом берутся сокрушать... Так и крушим без передышки – Крушим, пылим – нельзя дышать... Укоры совести, мыслишки О ней же загоняем вглубь, Чтоб наступить на те же грабли, А после -- опохмел на рупь... Умом и совестью ослабли Не оттого ли все вожди, Что убирают прочь от взора Все знаки памяти? Возжги Лампадку, совесть! И разора Духовности не допускай... Что было, то и было... Помни – И из былого извлекай Урок для очищенья -- комли Тех бревен, что в Кремле Ильич Таскал, к великому почину По всей России бросив клич – И Колчака романс... Причину В забывчивости нахожу Непреходящих бед России... Я из Суоми привожу Диковинкою – скотч... Просили Все в классе: книжку подлатать... Казалось бы – пустяк, дешевка, Но мы и в пустяках отстать Сумели жутко – и неловко, Что полон зависти народ Ко мне – я обладатель скотча... Он, кстати, лихо в ход идет Для стенгазеты... Снова почта Мной загружается – пишу В Суоми – бабушке и деду – И марки классные ношу, Что моему авторитету, Вес прибавляет... Я хожу Теперь в особенную школу... Хотя и к лучшим отношу, Но ненавижу... Частоколу Цензурно-наробразных норм Директор – (и новатор местный), Взрыватель закосневших форм, О коих не скрывал нелестной Оценки, противостоял Фрадков... Но он далек от коммунарства... Элитных дочек и сынков Натаскивал для вузов... Царство Фрадкова в подданство берет Лишь старшеклассников отборных – Любой сюда не попадет. На подступах отсеяв «черных» -- Не в смысле цвета кожи, нет, А в смысле прежней подготовки, Почти заведомо билет Готовит тем он, чьи головки Способны погружаться в курс Почти что университетский... Был у директора искус Создать свою, вразрез с советской, Систему... Видимо в верхах Партийных получал поддержку... Творил... Ему неведом страх... С детьми элиты вперемежку Втесались схожие со мной Интеллигентские детишки... И счастливы такой судьбой... Но я читал другие книжки... Я был «Орленком» до нутра И «Алым парусом» пронизан... Директор нам желал добра, Но тем же был бюрократизмом Наполнен школьный весь уклад, Пусть поновее упаковка... Учусь, терплю... Нет, я не рад. Моя – «в коммуне остановка»... Все классы – «спец». А мой был класс – С математическим уклоном Учили «программизму» нас... Я тоже в рвении упорном Азы «фортрана» постигал, «Алгола», «бейсика», «кобола»... Учил, но вскоре осознал, Что эта не по мне работа. У нас и практика была – С БЭВМ-ом пообщался, Но мне с ни скучно... Не дала Умнейшая машина счастья.. Фрадков к нам в менторы позвал Ученых университета... Как в вузе, школьник им сдавал Экзамены. Зачеты... Это, Конечно, вдохновляло всех, Дисциплинировало крепко, Нацеливало на успех, Неплохо развивало «репку». В итоге – каждый класс давал Стране пятерку медалистов. И я вполне претендовал На «золото»... Но я молиться Не стану на оценки, нет... Я в школе – столп либерализма. И комсомольский комитет -- (Я активистом в нем) -- девизом Взял самоуправленье... Я Дежурных школьных назначаю... При том, что школьная скамья Уже тесна мне... Я скучаю... Дежурный школьный командир Освобождался от занятий И озабоченно бродил По школе, чтобы без изъятий Порядок соблюдали все... Вдруг вечерами приходили «Обломовы» во всей красе, Прося назначить в командиры – Все выливалось в формализм. Нет содержательного дела У командиров – и толклись, Скучая... Скука всех заела... На новогодний бал меня В дом пионеров пригласили... А там – ребята, мне родня По духу весело носились – И я «Орленка» аромат Вдруг ощутил в Петрозаводске... О, как я встрече с ними рад! И я – в «Товарище» -- по-свойски... Мне дали в руки молоток: Поприбивай к стене картины Любови Альгиной, браток! И все. Мой путь необратимый -- В «Товарищ»... В клубе нахожу И вдохновенье и отраду... «Товарищ»... Я ему служу, Ему и «Парусу»... В награду «Товарищ» дарит мне друзей – Единомышленников... С ними Всю жизнь я чувствую острей И нахожу раз в месяц имя Мое под строчками статей В петрозаводском «Комсомольце»... Рождались тысячи затей В «Товарище»... Мечта о пользе Ввергала в славные дела: Тушили грозные пожары... Мечта на Ладогу вела – И Сиговцев – не удержали – Звезду рыбацкую, мечту Мужскими поверял делами Бросаем сейнер в высоту -- И тучи -- черными горами -- Шторма на Ладоге грозны, Пожалуй, и морских не слаще... Наполненнны и дни и сны – Об этой жизни настоящей Геннадий в генах на века Перенесет свой опыт вкратце... Вот сердце трогает рука Хирурга в ходе операций – Здесь Валя Акуленко, наш Впередсмотрящий и товарищ. Потом услышим репортаж – Его не сразу переваришь... Хотим творить и созидать... Художнице чудесной Любе, Любови Альгиной, воздать За дар свободы – в нашем клубе Открытьем выставки ее... Мы налетали на детдомы... Однажды сорвалось мое Участье в конкурсе: легко мы Свой выбор делали – и я Сорвался с химолимпиады В детдом – колоть дрова... Сия Была важней задача... Надо Помочь... Директорша вконец Уже спилась от безнадеги... Чем мог помочь ей я, юнец? Что пользы от моей подмоги? Но безразличье – подлый враг... «Товарищ»... Я в команду влился Лишь в шестьдесят седьмом... А как, Хотите знать, он появился Двумя годами раньше? Был Ему примером «Алый парус» Из «Комсомолки»... Накалил Жизнь молодых... Высокий градус Ответственности за судьбу Потерянного поколенья Ввергает в жаркую борьбу С рутиною... Давыдов Женя Тринадцадтого октября В тринадцать (и минут тринадцать) Собрал тринадцать втихаря... Решили: будет называться «Товарищем» газетный