1.

 

- Да никогда не поверю, что ты это сделаешь! – воскликнул Вадим,

жадно отхлебнув внушительный глоток пива из полулитрового стеклянного

бокала, украшенного надписью «Балтика №7».

Затем он аккуратно поставил емкость с жидкостью на гладь

отполированной поверхности стола, придвинул к себе поближе небольшое

фарфоровое блюдце, наполненное до краев солеными фисташками, и стал

не спеша их есть, с легкостью отделяя сердцевину от шелухи и попутно

философствуя на тему того, что говорить все – мастера и даже более, чем

мастера, - творцы. Только вот когда дело доходит до конкретных дел, то тут

все говоруны почему- то скоренько обделываются в поддетые под штаны

памперсы и сматываются куда подальше в кусты.

Говорил он все это своему давнему другу Косте, сидевшему напротив за

этим же столом с таким же бокалом пива в руке. Друзья отдыхали в

маленьком уютном кафе, специализирующемся, в первую очередь, на

выпивке, а не на закуске, а потому заказывать к пиву что-либо кроме

орехов или чипсов, было верхом безрассудства, непредусмотрительности и

безалаберности.

Вадим продолжал бы свой философский экскурс и дальше, если бы его не

прервали.

- Так, стало быть, ты мне не веришь? – спросил вдруг Костя, тяжело

сопя носом и уставившись застекленевшим взором, не мигая, на приятеля.

Он еще не успел напиться до поросячьего визга, как это бывало всегда, а

потому его тянуло на подвиги, доказательную базу которых он хотел

закрепить практикой.

- Стало быть, не верю! – выдохнул Вадим, не спеша отправив в рот

очередной орешек.

- А если ты такой деловой, то докажи вон на нем, – с этими словами

Вадим театрально указал пальцем на предполагаемый объект спора. –

Дерзай, если сможешь.

Костя в ответ немного помолчал, а затем, сделав глубокий вдох, как будто

бы хотел взорваться прямо тут, на месте, набрал полные легкие воздуха.

- Значит, двести баксов, как договаривались? – произнес он на выдохе,

неуклюже поднимаясь из- за стола и чуть было не смахнув на пол с него

всю посуду вместе с недопитым пивом и недоеденными фисташками.

- Идет, – ответил Вадим и, подмигнув другу, снова взял свой бокал.

Он посмотрел вслед вышедшему решительным шагом из кафе

Константину так, как будто бы провожал его в последний путь и покачал

головой.

 

2.

 

Рабочий день старшего лейтенанта милиции Смирнова Игоря закончился

пятнадцать минут назад, а потому он, сдав дежурство, согласно устава

внутренней службы, и расписавшись об этом в служебном журнале, бодро

шагал от родного шестьдесят второго отделения милиции к станции метро

Московские ворота. Маршрут, выбранный им, был самым коротким, а потому

и самым быстрым по времени, даже с учетом вынужденных остановок на

перекрестках перед светофором.

Вечер еще не наступил, но солнце уже стремилось к закату, посылая на

землю свои теплые лучи и ласково согревая все вокруг. На синем небе не

было ни облачка. Такая погода держалась уже неделю, а потому маршрут до

метро был приятен.

Старший лейтенант спокойно и уверенно шествовал по теплому асфальту

в окружении таких же, как и он сам, пешеходов. У самой станции, как и

обычно, для этого времени суток, стояли какие-то люди. Кто-то из них пил

пиво прямо из горлышка темной бутылки, наслаждаясь его привычной

горечью и пряным ароматом. Кто-то с букетом цветов прибыл к станции на

свидание и теперь томился в ожидании подруги, которая еще не подошла.

На скамейке в небольшом скверике справа от метро сидели молодые люди,

оживленно о чем-то беседуя. В воздухе витал стойкий запах табачного дыма

и шавермы.

