Странный Миша Краун.

 

0.Красота.

 

Кот – стар и некрасив. Его неприятно гладить – скатавшаяся грязная шерсть вся в колючках, под хвостом дерьмо, глаза гноятся. На голове еще не успевшие затянуться кровоточащие раны от крысиных зубов.

А вы, люди, едите чистую еду из чистой посуды, гадите в чистые блестящие унитазы, моетесь в теплой воде и потому думаете, что вы чисты!?

Кот всего этого не имеет, но он также, как вы радуется весеннему солнцу и скорбит по уходящим годам и стершимся воспоминаниям.

Не гоните его только лишь потому, что он вас свободнее и честнее.

Забудьте на секунду о том, что у соседа все еще жива курица, а ваша давно уж издохла.

Посмотрите на блестящие в лунном свете капли дождя на окне.

Красота!

Чистая и честная. Секундная и потому самая искренняя.

Прозрачная, но не призрачная. Красота!

 

1.Семейная тайна. Рождение Миши Крауна.

 

Миша Краун был на редкость глупым парнем. Так, по крайней мере, считали его родители, их друзья, родственники, соседи, да и вообще все, с кем доводилось общаться Мишиным родителям, родственникам или соседям.

Как считала его мать, все пошло наперекосяк с самого начала - то есть виновником всего по ее мнению был отец Миши – любимый и уважаемый муж Мойша.

 

Миша – это, как Мойша – только по-русски! Это будет такой код! Тайна! Семейная тайна! Он будет необычным ребенком!

 

«Мойша – так Мойша! Нечего было коверкать!» - думала мать.

Я не буду оспаривать слова пожилого и всеми уважаемого человека, но, по-моему, Мойша оказался прав лишь в одном – Миша Краун оказался действительно необычным ребенком. И необычность его заключалась не в том, что рожден был мальчик в ночь лунного затмения и даже не в том, что наутро – за месяц до положенного срока – перед окнами семьи Краун распустилась сотня желтопузых ромашек, а весь газон был истоптан лошадиными копытами, не смотря на то что никакого шума и топота слышно не было.

Странным было нежелание мальчика общаться с реальным миром. За всю свою жизнь Миша не произнес ни слова.

 

Розина! Розина! Ты представляешь, мой Адам вчера сказал «папа»!! Атар был счастлив! Он хочет отдать его в школу на два года раньше!!

Розина! Розина! Ты еще не знаешь, что случилось сегодня утром!? Нет!??? За завтраком мой Сатик назвал бабушку блядью! Она сразу упала в обморок. Я бы на ее месте сделала тоже самое. Это все потому что он слишком много времени проводит у отца в гараже!……..

Розина! Розина!…РОЗИНА!РОЗИНААААААААААА!!!!…

 

И громче всего в этой трескотне для доброй крупной женщины Розины звучало молчание ее сына. Она подолгу сидела за столом и, подперев голову рукой смотрела, как маленький Миша, не обращая никакого внимания на разбросанные по комнате игрушки, лежал на спинке и, вытянув пухленькие ручки вверх, улыбался счастливейшей из улыбок чисто выбеленному потолку. Мойша – до этого веселый и часто даже озорной – замкнулся в себе. Он, также молча, как жена и сын, сидел за противоположным концом стола, пил чай и читал газету. Пил чай и читал. Пил и читал. Так они и жили – разговаривали мало, больше молча перебрасывались мыслями – спорили, ругались, выясняли, кто виноват в этом несчастье.

Никто не мог сказать, почему Миша молчал.

