ДОСАДА ОСОБОГО РОДА

 

Глава из повести-сказки «Страна недописанных сказок»

 

Окажись в Купате такой добряк, который спрашивал бы не о хорошем, как принято, а задавал бы, к примеру, вопрос: «Ну, что у вас плохого?», Торопыга обрадовался бы ему как родному. Чтобы хоть ненадолго удержать собеседника, Торопыге приходилось сперва говорить о погоде и новостях и лишь потом, заинтересовав, выкладывать наболевшее.

Торопыга был известен в Купате, как Человек-Которому-Некогда-Подумать-О-Кошке. Пятью этими словами сказано о нем если не все, то очень многое.

Торопыга служил репортером в газете. Он собирал (нет, добывал) для нее новости. Он сообщал читателям обо всем происшедшем или еще происходящем.

Это было хлопотное дело.

Многие, сиднем сидящие в кабинетах, видя Торопыгу в окно, завидовали ему, говоря: у него живая работа. Попробовали бы они хоть день побыть на месте Торопыги!

Ибо всякая новость в устах, допустим, шестерых, имела ровно шесть обличий.

От первого Торопыга слышал:

-На подходе к Купату сгорел пароход!

Второй же говорил:

-Не просто сгорел, а его спалили. Спалили – улавливаете разницу? Это были злоумышленники. Злоумышленников, если хотите знать, было трое. Один низенький и усатый. И двое высоких, без усов. Самый высокий хромал...

Третий:

-Спалили. Это точно. Но усы бвли у того, кто повыше. А как раз низенький хромал. И уж если говорить правду, их было четверо...

Четвертый смеялся в лицо Торопыге:

-Какие усы? Какие злоумышленники? На корабельном кладбище сгорела старая баржа – вот и все. Старая баржа!

Пятый поправлял четвертого:

-Сгорела не баржа, а рыбачья шлюпка. Ее спалили, но кто это сделал и почему, неизвестно. Наверное, мальчишки баловались...И чего только не напридумывают люди!

И только хозяин шлюпки, шевеля голыми бронзовыми плечами, похожими на шары, говорил правду:

-Спалили? Мою шлюпку? Хотел бы я посмотреть, кто осмелится это сделать! Мы вчера с сыном СМОЛИЛИ нашу шлюпку. Смолили, а не спалили! А вы, простите, кто такой? Ах, из газеты...

И Торопыга, спешно извинившись, несся с берега на городские улицы, чтобы обеспечить газету хоть одной новостью. Ежедневно он должен был добыть три.

Он бежал по улице, обгоняя всех и на всех оглядываясь; чуть завидев скопление народа, Торопыга устремлялся к нему. Расталкивал зевак, пробивался в центр и, дергая кого-то за рукав, доставал блокнот.

-Так-так, - говорил он. – Значит, вы сказали, что...

-Ну да, - отвечал дернутый за рукав, - я ему говорю: ты чего? А он мне – я ничего. Тогда я ему: кто же чего? И, понятно, ка-ак...

Иногда Торопыге удавалось посидеть минуту-другую. Но и тогда ноги его не стояли на месте. Каблуки Торопыги отбивали дробь.

Неискушенному в тонкостях репортерской работы приятелю, когда тот спрашивал у Торопыги – каково ему достаются деньги? – он отвечал так: валился, если был дома, на диван и задирал ноги, показывая стертые до дыр подошвы башмаков и сбитые каблуки.

-Вот так!

А в дальнейшем разговоре осведомлялся: не приходилось ли приятелю хоть раз... может быть, случайно... ну, краем мвсли... пожалеть о том, что в наше время, ну совершенно некогда подумать о кошке?

И не было для Торопыги человека ближе, чем тот, кто тоже однажды поймал себя на этой мысли. Ему Торопыга расказывал о своей мечте: выиграть по лотерейному билету кругленькую сумму – где уж столько заработать! – купить небольшой домик и завести породистую кошку.

-По воскресеньям я сидел бы на крылечке (смешно, правда? – домик, крылечко...) и смотрел бы на кошку. Ибо смотреть на кошку – Радость Особого Рода. Нет ничего на свете пушистее, мягче, теплее и уютнее, чем смотреть на кошку. Смотреть у думать о ней. Эта радость доступна человеку, которому некуда спешить.

Я смотрел бы на кошку не отрываясь: ни одно ее движение не ускользуло бы от меня.

Вот кошка сидит, прикрыв кончиком хвоста передние лапки... Она напоминает мне кувшин.

Жарко – и кошка легла. Развалилась на сонцепеке, разлеглась, разлилась... лужицей разлилась на земле кошка!

Вы хлопнули в ладоши – и вот уже нет лужицы! В десятую долю секунды она исчезла... Как успела кошка собраться и прыгнуть?

Кошка играет. Сколько изящества в ее движениях – изящества, ловкости, мягкости, законченности!

Кошка – живое украшение. Живой цветок дома. Сто статуэток в одной.

