Отпуск заканчивался.

Он побывал на новых вершинах, искупался в лесном озере, разбив вдребезги зеркальную поверхность, отражавшую величественные горы и вскинутые в высь ели. Солнце пекло нещадно. В особо жаркие дни он углублялся в лес, снимал рубаху и бродил между деревьев, похожих на сказочные персонажи. Отдыхал на плюшевых креслах пней – сплошь поросших мягким зеленым мхом, даже не ел, - вкушал ароматную землянику, смакуя каждую ягодку, словно она последняя. Натыкался на белые грибы, которые вовсю лезли из земли, несмотря на засушливое лето. Двух таких пузатиков- великанчиков хватало на ужин, а сушить их было негде, некогда и незачем. Дома – совсем иная кухня, совсем иная жизнь. Свои путешествия в горах традиционно заканчивал на Говерле – самой высокой точке страны. Оттуда кланялся всему белому свету и по Черногорскому хребту возвращался в село. Потом – автобус, маршрутка, поезд и дальше в суету и приземленность. В шум и гам, в обыденку.

 

…Женщина шла ему навстречу. Огромный рюкзак чуть пригибал ее вперед, широкополая шляпа отбрасывала тень на лицо. Незнакомка опиралась на какую-то корягу, походка выдавала усталость. Судя по всему она проделала немалый путь, до ближайшего населенного пункта – день ходу, не меньше.

- Здравствуйте, куда путь держите? – не удержался, спросил.

- Привет, иду туда, где вы уже побывали, на Говерлу.

- А что в такую даль без ночевки? До темна не успеете…

Он заметил, что к рюкзаку не прикреплен каримат – коврик под спальник - деталь которая отличает туристов от тех, кто просто вышел в горы прогуляться.

- Почему же без ночевки? - она перехватила его взгляд. – Каремат и палатка у мужа. Он застрял со своим цифровиком… пока все красоты не перещелкает… А мне хочется побыстрее увидеть Бребенескул, умыться в озере… Так что увидите здорового - два на два - мужчину (такой, знаете ли, танк в кроссовках) с двумя кариматами по бокам, – поторопите его, пожалуйста.

Он пообещал.

 

Шел, насвистывая какой-то дурацкий мотивчик и думал о том, какие все-таки эти женщины странные. Чуть только оторвались от своих кастрюль, - подавай им впечатления да побыстрее. А горы спешки не любят. За торопливость и неосторожность они могут с тебя слупить по самому большому счету. Несколько крестов на хребте недвузначно об этом напоминают.

Он шел уже с полчаса, но никакого танка в кроссовках не встречал. Вообще никого не встречал. Рассматривал окрестности, с вершин все хорошо было видно. Прощупывал биноклем траверсы.

Тем временем погода стала портиться. Небо заволокло тучами, из-за Менчула вырвался ветер, словно его кто-то спустил с цепи. Эти завывания и толчки не предвещали ничего хорошего. Небо раскололось надвое и пролилось дождем. Мокрые холодные оплеухи подействовали отрезвляюще. Мотивчик обломался и заглох. Он подумал об усталой хрупкой женщине с огромным рюкзаком. Несет ли она в нем плащ или и его возложила на плечи мужа?

Безответственный мужик! Что за дурь - щелкать затвором, когда жена устала и хочет прилечь! Можно было довести ее до озера, разбить палатку, а потом вернуться и доснимать, что намеревался. Теперь она - одна, мокнет под дождем, ежится от холода и, небось, умирает от страха – гром и молния в горах особенно страшны, чувство незащищенности здесь всегда обостряется.

А может, с мужем что-то случилось? Сломал ногу, сбился с пути? Как бы там ни было, он – в лучшем положении, ведь несет палатку и два каремата. А женщина… в такой-то погоде…

Решительно развернулся и пошел назад. Ноги скользили на тропе, он несколько раз падал и поднимался с одной мыслью: «нужно быть внимательнее, осторожнее, - ведь погибнет человек..» Думал не о себе…

Спуск к озеру показался ему длинным и долгим. Видимость ухудшалась. Он боялся, что проскочит мимо нее. То и дело прикладывался к биноклю. Нигде никого… В какой-то момент спасение этой женщины показалось ему делом всей жизни. Незнакомка стала почти родной. Он шел, спотыкаясь и приговаривая: «Ну потерпи еще… Еще чуток… Видишь, иду? Я сейчас, я уже близко, держись!».

