Последние три дня Мышь была сама не своя. Все бродила по комнатам и трогала себя. Проходя мимо зеркала, она смотрела в него и бурчала под нос: - Своя я, или не своя я? Из головы все не шел тот треклятый носок и унижение, испытанное по милости тараканов.

За вечерним чаем в пятницу она сказала: – Я этого так не оставлю! Уж я отомщу! Хотя бы они были покрупнее – я бы наподдала им под зад. А так, мелочь пузатая! Ну что с них возьмешь?

- Забудь, - сказал Ян и отхлебнул чай из треснутой чашки, - Ты должна быть выше этого. Кто ты и кто они?

- Кстати, а кто они? – встрепенулась Жане, и уже пятое за вечер сизое перышко медленно опустилось на дощатый пол.

- Тараканы, - задумчиво ответила Мышь и попыталась себя обнять.

- Ах, тараканы… Были бы черви дождевые, я б их с удовольствием проучила. А тараканов - увольте. Они совсем не вкусные. Даже наоборот. И хрустят противно, когда их клюешь.

- Дорогая, пей свой чай, пока не остыл, - Ян поболтал ложкой, рискуя совсем расколоть чашку, и незаметно затолкал перышко под кровать. – Пойми, наконец, они такие, какие есть. К тому же, тараканы, любишь ты их или нет – важная часть нашего сообщества. Они вполне так сказать... Они.. это... нужны, да и все! Ян не смог придумать, зачем же нужны тараканы сообществу и от этого раздражение его достигло предельной точки. Он глянул на Мышь, пытающуюся обнять себя покрепче, потом на Жане. Та удивленно изучала орнамент на выцветшей скатерти. Ян хотел добавить еще что-нибудь умное, но не придумал и, нахохлившись, замолчал. Часы пробили восемь.

- Пойми, Ян, не могу я спустить им это с рук. Или что там у них? – сказала Мышь и откусила здоровый кусок имбирного пряника, - Я просто обязана отомстить. В моей голове в какой-то момент даже созрел план. Но, я его забыла...

- Милочка – проворковала Жане, просто не обращай на этих сорванцов внимания. Игнорируй их и они, в конце концов, оставят тебя в покое. Помнишь, дорогой, как в Париже нас доставала бульдожка консьержка? А ты заперся в ванной и выпил весь шампунь...

Ближе к ночи Мышь совсем уж устала думать о тараканах, о своей обиде и о том, как им отомстить. В голове гудело, и на душе было противно и гадко.

- А идет оно! – сказала Мышь, глядя на свое отражение в зеркале, - Просто постараюсь с ними не пересекаться. Вот и все! - И бухнулась на кровать.

Пробираясь на следующее утро сквозь обрывки снов, Мышь потянулась всем телом и с хрустом пошевелила когтями на всех лапах. В ее мозгу мурлыкал хит позапрошлого лета, и мир не казался таким мрачным, как накануне.

– Поваляюсь еще минут двадцать, - прошептала Мышь и засунула подушку между колен. От мысли, что можно валяться и не думать о делах на душе стало еще лучше. Хит позапрошлого лета довольно искусно сменился старой маминой колыбельной, и Мышь провалилась в сладкую вату сна...

- А ну встать! Тоже мне разлеглась здесь!

Мышь в ужасе соскочила с кровати и попыталась было выпрыгнуть в окно. Но зацепилась за что-то ночнушкой и чуть не грохнулась на пол. Тогда она крепко зажмурилась и в отчаянии закрыла голову руками.

- Как ты можешь спать, когда они издеваются над тобой! – раздался у нее над ухом грозный писк. Он был ей смутно знаком и начал будить в ней давно уснувшие воспоминания. Воспоминания отбрыкивались и зевали, но потихоньку картина вырисовывалась. Детство, большая семейная гостиная, запах одуванчиковой трубки...