клуб И спецстраница в молодежке... Вот оттого-то мне не люб Дух школы... Я бы «сделал ножки» Из школы, даже лучшей, но Тем подведу, боюсь, «Товарищ» -- Подговорили, мол... Грешно Всех подводить – и лямку тянешь Рутины школьной, как бурлак... Не нравится, а все ж учись там... -- Причем – отлично. Только так! Здесь место только медалистам Не то задавят на корню... Так наставляет нас Давыдов... Поскольку я наш клуб ценю, Терплю и школу... Летом выдал Бумагу-предписанье мне: Мол, направляюсь в погранзону Самостоятельно вполне Устроить лагерь... По закону Едва ль имел на то права... Он рисковал... Но лагерь – вот он: Полянка, сочная трава, Палатки, родничок... Заботам Моим доверились они – Студенты, школьники... Живицу Подсачиваем... Вот. Взгляни: Из ранки сок сосны струится, А он – ценнейшее сырье... Мы наполняем соком кадки, Кипит работа... А житье – Вольготное... К себе в палатки Почти и не заходим... Нам Светло и радостно друг с другом... Мы в лодочке по вечерам На остров высадимся, кругом Усядемся вокруг костра – И звонко белыми ночами Перепеваем до утра Все наши песни... Вместе с нами, Наверно, лешие поют... Я знал тогда семь тысяч песен. Во мне они звенят, живут... В Петрозаводске был известен Бард театральный – Чернышов Вадим... Вот песня из спектакля «Они и мы»... Как хорошо, И точно сказано – не так ли? * * * А что у вас в кармане, в кармане, кармане? Записки от девчонок да пара сигарет. В кино зайлешь за вами, а вы к маме за деньгами, А мама ищет папу, а папы дома нет, А папы дома нет, а папы дома нет... А мимо, вот беда, Бегут-бегут года А ты все маленький, десятиклассничек, Посмотришь, вот беда, Кругом одна вода, И лишь каникулы - веселый праздничек... А что у вас на парте, а парте, на парте? Чернильница не компас, и ты не рулевой, Легли пути по глобусу, по атласу, по карте – А мне один фарватер - то в школу, то домой, То в школу, то домой,то в школу, то домой... И снова, вот беда, Бегут-бегут года А ты все маленький, десятиклассничек, Посмотришь, вот беда, Кругом одна вода, И лишь каникулы - веселый праздничек... И ночь карельская бела... Как песня? Нравится? А Эта? ...Она учила, и звала, И вовлекала в глубь куплета... * * * Ну кто сказал, что глуп был Диоген? Его ль вина, что было их немало - Любителей работать языком? Без них бы человечество не знало, Что был на свете, в общем, добрый малый, Что самым первым назван дураком... И с пошлостью решив покончить разом, Он пренебрег удобным унитазом И жил себе, начхав на исполком. А вы кричите: глуп был Диоген, Избрав жилищем бочку, а не хату – Попробуйте прослыть придурковатым, Не поломав прямоугольных стен!... Не правда ль, в этой песне есть Над чем задуматься мальчишкам... Она – про совесть, и про честь... И эта даст разбег мыслишкам: * * * Давай поговорим, товарищ верный мой, Давай поговорим, закурим по одной – Пускай нам нелегко порой в рассветный час, Привычною рукой смахнем тревогу с глаз... Пока нам тесен дом и нет еще седин, Прощайте, мы пойдем на поиск бригантин – Стоят же где-нибудь и наши корабли, У берега Мечты на краешке земли... Как будто вновь приник к забытому кино, К страницам старых книг, прочитанных давно... ... И вот – мой авторский дебют... Однажды в полосе «Товарищ» Мой первый репортаж дают О нашем лагере... Похвалишь? ...Статейками давал «под дых», Разоблачал, ругался споро... Я по тусовкам молодых Объездил полстраны в ту пору, Причем, полкласса прогулял... А если в школе доставали, Дневник с пятерками давал: -- К чему вопросы?... Обещали Оценки – верную медаль... Лишь с матанализом проблемы... Здесь не дотягиваю – Жаль... -- Медаль нужна-то? -- Ясно... -- Все мы Несовершенны... Жизнь – важней И матанализа... -- «Отлично» Выводит Сало... Что о ней Запомнил? Что математичка Была профессором у нас В Петрозаводском универе... Фамилия смешит? Сейчас Вам растолкую в полной мере: По фински «сало» -- «чаща»... Вот. Она из тех канадских финнов К нам перебравшихся... Ведет Нас, гамадрилов-бабуинов В мудрейшую из всех наук... Ей, Дагнии, поклон великий: Учила нас, как мудрый друг, Математические книги В гуманитарную мою Все ж тоже голову пролезли – За что ее благодарю – И мне те знания полезны... Ее, Артуровны, урок Возьмите тоже на заметку... Да, заучите назубок Про жизнь и матанализ, детка... Дни детства... К выбору судьбы Приходят рано или поздно Подростки, напрягая лбы... Начертаны на картах звездных Давно пути – лишь угадай – И проживешь судьбу на взлете... А мне куда? Ведь, что ни дай – Ничто не идеал... Берете В судьбе нередко, что дают, Отнюдь не то, чего хотите... Не ведаю, куда зовут Дороги будущих открытий... Вот этнография – предмет Меня б заинтересовавший... Кто дал бы правильный совет? А журналистика? Писавший Уже раз в месяц по статье, Я не был разве журналистом, Разведчиком в житье-бытье, Мыслителем и гуманистом, Борцом за правые дела, Готовым и к пролитью крови?... Вот – «Журналист», журналец... Шла Дискуссия... Решали профи Извечный творческий вопрос: Как наше слово отзовется... Купил журнал , домой принес... Зацепка – конкурс... Мне неймется: Смогу ли в конкурсе блеснуть? Мне вызов... Чем же я отвечу? Пишу эссе... Послал... Ничуть Не огорчусь, коль не замечу «Валерий Хилтунен» -- в конце, В итоговом победном списке... Конечно, я и об отце Подумал, дяде: в перекличке Журфаковской могла б звучать Фамилия и дальше наша... О конкурсе – с чего начать? Напомню, что