Что такое кошка? Ей еще не придумано имени. Нам просто некогда его придумать.

Вот в чем моя беда – я замечаю кошку, когда спешу. Я бегу на службу, сортируя дела, которые мне предстоит сделать сегодня, и вдруг вижу чужую кошку. Она, разумеется, лежит...

Бесовестная тварь! Нашла уютненькое местечко на клумбе, нагретое солнцем, и лежит. Ее удивляет, что кто-то может спешить, когда так прекрасно нежиться на солнышке. Это даже беспокоит ее. Она провожает меня глазами, зелеными, как лужайка. «Куда? – читаю я в ее глазах. - Остановись, чудак! Подойди ко мне и погладь меня! Погладь – и тебе передастся чуточку моего покоя...» Я замедляю шаги. Кошкин взгляд, ее поза гипнотизируют меня. Я обмякаю, я готов махнуть рукой на дела. Черт побери, бормочу я, когда же наконец настанет мой час?.. И снова бегу, отмахиваясь от кошки, как от наваждения.

Без кошки, говорю я, человек пропал бы. Его сгубили бы дела. Только кошка напоминает нам об отдыхе, о том, что на свете существуют еще такие вещи, как уют, покой, нега...

Я подозреваю, что мы не знаем кошек. Они философы! Они знают о жизни больше нас! Кошки вне нашей суеты. Они умеют довольствоваться тем, что есть, и, как говорится, от добра добра не ищут. Они народ, чья религия – «Умей радоваться тому, что имеешь...»

-Ах! – восклицал Торопыга, - я мог бы написать поэму о кошке, будь у меня время. В ней я назвал бы кошку душой уюта, покоя, воображения. ... Мы мало думаем о кошке, даю вам честное слово, она многому бы нас научила. Но это не наша вина. Нам некогда, правду я говорю?

Таков Торопыга, человек со стертыми до дыр подошвами и сбитыми каблуами – Человек-Которому-Некогда-Всласть-Подумать-О-Кошке.

Лет ему, наверно, сорок с чем-то или чуть меньше пятидесяти. Роста небольшого, брюки неглажены, воротник рубашки несвеж. Засаленный галстук. Когда он говороит с вами, ищет вашего взгляда и часто моргает. Очень хочет, чтобы его поняли, чтобы с ним согласились. И тогда ему становится легче.

Короче говоря, он похож на нас с вами.

В день, когда в Купате публиковался какой-то указ, Торопыга колесил по всему городу. Его интересовали мнения и инциденты.

Торопыга ног под собой не чуял, добывая все эти важные сведения и звоня о них в газету из каждого телефона-автомата. Кошек, если те попадались ему на пути, от отшвыривал ногой, вскрикивая: брысь! Кошки сердито шипели ему вслед.

А вечером, темным вечером, когда фонари светятся в листве дерева, как спелые груши, Торопыга, еле сдерживая все еще порывающиеся куда-то бежать ноги, сидел за столиком в кафе, отрешенно напевая: «Что случилось? Ничего не случилось...», и гонял по бокам белой чашки гущу черного кофе, который он пил сегодня, не думая о бессоннице. На маленькой эстраде пел парень, подыгрывая на гитаре:

Танцует Фортуна,

Кружит как юла,

И некогда ей осмотреться...

Торопыга закрывал глаза и видел танцующую Фортуну – высоую стройную женщину в длинном черном платье с блестками. Он успевал заметить ее профиль с прямым носом греческой богини, мраморную белизну лица и речной блеск струящихся глаз. Фортуна то приближалась к нему, то удалялась. Торопыге казалось, что вот-вот она остановится, и длинное платье захлестнет стройные ноги. В это мгновение она взглянет на него, на Торопыгу, обдаст блеском глаз, и тогда произойдет чудо.

-Ну посмотри же на меня! – молил Торопыга. – Ну же!..

Но Фортуна лишь чуть замедлив движение, вновь убыстряла танец, глядя в никуда, поверх всех голов, и кружилась, кружилась, кружилась...

И вдруг Торопыга услышал «мяу». Он открыл глаза. К его столику, задевая ножки столов шеей и боком, шел кот – рыжий, усатый котище с зелеными светящимися глазами. Свет его глаз был направлен на Торопыгу.

Кот мурлыкал. Внутри его рокотал моторчик, который и зажег глаза. Рыжая шкура кота вибрировала. Пушистые лапки мягко несли бесовский этот механизм.

-Плут, - простонал Торопыга, - ты пришел по мою душу?

Кот прыгнул ему на колени. Руки Торопыги погрузились в теплую шерсть и ощутили биение моторчика.. Кот перевел всю свою энергию в мурлыкание. Он вытянул передние лапки и уперся ими в тощий живот репортера.

«Плюнь на суету, мурлыкал кот, гладь меня, и тебе будет хорошо. Все чепуха, мурлыкал кот.