- Дедушка? - Мышь разожмурила глаза и в недоумении уставилась на огромную старую мышь в красном расшитом золотой нитью халате.

- Сколько нужно тебе повторять! Ты должна уметь постоять за себя! – Старик размахивал руками, словно дирижировал оркестром. Глаза его грозно сверкали.

- Вот вырастешь и некому будет о тебе позаботиться. Что тогда ты будешь делать? Куда побежишь за помощью, когда мы с твоей бабушкой будем в могиле?

- Дедушка, я уже выросла...

- Тем более я не позволю, чтобы тобой помыкали!

- А ты... ведь ты уже...

- Умер? - закончил за нее дедушка, - Ну да. Только я все время об этом забываю, черт побери! Дед откинул одеяло и край простыни, и грузно сел на кровать.

- А как же...?

- Да ты не волнуйся, малышка – сказал дедушка, и в руке его волшебным образом задымилась трубка. Она возникла мгновенно и словно из воздуха. По комнате поплыл пряный запах табака. – Это ведь твой сон. Ты хотела меня видеть. Вот я и пришел. Но я все знаю! – снова повысил тон Дедушка и выпустил струйку дыма через левую ноздрю. Ты не должна позволять всякому сброду издеваться над собой! Никогда и никому, слышишь, не спускай обиды! Достань обидчика из-под земли, пройди ад в погоне за ним, поднимись на самую высокую скалу, но отомсти! Иначе, имя тебе – Слабак, и шкура твоя лишь коврик для вытирания ног! Ты поняла меня?

- Но что же мне делать, дедушка?

- Ты должна проучить их. Так, чтобы раз и навсегда отбить у них охоту связываться с тобой. Чтобы тебя уважали.

- Но как?

- Тут я тебе не помощник, детка. Я ведь не реальный...

С этими словами дедушка медленно растворился в воздухе, оставив после себя вмятину на кровати и медленно клубящийся сизый дым.

Завтрак прошел отвратительно. Тосты подгорели, а яйца получились всмятку, за что были отправлены в помойку. Оттуда они уже не вернулись. А мышь снова была не в себе и все думала о своем сне и том, что сказал ей дедушка.

- Легко ему поучать, - думала Мышь, качаясь в старом ивовом кресле, - сам-то, небось, отставной генерал! Может и сабелькой своей, если что оттянуть. А что могу я? И кто за меня заступится? – крупные жемчужины слез покатились из ее глаз и застучали по полу.

– А главное, растворился в воздухе, как ни в чем ни бывало, именно в тот момент, когда должен был сказать самое главное, - она с досадой швырнула книжку, которую пыталась читать последние два месяца, да так и не продвинулась дальше первой главы. Книга называлась «На пруду квакали» и была отмечена главной литературной премией прошлого года. При этом читать ее было совершенно невозможно. Книга пролетела через всю комнату, трепеща страницами, как утка-мандаринка крыльями и нырнула в буфет.

- Вот и поквакай теперь там! – презрительно прошипела Мышь и вернулась к своему горю. Ну что за наказание! У всех лето в самом разгаре, а Мышь бродит по комнатам и все ей не в радость. Надо отомстить, а в голову ничего не идет. Даже вкуснейшие ореховые эклеры. Мышь понимала, что спасти день может лишь здоровый послеобеденный сон. Поэтому она быстро набила животик и шаркающей походкой подошла к кровати. Тут она весьма талантливо изобразила смятение и падение в обморок. Матрасные пружины легонько звякнули и надлежащим образом прогнулись под практически невесомым телом.