 

С мальчиком все в порядке, Мойша. У тебя абсолютно здоровый малыш. У меня такое ощущение, что он просто не хочет говорить. Может, он хранит какой-то секрет, а? Ну не расстраивайся ты так! Вот у твоего соседа мальчонка, так тот…

 

Но даже уговоры доктора Личмана не могли утешить Мойшу. Ему было наплевать на то, что сын Сары до десяти лет мочился в штаны, а у какого-то знатного человека – доктор Личман, к сожалению, забыл, как его звали – родился ребенок с шестью пальцами на ногах. Все его мечты и надежды, которые он так надеялся осуществить с рождением сына, рухнули. Как он ждал этого малыша! Весь срок носил Розину на руках. Заваливал ее подарками, выполнял любую просьбу. И просил ее лишь об одном – родить ему сына. У Розины еще даже не появилось живота, а он уже знал, где его сын будет учиться, в какой футбольной команде играть, чего добьется в жизни. Мойша представлял, как они вместе будут выбирать ему первую машину, думал о том, как сын познакомит родителей со своей невестой. Он даже думал о внуках. Каждый вечер, перед сном, господин Краун ставил любимого Шопена и тихонько, приятным хрипловатым баритоном, читал любимые стихи жене, но больше своему будущему сыну. Своему будущему. Которого теперь не стало.

 

***

 

Но даже то, что маленький Краун ничего не говорил не было самым странным и необычным – мало ли на свете немых людей, способных выдавить из себя только лишь нечленораздельное мычание – скажете вы – и ничего – живут себе, ходят, как самые обычные люди на работу, общаются, находят друзей… Но Миша был другим. Его никогда не тянуло быть вместе со сверстниками, играть в те же игрушки, которыми так забавлялись остальные дети в его возрасте. Он как будто существовал в другом мире. Глядя на него, возникало ощущение, что здесь – среди людей – находится лишь его тело, а душа, мысли, переживания не относились к общей реальности. Часто бывало так, что он вдруг останавливался и начинал внимательно всматриваться куда-то перед собой, или задирал голову и подолгу так стоял, глядя явно не на жирную муху, ползущую по потолку и не изучая маленькую трещинку на стене. Он смотрел перед собой, улыбался, показывал руками какие-то знаки, иногда вдруг становился таким радостным, что начинал прыгать вокруг себя, а потом непременно возвращался глазами в ту же точку и продолжал никому непонятный диалог с невидимкой.

 

2.Рождение Лизочки Краун.

 

Когда Розина все поняла, ей стало страшно. Она боялась говорить мужу. Не спала ночами – все думала, думала, думала… и, наконец, не выдержала:

 

Мойша, ты спишь?

…

Спишь, да?

…

Ну спи. Я беременна, Мойша.

 

Последняя фраза прозвучала очень робко, тихо. Розина даже не поняла – произнесла ли она ее на самом деле.

Произнесла!

Мойша, который до этого «спал», вскочил с кровати будто только что понял, что случайно лег спать в костер и пулей вылетел из комнаты. На глазах Розины выступили слезы. Они были такими солеными, что казалось, разъедали кожу. По окну забарабанил дождь, заглушая громкие охи несчастной женщины. Она рыдала в голос, спрятав лицо в подушку. Никогда ей еще не было так плохо, так одиноко. В этот момент она больше всего на свете хотела умереть.

Ошарашенный новостью, Мойша, словно громом пораженный, не помня себя – как был в пижаме и босиком – выскочил на улицу и, упав на колени, воздал руки к небу. По его лицу текли слезы. Сверкнула молния и сразу за ней мощный треск грозы оповестил город о начале сезона дождей. Гром заглушил истошный крик Мойши – крик обезумевшего от счастья человека. Он продолжал сидеть на газоне перед домом и, не обращая внимания на обрушившиеся с неба тонны воды, восхвалял господа Бога за этот подарок, за то, что он увидел их горе и подарил еще один шанс. Никогда он еще не чувствовал себя таким счастливым. Даже когда родился Миша и все думали, что с ним все в порядке. Даже тогда Мойша не испытывал такого счастья, такой искренней радости. В эту ночь в нем как будто что-то перевернулось – он вновь обрел веру. Веру в любовь, в семью, в Бога. Его жизнь снова была наполнена смыслом.

