Когда директор школы вручил мне свидетельство, из которого значилось, что я являюсь «Инспектором по охране прав ребёнка, опёке и попечительству», для меня это был шок. Я не знала, что это такое и с какой стороны к этим проблемам детства подходить. Но господин «случай» мне не дал очень долго знакомиться, теоретически, с проблемами опекунства, этот случай меня просто взял и окунул в правду жизни обделённых вниманием детей. Эта внештатная должность мне досталась от учителя трудового обучения девочек, на место которой меня и приняли на работу.

Анютка.

Меня после второго урока пригласили в 1 «А» класс, попросив взять с собой документы инспектора. Хорошо, что я уже дома разделила все документы на разделы и подразделы, так как получила я все это, от предшественницы, полной «кашей из разных круп».

Валентина Александровна, учитель первоклашек, стояла возле девчушки одетой не то в костюм лешего, не то бабы яги, сапоги резиновые размером 40-42, юбка – кусок тряпки, обёрнутый вокруг худенького туловища вдвое или втрое, непонятного размера свитер-кофта. Данное одеяние никак не соответствовало нашей кубанской, тёплой сентябрьской погоде.

Делайте с ней что хотите, но в класс я её больше в таком виде не пущу, заявила мне Валентина Александровна, брезгливо поморщившись.

Я понятия не имела, что же мне-то делать в таких случаях. Но если ребёнка прогоняют, то к этому у меня было особое отношение, так как ребёнок в 7 лет не виноват как его одевают.

Девочку звали Аня. Анна, Анюта, правда, имя очень красивое, напевное. Я взяла девчушку за руку и повела к себе в класс.

По расписанию у меня ещё было два урока в 10 классе, но это были 5 и 6 уроки, а 3 и 4 уроки окно, т.е. я, могла заниматься в это время самоподготовкой.

Я не знала, что делать и не придумала ничего лучшего, как взяв деньги пойти с Анютой в магазин, хорошо, что он находится недалеко от школы. В магазине я купила чёрную юбочку, мальчиковую рубашечку, для девочек ничего не было по размеру, сандалики, трусики, носочки. Но как одеть всё это чистенькое на чудовищно грязного ребёнка. Зная, что у меня есть время, я повела Анютку к своей маме, которая жила так же недалеко. По дороге мы с ней зашли в аптеку, где взяли средство по уничтожению живности, а именно вшей, которых у неё было предостаточно.

Когда я шла с этим «чучелом», на меня бросали люди косые, брезгливые взгляды, в некоторых был укор, но я не чувствовала стыда, а вот боль и обида клокотали в душе.

Мама работала во вторую смену и была дома. Увидев это ужастно-странное сокровище, она расплакалась и спросила, ты где её подобрала? Все, объяснив и оставив на попечение мамы Аню, я вернулась в школу.

Когда в конце шестого урока, дверь в класс открылась и вошла маленькая девочка, я с трудом узнала в ней Анюту. Она чистенькая и умытая, в одежде по размеру, выглядела просто красавицей.

И так, ребёнок вымыт, чисто одет, накормлен, а что с ним делать дальше. Я провела работу чисто гуманитарного плана, а как всё должно быть по закону и что мне делать, это для меня был полный мрак.

Созвонившись с инспектором РОНО, Ольгой Николаевной, и получив все инструкции от неё, я поняла, что Аня должна идти домой, к своей семье, а мне необходимо созвониться с инспектором по делам несовершеннолетних в отделе милиции, и договориться о проведении жилищных условий данной семьи.

Спасибо Нине Ивановне Баклановой, которой уже была известна эта семейка, она сказала, что будем собирать все документы на лишение родительских прав, как отца ребенка, так и матери.

Это был сентябрь 1983 года, 8:00 утра. Мы все собрались возле дома, где проживала семья Ани, нас четверо. Все мы должны составить акт обследования данной семьи. Стучим, но никто не выходит, на крик тоже не отзываются. Осмелившись, я захожу во двор, собаки вроде не видно. Медленно продвигаюсь к входной двери в домик-халупу, всё кругом в полнейшем запустении.

Дверь открылась сразу и мне предстала жуткая картина, даже сейчас, по прошествии стольких лет, сердце моё начинает колотиться в удвоенном ритме. Хорошо, что мои спутники тоже присоединились уже ко мне. В помещении стоял жуткий запах алкоголя, мочи, прелой соломы, меня чуть не вывернуло на изнанку. Молоденький сержант милиции выскочил как ошпаренный на улицу. Валентина Александровна передёрнув носом, тоже ушла, а мы с Ниной Ивановной стали рассматривать все, что нам предстало перед глазами. Грязный стол, заваленный бутылками банками, непонятного образца и цвета посудой. Сломанный табурет. На полу кругом окурки и огрызки от арбузных корок.

На диване, в уголочке сидела и плакала Анюта, она была голая. Почти весь диван занимала рыжая, здоровенная овчарка, она видимо недавно ощенилась и только издавала воинствующий рык.

На полу возле дивана, на соломе и ещё каких-то тряпках валялись полностью нагие два пьяных «трупа», мужчины и женщины. Женщина это и была Светлана – мать Ани. Ну а больше ничего и не было, кроме грязных стен.