его «мамаша», Та, в чьей пресветлой голове – Идея рождена, чье слово В стране весомо и в Москве – Авторитетно – Иванова Любовь Михайловна... Ввела, Когда служила в «Комсомолке», Алешу Аджубея... Шла На риск... Потом, когда осколки От взрыва, что свалил вождя, Смели известинского мэтра, Ее немного погодя Убрали тоже... Силой ветра Тех перемен, что утверждал Клан победителей-путчистов, Ее забросило в журнал, Что был трибуной журналистов. Ее-то волей «Журналист» Мне и подобным «щелкоперам» Дал шанс: -- Марайте белый лист Каким-нибудь высоким вздором – Крутые профи вас прочтут – И ежели сочтут достойным, Три вуза на журфак возьмут... Понятно, что с первопристольным Себя лишь я соизмерял, С московским, где отец учился... Его и дяля покорял Как раз тогда, когда я бился За проходной журнальный балл... Иных завоеваний кроме, Друзей хороших обретал В том конкурсе... Мы все к короне Стремясь, друг друга убивать Не собирались, а напротив Старались честно помогать... Собой судьбу окислородив, Друзьями стали мне Альбин, Сергей Сергеевич Сергеев, Клековкина... Мы без обид Поздравим тех, кто апогеев Достигнет, кто умен, удал, Удачлив... Я в двадцатке прочих Прорвался... Ну, и что? Попал... В Москву?... Облом! Короче: Хоть конкурс обещал сперва, Что победителей без спора По выбору возьмут Москва Свердловск и Ленинград, но споро Все двадцать выбрали Москву... И стали нас делить насильно, Кого – куда... Вгонять в тоску Обманом... Как же быть? Обильно Поплакав, славный Ленинград Отверг решительно и дерзко. Пусть Эрмитаж и Летний сад, Но там мне не найти поддержки. Москву я все ж немного знал: Являлся к бабукиным братьям – Петра из МИД’а навещал, Космического Витю... Знаться Мог с Брежневыми. Ведь они В Соседстве с дядей Петей жили. И пьяненькую Галю в эти дни Они, смеясь, в квартиру запустили. Бухая, к теткам забралась, Чье детство пронеслось в Канаде. Одна глухих учить взялась, Та -- в «неотложке»... Вспоминайте: В столицу все же наезжал В командировки из Суоми Отец. В столице я встречал Тепло заботливое в доме У Юлианы... Обобщив, Все обстоятельства и факты, Собрался с мужеством, решив, Уж коль полезные контакты Отсутствуют, начнем борьбу... Не все – лишь я и Некрич Юля Решили отстоять судьбу... И оба, шустрые, как пуля Проникли хитростью в минвуз, К дверям министра приковались. Вот так. Скандал на весь Союз... О нас слегка позапинались Министр и присные при нем... -- Магнифиценц, такое дело... – Он звякнул ректору. – Возьмем За счет Туркмении... – Взлетела Душа... Ура! Я победил! И это стало мне уроком: Всего добиться можно!... Пыл Победы наполнял восторгом... И, осознав, что тыл прикрыт, Я выдал школе на орехи. Собрание... Был мною бит Директор (словом)... Все огрехи, Все недостатки с маху крыл И неинтеллигентность шкрабов – Так разошелся! Помня: тыл Прикрыт – отчаянно карябал, Как одичавший злобный кот Всю нашу школьную систему... А это был финальный год Моей учебы... Резал тему В глаза... Всю школу возбудил – Тащили за руку с трибуны, Передормажил, возмутил Весь педсостав... Разбор был бурным – Грозила персоналка, но На тормозах спустили тему – Медаль вручили все равно... Подергал за усы систему... Директор мне напоминал Булгаковского Бегемота... Но я его зауважал: Демократическое что-то В душе лелеял Исаак. Не стал вредить мне Самуилыч, А мог испортить жизнь – ведь так? -- Спихнуть в одно из психузилищ... Нет, он нормальный был мужик – И школу – лучшую в Союзе Вел курсом, в общем, верным – в стык Ко всей системе... Вот я в вузе, В элитной группе... В чем резон Элитности, скажу позднее. Но пустомеля, пустозвон Сюда не пропускались: злее Критерии – и школяры Туда лишь в виде исключенья Включались. Три – моей поры: Я, Лева Танский – здесь значенье Имело, может быть, и то: Он – внук проректора... Гуревич Володька – третий... Но зато Все остальные – не поверишь – Амбалы – истинный спецназ. Все -- отслужившие солдаты. Их внешний вид пугает нас, Сопливых школьников... Куда ты Законопатила, судьба? К тому же я провинциален. И пара первых и гурьба Вторых считала: этот парень Отнюдь в компанию не вхож. К тому ж – из «Проходного балла». Вгоняют в комплекс ни за грош... Одна старушка разгребала В журнале письма детворы, Мечтавшей страстно о журфаке... -- Тебя Засурский из игры Едва не выбил, видя знаки, Что с запятыми не в ладах. Но остальные отстояли... Узнав, испытываю страх: Вдруг не прошел бы? Те детали, По счастью были для меня Секретом в дни борьбы журнальной. Журнальный опыт тот ценя – Он был мне школой капитальной... Был тур второй, где нас вели Песков за ручку, Алла Гербер И Яковлев Егор... Смогли Раскрыть глаза, не офигел... Был Организован этот «Балл» Самой Любовью Ивановой. Ее всесильный уважал Сам Аджубей. Была толковой, Изобретательной его Наставницей по «Комсомолке»... С ним вместе из нее ушла... Его трагедии осколки Ушибли сильно и ее: Поспешно гнали отовсюду, Но на везение мое Устроила такое чудо: Я попадаю на «Журфак», Вне конкурса, как победитель. Представьте, радовался как Журфаковец Рудольф, родитель. Еще здесь помнится другой, Спортивный Хилтунен Валерий. А я же – маленький такой, Сутулый... На моем примере, Едва ль возможно воспитать Супер-спортсменов-чемпионов... Наш физкультурник Хорош ждать Напрасно будет пять сезонов Рекордов славных от меня... Зато я породил коммуну. Мы жили вместе, как родня, Варили кашу... Сердца струны У нас звучали в