Шёл мужик. Шёл он и шёл по пыльной дороге, а небо над ним разливалось голубым светом. А жаворонки и всякие там пичужки носились туда-сюда во свету, обезумевшие от радости неожиданной. А мужик думал: «Вот птица. Она – что? Тоже - человек! Тоже радуется. Небось, смеётся себе и от хорошего настроения – эвон! – кувыркается... А я что же? Иду и о всяческих глупостях думаю. А надо бы о деле. Вот, например!... Растет тр... Оттт, зарраза!» - оступился мужик на неровной дороге и упал. Прямо в ковыль. Сидит среди степной травушки, отряхивается, охает.

 

Пересидел – опять думает: «Я и говорю – трава. Что есть трава?». Зрачки уставились в точку пятнистую на стебле – божью коровку, руки замерли. Мысль мужицкая ворочается. Было над чем призадуматься. И то, верно, растёт, окаянная, где ей вздумается, а тут ходишь, о камень заступишься, на траве энтой подскользнешься и уж – на! тебе! – упал. А траве ничего. Пичужки, дак те врассыпную прыснули, напугал их мужик, когда грохнулся.

 

«Не-е-е, - подумал мужик, вставая, - трава – это несурьёзно. Вот поле...!». Он даже дотянулся до ближних колосков, потрепал их задубелыми пальцами. Он отродясь знал, что поле – это хлеб, а хлеб – это жизнь, и о том, что он уже знал, думать было неинтересно. Одним словом – лень!

 

«Что же, эдак бесполезно и пройдёт день?» - огорчился мужичонка, вышагивая по дороге, поглядывая из-под руки на поле, тянувшееся с обеих сторон почти до самого горизонта, туда, где синь небесная просачивалась в застывшую желтизну пшеницы, и оттого полоска горизонта горела изумрудом. «Экое ожерелье! – подумалось снова мужику, - А я вот бусы Алёнке забыл купить!» - хлопнул себя по лбу пятернёй.

 

«Тьфу, мать честная! Пойду обратно». И зашагал в обратном направлении бодро и весело. И хорошо ему было от того, что вернётся он в село, пойдёт на базар, подберёт внучке бусы всамделишные, - не ягодные, какие ей давеча нанизал на шнурок от старого ботинка, а настоящие – пластмассовые. Представил, как внучка запрыгает, залюбуется.

 

«Это хорошо, что я о травке вспомнил!» - догадался мужик, усмехаясь в усы и урча от нарастающего волнения.

 

80-е годы ХХ столетия, Ленинград