Алеша еще не проснулся, он лежал с полуоткрытыми глазами и досматривал растворяющийся в заоконном тумане сон. Так было каждый день, пока они жили здесь, в Сокольском.

В первые дни ему снилось, что его зовет гулять друг, Ромка. Во сне он вставал, одевался (в доме никого почему-то не было) и бежал на улицу. Он выскакивал за дверь, забывая закрыть ее (так же он делал и наяву, и ему за это попадало), а потом они вдвоем с Ромкой бежали куда-то… в туман… И он просыпался в промозглом, отсыревшем поселке Сокольском на берегу Горьковского моря; в холодной горнице в доме дедова брата, Николая Ивановича.

Потом его вытаскивали из кровати, одевали, поили чаем, и они (Алеша, его дедушка и бабушка) шли по бесконечным гостям; - в коммуналки, где хозяева сушили воблу прямо в комнатах, в аккуратные домики с цветочными горшками на окнах, к милым старушкам, разноюродным братьям, сестрам и просто знакомым. И там тоже наливали чай, мазали булки вареньем, и Алеша ел и слушал скучные взрослые разговоры…

Но сегодня, в день отъезда, ему снился укроп; те самые простенькие потемневшие зонтики, которые были чуть видны в окне… Сон почему-то был сказочный, и, просыпаясь, он никак не мог понять, из сказки тот укроп, который он видит, или настоящий, который в огороде…

Окончательно проснувшись, он почувствовал, что не хочет уезжать, - впервые за то время, пока они были здесь. Он хочет всегда просыпаться в этой комнате с бревенчатыми стенами, старомодным резным комодом, на высокой древней кровати с железными набалдашниками… И пусть разговаривают старушки, кормят его вареньем, пусть в домах сушат воблу, будто нет чердаков, пусть...

Нет, дед точно сегодня уедет. Скажет: «Закончился административный отпуск» или «Тебе через неделю в школу!» Каких только не придумают отговорок…

Он растер отсыревший, призамороженный нос, ткнулся им в одеяло и стал смотреть в окошко.

Забор. Укроп. Груша-дичок. Туман. Соседка идет домой. Проехала машина – тихо, почти без звука. Почему же так хорошо? И зачем уезжать? Надо все это запомнить – эти тесаные бревна, мох между ними, комод, белый крашеный подоконник, укроп, туман… И потом вспоминать… И снова будет хорошо…

Вошла бабушка.

- Алеша, спишь?

- Нет.

- Собирайся, скоро ехать.

Она принесла теплую Алешину одежду. Старики спали в избе, у печки. Места было мало, они еле укладывались. Но у всех были какие-то болячки, из-за которых спать в горнице было нельзя, – и поэтому там спал Алеша. На ночь его постель нагревали, а одежду держали у печи.

Алеша оделся, почти не вылезая из-под одеяла, и они с бабушкой зашли в избу.

Вещи уже были собраны. Все сидели по лавкам и смотрели на Алешу и бабушку.

- Уезжаешь, Лешка? – Спросил Николай Иванович.

Алеше на мгновение показалось, что сейчас скажет: «Да что-то не хочется», - и они останутся.

Но нет. Этого не будет.

- Уезжаю, - ответил он.

- Что вздыхаешь-то? Чай, приедешь еще… Садись, ешь.

Все давно позавтракали, и жена дяди Коли, баба Лена, накрыла одному Алеше. На столе были чай, хлеб, яичница. Алеша сел и стал есть.

Потом как-то само собой получилось, что они оделись, наскоро, без лишних слов, попрощались и ушли.

 

Дом дяди Коли оставался все дальше и дальше, таял в тумане, а потом и вовсе скрылся за поворотом. Счастливый мирок, в котором Алеша проснулся полчаса назад, уходил куда-то, исчезал вместе с печным избяным запахом на их одежде, и на самом деле скоро его будет трудно вспомнить… И у Алеши на душе стало тоскливо…

- А хорошо здесь, в Сокольском, - сказал он.

- Да чего же хорошего, - сказала бабушка, - вон мокреть какая, тоска, солнышко не глянет… У нас хоть посуше будет.

- Передавали, что и у нас дожди, - поддержал разговор дедушка. – Однако, надо ехать.

- Укроп здесь хороший, - сказал Алеша, - вот бы у нас такой посадить…

Взрослые засмеялись, а дедушка сказал:

- Да, укроп наш, Сокольский, – будь здоров!

И Алеша понял, что не сможет объяснить, почему же здесь, в Сокольском, так хорошо. Он стал припоминать все, что было здесь интересного.

Сначала – да, было плоховато. Потом они ходили на огород. Там стоял огромный якорь, который кто-то из Алешиных предков-бурлаков до этого огорода дотащил на спор. Еще они гуляли по берегу моря. Там вода подмыла кладбище, и прямо на берегу валялись кости. В какой-то день они ходили по подвесному мосту через речку. Потом приехали две Алешины троюродные сестры из Ленинграда. Они жили «на проспекте», их папа ловил форель в каких-то «карельских» болотах, и, вообще, они, конечно, зазнавались. Но у них были фломастеры! А фломастеры такие яркие!

« – Дедушка, - сказал тогда Алеша, - ты бы купил мне фломастеры, а то Света и Таня мне рисовать не дают.

- Да где же я тебе их куплю? Надо в Москву ехать. Да и рисовать-то надо красками – акварелью, маслом.

- От красок бумага коробится. И потом, они серые…

- Что, по-твоему, Васнецов и Суриков, Левитан рисовали серые картины?