унисон... А ночь у театральной кассы Выстаивал... Кидало в сон... Но все студенческие массы, Мечтавшие попасть в театр, В столице так же поступали... Эх, кто бы снял веселый кадр, Как спекулянтов отгоняли От кассы палкой? Каждый день Писали мы друг другу письма, Что было нам не в труд, не лень – Не обязаловка марксизма, Которой пичкают... А мы Учили языки коммуной... Жизнь лишь одна... Никто взаймы Другой не даст... Покуда юный -- Стань полиглотом... А потом Вдруг к иностранцам подселили На Кржижановского в их дом – Особую общагу... Жили Со мной вьетнамец, эфиоп, Еще какой-то эритреец. Вьетнамец-скульптор послан, чтоб Учиться медицине... Зреет Шизофренический маразм, Поскольку в русском – ни бельмеса И быстро гас энтузиазм... Он не бездельник, не повеса, Но если в тощем словаре Не находил эквивалента Брал слово рядом... В голове У ошалевшего студента – Вьетнамца – каша... Эфиоп, Талантливый веселый парень, Поэт Аяльнех – крутолоб, Всегда за помошь благодарен... Он был немного балабон... А эритреец – франт и денди, Воспитан, вдумчив, собран... Он Пустую трепотню и бредни Решительно не признавал... Парадоксальные изыски -- Судьбы внезапный карнавал: Две иностранных коммунистки В общаге нашей сведены: Арабка и израильтянка... Разочарованы: страны Социализма образ манко Позвавший их, издалека Казался так великолепен! Вблизи же смертная тоска Их охватила – стал враждебен Мир лицемерия и лжи... Сильнее вражьей пропаганды СССР врагу служил... Едва ль «свободовские» банды Могли б надежнее разбить То представление о «рае», Что девушкам могли внушить Партийные вожди... Стараясь Их в нашу веру обратить, Мы детский дом им показали Клеменовский, из лучших... -- Жить Нельзя в нем! Мы добра желали, Гордились... Только у гостей Внезапно страх в глазах – и слезы... И от блистательных затей Повылетали, как занозы Стереотипы из мозгов, Израильтянка с иорданкой Очнулись... А итог таков Партийный их Сусанин-Данко Был ими проклят навсегда, Обруган яростно дуэтом За то, что их послал сюда... Коль были б здесь, его б дуплетом И расстреляли без суда... За них Мариничева Ольга Была ответственна тогда, Отличница и комсомолка... Но ей едва ли превозмочь Всю антипропаганду факта Ведь вся социализма мощь Его разоблачала... Так-то! Ученье – свет... Но не во всем... А нам-то глубже вгрызться в суть бы... Учители! В душе несем Их отраженье через судьбы... Отмечу тех, чьи имена – Синонимами чести... Надо, Чтоб знала глупая страна, Что есть в стране мудрец – Левада. Кучборская вгоняла в стыд: Она за кафедрой с богами Шепталась – и чеканный стих Картиной красочной пред нами Раскладывала колдовски – И я читал упорно греков – И попадал легко в тиски Былого... Тысячью парсеков Уже от нас удалены Ахил, Патрокл и Агамемнон – И нам, как будто не нужны... В иновременном, иноземном Так много важного для нас... Я перед ней в поклоне вечном... В той хрупкой женщине не гас Божественный огонь... И встречно Мы раскрывались до конца... А ей по правде интересно То, чем заполнены сердца... Похвалит – искренне, не пресно – И мы взмываем к небесам, И радости в душе – без края... Я испытал все это сам... Зачет... От радости сгорая, Я с ней беседую... О чем? О коммунарстве – долго-долго, О педагогике... Ключом К беседе – мудрость педагога: Ей важно снять с меня зажим, Дать в собственной душе опору... Мой голос был сперва чужим, Но осмелел и даже к спору С великой ею поощрен... Упомянула, что училась В двух вузах сразу: посвящен, Как удавалось: -- Освежилась, Засунув голову под кран – И мчу галопом в пед с филфака... Богиня, светлый наш тиран, Не человек, а светоч, факел... Моя общажная семья! Друг в друга только верим крепко. У нас – политика своя, И партия своя, и кредо... Социализму вопреки, Стремясь существовать по правде, В себе лелеяли ростки Таланта... Делайте поправки На время... Вызревал застой... СССР давил планету Своей железною пятой И на парад тащил ракету, Что мир могла пустить в распыл... Инакомыслие в психушках Душил и терроризм растил... И зрел маразм в башках и тушках Теряющих мозги вождей... Мы, как умели, выживали, Друг в друге пестуя людей... Людей отчаянно искали В нас окружающей толпе, Что вся почти уже из зомби... Но если в воспаленном лбе Еще пока мыслишку тромбы Не заглушили – и в душе Покуда не погасла совесть В сопротивлении парше Подспудной ненависти, то есть, Скрываемого до поры Идеологией фашизма, Выхватываем за вихры Такого... Человеком признан -- Будь с нами... Вот один пример... В кинотеатре «Баррикады» -- Директор... Классный изомер Породы человека! Рады: Олицкий Вова подарил Площадку для экспериментов – В кинотеатре клуб открыл Наш, коммунарский – из студентов... Клековкина: -- Народ закис, Спился, в высоком разуверясь... Нам хоть себя бы вырвать из Болота... Вот: Эйжен Веверис – Учитель сельский и поэт Из Латвии... Живет в глубинке... Творит – и суета сует, Которой в наши дни в избытке, Его не затмевает ум Ордой завистливых и сорных Капризов... Плод высоких дум Поэта – легендарный сборник «Сажайте розы...» -- (Здесь мечта О счастье) – «...