Наконец увидел сиротливо стоящую в небольшом распадке палатку ярко-лимонного цвета, с которой яростно сражался ветер. Не самое удачное место до стоянки, но торопливость при такой погоде понятна.

«Где ж это он меня обошел? – подумал. - Удалось ли им встретиться в этой шквальной свистопляске?»

- Извините, что потревожил, - попытался перекричать завывание ветра. – Ваша жена нашлась?

Похоже, в палатке вопроса не услышали, ему пришлось приподнять полог и повторить.

- Она и не терялась! – он услышал женский голос, но тот ли это голос?

Сделал еще одну попытку заглянуть в палатку. Кроме той самой встретившейся ему на тропе незнакомки, там никого не было.

- Простите, я думал…

- Вы думали, что если женщина идет в горы одна, то можно вернуться и этим воспользоваться, - язвительно закончила она его фразу.

- Вы глупая женщина. По такой погоде мужчины думают не о том, чтобы воспользоваться, а о том, как защитить. Вы же сказали, что палатки с вами нет. В такую бурю это не давало вам шанса выжить.

Она смягчилась:

- Извините, я не глупая женщина, просто иногда говорю глупости. Моего мужа давно нет в живых, но я надеялась, что упоминание о нем защитит меня от недобрых намерений недобрых людей. Я не знала ваших намерений. А каремат и палатка были у меня в рюкзаке - для того, чтобы моя легенда звучала убедительнее…

- Ладно, я пошел ставить палатку…

- По такой непогоде??? Вы с ума сошли! Ее унесет ветром, – все равно будете проситься ко мне. Ладно уж, оставайтесь, пока дождь. Надеюсь, вы будете вести себя прилично.

- На неприлично у меня не хватит сил. По вашей милости я устал и продрог, как собака.

- Сожалею, кто же знал, что вы броситесь меня спасать? Я отвернусь, переодевайтесь. Сейчас зажгу примус и заварю вам крепкий зеленый чай. У меня есть классный чай с ароматом тропических плодов.

- Возьмите и мой примус. Будет теплее и суше.

Женщина старалась говорить весело и беззаботно, но то и дело замолкала и тревожно прислушивалась. Вздрагивала при каждой вспышке молнии, при каждом раскате грома. Видно было, что ей страшно, и этот свой страх она старалась завуалировать всякой болтовней.

- Да, две горелки лучше одной. Действительно теплее.

- Двоим лучше, чем одному, - продекламировало он из Екклесиаста, – ведь если один упадет, другой поднимет своего товарища. Но как быть тому, кто один? Когда он упадет, поднять его будет некому. Кстати, этот принцип применим и к вашему сольному походу.

- А к вашему? – она усмехнулась и кивнула на его обручальное кольцо, - где ваш «другой»?

Он наполнил кружку водой из полиэтиленовой бутылки, поставил ее на примус, прикрутил огонь. Его визави молчала, потому что знала: в отличии от женщин, мужчины иногда берут тайм-аут перед тем, как ответить. Они в это время что-то делают или говорят не по теме, продумывая, как неконкретно ответить на конкретный вопрос. Чтобы отмазаться, но не обидеть.

Он еще что-то пробормотал о чае, о его чудном аромате… Все-таки решился:

- Ладно, отвечу. Я для вас - прохожий. Встретились однажды, разошлись навсегда.

Она молчала и держала паузу. Эта женщина знала, когда нужно затормозить.

- Я был сумасброден и не приспособлен к жизни, - начал он и улыбнулся, - впрочем, почему «был»? Писал стихи, рисовал акварелью, любил кочевой образ жизни – шляться по стране с рюкзаком… Учился в универе на биологическом и считал, что важнее моих птиц (я орнитолог) нет ничего на свете.