- Ах, граф! – пробормотала Мышь, прикрывая глаза рукой, - теперь я ваша и ничто не в силах... - Голос стремительно становился тише, а слова неразборчивей и вот комнату наполнил мелодичный и довольно деликатный храп. Все застыло в голове Мыши и все было так же тихо в спальне, залитой тусклым багровым светом гардин, сквозь которые все никак не могло пробиться солнце. Над грубыми деревянными половицами танцевали свой причудливый танец крохотные пылинки, а под потолком на тонкой нити висел паук. Паука звали Хьюго и он хандрил. В горькой задумчивости он отпускал свою нить и летел кувырком в свободном парении. Затем в считанных сантиметрах от земли резко тормозил, поднимался неторопливо к потолку и снова падал вниз. Это странное занятие хоть как-то отвлекало его от горьких дум. Хьюго надлежало жениться в следующие выходные и это было решено бесповоротно. Все паучье семейство пребывало в предвкушении, а невеста, звали ее Чернушка, была до неприличия счастлива. Она с упоением занималась приготовлениями к свадьбе и больше ее ничего не волновало. Хьюго почему то не разделял всеобщего ликования. Эта страшная загадка и обидное разочарование сьедали его заживо. Ведь он всегда представлял себе свадьбу по другому. В его груди билось большое и чувственное сердце. Хьюго всегда ждал этого события. Он мечтал быть любимым и дарить любовь. Но все, что он чувствовал в преддверии свадьбы, был ужас и разочарование. Хьюго посмотрел вверх и дотронулся мохнатой лапкой до испещренного трещинками потолка. Он был сухой и прохладный.

– Бред какой-то, - подумал Хьюго и отпустил нить. Комната завертелась перед глазами, сливаясь в пестрый багровый шар. Еще одно мгновение... Земля стремительно летела ему навстречу и в этом хаотичном движении уже не думалось ни о свадьбе и вообще ни о чем. Только бы еще немного не думать об этом! Все. Пора. Дальше нельзя. Лапы схватили нить. Нет! Все-таки он пропустил момент! Момент невозвращения. Всего-то мизерная доля секунды, а уже поздно...

- Бум, - Хьюго глухо рухнул прямо на кровать в ногах у Мыши, юркнул под одеяло и застыл в ужасе.

- Что? Кто здесь? – встрепенулась Мышь и приподнялась, опираясь на локоть.

- Что за черт?! – она отдернула одеяло и резкий свистящий визг заполнил все пространство вокруг. От неожиданности Мышь встряхнуло и отбросило к изголовью. Шерсть ее встала дыбом, а нижняя челюсть отвалилась. На противоположном конце кровати не сводил с нее глаз и визжал какой-то мохнатый клубок с множеством ножек. Со сна он показался ей огромным и ужасно зловещим.

– Сейчас сожрет, - подумала Мышь и приготовилась умирать.

Однако чудовище не спешило покончить с ней. Оно продолжало истерично визжать. Да так, что штукатурка посыпалась с потолка. Так Мышь и визжалка сидели друг напротив друга и ничего ровным счетом не происходило. Даже тон и громкость визга не менялись. По мере того, как сон покидал Мышь, чудовище уменьшалось в размерах и становилось все менее зловещим и все более жалким. Но визг уже начинал действовать на нервы.

- Эй, малыш, - наконец решилась Мышь, стараясь перекричать визжалку, - Может хватит уже?

Ответа не последовало.

- Ты что, боишься меня? – как можно ласковее спросила Мышь и слегка подвинулась к визжалке. Существо напротив не перестало визжать, однако в огромных глазах его отчаянный ужас сменился на крайнюю степень удивления.

- Ты ведь паучок? Правда? Такой большой и очень лохматый. Не мудрено, что я чуть не обделалась, когда тебя увидела, - Мышь продолжала свое аккуратное продвижение по кровати. Паук, наконец, перестал визжать, и тишина резанула по ушам, словно нож по стеклу.

- Не приближайся, - выдавил он наконец хрипло.

- Ладно, - сказала Мышь, - Одно то, что ты перестал визжать уже хорошо. Продолжим, - она подтянула подушку и устроилась на ней поудобнее, не сводя взгляда с паука. - Теперь расскажи мне, почему ты так визжал?