в проклятую землю» -- (Здесь боль и память, что всегда Саднит в душе поэта...) -- Внемлю Стихам Вевериса – полны Антифашистского накала... -- Считаю: можем и должны Их инсценировать! – внушала Клековкина... Ну, решено! И, ей доверив режиссуру, Творим с поэтом заодно, Себя в жестокую фактуру Бросаем – горестной судьбы Ровесника больного века... Стихи – орудие борьбы За честь и душу человека... Начало века, пятый год... По набережной Даугавы В колоннах движется народ Под красным флагом... Боже правый! Жандармы с ружьями... -- Огонь! Свистят над маленьким Эйженом Шальные пули... Шалый конь Едва в намете оглашенном Не затоптал его... Пока Он мал и не подозревает, Что пуль жужжанье у виска Над ним еще не раз взыграет... Потом – безусым пацаном С тяжелой мосинской винтовкой На первой мировой... В одном Не прогадал: худой и тонкий, Он – неудобная мишень – И выжил в Тирельских болотах, Где было трупов – на сажень... Контуженному нет работы... Трудился грузчиком в порту, Учился – и обрел призванье. Учительствовал в пору ту, Когда крамолой мнилось знанье. Потом опять пришла война – Эвакуировал детишек. Учитель все, что мог, сполна Как будто бы судьбы излишек Наличествовал, отдал им: Свой угол в кузове – ребенку – (Да будет Господом храним) – -- Прощайте! – прошептал вдогонку... И, повторяя путь Христа, Он уходил сперва от боли В глухие тайные места... Иуда не найдется, что ли? Четырежды его везут Расстреливать в венце терновом... «Колючкой» связанного бьют, Стреляют... Он стоит... И снова Везут, стреляют... Рядом с ним Убитых души покидают – Так издеваются... -- Хотим, Чтоб видел смерть свою.... Стреляют... Четырежды назад живым Назад увозят из-под Валки, Во рву оставив тех, кто с ним Стоял под пулями... Вповалку Лежат казненные во рву... Ржут нагло земляки-фашисты... -- Неужто я еще живу? ... На Седескалнсе холм... -- Держись ты! – Внушает сам себе поэт... Стоит над братскою могилой. Сюда он ходит много лет, Здесь вспоминает все, что было... Он думал, что сойдет с ума: Пытали «земляки» молчаньем... Как? ... Валмиерская тюрьма... Та пытка жутким испытаньем Была... Посаженным за стол, Велят глядеть в глаза уставясь Сидеть часами... Точно соль В зеницах... Многие лишались Рассудка... Были в той тюрьме Две девочки... А он – учитель... Он души их в той горькой тьме Спасти пытался... Та обитель Беды преображалась им Чудесно – в радостную школу... И каждый миг был им ценим – Он вел уроки – и такою Была наполненною жизнь, Мечты неслись в ее потоке... Но тут явил себя фашизм: Сентябрь, день первый... На уроки Идет с цветами детвора... И тем девчушкам не пора ли... Фашисты говорят: -- Пора! – И их тем утром расстреляли... Осатанелый конвоир Их фартучки принес в темницу -- Их чернотой погашен мир, Как будто бы в его зеницу Внезапно вылили чернил... В стихотворении Эйжена Вся боль и скорбь, что пережил Передается нам мгновенно... Потом он сослан в Саласпилс... Таким предстал глазам Эйжена Ад... Он шептал себе: -- Крепись, Ты должен выжить непременно... Сто тысяч тысяч пали в том аду... Сперва «кончали» здесь евреев... Уже в сорок втором году Их нет... Старались поскорее... Их убивали латыши Команды Виктора Арайса... Они старались от души... Не хуже – мясники Калайса. Да, изуверствовали здесь Отнюдь не немцы – «патриоты»... И в облаках -- навечно – взвесь... В ней павших боль и мерзость роты Охранников – сиречь убийц. Уж так старались изуверски!... И лагерь смерти Саласпилс – Мемориалом и о мерзких Тех нелюдях из латышей – Уроком новым поколеньям Печалью и стыдом душе Страдающей до изъязвленья... Эксперименты над детьми Здесь ставили врачи-убийцы... Людская память, заклейми... Запомните, ветра и птицы: Травили ядами детей, Выкачивали кровь – и дети Здесь умирали, но смертей Здесь не считали звери эти... А в шестьдесят седьмом году Там важный прецедент случился: Где люди корчились в аду, Открыли жертвам Саласпилса Трагический мемориал... Эпиграфом строка Эйжена Взята... В ней все, что испытал, Он отчеканил вдохновенно: «Здесь за воротами земля Поныне стонет»... Боль поэта В эпиграфе звучит, зовя Живых увидеть горе это... Из Саласпился в Штутгоф вел Путь скорби узника Эйжена, Где выводили их во двор Из шланга обливать... Мгновенно Они на ледяном ветру Скульптурно в муках застывали... Привычно слазив в кобуру, Фашисты алчно добивали... А комендант был меломан, Любитель пенья хорового.... Ариец, истый алеман – Он рад здорового, живого Убить, калечить латыша, Как повелось с времен тевтонских... -- А ну-ка, пойте... Но душа Витая в эмпиреях тонких, Фашисту не желает петь... -- Так! В Маутхаузен отправлю! ... Он приказал себе терпеть. -- Я выживу. И я прославлю Последний подвиг моряков, Шагавших в смерть, как на параде... Те строчки пламенных стихов Уж вы прочтите, Бога ради... Шли они, как на параде, Ряд за рядом. Те, кто грудью своей прикрыл Последние корабли Севастополя. Клочья бушлатов на спинах матросских, Словно крылья альбатросов, Лохмотья тельняшек – Горды, Как на мачте флаг. Раненые, больные, бледные Шли они, гулкий чеканя шаг. И кровавая мостовая Маутхаузена Дрожала... Один упал. Эсэсовец поднял плеть, Хлестнул. Колонна угрожающе зарычала. Казалось, Опять грохотал по врагам Малахов курган. Мы глазам своим не верили: Эсэсовец не хлестнул второй раз. Зато хлестнула по башням лагерным Песнь о «Варяге». Матросы поют, матросы шагают. Казалось – молот по рельсам бил: «Последний парад наступает!» Последний парад наступил... Всевышний знает, почему Шлет испытания поэту... Он выжил вопреки всему, Чтоб выкричать стихами свету Всю правду о фашизме. Он Расскажет как детишек гнали В закрытый наглухо фургон Нагими... Там их убивали – Травили газами... Эйжен Расскажет, как бросали в бездну И превращали в прах и тлен