Он засмеялся.

- Напрасно вы смеетесь. Важнее птиц действительно нет ничего. Птицы – это полет и свобода. Все стоящее начинается именно с этого – с полета и свободы.

- Вы так цените свободу?

- А почему я хожу одна в горы?

- Да, действительно… Свобода кажется слаще, когда в нее вырываешься из несвободы.

- Человек сам выбирает себе среду обитания. Если он птица, - то выбирает свободу.

- А если он – домашняя птица?

- Ну вы и гусь… Сейчас начнете рассказывать мне, что вас окольцевали чуть ли не насильно. Подлые и коварные женщины. Мы это слышали и не раз.

- Да нет, я был влюблен по уши. Она с восторгом слушала мои стихи, просила прочитать еще. Расспрашивала о походах, о моих птицах… При этом, конечно, были пирожки и пышки (которых мне недоставало в холостяцкой общаге), но поверьте, не выпечкой своей она приманила меня, нет. Мне казалось тогда, что я встретил единомышленницу. Знаете, для пишущего человека очень важно найти понимающего слушателя, для рисующего – зрителя или даже не так – созерцателя, это важная составляющая вдохновения.

- Иными словами, вы полюбили ее за интерес к вам, к вашим интересам… Так бывает…

- Все еще трагичнее. Она ИГРАЛА. Как потом, уже после свадьбы, выяснилось, она терпеть не может стихов, равнодушна к живописи, ее не привлекают птицы. Ходить в горы с рюкзаком для нее не отдых, а мука. Моя жена предпочитает комфорт. Я купил ей дорогую путевку в дорогой санаторий. Она счастлива.

- Вы произносите это с иронией не потому, что жалеете потраченных средств, а потому, что сами несчастны.

- Это неправда. Я не представляю, что бы делал в этом серпентарии… то есть санатории. У меня бы там обострились все старые болячки и появились новые. Я лечусь походами.

- …от тоски и разочарования. Вы хотели бы сейчас быть вместе, но у вас разные ареалы. Птица небесная и птица домашняя.

- Во-во.

Помолчали. Гром и молния ставили какие-то важные акценты в этом разговоре. Что-то высвечивалось у каждого в душе, что он не хотел открывать другому. Но оно открывалось. Между строк.

- Я хочу вам задать вопрос… хочу понять кое-что не в ваших взаимоотношениях с женой, а вообще в жизни… Зачем она притворялась? Зачем делала вид, что ей интересны ваши стихи, акварели, птицы и путешествия?

- Хотела меня заполучить…

- А зачем? Зачем вы были нужны ей – сумасбродный, неприспособленный к жизни?

- Любила, наверное…

- Она любила вас, а вы тоже любили себя. Не обижайтесь, вы ведь ничего не сказали о ее личных качествах, только о том, что она, как вы думали, разделяла ваши интересы. Не подумайте, что я вас осуждаю. Любовь такая странная штука… Чем дольше живу, тем больше ее не понимаю. Я тоже полюбила своего будущего мужа за то, что он любил меня. Все отсутствующие у него положительные качества просто додумала, дофантазировала, дорисовала акварелью, недостатки – опоэтизировала.

Она долго и как-то особо сосредоточенно размешивала в кружке чай. Чаинки все не хотели опускаться на дно, словно осенние листья на зеркальной глади озера. Отхлебнула глоток, снова стала размешивать…

Мужчины умеют держать паузу, потому женщины умеют быть с ними откровенными. Особенно если эти женщины – просто прохожие, которые встретились впервые и навеки исчезнут из твоей жизни. Исчезая навеки, они перед тем, как нырнуть в туман небытия, в холодную даль, откуда не вернуться уже никогда, успевают согреть тебя теплом своей искренности. Он не перестает удивляться тому, как женщины умеют открываться. Как перед смертью, но - выживать…

- Родители постоянно ссорились между собой, и на любовь у них просто не оставалось сил. Я чувствовала себя лишней, отвергнутой, никому не нужной. Ведь если не нужна даже родным…

- И тут появился ОН, для которого вы – центр вселенной.