- Ну, я же не могу как они…

- А ты учись».

Вот дедушка всегда так: «Научись», «Потерпи», «Потрудись». Нет, чтобы просто купить фломастеры!

Вот если бы их здесь продавали! Но откуда они в Сокольском…

Уже был виден берег, речной вокзальчик, уйма чаек над бухтой. Вот-вот они пройдут мимо последнего магазина, низенького одноэтажного бревенчатого дома.

- Зайдем в магазин! – Потащил деда Алеша.

- Ну, пойдем, пойдем, только не тяни…

В магазине было пусто. Тут было кое-что для рыбалки – дешевые катушки, лески; какие-то детали к велосипеду; фотопленки.

Ничего хорошего тут нет… Видимо, так же думала и молодая продавщица в накинутом на плечи ватнике. Она стояла, сложив руки на груди, и в полузабытьи смотрела сквозь зарешеченное окно куда-то вдаль, за белесые взгорки, домики и перелески; возможно, она видела тот самый Ленинградский проспект, на котором жили Света и Таня… Или дорогую сердцу каждой продавщицы Москву с ее ГУМом, ЦУМом, кавалерами на черных и белых «Волгах» и иных, неведомых шикарных машинах… Не удержавшись, она зевнула, запоздало прикрыв ладонью рот, и скосила глаза на прилавок.

Алеша проследил за ее взглядом и увидел маленькую, круглую, серебристую батарейку, блестевшую даже в полусумраке этой укутанной приволжскими туманами комнаты.

- Бабушка! Дедушка! Купите батарейку! – Почти закричал он.

Дед подошел и посмотрел на прилавок.

- Да на что она тебе?

- На память.

Дедушка стал думать, что бы такое ответить на это «на память», но тут вмешалась продавщица:

- Мужчина, купите мальчику батарейку!

Дед зыркнул на нее, и она замолчала.

- Давай лучше «Крону» купим, – пригодится. - Сказал он.

Алеша обрадовался, что ему купят хоть какую-то батарейку, и снова сунулся к прилавку, чтобы посмотреть на «Крону». И увидел невзрачную серо-коричневую коробочку с двумя пупырышками сбоку.

- Нет-нет, дедушка, надо блестящую.

- На что она, блестящая-то нужна? Нам ее и вставить некуда!

- Ну, купи… И у Алеши на глаза навернулись слезы.

- Нет. – Отрезал дед.

- Ты скупой. – Сказал Алеша и заревел.

Дед схватил его за шиворот и выволок на улицу. А там сказал прямо в рыдающее Алешино лицо:

- Не нужна нам эта батарейка! Понял?!

 

Они молча доплелись до причала. Здесь дедушка оставил с вещами бабушку и всхлипывающего Алешу, а сам пошел за билетами на «Метеор».

Увидев невдалеке от берега несколько толстых «солитерных» лещей, плававших то боком, то спиной кверху, Алеша быстро успокоился и стал следить за ними. Иногда казалось, что один из лещей плывет прямо к берегу, и тогда Алеша думал: брошусь в воду, поймаю руками! Но рыба отворачивала в сторону и возвращалась к собратьям по несчастью. Скоро на берегу появился человек со спиннингом и стал забрасывать к лещам блесну с огромным тройником, пытаясь кого-то из них подцепить. «Правильно делает», - подумал Алеша, но ни одной пойманной рыбы так и не увидел, потому что вернулся дедушка, и они пошли в вокзал. Оказалось, что «Метеор» задерживается примерно на час.

В вокзале они расположились на сиденьях у окна. Дед достал газету и стал читать, а Алеша с бабушкой сидели просто так, смотрели в окно. Потом бабушка сказала:

- Давай-ка спи, рёва, - рано встал сегодня. – И склонила его голову себе на колени.

 

В доме почему-то никого нет. За окном, в тумане, его друг Ромка кричит:

- Пошли гулять, вставай! Проспишь шлюзы! Алешка! Гуля-ать!

Алеша приоткрывает глаза и видит за окнами дома бескрайнюю беспокойную массу воды.

- Сейчас – сейчас, - говорит он и что-то ищет. Он заглядывает в ящик с игрушками, в стол, но дом гудит и трясется, - и от этого непонятно, есть это «что-то» в ящиках стола или нет. Он сует руку в нагрудный карман рубашки, но… кармана нет. Тут он понимает, что уже надел пальто, искать надо сбоку, - вот, есть! Он бежит к двери, с ходу распахивает ее и видит вместо воды кусок родного огорода, забор с белыми кирпичными столбами, родные луковые грядки с кустиками укропа. За забором стоит его друг Ромка и говорит чужим взрослым голосом:

- Городец, Городец, шлюзы, шлюзы.

Что же это такое он говорит?! Но Алеша так рад Ромке и укропу в огороде, что не обращает внимания на странный голос и странные слова. Он вынимает руку из кармана и кричит:

- Ромка, у меня батарейка! У меня батарейка! – Он задирает вверх руку со сверкающей батарейкой. – У меня батарейка!

- Да батарейка, батарейка, - говорит ему Николай Иванович.

Но у Николая Ивановича лицо широкое, а волосы седые, а это лицо – узкое, волосы черные… Хотя голос похож… Это же дед!

- Да не маши ты руками! - Говорит он.

Алеша перестает махать. У него в руке – батарейка из магазина. Он сидит у деда на коленях. Справа задумчиво смотрит в окно бабушка. Вокруг улыбаются люди. Они едут на "Метеоре".

Ни Городца, ни шлюзов впереди не видно. Только туман.