Людей... С фашизмом бесполезно Любые темы обсуждать. Фашисты – выродки, уроды. Их на корню уничтожать Жестоко следует, чтоб всходы Тлетворные остановить В зародыше... О том же Фучик Предостеречь, предупредить Хотел нас... Из когорты лучших, Достойнейших поэт Эйжен... В кинотеатре «Баррикады» Мы пламенем стихов зажжем Сердца, дадим сердцам заряды Антифашизма навсегда... А в день веселый Первомая Внезапно подошла беда: За хулиганов принимая, Арестовали грубо нас На крыше «Баррикад» мильтоны. Едва судьба не сорвалась... Но веские поняв резоны, Все ж выпустили нас тогда... Еще о Шотмане... В столице Я приглашаем иногда В дом дочери его кормиться... По сути, это мой отец Ее отца вернул народу... Мы – эстафетою сердец Борцов за правду и свободу, Отцов – навек породнены... Захаживала к ней студентка Валерия... О ней должны Уже вы знать, наверно... Редко Встречается такой типаж -- Сравнил бы с Софьею Перовской: В ней революционный раж Бурлит... Возглавлен Новодворской Кружок «торезовцев»... Она Уже прославлена дебютом... Когда советская страна Встречала водкой и салютом Вновь годовщину Октября И на Торжественном собранье В Большом, речуги говоря, Комбонзы, чествуя во здравье, Генсека, вешали лапшу На уши доброму народу, Валерия: -- Я их взбешу: Я пресмыкаться им в угоду Не стану... И летят в партер Антисоветские листовки... -- Посадят ведь... -- И пусть! Пример Зажжет других... Режим жестокий Пора оружием свергать И строить общество свободных... Я начинаю создавать Подполье... Власти неугодных, Подобных мне, темница ждет. В подполье скрытое движенье Борцов к победе приведет... Но власти ни к чему броженье – И Новодворскую суют Незамедлительно в психушку. Там психиатры доведут До точки... Личности усушку Устроят – в девятнадцать лет... Вот – донкихотствует девчонка. Мне жаль ее, а власти – нет. Вот и прорвется там, где тонко... В Одессе тою же порой В марксизм уверовав, Павловский, В комунну – (слово, как пароль Студенчества) – братве московской Сигнализировыал: и мы В Одессе вырваться желаем Из отупляющей тюрьмы... Мы чувства Глеба разделяем. Нас с ним и наших мам роднят Профессии: моя и Глеба – Метеорологи: глядят На море пристально и в небо, Стоб дать советы морякам И всем, кто в рабстве у погоды. Но мама Глеба – по югам – Лишь в этом мамы – антиподы... Власть – очевидно – не умна... Привлечь бы юность к созиданью, Сотворчеству... Она полна Стремления к добру, желанья Народу жертвенно служить... А власть толкает в оппоненты, Нам ошибаться и грешить Предрешено, ведь мы – студенты. Бунтуем... Прага и Париж: Сжигающий себя Ян Палах, Кон-Бендит... С властью говоришь – Глуха... Так странно ль, что в угарах Полночных споров молодежь, Авторитеты низвергая, И пропадает ни за грош, В азарте доходя до края, Давая крайностям сбивать С пути горячие головки... А я вдруг начал посещать Макаренковские тусовки... Их собирала по средам Элеонора Кузнецова... Едва ли то чувство передам, Что всех нас побуждало снова Являться, как на службу к ней... Самсоновна -- первопричина Тех неформальных ассамблей, Где нет ни степени ни чина – И я мог спорить наравне С профессором о Песталоцци И Корчаке... Давалась мне Возможность думать... Все кружковцы Стремленьем объединены Найти решение вопроса Прокисшей школы для страны – Альтернативою минпроса. В воспоминаниях ее – Иран... Она в посольской школе Была директором... Свое Неравнодушное, живое Внесла душевное тепло В пединститутские программы... От Кузнецовой вечно шло Заботливое, как от мамы, Ворчанье... Виктор Дегтярев, Распознан ею, однодумец Макаренковский... Из дворов, Из подворотен, темных улиц Шла к Дегтяреву шантрапа – И волшебством его таланта В тургруппе светлая судьба Давалась тем, кому баланда -- (Не встреться в жизни им В.Я.) -- И нары в лагерном бараке... Уже готовились... Семья Их обретенная – «вэяки», Такие точно босяки, Им мощно вкрученные в дело, В мечту... Вечерние стихи У лагерных костров... Взлетела Душа к прекрасному – и вот Народ «вэяки», дегтяревцы По новым правилам живет... А где хулиганье, «махновцы»? Их не отышешь среди тех, Кто ходит в горы с Дегтяревым... Подвижник повторил успех Макаренковский... Нездоровым Слушком испачканный не раз, Точь-в-точь, как и его предтеча, Жил на Земле, не пряча глаз... Те, кто уродуя, калеча Детей, влетает в школьный класс, Как в стан врагов, испачкать тщились Его, Учителя, не раз... Десятилетия плодились «Вэяки» под его крылом... И, продолжая эстафету Добра, поделятся добром С потомками -- нести по свету Высокий свет души В.Я. Ориентиром высшей сути В туманном море бытия... ...Элеонора в институте Читает вдохновенный курс Истории всемирной школы. Спешат из всех московских «бурс» Студенты... Не слыхали, что ли? Понятно... А не то б и вы На лекции ее спешили. Там побывало пол-Москвы... А избранные к ней спешили Домой на встречи по средам... Ее центральная идея – Ее она упорно нам Втемяшивала, тем радея О том, чтоб не легендой был Антон Семенович, не мифом, А продолженье находил Сегодня в школе... Чтобы книгам Макаренковским педагог И каждый, кто причастен к школе Внимал, как библии и мог, Чтобы хотел вершить такое Учительское волшебство... Нам предлагалось угощенье С чайком... -- Спасибо! Вкусно – во! И пробуждалось вдохновенье, И щедро пролились на нас Животворящие идеи Новаторов, входящих в класс, Как в храм... Вот и открыл вам, где я Свои педвузы проходил, Журфаковских наук