- Именно так.

- Я без иронии, я вас понимаю.

- Я понимаю, что вы понимаете, нам обоим не повезло. Мы получили то, что хотели, но не получили того, что нам нужно.

- Вы здорово сказали. Вы мудрая женщина.

- А говорили «глупая».

- В такой погоде трудно сразу рассмотреть.

Они засмеялись.

Дождь не унимался. Ветер неистовствовал. Крылья палатки трепетали, словно птичьи крылья. Он вдруг почему-то вспомнил про лебедей-кликунов, которые в своих перелетах могут при неблагоприятных погодных условиях подниматься выше самых высоких вершин. Там температура – 40, но они не спускаются ниже, - чтобы не попасть в буран, который свирепствует на их привычных высотах. Чем выше полет, тем он безопаснее. Но что ищет эта птица в горах? Для чего ей это рискованное путешествие? Конкретные вопросы любят задавать женщины. Мужчины просто проявляют терпение. Как правило, оно вознаграждается…

- Хуже всего – это чувство вины. Испепеляющее чувство. Оно привязалось ко мне с самого раннего детства, присосалось, как пиявка. Сперва я была уверена, что родители ссорятся из-за меня. Но это еще полбеды. Хуже стало, когда они втянули меня в свои разборки. Каждый старался доказать мне неправоту другого. Я пыталась понять и рассудить, но… что я тогда могла? Я любила обоих, но от меня требовали сделать выбор, этот бесчеловечный выбор между мамой и папой. Выбирая одного, я как бы становилась в оппозицию к другому. Кого бы не выбрала, – чувствовала бы вину перед другим. Чувство вины ужасно. Оно как бы нашептывает тебе: «твои чувства, ты сама - вы ничего не значите, главное – это они и их взаимоотношения». И тут появляется ОН, для которого, как вы выразились, я – центр вселенной. Каждый человек – это центр вселенной, но человеку с заниженной самооценкой трудно в это поверить.

Вы лечитесь походами, я старалась вылечиться любовью мужчины, но она не исцеляет. Чувство ущербности остается.

- Вы полагаете?

- Я знаю. Иначе как объяснить, что ситуация, порождающая во мне чувство вины, вновь повторилась? Муж рассорился с моими родными, и обе воюющие стороны поставили передо мной ультиматум: «Он – или мы», «я – или они». Как вам альтернативка, поставленная перед беременной женщиной? Оставить себя без родителей или своего ребенка лишить отца… Каждый вариант гарантирует чувство вины.

Я выбрала мужа. Потому что мой малыш еще не мог защитить свои интересы. Через пару месяцев после рождения сына мой супруг не выдержал ночного плача, бесконечных пеленок и грызни в нашей коммуналке. Он укатил на Север, сказав, что там легче деньги для семьи заработать. Деньги ему там действительно было легче зарабатывать, но семья здесь ни при чем.

Родители не простили мне моего выбора и продолжали меня игнорировать. И знаете? Как бы не было тяжко, но в каком-то смысле все это принесло облегчение. Наконец виновата не я!!! Чувство вины тяжелее одиночества.

- И что, вы навсегда расстались с мужем?

- Да нет, он через год вернулся, чтобы, чтобы увезти нас с сыном на Курилы.

- Что, и там легче зарабатывать?

- Мой муж не выносил одиночества. Но он любил безраздельное властвование. Это было возможно лишь при одном условии – что я буду оторвана от дома, от близких, друзей, средств существования. Он убеждал меня, что если с ним не поеду, то оставлю нашего ребенка полусиротой при живом отце.

- Опять чувство вины?

- Мой муж хорошо играл на этом инструменте.

Кстати, наш сын таки стал полусиротой – и безо всякой моей вины. Муж умер, а сын все повторял (годами!): «Мама, почему у меня нет папы? Ты бы нашла хоть какого-то…» Но хоть какой-то у нас уже был…

- Так никого и не встретили?