- Ну... – промямлил паук, отодвигаясь подальше, - Ну ты же мышь.

На пути его встала деревянная дужка кровати... Паук что есть силы вжался в нее и замер с таким видом, что было понятно – живым не дастся.

- Ладно, я - мышь. Что с того?

Паук молчал.

- Ну почему ты так меня боишься? – теряя терпение спросила Мышь.

- Ты меня съешь, - наконец выдавил паук.

- Я тебя? Съем? - Мышь расхохоталась и откинулась на подушку, - Ты хоть разок видел себя в зеркале? Ты огромный мохнатый противный паучище. Если уж на то пошло, это я думала, что мне конец, когда ты шлепнулся в мою кровать! Кто дал тебе такое право? – прикрикнула она и погрозила пауку пальцем.

- Пф, - сказал паук.

- А когда я увидела твои бешеные глаза? А этот твой чертов визг? Как прикажешь это понимать?

- Ты же мышь? – перебил ее паук.

- Ты еще и в этом сомневаешься, глупая визжалка?! Я – мышь и горжусь этим! Прошу заметить, в моих жилах течет аристократическая кровь! Возможно даже голубая, – Мышь резко подпрыгнула на кровати, встала на ноги и сделала изящный реверанс.

Паук скрипнул зубами и попытался залезть под простыню.

- Не получится, - констатировала Мышь, - Она на резинке.

Мышь снова села на подушку и продолжила переговоры, - Слушай, дружок, я обещаю, что не стану тебя есть. Ни сейчас, ни когда бы то ни было. Только и ты обещай мне. Успокоиться и нормально поговорить.

- Успокоиться... как же, – пробурчал паук, - Ты мышь, значит должна меня съесть.

- С чего это ты взял? – начиная раздражаться, спросила Мышь, устраиваясь на подушке по-турецки.

- Потому что это знает каждый. Мыши едят насекомых, а пауки – насекомые. Значит, ты должна меня съесть. Теперь понятно?

_ Звучит логично, - проникаясь симпатией, сказала Мышь, - только есть одно «но», - Мышь сделала эффектную паузу и следующую свою тираду практически прокричала в лицо пауку, - Но я не ем насекомых! При этом она ткнула пальцем в его сторону, словно обвинитель на суде, произносящий последнее слово.

Паук снова вскрикнул и затрясся все телом. А мышь опустила руку и посмотрела на него долгим материнским взглядом, в котором было намешано все – нерастраченная любовь, понимание, столовая ложка нежности и щепотка грусти.

- Как же тебя зовут, малыш? – наконец спросила она тихо.

Паук помолчал, покрутил немного глазами и пробормотал что-то под нос.

- А? – спросила Мышь, - Говори громче, пищалка!

- Хьюго... Меня зовут Хьюго.

- Послушай, Хьюго и запомни навсегда. Я, Мышь, не ем ни пауков, ни бабочек, ни тарака... – Мышь вдруг резко замолчала на полуслове и подняла задумчиво глаза в потолок. На долгое время в комнате воцарилась тишина. Хьюго вглядывался в лицо Мыши и пытался понять, о чем же она думает. За четыре с половиной минуты молчания на нем отразились все мыслимые эмоции – от тихой задумчивости через предельную степень возбуждения к дикой радости.

Наконец глаза ее опустились с потолка на паука и Мышь с гримасой счастья на сверкающем, словно новая монета лице, воскликнула – Хьюго! Ты мой герой и спаситель! Теперь у меня есть план! Дай же я тебя, шельмец ты этакий, расцелую!

И, невзирая на громкие протесты и отчаянную борьбу, Мышь таки сжала его в своих объятьях и оглушительно чмокнула в обе щеки.

 

Бред какой-то! – приговаривал паук через какое-то время за кухонным столом. Они с Мышью пили приторный от меда чай и болтали. Болтала в основном конечно же Мышь, но и Хьюго рассказал ей кое-что.