Старший лейтенант пересек очередной оживленный перекресток, самый

последний перед станцией метро, до которой оставалось метров сто. Далее

его путь проходил через тот самый уютный скверик, где было сооружено

небольшое летнее кафе, доставлявшее немало хлопот сотрудникам

шестьдесят второго отделения во время практически каждого дежурства,

ибо приходилось то и дело усмирять перепившихся в нем буянов.

Смирнов бегло взглянул на этот рассадник заразы и сразу же отвел глаза.

Как ему показалось, кто-то из посетителей смотрел на него в упор, но не

вызывающе, а как-то оценивающе, с интересом, как рассматривают

понравившуюся картину в музее.

- Смори, не ослепни от моего великолепия, – с издевкой подумал

старший лейтенант и усмехнулся про себя.

Надо сказать, что он нравился себе всегда, а потому, лишь только

предоставлялась возможность покрутиться перед зеркалом, Игорь Смирнов

нарциссировал перед его гладью часами, буквально вылизывая свое

отражение.

Человека, пристально смотревшего на него, он не знал, а потому, отведя

свой взгляд в сторону, сразу же о нем забыл, и лишь ускорил свои шаги к

заветному входу в метрополитен с его привычной суетой перед входом на

эскалаторы, и неповторимой атмосферой огромного людского муравейника,

созданного силой инженерной мысли и самоотверженного труда тысяч и

тысяч людей.

 

3.

 

Старший лейтенант уже прошел сквер, и ему оставалось пройти каких-то

пятнадцать шагов до массивных дверей с тугой пружиной, как чей-то

сильный пендель чуть было не расплющил его плотные, красивые ягодицы.

Смирнову показалось, что в его заднице разорвался бронебойный снаряд,

точно пущенный в цель умелым артиллеристом или танкистом. Боль, острая

и резкая, как удар молнии, пронзила насквозь каждую клеточку его тела,

распространившись во все стороны со скоростью света, отчего в глазах

старшего лейтенанта вспыхнули яркие звезды салюта, и белый дневной

свет почти померк, став непривычно тусклым. Такой удар, когда копчик

сгибается до формы подковы, он испытал лишь однажды, в далекой

пионерской юности, но почти забыл про этот случай за давностью лет. И вот

все это снова произошло, воскресив невеселые детские воспоминания.

Казалось, ожил самый жуткий кошмар и навалился на старлея со всей

бесовской ненавистью и беспощадностью.

От неожиданности внезапно нанесенного коварного удара и от мгновенно

пронзившей все тело резкой боли, начинавшейся от самого копчика,

Смирнов буквально взвыл, как волк на луну, уныло и протяжно, и,

вытянувшись, подобно тетиве лука, непроизвольно подпрыгнул,

ухватившись ладонями обеих рук за ушибленное место и выронив на

асфальт свой черный кейс. Видавший виды, заезженный и затертый

пальцами рук замок с хрустом раскрылся, отчего нехитрое содержимое

кейса вывалилось на тротуар прямо в придорожную грязь.

Это, однако, не помешало старшему лейтенанту, не потеряв

самообладания, развернуться в прыжке на сто восемьдесят градусов вокруг

своей оси, чтобы разглядеть позади себя злопыхателя, позарившегося на

святое и унизившего его, работника правоохранительных органов, без пяти

минут капитана, своей дикой выходкой. Смирнов тут же потянулся за

пистолетом, расценив подобное поведение незнакомца, как сознательную и

явную провокацию.

Незнакомец же, в свою очередь, вместо того, чтобы бежать, заключил

старшего лейтенанта в объятия со словами:

- Петрович! Сколько лет, сколько зим! Здорово!

Далее мужчина облобызал старлея, попутно обслюнявив ему все лицо.

- Это же я! Костик! – радостно продолжил незнакомец. – Не узнаешь?

- Ты совсем охренел, идиот? – воскликнул в сердцах Игорь, тщетно

пытаясь вырваться из цепких объятий жилистых рук нового знакомого. – Я

не Петрович! И никогда Петровичем не был!