- Сын, когда вырос, спросил круче: «Что ж тебя никто не взял в жены?». Я не сказала ему, что брали, но без него, именно его никто не хотел. Мальчик рос дерганым, беспокойным, кому нужны эти хлопоты? Конечно, ребенок этого не должен знать, чтобы у него не появилось чувство, с которым я так долго и отчаянно боролась – чувство вины.

- У вас есть сын, а вы ходите в горы одна…

- Он живет отдельно со своей девушкой. Рано повзрослел.

- Но ходить одной по горам опасно!!!

- О! Напугали птицу полетом. Тоже мне орнитолог…

Он снова вспомнил о пернатых. Из памяти, как из-за облака, вынырнуло воспоминание о полярной крачке, которая выводит своих птенцов за полярным кругом, а когда в Северном полушарии наступает зима, летит в Антарктику... Но эти птицы не летают в одиночку...

- Знаете, одной легче, - перехватила она на лету его мысль.- Мой муж тоже был сумасбродным и неприспособленным к жизни. Особенно к жизни на Курилах, в сейсмоопасном регионе. Когда объявляли цунами-тревогу, нужно было все бросать (кроме самого необходимого – денег, документов, теплой одежды, пайка) и удирать в сопки, где волна высотой с шестиэтажный дом не может тебя достать. На сборы дается 10-15 минут. А у меня на руках годовалый ребенок и вдрабадан пьяный муж. Попробуй его растормошить и вытолкнуть из дома.

- А оставить? Уйти без него?

- И как потом жить с этим? Человека могло накрыть волной цунами, а я не дала ему шанса спастись.

- Но это его выбор. У вас не должно было возникнуть чувства вины. Он бы погиб по собственной глупости.

- А почему вы вернулись ко мне? В этот жуткий дождь, ветер, в бурю? Разве вы меня оставили без палатки и каремата? Вы тянули меня в горы?

- Ответ зачтен.

 

Есть не хотелось, но какая-то неловкая пауза, возникшая между ними, требовала хоть какого-то наполнения. Каждый развязал свой рюкзак и выложил на полиэтиленовый пакет то, что еще не успел съесть. Галетное печенье, пряники, плавленый сыр, изюм, шоколад... Ночь расшатывала палатку, как шторм палубу корабля. Нужно было переключиться на что-то будничное, бытовое, чтобы разрядить обстановку. Каждый понимал - достаточно одного слова, одного жеста, чтобы вытянуть чеку. Они чувствовали душевное родство, глубоко гнездящуюся в недрах их душ эмоциональную общность душевную близость, которой каждый из них уже давно не испытывал.

- Я боюсь задавать неделикатные вопросы… - осторожно начал он.

- Я сразу дам вам деликатный ответ. Помните, я сказала, что любовь другого человека не исцеляет? Чувство ущербности остается. Его можно победить только самостоятельной победой над собой. Над собой прежней – боязливой, закомплексованой, неуверенной в себе. Когда ты преодолеваешь трудности и препятствия без чьей бы то ни было помощи, то говоришь себе: «Ты это сделала!» И уважаешь себя не за то, что тебя любят другие, а за то, за что тебя действительно можно уважать.

- Ну ладно, почему вы ходите одна, я понял. Но почему вы ходите именно в горы? Есть леса, реки, моря, там не менее красиво.

Она хмыкнула:

- Не ожидала я такого вопроса от поэта, художника и орнитолога. Горы – это простор и воля, открытость и высота. Чем выше поднимаешься, тем чудеснее картины, тем шире горизонт. Когда ты на вершине… Вот такой землю видят ваши подопечные… Вы только представьте себе, что они ощущают, когда широко расправляют крылья, словно хотят ими обнять всю землю.

- Что ощущают птицы? Гм… Никогда не задумывался. Как-то знаете не выпадало случая с ними поболтать…

- Что же тогда вы понимаете о птицах, если не знаете о них главного?