Торопыга опустил голову. Издали он походил на сникшего от третьей рюмки пьяного. Но думал он не о коте. Мысли Торопыги, как гончие, носились по улицам Купата, по тем перекресткам, де репортер побывал днем. Они по инерции все еще разыскивали новости. Торопыга опять расспрашивал, переспрашивал, уточнял. Он снова дергал кого-то за рукав.

-Так вы говорите, что... как, как?

Руки Торопыги, запутавшиеся в мягкой шерсти, вздрагивали, и кот тоже вздрагивал и открывал зеленые недоумевающие глаза. Так, наверно, примолкнув, недоумевает зеленая полянка с высокими ромашками, на которую принесли трескучий транзистор.

Я узнал Торопыгу по коту на коленях и подсел к нему. Торопыга поднял глаза.

-Привет, коллега, - уныло сказал он. – Вот и мы. – Он сжал котовью морду пальцами и показал мне. – Ты к нам надолго?

Я заказал кофе и стал оглядывать зал.

-Знаешь, - сказал Торопыга, - за всю свою, скажем, творческую жизнь я, оказывается, написал всего две-три стоящие строчки. И те, наверно, случайные. На большее меня не хватило. Может быть, мне было некогда. Может быть, я бездарен. Я, должно быть, всего-навсего репортер. А ведь даже репортер думает, что он литератор, и мечтает, что когда-нибудь напишет роман... А я... Нет – я только репортер! Вот итог моих сегодняшних размышлений. Думай я о кошке, я нашел бы всякие интересные слова., которые кому-то понравились бы... но ведь мне некогда! Понимаешь – мне некогда как следует, всласть подумать о кошке. Ах! Как я могу думать о кошке, когда каждый день я, как на карусели!

-А что у тебя? – вспомнил обо мне Торопыга. – Каково тебе у нас? Хотел бы я побыть на твоем месте: черкнул две строчки – и кто-то счастлив... – Торопыга вдруг встрепенулся: - Слушай! Ты ведь можешь и мне помочь! Ты ведь можешь и меня дописать! Или как там это называется... Ведь это ничего не изменит, не повлияет, так сказать, на общий ход событий – счастье одного человека. И как это раньше мне в голову не приходило! А? Можешь?.. Пшел! – крикнул он коту и сбросил его с колен. Кото передернул шкурой, нервно лизнул бок. – Погоди, - сказал коту Торопыга, - не обижайся. Потом. Скоро. Не до тебя сейчас... Ну так как? Можешь?

-Могу, - ответил я. – Наверное, могу.

-Одну строчку, - заторопил Торопыга. – Две строчки – и я счастлив. Давай! Прошу – не томи. Напиши ее. Начертай. На бумагу, ручка, увы, пуста. Твоя с тобой?

Я похлопал по карманам. Блокнот был, ручки не было. Видно, обронил.

-Ох! – завопил Торопыга. – Да что же это такое! Да где же наконец справедливость! Дай я поищу. Ты не обижайся на меня, ты ведь понимаешь...

Чей-то голос перекрыл гудение кафе.

-Таблица выигрышей! Таблица выигрышей! Разыгрывается... – Мы оглянулись: мальчишка разносчик газет выкрикивал счастливые номера.

-Скорей! – заорал Торопыга. Нос его взмок, глаза смотрели на меня с ненавистью.

Я оттолкнул его. Оттолкнул – и маленький взъерошенный Торопыга шлепнулся на стул.

Я взял чашку с остатками кофе и налил лужицу на белую поверхность стола. Я обмакнул палец в кофейную гущу и своею рукою, щедрый и всевластный, как начальник отдела, визирующий чье-то заявление об отпуске, написал – Торопыга завороженно следил за движением моего пальца:

«Только на миг остановилась Фортуна, вывел я на столешнице, и из десятков лиц она увидела одно – это было лицо Торопыги. Он выиграл...» - я написал бы еще, но стола не хватило, а писать короче я не имел права, нужно было придерживаться стиля. Только я успел поставить три кофеные точки, как голос мальчишки разносчика газет выкрикнул:

-...кота! Большого, черного, пушистого кота с белыми усами и желтыми глазами выиграл владелец билета №127, серия 34373!

В кафе захлопали в ладоши.

Руки Торопыги прыгнули в карманы с быстротой напуганных лягушек. Они развернули билет... - я заглянул в него – билет №127 серия 34373.

Пока он моргал, не осознав еще случившегося, я незаметно выбрался из зала...

...Однажды, снова бродя по улицам Купата, я увидел Торопыгу. Он, притянув к себе за верхнюю пуговицу высокого и худого собеседника, что-то втолковывал ему. Я подошел ближе.

-Досада Особого Рода, - услышал я, - иметь большого, черного, пушистого кота с белыми усами и желтыми глазами и не иметь времени любоваться им. Вам не приходилось переживать такое же?

Я потихоньку отошел от них, а потом ускорил шаги. Голос Торопыги долго еще звучал в моих ушах.