- Не гони, дружище! - громко заявил Костик, обняв старлея еще крепче,

зажав в замок сомкнутых рук, как в металлические тиски, опоясав тело

милиционера по окружности, подобно железному обручу. – Ты же сам мне в

школе такие пендели раздавал. Это же была именно твоя визитная

карточка, коронка. Или ты забыл? А как у меня тогда болело седалище, если

бы ты только знал. Но я на тебя не в обиде. Есть, что вспомнить.

При этом незнакомец мечтательно, как в забытьи, прикрыл глаза и

покачал головой из стороны в сторону, как будто бы наслаждаясь своими

красочными воспоминаниями.

- Послушайте, гражданин! – повысив голос, пытаясь успокоиться, и

взять себя в руки, произнес растерявшийся старший лейтенант, перейдя от

волнения на «Вы». – Я повторяю, что я не Петрович, что я не ваш знакомый

и не ваш бывший одноклассник, и что Вы ошиблись.

Он уже не хотел ни в кого стрелять из табельного оружия, тем более что

боль стала постепенно отходить на второй план, уступая место недоумению

и досаде из-за того, что он оказался не мишенью для издевательства, а,

напротив, объектом чужой любви и обожания. И этот тип, намертво

присосавшийся к нему, как голодный клещ, похоже, не играл, и что он сам

стал жертвой нелепого недоразумения. А разве за такое наказывают?

Пендель-то предназначался какому-то Петровичу, а не старшему

лейтенанту милиции! И кто виноват в том, что одноклассник этого

шизофреника так похож на него, Игоря Смирнова?

Все это смутило старшего лейтенанта до глубины души, прибавив ко всей

этой картине маслом немного пикантности, потому что поделать что-либо,

чтобы высвободиться из сильнейшего захвата, он все еще не мог. Двое

молодых людей по-прежнему стояли обнявшись, а потому находились в

центре людского внимания. Слегка затянувшуюся паузу нарушил Костик.

Он немного отпрянул от старлея, стараясь внимательно рассмотреть каждый

сантиметр его лица, чтобы убедиться в том, что его не обманывают, что он

действительно набросился с возом своих чувств не на того.

- Как же так? – наконец недоуменно пожал плечами незнакомец. –

Неужели я обознался? Ну, простите меня, товарищ старший лейтенант,

извините, ради бога. Ошибочка вышла. Мне так неловко, так стыдно. Хотя,

очень жаль, что это так, что Вы не Петрович!

С этими словами мужчина медленно разжал руки и осторожно выпустил

одуревшего, сбитого с толку и покрасневшего старшего лейтенанта из

своих знойных объятий.

Старлею было не по себе от дикого поступка незнакомого аборигена, а

потому он собрал всю свою волю в кулак, чтобы вести себя достойно и

неагрессивно, но больше всего его смущали любопытные взгляды

прохожих, наблюдавших всю эту картину и, вероятно, принявших

обнявшихся молодых людей за голубых.

- Лечиться тебе надо, – почти шепотом, так, чтобы никто больше не

слышал, произнес милиционер, перейдя снова на «ты», застенчиво пряча

свои глаза за густыми черными ресницами и застегивая нервными

пальцами кобуру. – И вообще, я же пристрелить тебя мог за нападение на

представителя власти, полудурок.

Он взял из рук незнакомца поднятый с земли кейс с хаотично

заброшенными в него вещами, проверил защелку замка и, пробурчав еще

что-то нечленораздельное себе под нос, продолжил путь к станции метро,

не на шутку удивляясь тому, кто вообще рожает таких идиотов, как этот,

находящийся явно не в себе. Ему и в голову не могло придти, что его

обыкновенно разыграли, развели, как мальчишку, просто использовали, как

говорится, поматросили и бросили.

А Костик помахал старлею на прощание рукой и, дождавшись, пока его

силуэт исчезнет в глубоком, темном дверном проеме станции

метрополитена, направился назад в летнее кафе, чтобы получить у своего

друга Вадима честно заработанные двести баксов.