ГОША. Из серии” Друзья моего детства”.

 

Гошин отец, удавился в субботу, под вечер, когда вся страна, все ее многомиллионное население радостно отходит от телевизоров, спокойно ужинает, пьет водку, бьет жен и изменяет мужьям, то есть ровно в девять часов вечера, под громкие позывные программы ‘’Время ’’.

Удавился спонтанно и очень не красиво: в ванной, на истертом опасной бритвой кожаном ремне, перекинув его через ржавую трубу для сушки полотенец, торчащую из облупленной, бетонной стены.

Длинные свои ноги, он подогнул под себя, и в полумраке, под закруглением чугунной ванны, крашеной охрой, таинственно светились его пальцы, торчащие из дыр нештопанных носок.

Жена его, Гошкина мать – дородная женщина с вечно красным, словно обветренным лицом всю свою жизнь, проработавшая в винном магазине, через слово ругавшаяся матом и, несмотря на свои пять классов имела удивительную врожденную грамотность: по крайней мере, все Гошины домашние сочинения, ею проверенные никогда не имели ни одной ошибки, через час, войдя в ванную, тихо охнула и прямиком рванула в соседний дом, где жил ее давний любовник.

Там, кстати, она и осталась на ночь.

На следующее утро, Гоша нашел отца уже посиневшего, с черным, толстым, высунутым языком и в мокром от мочи трико.

Гоша, двенадцатилетний пацан, отца своего, работавшего в конторе ‘’Вторсырье’’, любил самозабвенно и часто вместе с ним, разъезжал по окрестным дворам и кварталам на старой, пегой какой-то кобылке запряженной в большую телегу с высокими, дощатыми бортами. В телегу эту, Гошин отец складывал всяческое тряпье, выносимое хозяйками из квартир. Взамен он обычно выдавал женщинам какую-то мелочь, редко потрепанные бумажки, а чаще всего леденцовых петухов в прозрачных, липких бумажках, или слежавшиеся воздушные шарики, надуть которые подчас не могли и наши отцы.

…С трудом, перепилив кухонным ножом кожаный ремень, переброшенный через трубу, Гоша дотащил своего отца, высокого и плотного мужика до постели, снял петлю с шеи, мокрое, обоссанное трико и как смог, обмыл его влажной губкой. После чего, накрыв тело одеялом, сбегал на угол, к магазину и из телефона автомата вызвал скорую.

А уже после того, как труповозка увезла тело, с Гошей случился припадок.

Рухнув как подкошенный посреди кухни, он изогнулся дугой и засучил ногами, такими же большими, как и у своего отца.

С того дня, припадки у Гоши стали происходить практически ежедневно.

Гошина мать, как полагается, поголосила, попричитала денек, справила поминки, да и привела в квартиру свою любовника, на правах официального мужа.

Мужик ее, приговоренный в свое время к высшей мере за убийство сторожа мебельного магазина, вместо расстрела отработал где-то в Казахстане пять лет на урановых рудниках и был освобожден по актировке врачей вчистую – помирать на воле.

Помер он и в самом деле довольно быстро: уже через год у него открылась гангрена рук и ног, отягощенная белокровием. Но видимо назло природе, урка этот, перед смертью сумел заделать Гошиной матери ребенка, брата Гошке - болезненного, хилого пацаненка, альбиноса.

Во время своих припадков Гоша часто мочился в штаны и пускал ветры, за что его, по обычаю довольно жестокие сверстники, называли вонючкой ссаной.

Он в такие минуты страшно бледнел, но драться не бросался – знал, что любая его драка обычно заканчивается приступом.

Я был старше Гоши на пару лет, и однажды сводил его далеко от дома, за железнодорожную линию, туда, где из широкой трубы вытекает теплая, обработанная вода с ближайшего завода. В зимние морозы, вокруг этой трубы зеленеет свежая трава, а пар оседая на ней, превращается в необычайно причудливые наросты прозрачного как горный хрусталь льда.

- Красота - шептал, заворожено Гошка и мог часами наблюдать за действительно поразительно красивым кусочком городского пейзажа.

- Вовка, пойдем смотреть красоту - шептал иногда мне на ухо Гошка, густо краснея при этом, и чаще всего у меня не хватало сил ему отказать…

Однажды, когда я терпеливо дожидался возле школы общепризнанную красавицу Татьяну Бологину, что бы передать ей тетрадку со своими первыми стихами, посвященными лично ей, Гоша неожиданно появился у меня за спиной и вновь, отчаянно краснея, зашептал – Вовка, пойдем смотреть красоту…-

- Да пошел ты!- крикнул я ему – Неужели не видишь, что я занят?-

Гошка ушел, тоскливо поскрипывая снегом, а я, проторчав еще целый час на улице и увидев, что объект моей влюбленности вновь выходит из школы с высоким и необычайно красивым (но таким же необычайно тупым), Игорем из десятого класса, расплакался от обиды и выбросил стихи в первую попавшуюся урною.

……..Через месяц, Гошку арестовали, за участие в избиении студента, случайно зашедшего на нашу улицу.

Гоша и еще человек пять, избивали его обрезками арматуры до тех пор, пока он еще пытался шевелиться…. Студент этот умер, не дождавшись приезда кареты скорой помощи.

Это событие, отчего-то совсем не взволновало наш дом.

- Яблоко от яблоньки…- махнет иная соседка рукой и все, как будто и не жил все эти годы в нашем доме странный, затравленный пацан Гоша.

А я, я иногда, уже спустя многие годы, прижавшись лбом к прохладе стекла, стою и ожидаю, как чей-то удивительно знакомый голос шепнет мне в ухо – Вовка, пойдем смотреть красоту….-