открытья Для жизни важным подкрепил Высоким знаньем... Оценить я Смогу позднее этот дар... О Корчаке воспоминаньем Его делился секретарь, Соратник Левин... -- Ну, помянем Героя-педагога -- честь Он почитал превыше жизни – Молчаньем... Встанем!... Можно сесть... Душа моя, вооружись не Одним лишь перечнем цитат, Но этой памятью и болью... Несу ее в себе – и рад... И школа исподволь судьбою Тайком становится моей, Чего и не подозреваю... Особо благодарен ей, Элеоноре... Я встречаю На тех собраньях по средам Студенточку педвуза Лену... За встречи с нею – все отдам... Совпало необыкновенно: В одном роддоме родились, В «Орленке» через стенку жили, Почти синхронно подались На радио... Нас с ней сдружили Те среды – и она вошла Без спроса мне в судьбу и в сердце – Такие чудные дела Вершит Господь... Единоверцы Мы с Леной, больше, чем друзья... Кончался первый курс... Мы рядом... Как радостно: она и я Нужны друг другу – и по взглядам Близки... Тогда открыл народ Вдруг Сухомлинского... Открытье Власть напугало... Власти рот Перекорежило... Событье, Казалось, рядовое: вновь Замешан Соловейчик Сима. Так верность делу и любовь В нем проявлялась резко, зримо... Искал упорно идеал Учителя и гуманиста. Из трех возможных выбирал Фигур, сиявших золотисто На фоне серости... Один Был Скаткин, Шацкого преемник, Второй Костяшкин... Победил Василий Сухомлинский... Темник, Написанного им, объял Все в мире школьные проблемы... Ну, Сима целый год копал... Что шло в зачет искомой темы, По строчкам в письмах собирал... Так подготовил Соловейчик Трактат, в котором воспевал Мечту... В ней педагог-разведчик Гуманный утверждал подход К ребенку... Ласка, только ласка – По этому пути идет Сам Сухомлинский... Но опаска У идеологов ЦК: -- Подхода классового знамя, Похоже, снято здесь с древка В угоду гуманизму... С нами Не согласован сей герой... Так: Соловейчику накачку... А лучше бы его – долой Из «Комсомолки»... Дашь потачку – И буржуазный гуманизм Свое протискивает рыло... И Симу – просят – (эвфемизм), -- Чтоб прочим неповадно было, Из «Комсомолки» выйти вон... А эта книга – «Сухомлинский О воспитании» -- трезвон Устроила везде... Изыски Реакционного ЦК: Антона противопоставить Василию... Была горька Та травля Симе... Обесславить Однако же не удалось Ни журналиста ни героя... Цековцы затаили злость... Но, как обычно яму роя, Они прославили его – Та книга – мыслью, благородством Полна... Конкретна... Итого: Евангелием, руководством Для многих стала, чья судьба От детских судеб неотрывна... Мне тоже выпала борьба За Сухомлинского... Противно И вспоминать: провел журфак По изысканиям студентов Симпозиум... Один чудак Из старшекурсников, агентов Идеологии, громя, Талдычил: Сухамлинский – слава, Макаренко – позор! Меня Та идиотская потрава Взвинтала... Выступил. Орал. Ругался – даже испугались... А Сухомлинский мне писал: «Я ученик его...» И зависть К великим бездарей грызет. Великие не виноваты, Что с партбилетом идиот Куражится дураковато... На конференции в Москве Над Симой и его героем Глумится Савин, что братве Студенческой досадно... Воем, Ногами топаем, кричим Обструкционно пресекаем Попытки продолжать... Стучим Усердно стульями – мешаем Кумиров наших поливать... Сергей Аркадьевич, докладчик – Рахманиновский – (наплевать!) – Племянник – мерзостям потатчик... Ту конференцию закрыть Тогда решили торопливо, Доклады спешно закруглить, Поскольку под угрозой срыва По нашей милости была... А вы, того... не безобразьте... Кем был он, тот, чья мысль зажгла Нешуточные эти страсти? Крестьянский сын, и фронтовик, И, Божьей милостью, Учитель... В суть воспитания проник Умом и сердцем... Поручитель За детство... «Верьте, -- заклинал, -- В талант и творческие силы Воспитанника...» Убеждал, Что воспитания массивы Неисчерпаемы... Оно Всегда преисполняться жизни, Ее энергии должно – Тогда и будет прок Отчизне От воспитателя... Нюанс Для тех, кто понимает знаки Мистические – реверанс Полтаве: тот, кто славил флаги На башнях, здесь окончил пед И тот, кто сердце отдал детям... Случайностей в природе нет, Закономерно все... Отметим, Что двинулись в учителя Все Сухомлинские: три брата И их сестрица -- вуаля! Василию удел солдата Суровый выпал: под Москвой Сражался... Был не очень долог Путь – (но трагичен) – боевой: Всю жизнь носил в груди осколок... Он зав. роно, но для души Недостает дыханья школы – И уезжает в Павлыши – Директорствует... Нет, не скоро Он проникает в высший смысл Педагогического дела... Сперва и горек был и кисл Удел учителя... Взлетела Вдруг в озарении душа – И мир узнал – есть Сухомлинский -- Мудрец и гений в Павлышах, Гуманистических традиций Приверженец – и не объять Его научного наследья, Читать нам – не перечитать Его статьи и за столетье... А на каникулах втроем: Я, Лена и Марат Томилин – К нему наведались... Живем В тех Павлышах, где сотворили Живое чудо наяву Восторженные педагоги... С тем чудом в сердце и живу... О Сухомлинском, как о боге Твердят сельчане вперебой. Им выпал жребий благодарный, Что, с ними связанный судьбой, Жил рядом гений – легендарный Учитель, сказочник, мудрец... Он просто был послом от детства... Те сказки – сладость для сердец, Оставленные нам в наследство, Читайте, как читаю я... Нет тайны: он любил ребенка – И полнилась душа чутья, Добра – и отзывалась звонко На голос детства... Понимал Мудрец растущих человеков, Их в бурном мире представлял, Их