- Теперь, когда мы ты все знаешь обо мне и даже официально признал меня своим другом, - сказала Мышь, облизывая ложку с медом, - Могу ли я по-дружески попросить тебя об одном одолжении?

- Черт тебя дери, Мышь! – воскликнул Хьюго, чуть не поперхнувшись чаем, - Сначала ты заставляешь меня чуть ли не силой стать твоим другом, но тебе и этого мало! Одолжений теперь тебе подавай! – Хьюго раздраженно помешал чай средней левой лапой.

- Брось, визжалка! Я же не прошу ничего сверхъестественного! Так, всего лишь помочь мне проучить тараканов...

- Давай так, - перебил ее Хьюго, - плести ловушек я не буду, и пожирать тоже никого не собираюсь!

- Брось! Мне от тебя нужно только лишь, чтобы ты... И мышь с жаром рассказала ему свой новый план.

- Я одного понять не могу, - сказал Хьюго после детального ознакомления с планом, - Почему все знают о том, что мыши едят насекомых, а твои тараканы нет? Ну, или знают, но виду не подают.

- Этого я тоже не понимаю, - ответила Мышь, - Но сдается мне, что там, откуда они родом, мышей просто нет.

- Или они просто тебя считают пустым местом...

- Эй, я попрошу!

- Ладно, - сказал Хьюго, - Так тому и быть. Я сделаю все, как ты сказала. Только обещай мне, что никому не расскажешь о моих чувствах перед свадьбой. Ну, то, что я тебе наболтал о депрессии, о нехороших предчувствиях. Я ведь люблю Чернушку, ты понимаешь?

- Хорошо, - кивнула головой Мышь - А теперь тебе пора идти. Встретимся вечером в понедельник.

 

Воскресенье прошло, словно в лихорадке. Мышь гостила у Яна и Жане и даже осталась на ночь в их просторной голубятне. Она никак не могла повлиять на выполнение своего плана и оттого мучилась. Как там все проходит? Справится ли Хьюго? От этих мыслей у нее пропал сон и, уже лежа на колком душистом сене, Мышь все рассказывала Жану одну историю за другой. О театре, о королевской семье и снова о театре. Так, история за историей, она рассказала всю свою жизнь. Ян внимал ее в пол-уха, а другим пол-ухом прислушивался к снам, которые словно мультфильмы мелькали перед его закрытыми глазами. С одной стороны, ему не хотелось обижать Мышь, и он время от времени поддакивал ей. Как будто он понимал, о чем она там говорит! С другой же стороны, ему не терпелось полностью отдаться во власть своих снов. Ведь не так долго живет голубь, чтобы игнорировать их! Наконец Мышь уморилась и, к радости Яна, захрапела. Уж это не стало для него помехой, и он тотчас заснул.

Понедельник по кем-то давно заведенной традиции – день тяжелый. В этот раз он был еще и бесконечным. Он все длился и длился, как тянется разогретый сыр. Вот только в отличие от сыра, он не был столь восхитителен. Вернувшись утром от голубей, Мышь не знала, как ей дождаться назначенного часа. Она дважды просмотрела семейный фотоальбом, а потом попыталась читать глупую книгу про болото. После этого долго не решалась посмотреть фотоальбом еще раз. Боялась, что ей будет скучно. Все-таки пролистала его. Пять раз телефонировала Жане, еще бродила бесцельно по комнатам. Пила чай. Трижды. Еще раз пила чай. На этот раз с вареньем. Подумала, что неплохо было бы прибраться в секретере, но не могла сосредоточиться для такой ответственной работы. К обеду Мышь измучилась окончательно. В итоге, поела без аппетита и без обычной краюшки с маслом. Все, что могла, сделала и ничего другого не оставалось, как завалиться спать. Таким образом, она надеялась убить оставшееся до прихода Хьюго время. Так и поступила. Да только время никак не хотело умирать. Оно изворачивалось, стучало Мышь по вискам, не давая ей уснуть, и вообще вело себя возмутительно. Мышь в свою очередь крутилась на кровати, пыталась считать овечек, куталась в одеяло, в-общем, делала все, чтобы хотя бы задремать. Тщетно.