 

В этот самый час маленький Миша Краун сидел на своей кроватке и, глядя на переливающиеся в лунном свете капли дождя на окне, улыбался.

 

Все будет хорошо.

 

На сей раз имя для ребенка выбирала мама Розина. После вторых родов она очень раздобрела и теперь глядя, как она огромными руками прижимает к себе маленький посапывающий сверток, становилось страшно, что она слегка перестарается и раздавит бедняжку.

В доме Краунов вновь воцарились мир и спокойствие. К Мише стали относиться снисходительней – мол, в семье не без урода – никто, конечно, ничего подобного вслух не произносил, но все было именно так.

Новорожденную малышку назвали Лизочка. Родители души в ней не чаяли и ждали, ждали…ждали…

 

- Ма-ма! Ма-ма! – до года оставалась еще пара месяцев – дождались. Ни Мойша, ни Розина и виду не подали, но всем было понятно – с их измученных плеч свалился огромный камень – Лизочка была обычным ребенком.

Папа!

Мама!

Папа!

Мама!

Миша!…

Когда она вдруг назвала имя брата, родители удивленно переглянулись – ведь Миша никогда даже не подходил к сестренке, не проявлял к ней, как и к другим детям ни малейшего интереса.

 

3.Друзья. Враги.

 

Старый хромой кот, не имевший имени питался остатками со стола всех соседей и в знак благодарности время от времени обязывал себя поймать мышь. К нему никто никогда не прикасался, не гладил – все тело его было в лишаях, шрамах и, кроме того, кишело паразитами, как внутри, так и снаружи. Единственное сохранившееся в его маленькой юркой голове воспоминание о людской ласке и то было неприятным: он помнил, как из теплой уютной коробки, где он всегда сытый спал рядом с большой и мягкой мамой, его вытащили маленькие человеческие ручки. Сначала он звал на помощь и пробовал сопротивляться, но движения рук были такими плавными и прикосновения их к нежной тонкой шерстке такими приятными, что он сразу понял – находиться в руках человека безопасно. Люди – друзья. Как же он тогда ошибался! Девочка, взявшая котенка, протаскала его на руках весь день – он был голоден и постоянно пытался ей это объяснить, жалобно мяукая, но она была равнодушна к его плачу. А потом и вовсе бросила трясущийся комочек в мокрую холодную траву и, весело смеясь, убежала вслед за подружками. Котенок вырос, превратился в матерого кота и на всю жизнь запомнил тот урок – люди лживые и бессердечные, находясь рядом с ними надо быть всегда начеку. И в тот день, когда он увидел маленького мальчика, неподвижно сидящего среди цветов, подходя к нему, чтобы разведать – нет ли у парня чего съестного – он помнил, что людям доверять нельзя. Котяра медленно продвигался по ухоженной лужайке, шевеля усами и принюхиваясь – готовый при любом шорохе отпрыгнуть в сторону и сбежать. Мальчик сидел к нему спиной, и Кот был уверен, что тот не слышит его. Но вдруг он услышал голос. И это были не просто пустые звуки, которыми обменивались между собой люди – это был голос, произнесший совершенно четко и ясно слова, которые мог понять и услышать только кот, но произнесены они были явно другим существом и кот не просто услышал их, а уловил где-то внутри себя – будто это были его собственные мысли:

 

Не бойся! Я не такой, как та девочка. И я не буду на тебя кричать и гонять метлой, как тетя Дора. Люди жестокие. Но это все от незнания и непонимания. Меня ты можешь не бояться, потому что я все знаю и все понимаю.

 

Фраза еще звучала в кошачьей голове, когда вдруг малыш с улыбкой на лице повернулся к нему и, встав на четвереньки, двинулся в его сторону.