защищал... Ну, вот... Побегав По жизни и повоевав, Повозмущавшись произволом, Экзамены попутно сдав -- (Особо не было тяжелым То испытанье... Среди всех Отмечен славный мэтр Архипов, Вводивший в трепетно в литцех, Носитель сочных архетипов... Финита! В схватках бытия Я с Леной – неразрывно -- рядом) -- Решаю, что обязан я Себя проверить стройотрядом... В то время сильно потрясла Смерть Остермана. Архитектор- Философ, он сгорел дотла За дело жизни... Горько... Ректор Иван Петрович наш, увы, Причастен косвенно к той смерти, О чем толкует пол-Москвы... И я Петровскому в конверте Свое сверхгневное послал Сверхвозмущенное сужденье... И он меня к себе позвал – И извинялся... В объясненье Петровский – мягкий либерал – Со мной беседовал, как с равным... Я укорял, я напирал... Он соглашался, что бесславным Согласьем с выводом ЦК Он университет подставил... Да, я ж не объяснил пока, О чем рассказ веду... Представил Уже героя... Остерман Романтик от Архитектуры С библейским именем Натан – (Абрамыч – отчество) – натуры Был коммунарской – и мечтал В Москве построить дом-коммуну... Мечту упорно воплощал... Он чем-то ублажил фортуну – И дом построен. Он стоит На Шверника – большой и светлый, Двухкорпусной – прекрасен вид. Он необычный и приметный. Романтик-зодчий возмечтал Что вдохновенно и открыто Те жить в нем будут, идеал У коих личного корыта С похлебкой-пойлом не включал... Он верил: праздником общенья Обед здесь станет, в ритуал Вседневный превратится... Мненья Сего не разделял ЦК – И запретил дворец-коммуну. Прощай, мечта «еретика»... Мечтавший радостно и юно, Удара вынести не смог – (Чего, видать, желали те, кто Подсечкой подлой сбили с ног)... Инфаркт. Скончался архитектор. Последней каплей для творца Известье: главный вуз московский Стал обладателем дворца: Подсуетился наш Петровский – И дом-коммуну превратил В дом аспирантов и стажеров, В общагу, чем творца добил... Я долго плакал... Вредный норов: В письме неудержимый гнев Я высказал магнифиценцу, А в кабинет его, вскипев, Ворвался и устроил сцену... Другой бы: -- Носом не дорос!... Наш ректор мягок, либерален. Он принимал меня всерьез. Он извинялся, был печален – Еще переживал ЧП: Студент-философ из окошка Его – (вообрази себе), Шагнув, разбился... Дегтя ложка К сему добавлена моя... Переживает академик Перипетии бытия... Я – в ССО. Не ради денег. Хочу мозолей трудовых, Хочу усталости рабочей. И коммунарский дух подвиг -- Носи кирпич, пеньки ворочай... Ока, Алпатьево... -- Раствор!... Он мне уже ночами снится... -- Бетон!... Смотрю с приокских гор – Страна березового ситца... Коровник строится, растет... На мне – заглушка-респиратор... Напряг в работе. Пот течет... Туман цементный – (вредный фактор) – От пота он еще вредней – В глаза впивается кусаче День от дня больней, сильней... Внезапно – тьма... Стою – незряче... Меня хватают и везут Тотчас по кочкам в Луховицы... Ребята под руки ведут В покой приемный райбольницы... -- На операцию!... Спасли Глаза районные хирурги, Зеницы мне уберегли От ядовитой штукатурки. Прозрел... И вот опять пошли Студенческие будни... Осень... Дожди холодные легли, Темнее над Манежем просинь... Ветра на листьях ворожбу Творя, срывают их надменно... И доминантою в судьбу Вступает все сильнее Лена... А в ноябре я заболел. Врачи считали, что с концами. Какой-то клещ меня поел – И группируют с мертвецами. Полгода бились за меня В Петрозаводске эскулапы- Энцефалитчики... Родня Переживала, дескать, шляпы Придется вскорости снимать, Отъехавшего провожая... Да, из больницы умирать Меня выписывают... Жаля Словами, не жалея мать, Ей говорят, что безнадежен... Но нет, мне рано помирать. Я прорываюсь – невозможен Уход, когда так много дел И ждет меня в столице Лена... Я ослабел и похудел, Но жив... Москва – судьбы арена. Мой курс умчался – не догнать, Но не отвергла альма матер: Дают возможность продолжать Поход... Я выйду на фарватер Учебы в новом сентябре... Ну, а пока – ищу работу, Мечусь... Вивария «амбре» Не вдохновляет. Мне охота Собачек выпустить. Их жаль... В музее, где хранятся камни, Студенты ночью -- сторожа. Сойдет такой удел пока мне... Тележки с книгами возил, Впрягаясь, в гулкой «историчке»... Я здесь «порядок наводил», Хорошие таская книжки. Никто, по счастью, не спалил, Не то б загнали на кулички... Но все ж внезапно угодил В тюрьму... Нет, я не вор по кличке «Сутулый»... В женскую тюрьму Библиотекарем явился, Надеясь, важное пойму О воспитании... Дивился: Начальник зоны, Соловьев, Не отступая от закона, Не ожидая добрых слов, Старался – (для него икона – Макаренко) – своих убийц, Грабительниц и проституток Спасать... Заборов и бойниц В той зоне не было... Проступок Прощался несмышленым им, Недовоспитанным в семействе... Хотел начальник, чтоб режим Щадящим души был... С ним вместе Старался души разгибать Борис Иванович Шлемович, Сумевший хор в тюрьме создать С ансамблем классным... Кто сокровищ Доискивается – найдет... Я вечерами надрывался, Читая Андерсена... Ждет Тех читок публика... Старался... Мне скажут, сам, мол, здесь плетешь Бездарно Андерсена сказки – Таких колоний не найдешь... Я вовсе не сгущаю краски. Я даже адрес укажу: Располагалась в Красноборске Под Ярославлем... Удержу Я в памяти пускай по горстке Тех впечатлений, чем судьба В пути недолгом одарила... Вся впереди еще борьба, Но есть ориентир, мерило... | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
