Решетов быстро шёл по улице. Воротник щёгольски-светлого, некогда явно на заказ пошитого плаща был поднят, но, увы, мало спасал от надолго зарядившего дождя. А тот с каждой минутой всё больше усиливался, постепенно достигая интенсивости ливня. До предела втянув голову в плечи, Решетов с отвращением ощущал, как под этим водопадом на кончике носа умудряются собираться какие-то остаточные нестекающие капли, которые время от времени приходится стряхивать резкими отрицательными движениями. При этом по спине и плечам пробегал торопливый табун мелких мурашек, срочно стремящихся укрыться от непогоды в каком-то тёплом и обязательно сухом месте.

Господи, вот льёт-то! Так и заболеть недолго. Мне же сейчас так этого не хватает! Эх, "фару" бы поймать... Но это для тех, у кого деньги есть. А чтобы были деньги, нужно что делать? - правильно. Работать. Блин, какая всё-таки Светка тварь! Сам же подбила, сама первая и в кусты. А ведь каждый вечер пилила: "Ты же не тупой, Валера! Ты что, не понимаешь что Котов на тебе воду возит! Загребает натурально бабло твоими руками. Другой давно плюнул бы, а ты - нет, ишачишь. У тебя ж светлая голова! Ну почему Котов это понимает, а ты - нет?!" Добилась таки своего, стерва. Ушёл с работы. Да ещё со скандалом! Котов смотрел, как на сумасшедшего. Так и не понял, какая муха мена укусила. А муху Света зовут. Большая муха такая, в халатике лёгком и с чашечкой кофе! Вальяжная себе такая цокотуха попалась... Смешно, на том конкурсе бодиарта, где мы познакомились, брюхо у неё вроде и вправду было позолоченное. Да-а. А я повёлся. А от Котова выходил - дверью хлопнул. Словно гвоздь забил. Чёрт! Закинул старик в море невод, и стоит на берегу, как поц, без невода...

Решетов проворно отпрыгнул в сторону, но было поздно - пронёсшаяся легковуха окатила его грязной водой до пояса.

Вот же свинья! У них будто спор какой, или соревнование - кто больше пешеходов обольёт. Могли бы себе за каждого, как на войне, звёздочки на дверях ставить. Или человеческие фигурки. Матерящиеся...

Да-а. А ведь всё было так хорошо. Пол-года назад ещё. Квартира уютная, машина, жена красавица... Мать её! Нет, верно говорят: хочешь начать новую жизнь - поломай себе старую. Вот тут я преуспел по-настоящему. Так сломал, что теперь хрен склеишь! Денег наодалжевал, офис открыл... И попал, конечно. Да ещё как попал! Вторым номером работать, оказывается, совсем не то же самое, что самому всё разруливать. Это ж как "тетрис" - на секунду зазевался, не туда фигурку поставил - и всё. Полный стаканчик. Под марусин поясок, блин. И понеслось: машину продал, Светка какую-то дальнюю родственницу престарелую жить привела - у неё, мол, квартира своя, так её продать можно будет и с долгами расплатиться, а за старухой мы за это следить и ухаживать будем. Она-де ещё революцию видала, ей недолго уже... И снова развела ведь! А потом свалила. В ту самую хату бабкину. А старушенцию мне оставила. В наследство. И логично так обернула всё: нам надо, мол, некоторое время не вместе пожить. Мне о многом подумать надо, утвердить заново приоритеты жизненные, и вообще, я тебе сейчас мешать буду: у меня - ты же знаешь - характер дурной, а тебе сейчас ни на что отвлекаться не следует...

Решетов как можно невесомей попытался преодолеть грязевое месиво, образовавшееся на месте давно разрытой у самого дома дороги, но сила притяжения была неумолима. К тому времени, как он доскакал до своего подъезда, на его туфли налипло уже кило по пять грязюки. Всё! Сомлели туфельки, радость последняя... Не фиг, потому что. На то он и апрель, что бы с утра солнышко, а ближе к вечеру - дождина холодный.

