…смерть побеждающий вечный закон,

Это любовь моя, это — любовь моя, это — любовь моя...

Рабиндранат Тагор (1861-1941)

 

Кажется, сейчас только дворники еще не начали печататься в журналах и газетах, уж таков наш брат-обыватель – каждый почитает своим долгом выразить мысли на бумаге или даже в мировой паутине да так, чтобы быть понятым каждым, кто увидит его писанину. А уж если народ начал его почитывать в массовой печати, то тут уж только держи такого борзописца. Как же, ведь он уже имеет вес и опыт! Ну как с этаким сладить? И чешет затылок читатель - вроде и нет ничего важного в том, и сам во сто крат лучше написал бы… но нет, окажи ему уважение!

Так вот, наткнувшись взглядом на очередную пачку модных журналов в руках жены, я вспомнил рассказ, однажды услышанный мною в юношестве от соседа по дому моей бабушки. Это был седенький, но весьма крепкий старичок. Всегда аккуратно выбрит и в картузике, как оказалось, он не только воевал на передовой, но перед началом Второй Мировой войны был в заключении. Когда немцы начали свой блицкриг по Европе, в советско-сталинских тюрьмах сидело немало народа, как уголовного, так и политически неблагонадежного. К последним принадлежал и мой собеседник Арсентьич, в ту пору молодцеватый белокурый красавец недюжинного телосложения. Однажды он обмолвился в заводской курилке о том, что его токарный станок с диаметром шпинделя в 300 миллиметров заводское руководство теперь обязало именовать не иначе как ДИП-300. Это значит - «Догоним и Перегоним», а перегнать нужно было по наказу вождя не кого-нибудь, а Америку. И как это будет сделано - молодому парню не объяснили, тогда он задал этот вопрос по простоте душевной двум таким же, как и сам токарям. Те молча насупились и ничего не ответили. Примерный ответ вскоре был дан комиссарами НКВД, нагрянувшими в 2 часа ночи к нему домой. Потом был этап в Сибирь и полтора года старательских работ на колымском золотопромышленном руднике. Известие о нападении Гитлера добралось спустя, правда, неделю, и до рудника. Через полгода отступления на всех фронтах у Сталинского руководства начали появляться свои виды насчет узников, ведь в ту пору Красная Армия несла большие потери. Для усиления линии фронта и сохранности обученных ратному делу кадровых военных было принято решение конвоировать на передовую линию фронта заключенных из отдаленных северных лагерей.

 

Поход по этапу в начале марта, а в Сибири это еще очень даже зимнее время – то тяжкое испытание, что нужно было испытать в таком заключении. От Магадана до Иркутска от зари до самого заката тяжело волоча ноги брели узники под конвоем. Изредка раздавались выстрелы. Это конвоиры-охранники добивали выбившихся из сил зеков и их тела складывали в повозку. Что было потом с трупами погибших неизвестно…

 

К линии фронта добралась примерно четверть от общего числа. Такой отбор видимо был задуман партией и правительством, ведь выжили самые выносливые и закаленные. Из уцелевших парней за пару-тройку недель в подготовительном лагере, что был расположен в паре десятков километров от передовой линии фронта, парни приобрели неплохую форму. Особенно преображала военная форма. Каждый из бывших зеков получил навыки рукопашного боя и обращения с оружием, причем круглосуточно за всеми новоприбывшими в лагерь зорко следили люди НКВД. Через месяц занятий их разбили на роты. Рота Арсентьича получила задание выйти на высотку и закрепиться до подхода основных сил. Раздали сумки с патронами и никто сначала не понял, зачем выдали винтовки из расчета каждому третьему. Потом пояснили, что двое идут рядом с обладателем винтовки и при его ранении - далее с оружием без остановки для оказания раненому первой помощи. Послышался ропот, но приказы не обсуждались. Выпили водки - кто один, а кто и два полных граненых стакана, страх был такой, что сводило скулы и цепенело тело, хмель долго не вступал в мозг. Только когда побежали брать высотку стало ясно, что туда доберутся единицы; под шквальным огнем фрицев несколько ребят метнулись было назад. Их сразу встретил прицельный огонь заградительного отряда СМЕРШ, выход был один – бежать вперед с оружием или без, только вперед. Итогом было взятие высотки после рукопашной схватки, от немцев достались добротные окопы и ребята стали в них осваиваться. Вечерело. В сумерках пальба утихла и наступила напряженная звенящая тишина.

Подведя итоги дня можно сказать, что в этот раз повезло. Несколько сквозных ранений заставили шестерых из роты отправиться в полевой госпиталь. Остальные более-менее целы и некоторые даже хорохорились – мол, не сгонять ли до фрицев чтоб отобрать у них шнапса с тушенкой. Была в той роте троица самых отчаянных корешей – подельников с уголовными прозвищами: Костыль, Черствый и Батон. О них надо рассказать отдельно. Это были закадычные друзья с детства, они попали на зону еще по малолетке из детдома. Так и шли друг за другом по тюрьмам не думая, что придется оказаться в этой адской мясорубке.