К назначенному времени Мышь была близка к истерике. Когда появился Хьюго, как всегда хмурый и немногословный, Мышь была не в силах даже поздороваться. Она просто указала ему кивком на стул и села напротив. Так они посидели немного, не говоря ни слова.

Паук не выдержал первым, - Слушай, я сделал все так, как ты говорила. Они должны уже знать.

- Хорошо...

- Тебе надо сходить на кухню. Проверить сработал ли план.

- Я знаю...

- Так иди.

- Да. Сейчас.

Пламя свечи на кухонном столе затрепыхалось под дуновением сквозняка и длинные тени зловеще зашевелились на стенах. Мышь и не думала сдвинуться с места.

- Слушай, Мышь, рано или поздно тебе придется это сделать, - голос Хьюго разбил тишину и гулко погас где-то в коридоре, - Я провожу тебя. Но в кухню ты должна войти одна. Только так можно будет понять, успешен ли твой план.

- Обещай, что не уйдешь! – наконец Мышь прорвало, - Жди меня у входа в кухню, - ее била крупная дрожь, - Если план не сработает, мне придется туго и ты мне понадобишься...

- Обещаю, - сказал Хьюго и встал со стула, - Пойдем, и ничего не бойся.

Он протянул Мыши одну из своих мохнатых лап. Та схватилась за нее, как утопающий за пистолет с последним патроном, и они пошли по коридору к кухне. Два странных силуэта в тусклом свете свечей. Словно чей-то ночной кошмар.

Все прошло быстро и так, как никто не ждал даже в самых оптимистичных прогнозах. Едва лишь Мышь вошла в кухню, как там тут же началась страшная паника. Десятки тараканов застигнутых за вечерней трапезой, кинулись врассыпную с криками – Мышь! Спасайся! Они прыгали со стола на пол, треща крыльями, они мчались, не разбирая дороги к своим потайным ходам, они сбивали друг дружку с ног и жалобно пищали. Несколько особей хлопнулись в обморок и остались лежать, словно убитые на поле боя. Они даже побросали свою добычу! Целую гору хлебных крошек, кучу колбасных шкурок и кусочки засохшего казеинового клея. Это была победа! План сработал, и Мышь была счастлива, как никогда. Ноги ее все еще были словно из пластилина и еле держали, когда она вышла в коридор и улыбнулась Хьюго. Тот все понял без лишних слов и лишь улыбнулся в ответ. Он медленно повернулся, и уже сделал шаг, но Мышь задержала его, положив лапку на плечо.

- Хьюго!

- Да Мышь, - ответил паук и посмотрел ей в глаза.

- Насчет твоей депрессии. Я знаю, почему ты боишься свадьбы. Я могу тебе помочь, - Мышь крепко сжала его руку, - Дело в том, что после свадьбы, когда пауки...

- Спасибо Мышь, - перебил ее Хьюго, - но это касается только меня и Чернушки. Я ведь люблю ее. Свадьба состоится в эту субботу. Так уж заведено у нас пауков. Так тому и быть. А теперь прощай.

- Прощай, - сказала Мышь и отвела глаза, - И спасибо!

Потом она, не отрываясь, смотрела, как Хьюго уходит по длинному коридору навстречу своей судьбе. Вот он пробежал по стене и ловко перескочил на потолок. Вот его силуэт пропал в тени большой лампы. На сердце у Мыши было два чувства одновременно. Грусть и радость столкнулись неожиданно в этом укромном уголке, и она все никак не могла понять, какого же чувства в ней больше.