Устало поднимаясь по лестнице, он чувствовал себя каким-то потерявшимся с выставки псом, попавшего в такие переделки, что теперь даже эксперт-кинолог с трудом признал бы в нём породу. Брезгливо сморщившись, он сунул мокрую руку в мокрый внутренний карман плаща, и выудил оттуда мокрые же ключи.

Что за чёрт? Дверь была заперта изнутри. Новости! Решетов вдавил кнопку в звонок, чувствуя, как изнутри начинает подниматься волна молчаливого раздражения. Старая карга! Заснула, что ли?

Отпустив звонок, Решетов прислушался и уловил, наконец, медленно приближающееся войлочно-тапочковое шарканье. Достигнув двери, оно затаилось где-то там, за деревянным барьером, поглощённое доносящимся из недр квартиры звуком никогда не выключающегося телевизора. Решетов как-то сразу и до мельчайших деталей представил себе старуху, распластавшуюся с другой стороны по дверной поверхности, пытливо прильнувшую к ней ухом, пытающуюся определить на слух, кто и зачем её тревожит. В "глазок" она никогда не смотрела, находясь под впечатлением увиденного в каком-то боевике кровавого эпизода. Зная о финансовых неприятностях Решетова, она была твёрда уверена в том, что в увиличительном стёклышке сможет увидать лишь дуло направленного ей в глаз пистолета, и на все увещевания реагировала исключительно скептически.

Подождав с минуту, Решетов нетерпеливо пробарабанил несколько раз по обивке подушечками пальцев.

За дверью снова пару раз шаркнуло, и старуха неохотно снизошла до переговоров.

- Кто там? - раздался дребезжащий голос.

- Это я, Прасковья Казимировна! - постарался придать интонации как можно больше приветливости Решетов. Получилось хреново. Тем не менее защёлка, лязгнув, отскочила, и дверь немного приоткрылась. На цепочке.

- Ты что ли, Валера? Покажись-ка!

Вот же зебра глухая! Ни лает, ни кусает, а домой пускать, падла… Ох, уж лучше бы она лаяла. Я её тогда в "будку" сдал бы.

- Да что вы, по голосу не узнаёте? - прорвалось всё-таки в тон раздражение. Решетов почему-то изо всех сил пытался избежать процедуры идентификации при входе в собственную квартиру. Но старая гвардия была непреклонна. Чуть помолчав, за дверью перешли на официальное "Вы".

- Та-ак, значит пожалуйста покажитесь, а то вызову милицию - сколочно заявила бабка.

"Я тебе вызову, крыса старая", пронеслось в голове у Решетова. И тут же он вспомнил, что после выхода на пенсию, проведённая на заслуженный отдых всем дружным коллективом её бывших коллег-валяльщиц, бабка ещё долгое время работала вахтёршей в общежитии родного красильного комбината. Боже, да у неё же рабочая программа включилась. Сколько лет бездействовала, а не стёрлась! Вот же ржавая смерть, блин. Делать, однако, было нечего. Глубоко вздохнув, Решетов обречённо вышел на свет.

- Ой, Валерочка, - засуетилось над цепочкой эхо войны. - А я ж не вижу, думаю в себе всякое...

Дверь отворилась, и истекающий Решетов попал, наконец, домой. Повернувшись лицом к вешалке, он принялся молча расстёгивать пуговицы. Стягивая липнущий к рукам плащ, Решетову истерически хотелось лишь одного - поскорее раздеться и где-то на часок - полтора забраться в горячую ванну.

-А что ж ты мокрый-то такой? Неужто дождь пошёл? - зудела тем временем в спину старуха.- Вроде ж с утра солнце было... Так на то и весна! Зонтик с собой в наше время всегда носить надо. Сейчас же дожди нездоровыи совсем стали. Вредныи. Ты что, телевизер не смотришь? Вроде взрослый уже, а всё как дитя разумеешься! Или переждал бы где. К друзьям бы на чаёк зашёл. Хотя какие там друзья теперь, да? Кредиторы сплошныи!- захихикала она.