 

- МИША! ФУ! НЕМЕДЛЕННО ОСТАВЬ ЭТОГО ГРЯЗНОГО КОТА!!! БРОСЬ ЕГО! – Розина, увидев в окно, как сын играет с котом сначала удивилась – ведь она впервые видела, чтобы Миша «общался» с живим существом. Некоторое время она стояла и наблюдала – Совсем, как нормальный ребенок – подумала Розина. Но потом вдруг опомнилась и выскочила на улицу крича и ругаясь – в основном на паршивого блохастого кота, а не на Мишу. Прогнав кота вон, Розина схватила малыша в охапку и тяжелыми широкими шагами направилась к дому. Но когда сердобольная мать подошла к крыльцу, силы ее внезапно покинули – она опустилась на ступеньку и, крепче прежнего втиснув ребенка в свое большое мягкое тело, разрыдалась. Сквозь слезы все вокруг виделось размазанным в тумане красочным месивом. Долго она так сидела и плакала, плакала, плакала.

 

Они с мужем не говорили о проблемах Миши с тех самых пор, как на свет появилась Лизочка. Конечно, они обсуждали, что нужно купить мальчику новые штаны, на кого из них он все-таки похож, говорили, что если бы вместо того, чтобы улыбаться, он все время плакал, было бы гораздо хуже и все такое. Но от того, что они оба делали вид, будто с Мишей все в порядке и он абсолютно нормальный ребенок, боль из общего большого сердца супругов Краунов никуда не уходила. Это же был ИХ ребенок, не племянник, не соседский мальчуган, а их! Их единственный сын! И обмануть себя в этом случае было просто невозможно.

 

Вечером, вернувшись домой, Мойша увидел заплаканное лицо жены и ему ничего не нужно было объяснять. Он обнял ее со всей нежностью, на какую был способен и почувствовал, как его большое сердце сжалось в маленький плотный комок, а грудь сдавили чьи-то невидимые огромные руки.

Закрыв дверь ванной на щеколду, Мойша включил воду и разрыдался.

А в это время маленький Миша Краун сидел на кроватке и через окно, с счастливейшей из улыбок, наблюдал за далекой мерцающей звездой. Что он там видел, никто не знал, но, глядя в его искрящиеся счастьем глаза, можно было с уверенностью сказать, что там было явно лучше чем здесь.

 

***

 

Эй, полудурок, подай мяч!

Эй, я с тобой разговариваю!

Семен, да он не слышит! Это сынок толстой Розины – глухонемой.

Ты глухонемой? Эй, посмотри на меня!

Да он еще и ненормальный! Гляди, как смотрит. Эй, идиот, ты на что уставился!? Это он над нами смеется!?

 

Мальчишка только успел закончить фразу, как вдруг с дерева, под тенью которого сидел Миша, прямо на голову хулигану прыгнул Кот. Он, хрипя, как дикий хищник, вцепился когтями мальчишке в уши, зубами впился в бровь, задними лапами, не останавливаясь ни на миг, рвал губы, подбородок, шею. На душераздирающие вопли ребенка сбежались взрослые. В этот самый момент Миша встал и побрел в сторону дома, при этом он все также безмятежно улыбался. Кот спрятал острые когти и проворным движением – так могут двигаться только кошки – сбежал от толпы испуганных видом крови людей.

Раны на лице и шее Семена заживали очень долго, а шрамы остались на всю жизнь.

Кота теперь никто не кормил, а тетя Дора пару раз оставляла ему миску с отравленной едой. Но Кот к соблазнительной курятине даже не притронулся – как будто кто-то его предупредил.

 

Вот дьявольское отродье! – заключила тетя Дорина, выбрасывая яд в мусор вместе с миской.

 

4.Брат и сестра.

 

Смотри! Так сажают одуванчики! – с этими словами Лизочка, сложив губки трубочкой, громко дунула на оперившийся сорняк. Ветер подхватил сотни пушинок и они полетели на встречу новой самостоятельной жизни.