- Да-а-а… мне есть куда расти… И еще вчера … нет, уже сегодня… я понял, что птицы – это очень смелые создания.

Она засмеялась:

- Ну не очень и смелые… С охотниками им бывает трудно справиться, которые могут пальнуть именно когда ты в полете…

- Чтобы не попасть на мушку, - он улыбнулся, - птицы умеют маскироваться : «Когда встретите мужчину два на два, такой танк в кроссовках, скажите пусть поторапливается…» - напомнил он ее слова.

- Извините… Я доставила вам столько хлопот.

- Хлопот? О, нет. Для орнитолога изучать птиц – любимое занятие…

- Тогда я почитаю вам свои стихи. Уверена, что вы не будете притворяться. Вы действительно любите поэзию.

 

Они расстались утром. Ураганный ветер, бушевавший всю ночь, наконец обессилел и сник. Тучи превратились в пелену тумана, затем были прорваны пронзительными лучами солнца. На небе проступила сочная синева, которая бывает только в горах. Он шел узкой тропинкой и всматривался не вдаль, как обычно, а в себя. Уже знал, какая акварель родится, когда вернется домой. Уже мысленно рисовал ее. Птица, вольно раскинувшая крылья над серостью тумана и острыми зубцами скал. На высоте ее полета краски будут особенно светлы и свежи. В них будет много нежности…

Еще подумал, что, возвратившись в село, обязательно даст жене телеграмму, мол, жив-здоров и наконец возвращается. Она все-таки волнуется за него, но в своих длительных одиночных походах он всегда об этом забывает.

Жена любит его. Но он вспоминает об этом только тогда, когда без предупреждения сваливается ей на голову и, выходя из ванной, сразу оказывается за праздничным столом со своими любимыми блюдами и шампанским.

- Что мы празднуем?

- Твое возвращение. Ты снова дома, снова со мной.

Он нежно целует ее и видит в этих глазах, уже слегка подернутых поволокой, только любовь и преданность. Только это. И никаких упреков за трехнедельное молчание.

Он уверен – и в эту же ночь получает тому подтверждение – что в санатории, в этом средоточии разврата и похоти, у нее никого не было. Она оставалась одинокой. Как и он в своем походе. Одиночество, которое они испытывали друг без друга, не только следствие их разности, но и залог их верности. Эта женщина, встретившаяся ему на пути, была испытанием. И дело даже не в похоти. Ожившая мечта его юности всю ночь сидела рядом, он ощущал тепло ее крыла… Жар-птица, которую можно ухватить рукой…. За бортом палатки грохотал гром, сверкала молния, завывал ветер, а ему было так уютно… Она старалась скрыть свой страх, но он видел, как эта маленькая отважная птичка поеживалась от грохота и воя, как дрожали ее замерзшие пальчики, когда наливала ему чай… Таким естественным казалось обнять эти вздрагивающие плечи, согреть своими губами озябшие руки… Но чем больше он слушал ее, тем очевиднее становилось: на эту птицу грех ставить силки. Что он может дать ей – сумасбродный и неприспособленный в жизни, кроме чувства вины по отношению к его жене? Эта птица уже в полете, ей хорошо. Главное – не помешать, со всем остальным она справится сама. Ей вверх, ему вниз.

 

Она шла, не оборачиваясь, зная, что он смотрит вслед. Может, он ждал, что она обнимет его на прощание? Как-никак это было настоящее рыцарство – бросится ей на помощь в такую непогоду и этим никак не воспользоваться.

Она старалась не думать о том, что в жизни ей не хватало такого рыцарства, защиты и опоры, такого понимания. Но благодаря этому она умеет то, чего не умеют другие женщины – ходить в одиночку в горы и не ломаться под ударами судьбы.

Крылья, слегка подмоченные дождем, обсохли. Расправились и взметнулись ввысь. Синева неба над головой была упоительна, как вода из горных родников, солнечные лучи преломлялись в ее оперении. С высоты птичьего полета все прожитое и пережитое казалось мелким и незначительным.

Птицы живут независимо от орнитологов. Летать они научились сами.