Действительный тайный советник Иван Александрович Заборовский в шестой раз за полчаса подошел к большому зеркалу, придирчиво осмотрел отраженного в нем двойника и, удовлетворенный увиденным, повернулся к большому круглому столу, где высокие графины с узо (1) и циппуро (2) плотным кольцом окружали блюда с тарамой (3), хориатико (4), спанакапита (5), сувляки (6) и кефтедес (7). Все эти угощения, обычные для любого грека, здесь, во Флоренции считались роскошью и обошлись хозяину не дешево. Но Иван Александрович о потраченных деньгах не жалел, ибо через двадцать… нет, уже через десять минут за этим столом предстояло ему принимать знаменитых на все Средиземноморье греческих корсаров Ламбро Качиони, которых, согласно инструкции из Петербурга, необходимо было «любой ценой согласить на подъятие оружия противу врага племени христианского – турецкого султана».

Заборовский нервничал. Пожалуй, даже в самые опасные моменты военного прошлого не испытывал он такого волнения и неуверенности в себе. Даже под Шумлой, когда на его потрепанный в боях и измотанный переходом авангард из семи батальонов катилась многотысячная орда янычар Сераскира Дагистанли-паши, даже тогда не чувствовал бригадир Заборовский нервной дрожи в коленях и предательской слабости рук, одолевших его посреди тишины и спокойствия. Оно и понятно. Волею судеб бывший боевой генерал оказался теперь на другой войне, победа в которой добывалась не в пороховом дыму рокочущих орудий, а за обеденным столом, под звон бокалов да тихий перестук серебряных вилок и ножей. И сегодня предстояло ему на этой войне одержать первую победу или потерпеть первое поражение.

Стараясь взять себя в руки, Заборовский снова и снова повторял заранее заготовленные доводы, старательно выстраивал их в пламенную речь, и даже не заметил, как, звонко цокая подкованными каблуками, в залу вошел его бессменный секретарь:

- Иван Александрович!!! Иван Александрович!!!

- А? Что, пришли? Уже?

- Кто? – секретарь растерянно замер на пороге: растрепанный, нечесаный парик, мятое платье, под мышкой пустая папка, а в руках кипа бумаг. – А-а-а, нет, не видать покудова.

- Так пошто ж ты тревогу трубишь, бестолочь!

- Так ведь… э-э-э… Прощенья просим, но… дело безотложное, - Иван Александрович нахмурил седые брови и кивком разрешил секретарю говорить. – Человечек-то, что из Рима в Петербург через нас следовал, нынче вечером отбывать сбирается. Надо быть с ним бумаги передать, отчеты, ведомости расходные да и… ну… новых трат проекты. Деньжат-то у нас… - секретарь виновато развел руками. – Последнее, почитай, на угощение сие потратили. Нынче жалованье волонтерам новым выдадим и… а следующая оказия, небось, токмо чрез месяц дозреет.

- Ну, так отбывает-то он только вечером. Неужто, вот в сей момент надобно с мелочами этакими.

- Ой, батюшка, Иван Александрович. Нешто я норов этих разбойников морских… хм, корсаров то есть. Нешто я норов их не знаю. Сейчас как вина примут, водочкой его зальют, да на дармовщинку вкуснотищей этакой закушают… До утра ведь не разойдетесь. А нарочный ждать не станет-с, нет. У него окромя наших, еще дела имеются, тожеть государственные и важности не меньшей. Так что… Надобно прямо сейчас.

- Ну, хорошо, хорошо, - Заборовский подошел к притаившемуся в дальнем углу небольшому письменному столику. – Только быстро давай. С минуты на минуту появиться должны, а ждать их заставлять не резон, сам должон соображать. Ну, что там у тебя?

- Отчеты о тратах на содержание миссии нашей. Вот здесь. О деньгах, что на подкуп чинов местных пошли отдельной ведомостью, как вы и приказать изволили. Так, - Иван Александрович торопливо выводил внизу каждого листа размашистый вензель. Секретарь бережно принимал подписанный документ и торопливо протягивал следующий. - Доклады о встречах, беседах, разговорах и результатах оных. Списки волонтеров, что за последний месяц нами завербованы. Вот здесь в уголку. Ага. Вот и все. И осталось токмо одна бумаженция незначительная, - секретарь небрежно бросил на полированную поверхность столика пропахший порохом пергамент. – Надобно пыл одного дерзкого офицеришка охладить. А то уж занемог я с ним битья. Ох, и наглый, ох, и настырный.