 

Миша заворожено наблюдал за движениями младшей сестренки. Не пытаясь заглядывать глубоко – в мир видимый только ему, она общалась с братом «на поверхности». Когда они были вместе, казалось, что Миша выныривал из своего параллельного измерения и все свое внимание, неизменно добрую улыбку и смех он адресовал своей маленькой сестренке. Сначала родители радовались тому, что дети очень сблизились и проводили так много времени вместе. Но спустя некоторое время начали опасаться того, что Лизочка совсем перестанет общаться со сверстниками и однажды замолчит также, как брат.

 

Мойша, я снова видела, как они играли с этим ужасным котом. Он же бешенный! Ты же помнишь, что он сделал с тем соседским мальчиком!?

Ты знаешь, Мойша, у нее ведь совсем нет подружек. Раньше она общалась с Марией из ее класса. Ты помнишь ее? Она как-то приходила к нам. Хорошая девочка.

 

Свои страхи родители опять прятали за пустые слова. Они не говорили прямо, что нужно ограничить общение их детей, но каждый это понимал. Когда Лизочке исполнилось семь лет, отец отдал ее учиться играть на скрипке. Также два раза в неделю она теперь посещала занятия по французскому и ходила на плавание. Но что бы ни придумывали родители, отдалить сестру от брата у них никак не получалось и в итоге на семейном совете было принято решение отправить Лизочку в женскую гимназию, когда ей исполнится двенадцать лет.

За два года до этого произошло одно странное событие. Хотя никто кроме Лизочки ничего особенного не заметил.

Стояло жаркое лето и находиться в тот воскресный день в доме было просто невозможно. Трава на лужайке перед домом, не смотря на старания Мойши и его ежедневные поливы, выгорела и пожелтела. Крауны обедали на улице – в беседке. От зноя спасала лишь тень и слабенький ветерок, едва шевеливший мягкие волосы Миши.

Розина еще издалека увидела бегущего прямо по дороге в их сторону Кота. Но промолчала – ей очень не нравилось то, что он постоянно крутился возле ее сына. Миша сидел спиной к дороге и ничего не видел.

Сначала появился шум мощного двигателя, а через несколько секунд Розина увидела и источник шума - это был ярко-красный грузовик. Он несся на огромной скорости и замерший на месте от испуга Кот не успел отскочить в сторону.

Розина успела лишь сказать, что так тому и надо и хотела про себя произнести небольшую молитву, как вдруг лицо Миши исказилось жуткой гримасой боли. Еще более удивительно это было оттого, что ничего кроме улыбки на его лице никто не видел. Ни уныния, ни усталости, ни злости его лицо никогда не выражало, всегда лишь добрая улыбка. С кошачьей ловкостью Миша выскочил из-за стола и устремил взгляд на раздавленное в кашу тельце животного.

Лишь миг! Вспышка!

И вот Крауны сидят за обеденным столом в беседке перед домом. От раскаленного до бела солнца спасает лишь крыша беседки. Мойша сам сколотил ее лет десять тому назад – аккуратная белая беседка с зеленой черепичной крышей. Накладывая мужу добавку, Розина заметила бегущего прямо по дороге Кота, но промолчала – ей очень не нравилось, что он постоянно крутился возле ее сына. Все шло, как обычно и только Лизочка почему-то ничего не ела. Она сидела с открытым от удивления ртом и смотрела на, уплетающего обед за обе щеки, брата. Но вот Миша оторвался от своих любимых макарон с сыром, повернулся к сестре и глядя ей прямо в глаза, а может и глубже – заглянув в самую душу, как всегда очень по-доброму улыбнулся, встал и спокойным шагом направился в сторону дороги.

Миша! Ты куда!? Вернись за стол!

Тут все услышали быстро приближающийся шум двигателя. Миша подошел к остановившемуся прямо посреди дороги Коту, взял его на руки и вернулся к беседке. Затем он взял со стола свою тарелку и, продолжая держать Кота другой рукой, удалился на задний двор. Мимо дома Краунов, нисколько не сбавляя скорости промчался огромный ярко-красный грузовик.