"-За что ж мне наказание-то такое? - скрипел зубами Решетов. - Сидела бы себе перед ящиком, его бы жизни учила. Так нет же! Нашла уши свободные!"

Скинув облепленные грязью туфли, Решетов прошлёпал к себе в комнату и плотно прикрыл за собой дверь. Не успел он, однако, нащупать выключатель, как дверь снова отворилась.

- Надо, Валера, ноги попаритъ. Чай с малиной попить, если есть. И спать ложиться. А на ночь носки с горчицей одень.

- Прасковья Казимировна, можно мне переодеться спокойно? - включил свет Решетов. И глупо уставился на погасшую лампочку компьютера. - Что, свет выключали? - удивился он.

- С чего ты взял? -проследила за взглядом Прасковья Казимировна. - Это я его выключила. Чего он работает, когда тебя дома нет? Ты человек, конечно, занятой, только электроприборы без присмотра оставлять негоже. Того и гляди до пожара доведёшь. Да и счётчик крутится.

- Вы, что ли, платите? - с трудом успокаивая себя, спросил Решетов. Это ископаемое так же далеко от понятия "Интернет", как Китай от коммунизма. Объяснять, что она прервала кучу закачек бесполезно. Не говоря уже о том, что отрубила она его наверняка, просто тупо ткнув по кнопке. А значит вся "несохранёнка" накрылась. Или он сохранился?

Так и не сняв с себя даже рубашки, Решетов подошёл к компьютеру и снова включил его. Тот тихо заурчал и выкинул на монитор надпись с просьбой нажать на любую клавишу для проверки системы.

Валера клацнул "пробелом" и многозначительно посмотрел на старуху. Та потопталась на пороге и, горестно покачав головой - эх, молодёжь, мол, - угребла куда-то в коридор.

Решетов закрыл за ней дверь на защёлку, скинул с себя всю промокшую до тела одежду, зло натянул махровый халат и, сунув босые ноги в тапки, устремился в ванную.

Включив там свет, он протянул, было, руку к крану, да так и застыл, непонимающе глядя перед собой. В ванне, невнятно выглядывая из грязно-серой воды, плавали несколько явно дореволюционных ещё пар панталон, чулков и прочей дребедени, понятно кому принадлежащей.

- Иди, Валера, на кухню - снова раздался за спиной ненавистный козлетончик. -Я уже ведро с водой на огонь поставила, а тазик с ковшиком сам принесёшь.

Решетов молча повернулся, стараясь поглубже дышать носом. Досчитав до десяти, он несколько пришёл в себя и, комкая в руках полотенце, нервно обратился к старухе:

- Прасковья Казимировна, позвольте задать вам вопрос! - с плохо скрываемой ненавистью начал он. - Почему, при наличии в доме вполне приличной и, попрошу особо заметить, совершенно исправной стиральной машины, вы ощутили необходимость замачивать ваше исподнее в ванне?

- Стиральная машина? - с явным недоумением смотрела на него старуха. - Ты что, не знаешь, что от них вред один? Они же только портить и рвать могут. А я вещами дорожу, не то что некоторыи - ткнула она артрозным пальцем в сторону покрытых глинозёмом валериных туфель. - Сейчас такого ноского белья как у меня и не купишь уже!

- Конечно, не купишь, - процедил сквозь зубы Валера, яростно вытирая полотенцем мокрые волосы. - Потому что его уже лет сто, как не выпускают. Разрешите пройти! - гаркнул он на вросшую в пол ровно посреди прохода Прасковью Казимировну.

Вздрогнув, старуха присела от неожиданного акустического удара и бочком отползла в сторону. Взьерошеный Решетов стремительно прошёл мимо неё и направился на кухню - там, захлёбываясь, верещал телефон.