- Кто таков?

- Да вот... Некий француз… Как же… - секретарь бросил взгляд в бумагу. – Да, Наполеон Бонапарте, поручик, артиллерист. Набрался наглости и посмел обратиться к вашему превосходительству с прошением.

- О чем просит? – Иван Александрович искоса глянул на большие напольные часы, раздражено поджав губы, пробежал глазами начало прошения и, второпях глотая концы слов, вслух прочел его окончание. - Сделать для меня исключение и в качестве величайшей милости разрешить поступить на служение в русскую армию в том же чине, в коем я состоял на службе у короля Франции».

Заборовский вскинул на секретаря полные изумления глаза.

- Наглец! – поторопился согласиться секретарь. – Это где ж такое видано...

- Да уж, типус нагликус. Это ж надо. Генералы - грудь орденами увешана, род от королевского ведут, и то соглашаются два чина с себя снять. Даже намекнуть на недовольство не смеют. Покорно глаза долу опустив, делают вид, что их устраивает все. А этот, гляньте-ка, не желает головы склонить. Ай, да молодец, как его там... Наполеон Бонапарт.

Заборовский решительно потянулся к перу, удивленный секретарь поспешил подставить чернильницу, и через секунду черное острие прикоснулось к бумаге. Секретарь приготовил прибор для просушки, но знакомого скрежета так и не последовало. Заборовский задумался… На какое то мимолетное мгновение…

И, погрузившись в свои мысли, действительный тайный советник даже не заметил, что в ожидании его решения все вокруг затаило дыхание, замерло, застыло, боясь спугнуть робкую надежду. Перестали тлеть фитили и смертоносные заряды остались в жерлах пушек. Смолкло злобное шипение ядер, не раздавался страшный свит пуль и свирепый вой картечи. Полки замерли на марше и сотни тысяч солдат еще живых, не искалеченных штыком или шрапнелью напряженно ждали решающих известий. На короткий миг перестали реветь еще не лишенные отцов младенцы, с замиранием сердца к судьбоносной тишине прислушивались будущие вдовы. Столицы всей Европы с надеждой взирали на неприметный домик русского посланца во Флоренции. Революционный Париж, беспечная Вена, надменный Берлин, набожный Рим и пылкий красавец Мадрид. Затаив дыхание, ждала старушка Москва, и ее купала озарялись отблесками страшного пожара, которого еще можно было избежать. Ждали Аустерлиц, Варшава, Смоленск, Ватерлоо… Томилось в ожидании Бородинское поле, еще не изрезанное шрамами редутов, не перепаханное ядрами и не заваленное горами трупов. Среди рокота ревущих волн спокойно, терпеливо ждал остров Святой Елены… Замер весь земной шар.

Но уже через секунду колесо истории снова завертелось, в обычном ритме вращая сотни тысяч больших и малых шестеренок. Вошедший лакей, звонко хлопнув в ладоши, громко объявил:

- Сеньор Ламбардо Качиони со своими друзьями.

Так и не успев подписать прошение никому неизвестного артиллериста Наполеона Бонапарта, Заборовский отбросил перо и вернул бумагу довольно ухмыльнувшемуся секретарю. Мир обреченно зашагал навстречу неизбежной трагедии.

А Заборовский, поспешно оттолкнув от себя письменный столик, встал и с приторно-радостной улыбкой на побледневшем от волнения лице зашагал навстречу долгожданным гостям

- Ступай, дружище, - на ходу бросил он прятавшемуся за спиной секретарю. – Не время теперь ерундой этакой заниматься. По настоящему важные дела поспевают.

 

1. Узо – сладковатая анисовая водка

2. Циппуро – виноградный самогон

3. Тарама – икра морских рыб, взбитая с мякишем хлеба, маслом и лимонным соком

4. Хориатико — салат из помидоров, огурцов, сладкого перца, лука, маслин и оригана

5. Спанакапито – пирог со шпинатом

6. Сувляки – греческий шашлык

7. Кефтедес – сильно зажаренные фрикадельки