По вечерам над ресторанами Горячий воздух дик и глух, И правит окриками пьяными Весенний и тлетворный дух. Вдали, над пылью переулочной, Над скукой загородных дач, Чуть золотится крендель булочной, И раздается детский плач. И каждый вечер, за шлагбаумами, Заламывая котелки, Среди канав гуляют с дамами Испытанные остряки. Над озером скрипят уключины И раздается женский визг, А в небе, ко всему приученный, Бессмысленно кривится диск. И каждый вечер друг единственный В моем стакане отражен И влагой терпкой и таинственной Как я, смирен и оглушен. А рядом у соседних столиков Лакеи сонные торчат, И пьяницы с глазами кроликов «In vino veritas!» кричат. И каждый вечер, в час назначенный (Иль это только снится мне?), Девичий стан, шелками схваченный, В туманном движется окне. И медленно, пройдя меж пьяными, Всегда без спутников, одна, Дыша духами и туманами, Она садится у окна. И веют древними поверьями Ее упругие шелка, И шляпа с траурными перьями, И в кольцах узкая рука. И странной близостью закованный, Смотрю за темную вуаль, И вижу берег очарованный И очарованную даль. Глухие тайны мне поручены, Мне чье-то солнце вручено, И все души моей излучины Пронзило терпкое вино. И перья страуса склоненные В моем качаются мозгу, И очи синие бездонные Цветут на дальнем берегу. В моей душе лежит сокровище, И ключ поручен только мне! Ты право, пьяное чудовище! Я знаю: истина в вине. Alexander Blok The Stranger Above the restaurants dusk is lowering, The air's hot, and tough, and wild, Seductive ghost of spring is roving And ruling boozy screams of night. At far-off lanes with country houses The baker's sign gleams in moonlight. The dust is thick, the sky is cloudless, A child's weeping shakes the night. And every night behind the barriers, Between the ditches and the sand, Wags, making their dames laugh merrily, Stroll leisurely, high hats in hand. The oarlocks creak, the lake starts glowing, Small boats leave a silver trace. The disk that's used to ladies' moaning, Makes a dull, careless grimace. And every night in hazy-pale light I see the only friend of mine. Suppressed, like me, by mystic liquor-sprite He's mirrored in my glass of wine. Lackeys move drowsily in between The sits of drunks with rabbits' eyes, Both voices din and smog are sunk within "In vino veritas!" smashed cries. And every night at a set hour, As if a dream comes to my mind - A lady's shape - a tender flower - Blooms in the window's dim light. Among the drunks she steps so slowly With no escort, all on her own, And fogs and perfumes' breaths start flowing From distant place she sits alone. Resilient silks recall antiquity, Light ostrich plumes droop from her hat. She looks beyond her veil with dignity. The rings play on her slender hand. And, chained by obscure closeness, Behind the veil I see her eyes, And see the charming land of loneliness, And see the shores of charming isles. And ostrich plumes, descending quietly, Are swinging deeply in my head, And bottomless blue eyes are lightening Some bare isolated land. I'm entrusted silent mysteries. And someone's sun is now mine, And all my soul's twists are glistening - They're pierced by that bitter wine. Inside my soul a splendid treasure lies, The secret key's my only pride. Oh, monstrous drunk! I'm glad I heard your cries. In vino veritas! – You're right. |