- Алё! - зло бросил он в трубку.

- А ты не кричи на меня - донёсся оттуда Светин голос.

- Ой, прости - моментально остыл Валера. - Привет! Как ты?

- Спасибо, - всё ещё обиженно ответила Света. - Твоими молитвами. Что у тебя? Нашёл работу?

- Нет. Пока нет.

- Понятно. Вообщем так. Я замуж выхожу. За Кирилла. Сама не знаю, как всё вышло... Но знаешь, мне хорошо с ним очень. Как ни с кем раньше... Гм. Прости…

- Да ничего, - с трудом усмехнулся моментально снова взмокревший Решетов. Весь дальнейший разговор он провёл чисто автоматически, разглядывая трещинку в паркете и жалея о том, что бросил курить. Ему вдруг сразу, в один момент, стало ясно, что вот это - уже точно конец. А он ведь до последнего надеялся, что что всё у них со Светкой ещё поправится, что он всё вернёт, докажет ей, что может, что не лузер какой-то, а настоящий мужик, которому нипочём любые удары. Он судорожно надеялся, что она его конечно же любит, что это не просто слова были, и что ждёт она лишь того момента, когда он снова сумеет поставить всё на свои места. И тут же вернётся, обнимет его, и уткнётся носом куда-то в ключицу. А он, хоть и примет на время отстранённый вид, но всё равно потом оттает, всё поймёт, и никогда ей ничего не припомнит. Сколько раз он представлял себе это - как она вернётся, как он будет себя вести, что говорить... И вот теперь, как говорится, правильный ответ: она выходит замуж за другого. И не просто за другого, а за Кирилла. Котова. Его бывшего начальника. А с ним, с Решетовым, ей, оказывается, даже хорошо никогда не было.

Вероятно, до этого звонка он хотел кушать, потому что когда раздавшийя за спиной опостылевший голос привёл его в себя, он почему-то ощутил в правой руке два треснувших яйца, из которых по пальцам стекала на пол тонкими, вязкими стуйками мутная белково-желточная жижица. Он стоял перед плитой, отрешённо глядел на чугунную сковородку и равнодушно слушал опостылевшее чириканье.

- Ты чего это молчишь, а? Совсем поплыл уже? Кто холодильник закрывать будет, я тебя спрашиваю? И что это за свинство ты здесь развёл? Я, что ли, это непотребство убирать буду? Нет, не зря от тебя всё-таки Светка ушла. Ты же сам себе даже яешню сделать не можешь! Даром, что образование высшее! Денег не зарабатывает, свет не экономит, готовить не умеет... Даже трубку обратно на телефон положить не может! Нет, ты посмотри на него! Что ж ты столбиком соляным стоишь-то! Что ли взаправду оглох?

Решетов аккуратно положил остатки яиц на столик, неторопливо вытер кухонным полотенцем руку от налипшей скорлупы, снял с плиты сковородку и, плавно развернувшись, со всей силы огрел ею старуху по голове. Прасковья Казимировна отлетела к холодильнику и, захлопнув собой полуоткрытую дверцу, сползла по ней на пол. На лбу у неё медленно вспухала громадная бугристая шишка, рельефно повторяющая своими очертаниями ландшафт ощетинившегося мелкими квадратиками дна сковородки.

Валера всё так же неторопливо подошёл к неподвижному телу и, присев на корточки, с ужасом осознал, что задаётся лишь одним вопросом: стоит наносить контрольный в голову, или он его уже нанёс?

Повернув к свету бессильно свисающую на грудь пробитую старушкину голову, Решетов пришёл к выводу, что хуже бабке уже никогда не будет. Никогда. Хуже уже не будет. Никогда уже хуже не будет. Не будет. Никогда.

Выронив сковороду, он сидел над остывающим телом и судорожнно, навзрыд плакал.

Из трубки доносились гудки.