Политрук, однажды цыкнувший было на них для порядка, получил в ответ такой обстоятельный ответ с отборным, щедро сдобренный матом, что слегка оторопел и на некоторое время думать забыл об установках партии.

Сумерки сменила ночь с легкой туманной дымкой, и вдруг…. неожиданно мы обнаружили пропажу нашей троицы. Они как будто испарились. В рядах бойцов начались раздумья. Как теперь быть? Что сказать задремавшему политруку, когда тот проснется? На ум приходила всякая чушь. Кто-то высказал мысль: «А не сказать ли, что они пошли к девчонкам в медсанбат?» Если даже командир не поверит, то уж после возвращения троицы все же проще будет объясняться. Если беглецы не вернутся – спишут по документам как без вести пропавших при невыясненных обстоятельствах. Так и решили поступить. Влажность апрельской ночи усиливал спустившийся туман, и через пару часов ничего было не видно на расстоянии вытянутой руки. Птицы затихли и уже казалось, что в наступившем безмолвии постепенно растворялись страхи новобранцев перед предстоящими сражениями. Заканчивались их первые сутки боя на передовой. Полученное боевое крещение в сознании вчерашних подростков больше смахивало на детскую игру в казаков и разбойников…

Прошло еще полчаса. Со стороны вражеской зоны раздался легкий шум. Окопные передернули затворы, но приглушенный голос Батона: «Ребята, не шумите. Это мы с Костыликом и Черствым, не стрелять!» - снял начавшееся беспокойство. К удивлению солдат троица привела с собой еще кого-то, со связанными сзади руками. На человеке была вывернутая наизнанку шинель на голое тело, а голова обмотана гимнастеркой. Когда гимнастерку с него стянули, то взорам присутствующих открылось перепачканное грязью и с огромным синяком под глазом лицо молодого человека с вытаращенными от боли и ужаса глазами, с кляпом из скомканной травы во рту. Так в окопе появился новый персонаж, который и сам, как было видно, был немало озадачен своим странным положением. Оглушенный немец едва приходил в чувство, оказавшись в окопе с русскими.

Батон пояснил, что в вечерних сумерках в бинокль заметил, как в немецком окопе перемещался смазливый фриц, и заранее продумав ночной путь к тому месту, он заручился поддержкой своих друзей...

Арсентьич, до этого момента выглядевший невозмутимым рассказчиком, вдруг снял картуз и вытер ладонью неожиданно взмокший лоб. Затем тяжело и прерывисто вздохнув, продолжил свой рассказ.

Для обычного человека дело вдруг приняло довольно странный оборот. Для того, чтобы понять это нужно сделать короткий экскурс в правила отношения мужчин на зоне, а именно коснуться отношений однополых существ, живущих в тюремных бараках полноценной семейной жизнью по причине отсутствия представителей иного пола. Оказавшись в полевых условиях и без женского общества, зеки не пожелали менять своих привычных правил.

Единственное, что знали о пленнике – его имя. Звали его Адольф, как и фюрера. Недолго думая бойцы-уголовники отвели в укромное место Адольфа принялся за обычное в их жизни дело. К утру, когда начало едва светать – почти вся рота, за малым исключением, успела приложиться к телу обезумевшему от такого обращения, рядового немецкой армии. Почти бездыханное тело горе-бойца связали и бросили в дальний окоп, прикрыв шинелью.

Тем временем, в расположение роты подошли несколько СМЕРШ-евцев. Солдаты нашли и растолкали крепко спавшего с вечера политрука и тот, быстро собравшись с мыслями, четко отрапортовал особистам: «Ночь прошла нормально. Замечаний нет, рота к бою готова». После этого прибывшие оценили обстановку и подбодрили бойцов, мол держитесь. Ждать подкрепления недолго, план по сдерживанию врага и перехода в наступление хорошо продуман и утвержден верховной ставкой.

Единственное, что нужно сделать в ближайшее время – взять толкового «языка». Руководству линией фронта нужны проверенные данные о расположении укреплений и сооружений, а также о боевой технике и количестве пехоты на данном участке. Политрук уже было начал соображать, что ответить проверяющему, как рядом раздались голоса: «А что его искать-то… вчерась один тут приблудился в нашу степь, так мы его и придержали».

Лица прибывших вмиг растянулось в недоумении. Через минуту они стояли склонившись над дрожащим и едва дышащим немцем, пытаясь вытянуть из него хотя бы пару слов. «Кто его нашел? Быстро ко мне» - радостно сиял главный СМЕРШ-евец. Недолго думая, он снял с груди свою медаль и закрепил её на гимнастерке вытянувшегося перед ним Батона. Так началось утро второго дня сражения….

 

Продолжение следует!