 

Подумать только, как носятся! А если собьет кого!?

 

5.Конец.

 

Что ты еще можешь?

 

Миша смотрел на сестру и улыбался. Лизочке очень не хотелось уезжать, но слово отца – закон. Если он решил, что так лучше, значит так и правда лучше. Она медленно – перетаскивая по одной вещичке – складывала свои девичьи сокровища в маленький ярко-желтый пластмассовый чемоданчик с никелированным замочком, ключик от которого всегда болтался у нее на шее.

 

- Хотя, знаешь, не надо – не говори. Если бы ты хотел, то давно бы уже все мне рассказал.

 

С этими словами она крепко обняла брата, поцеловала его в щеку и вышла из комнаты.

Миша стоял у окна и смотрел на машину увозившую сестру до тех пор пока она совсем не скрылась из виду. По его лицу бежали слезы. Он плакал. Больше никто не видел, чтобы Миша Краун улыбался.

 

***

 

Прошло четыре месяца, как уехала из дома Лизочка. Ровно два месяца оставалось до каникул. Миша в тот день встал вместе с солнцем. Он заправил постель, убрал раскиданные по комнате вещи. Сел за письменный стол и просидел так, не меняя позы, до самого начала.

 

***

 

Первые толчки можно было почувствовать еще ночью. Но они были слабыми и никто не обратил внимания – такие легкие землетрясения не были редкостью в этих краях.

Эпицентр оказался прямо в центре города. Сначала в учебном корпусе начали лопаться стекла в окнах. Девочки с криками прятались под парты. Лизочка находилась в музыкальном классе. Старая и строгая Роза Измаиловна велела вставать в дверные проемы. Когда прошла первая волна, она повела всех к лестнице. Но едва ее нога коснулась ступенек, здание вновь затрясло и лестничный марш со страшным грохотом провалился, обрушивая следующий и заглушая крики скрывшейся в пыли Розы Измаиловны.

Музыкальный класс находился на третьем этаже. Через окно Лизочка выскочила на крышу пристройки и оттуда по дереву – на землю. На улице в панике бегали толпы людей. Машины бросало по дороге. Отовсюду доносились крики, грохот, скрежет, треск ломающихся конструкций.

Лизочка бежала в сторону общежития с одной лишь только целью – спасти желтый чемоданчик. Там бабушкина брошь, подаренная ей на десятилетие и единственная фотография с братом. Она так давно его не видела.

Вспоминая, как рушились лестничные марши в учебном корпусе, Лизочка заскочила в лифт. Семь!

Где-то между пятым и шестым этажом лифт сильно дернулся, остановился, моргнул и погас свет – пауза – ЩЕЛК – и кабина, унося с собой девочку, сорвалась вниз.

 

***

 

Всего миг!

Как фотовспышка, когда их с сестрой фотографировали для семейного альбома.

Как одно мерцание далекой звезды.

Как блеснувший лунный лучик в скатывающейся по стеклу дождевой капле.

 

***

 

Сердце продолжало бешено колотиться. Оказывается все это время она не дышала. Глубоко вздохнув, Лизочка открыла глаза и увидев, что находится в своей комнате в родительском доме, с радостью поняла, что все это был просто дурной сон. Такой долгий страшный сон. Она встала, подошла к зеркалу…

 

Откуда школьная форма!?

 

В тот же миг она подскочила шкафу и, распахнув его, вскрикнула.

Ее полки были пусты. Желтого чемоданчика тоже не было.

 

***

 

В абсолютной тишине. Так, чтобы можно было расслышать даже дыхание и спасти-вытащить, ополоумевшего от близости смерти, человека – серого от покрывшей с ног до головы бетонной пыли, жадно хватающего воздух, с поседевшими не от старости волосами… По обломкам железобетонных плит и блоков, по сломанным жизням и искалеченным судьбам бродит старый, весь в шрамах и лишаях Кот и плачет. Плачет так, как, кажется, коты плакать не умеют.