Карина для нее звучит куда лучше, чем Полина.

"Я отношусь к вам не как к ребенку, но как к настоящей леди."

Густые пшеничные свежеобрезанные волосы. Прямой нос и наивные болотные простушкины глаза. Лицо в веснушках.

"Я ненавижу и Вову, и Марину, ты знаешь..." "А, Вова это мой двоюродный брат, а Марина - старшая сестра."

Хорошая фигура, приятная темно-загорелая кожа.

"Я не хочу на море, меня заебало море."

При нецензурных словах левый уголок ее рта коварно змеится вверх.

"А мы и не будем гулять на море. Я не умею плавать."

Тринадцать лет. Она не поймет рыцарского стиля. Мне не нужно, чтобы она понимала. Ich werde говорить так, как ей хочется, чтобы я говорил.

"Пошли в город... то есть, на базар." "А что ты умеешь делать?"

"Рисовать."

"Вау."

Она меня очень стесняется, это проявляется в ее мимике.

"А меня нарисуешь?"

"Только если ты будешь называться Карина."

"С радостью."

Я кажусь ей чем-то вроде того, чем кажется для меня Ричард Хелл. Вроде, "священное чудовище контркультуры."

На базаре Карина чувствует себя на месте. Она порывается купить за мои деньги какого-то дерьма, но я волоку ее в спиртной ряд и беру полтора литра мартини на разлив.

"Я не буду пить."

Скорее вопросительно, нежели утвердительно.

"Будешь."

Она хочет лесных орехов, которых я покупаю для нее всю миску. Ее сердце совсем тает, и на какую-то секунду я чувствую, как совесть начинает давить мне на затылок: это всего лишь ребенок, которого ты приобрел за собственную рояльность. Но моя Девочка сильнее.

Карина пьет взахлеб. А сколько ей там надо. Она совершенно пьяна, хихикает и жрет горстями эти орехи. Мимо с шумом проходит товарняк, груженый - я отличаю по звуку - цементом. Я поднимаю ее на руки и говорю про поезд, что это красиво. На какую-то секунду она приходит в себя от шока, вызванного никогда ранее не испытанным ощущением контакта своих бедер, талии и спины с руками представителя противоположного пола, слегка трезвеет и напрягается, но я не опускаю ее. Чтобы отвлечь, кладу ей на живот ополовиненную пластиковую бутылку и она мало-помалу привыкает.

Я праздно несу ее невесомое тело по рядам дач, раздумывая, куда бы мне запереться, чтобы все прошло гладко. "Да, да," - радостно встревает Девочка. - "Поприветствуем гебоидного педофила лорда Хелла..."

При чем здесь это?

Наконец, уже совсем близко к Хаджибею, натыкаюсь взглядом на заброшенное полуразвалившееся строение, похожее на голубятню. Я резко сворачиваю, как раз приложившаяся к бутылке Карина давится и я получаю возможность слизать с ее плеча нагревшееся сладкое мартини, на что она смотрит с алкогольно стертым удивлением.

Я переворачиваю ее на живот, взваливаю на плечо и, сопровождаемый ее задиристым хохотом, поднимаюсь на второй этаж.

Отлично. Мы располагаем дощатым полом, мансардной крышей и окнами, с видом на заходящее солнце, отражающееся в большом пресном лимане. Я ставлю ее, она валится, я перемещаю ее с пола на свою джинсовую куртку вместо подстилки и набрасываю карандашом ее портрет на обоях. Она приходит в восторг, встает, чтобы подойти поближе, смотрит и отшатывается к окну. Я подхожу к ней, ловлю за локоть и целую в то место под ухом, где скула переходит в шею. Она некоторое время фокусирует на мне взгляд, вяло пытаясь вырваться.

"Не надо..." - говорит она просяще-вопросительно, но я, не давая ей произнести мое имя, цепко хватаю ее за подбородок, так что мой большой палец приходится на ее левую скулу, а указательный - на правую, и, насильно открывая ей рот, целую взасос. Для этого мне приходится одной рукой поднять ее в воздух, невзирая на чуть крепнущее сопротивление. Потом, когда я сажаю ее на подоконник и, перемещая правую руку с ее лица на затылок, задействую язык, Карина расслабляется, покорно давая мне, постепенно звереющему, содрать с нее майку, а затем и джинсовые шорты с трусами. Сидя передо мной в одних кедах, она явно волнуется и хочет сказать мне что-то - однозначно про то, что с ней ЭТОГО еще никогда не было, но я снова не даю ей этого сделать. Перед тем, как приступить к основной части представления, успеваю отметить, что для тринадцати лет у нее хороший первый размер, а затем, игнорируя ее легкое боязливое всхлипывание, вдвигаю ей по-взрослому. Хотя крови у Карины не наблюдается, ей, наверное, довольно сильно больно, потому что она запрокидывает голову, зажмуривается и закусывает губу, но ее тело принимает меня настолько идеально, как будто оно создано для того, чтобы я его ебал. Внутри Карины очень тесно, горячо, не влажно и настолько приходово ништячно, что я едва не кончаю, как подросток, едва вставив.

Я ебу ее, ебу, ебу до полного бесчувствия, она часто дышит и, все еще зажмурившись, стесненно и сдерживаемо стонет. Она в любом случае была бы непротив, потому что я чувствую ее руки у себя на плечах, а когда я целую ее, она отзывается с заводящей неумелой горячностью.

Наконец она кончает, крепко и по-настоящему, а затем, не выдержав ее температуры и страстных тихих покрикиваний, кончаю и я, всунув напоследок до предела, так что я чувствую ее сердцебиение, а она тыкается носом в мое плечо, закусывая губы в кровь.

Поезд, проезжающий мимо, гружен керамзитом.