Эникиду Богиней созданный. Все тело в волосах, И кудри пряные себе покоя ищут. Не знает он земли, не испытал он страх, Не ведал очага людского он жилища. Почти слегка одет, проворен, как газель, Настолько, что скотов не нарушал он строя. И верною ноздрей свою он чует цель, Он радостно бежит напиться к водопою. Зверью он Бог и князь, кумир, архистратиг. Его наметан глаз, а руки - те же плети. Охотник как-то раз в лесу его застиг И в скорби убежал, героя заприметив. К нему глядеть - гляди, а подойти - не смей. Умел он управлять своею грозной тенью. Ничуть себе в друзья не жаждал он людей, Но вышел как-то раз к окраине селенья. И увидал ее - и обмер, и обмяк - Такой же, как всегда, изящной, белолицей. И к ней он подошел, не зная - друг иль враг, Ее он возжелал - и обнял он блудницу. Шесть дней и семь ночей видали к лику лик. Алел закат небес и доносились стоны. Уйти? Уйти не мог. Неутомим и дик, Он заново входил в ее живое лоно. Насытившись, ушел. Но больше он не мог Бежать, как он бежал. Он вышел, как бы силясь Найти в себе себя. Он вышел за порог, Но увидав его, его газели скрылись. Героя увидав, сбежали звери в лес, Так, будто бы они могли иметь обиду, Так, будто бы на них закапало с небес… Послушай, больше нет героя Эникиду. Все видавшему Тело твое не имело сравненья. Светом своим - как дневное светило. Что же ты бродишь неверною тенью? Где твой Урук и когда это было? На, погляди же - ты лег в эту землю. Все, что осталось, - следы на откосе. Руки твои не поймают, не внемлют, Да и уста не окликнут, не спросят. Где, что ни день, то докучливый праздник? Где вы, распутные мальчики, где вы? Даже блудницы ушли из боязни Белым песком налетевшего гнева. Умер, кто был больше всех человеков. Скисли две трети несметного бога. Не сбереглась ни единая веха, Срыты колодцы, забыта дорога. Множили мерзости и пепелища Галлы и гунны, аланы и готы. Ведавший все и везде наследивший, Внемли, покоя не знал для чего ты? Красавице Иштар А тебе и снова мало Знать души залетной фибры. Ты мне их пересчитала - В жены мне тебя не выбрать. Где, скажи, такому взяться? Хочешь лани, хочешь лени, Хочешь власти и богатства, Хочешь пышных украшений. На плече, сколь хочешь, висни! Ничего не выйдет в сумме. Хочешь жить сто двадцать жизней Без тревоги, без раздумий. Дозревая понемногу, Полуголая принцесса, Хочешь смело ставить ногу Ты из дверцы “мерседеса”. Да, в тебе большая сила И ее пустая трата - Ты скажи, кого любила И кому была верна ты? Жалобы Эникиду А хоть бы даже в дверной проем Заглядывал месяц ясный! Так нет же, грянул над нами гром: Из дерева дверь опасна. Могли бы бавиться мы теперь Напраслинами другими… “Нарубим кедров, сколотим дверь, Добудем вечное имя!” Степняк привык на своем веку Стоять под небес покровом. Радушно небо, и степняку Тревожно в лесу кедровом. Когда бы сильный, что было сил, Заботился бы о доме, Тогда бы попросту прикрепил Циновку в дверном проеме. Возражение Утнапишти Ярая смерть не щадит человека. Мудрый у ней и не просит пощады. Немощи злой, продолжительной муки И одиночества люди боятся, Долгая жизнь - для людей испытанье. Ярая смерть над героем не властна. Внемли! Навеки строятся домы, Вьется навеки ручей напоивший, Вечны дороги и вечны печати, Вечное Солнце идет с благодатным, Длятся веками любовь и разлука - Все обещанья даются навеки. Спящий и мертвый друг другу подобны, Но погляди - не живой ли владыка? Жилам своим господин и участник, В дом свой как полный хозяин приходит, Нивы ему подчинились и звери, Дышит его разуменьем природа. Близостью смерти пугают незрячих, Утлые души пугаются смерти, Но погляди же, уставшему малость Дальним путем проходящий подобен. Мудрому это венчальная песня, Только для глупого здесь пепелище. Часа кончины узнать не допущен, Добрый живет и не ведает смерти. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