Собака не позволяла Анютке даже шевельнуться, этот комочек весь дрожал от страха. У меня в сумке было печенье и шоколадка, несла Ане, отломив половину шоколадки, я уверенной походкой пошла к дивану. Сука оскалилась, но брошенная точно шоколадка видно пришлась ей по вкусу. Быстрым движением я подхватила Аню и выскочила во двор, за мной Нина Ивановна, она со всей силы стала подпирать дверь, так как собака кинулась за нами вслед. Сержант Серёжа, подобрав кусок доски, подпер ею дверь.

И тут, обнимая худенькое тельце Ани, я разревелась, слёзы лились ручьём. Нет, мне не жаль было тех вещей, что её мама променяла на выпивку, мне жалко было это маленькое создание, которое почти с рождения находилось в таких нечеловеческих условиях.

Для того, чтобы определить ребёнка в детское учреждение, необходима путёвка. Необходимо полное врачебное обследование, и ещё куча бумаг, которые мне нужно было собирать

Акт «изъятия» ребёнка из неблагополучной семьи был тут же составлен и подписан как полагается всеми присутствующими. На этом их роль закончилась, и они разошлись по своим делам, а всё остальное легло на мои плечи.

Люди добрые, а как мне вести по посёлку это голое создание, вещей-то никаких нет. Я зашла в соседний дом и у пожилой женщины попросила что-нибудь, но получив полный отказ, и ещё кучу бранных слов я отошла от калитки.

У меня под юбкой был сиреневый подюбник, я уже ошеломлённая всем происходящим, не стесняясь, стащила его через ноги и накинула на Аню. Взяв девочку на руки, она была легка как пушинка, я с ней пошла на автобусную остановку. До райцентра, где находилась инфекционная больница, было 25 км. Мне с трудом удалось убедить врачей, что это не мой ребёнок, не помогал даже этот написанный акт, мест нет и всё тут. С горем пополам, Аню положили на обследование, перед этим заставив меня подстричь её наголо. Жаль было её волосы, да вот гнид-то в голове её было слишком много, а с педикулёзом в больницу не брали. Анку увели, а я поехала оформлять всю бумажную волокиту.

Дома меня ждали мои собственные дети, дочь Наташа – десяти лет и сын Антон ему было шесть лет. Это мои верные друзья. Всю Анину проблему я им выложила как есть. Вечером с Наталкой мы собрали все её платьица, трусики, носочки, обувь, всё то, что могло бы подойти Ане. На следующий день с Наташей мы поехали в больницу, прихватив одежду с собой. Анка так и находилась в моём подюбнике, правда на ноги дали ей какие-то тапочки, похожие на калоши. Вначале нас к ней не хотели пускать, но я уговорила. Стриженая головка, увидев нас заулыбалась и кинулась ко мне на шею как к самой родной. Переодетая Аннушка выглядела вполне приличной, домашней девочкой. Ей шла косыночка, которую мы завязали на её лысой голове.

Оформление документов, а с чего начинать? Оказалось, что у Ани есть отец, вполне из нормальной семьи. Живёт в посёлке, в собственном доме, с матерью, работает, хорошо получает. Но взять к себе Аню не захотел. У него ещё и выбор был: либо лишение родительских прав через суд, либо написать отказ от ребёнка. Он решил отказаться, его мама на этом решении настаивала. Я любящая до безумия своих детей мать, была огорошена тем, что бабушка не ругает сына за то, что он не хочет взять и воспитывать своего ребёнка, а заставляет отказаться от дочери. Через три дня отказные документы были готовы.

В суд на лишение родительских прав, «мама Света» не явилась, да и вообще испарилась в неведомом направлении (кстати, место её жительства до сих пор неизвестно, да и жива ли она?). Лишать без матери (в то время) суд не имел права, но решение для определения Аню в детское учреждение мне выдали.

Осталось получить путёвку направление в школу-интернат, но такие школы были заполнены до отказа. Анку уже можно было забирать из больницы, со мной уже стал ругаться лечащий врач, но куда её забирать, если некуда везти. Я стала уговаривать районное начальство и просить разрешение на то, чтобы Аню взять себе домой. После недолгих переговоров мне дали разрешение.

Анютка в семью влилась без проблем, дети как дети, ссорились, мирились, играли. Наташа с Аней ходили в школу, Антон в детский садик. У нас было такое чувство, что этот ребёнок был с нами всегда.

Звонок в середине ноября был громом среди ясного неба. Ане дали путёвку в школу-интернат. Я не хочу говорить о той боли, что была у нас у всех при расставании с Анюткой, но хочу сказать о той боли Анюты, что испытал этот воробышек, как её сердечко выдержало, об этом страшно даже вспоминать.

Я постоянно наблюдала за жизнью Анюты, ездила в интернат, брала домой на каникулы.

Когда попали её отказавшийся отец с бабушкой в аварию, и погибли, я проследила за тем, чтобы дом по наследству достался Анюте.

 

Сейчас Анне Николаевне тридцать один год, она работает учителем начальных классов, у неё прекрасная семья, двое малышей 8 и 4 лет. Любящий муж.

Я очень счастлива, что моя первая случайность работы инспектором дала мне очень много, правда и здоровья забрав порядочно.