1

 

Всю дорогу от Грозного до хутора, затерявшегося в ставропольских степях, Лизуновы тихо переругивались. Причиной их перебранки были родители Ларисы, которые остались в городе. Отец, в ответ на уговоры детей, задиристо подпрыгивая, кричал: «Здесь родился, здесь и помру!» Мать и хотела бы уехать, но не могла оставить мужа одного.

Александр упрекал жену в том, что не смогла убедить родителей присоединиться к ним. Лариса плакала и оправдывалась: «Ты же знаешь, какой отец упёртый?».

На хуторе Лизуновы сделали ремонт домика, пристройку для удобств, завели хозяйство, познакомились с соседями. Их странная жизнь, на которую они будто смотрели со стороны, стала налаживаться.

От мамы приходили письма. В них она жаловалась на холод и отсутствие света и газа. «Хорошо, что не развалили печку в старом доме, да есть дрова и немного угля в сарае, – писала она. – За водой ходим с отцом по очереди на товарную базу. Там остался в пожарных ёмкостях запас воды. Пенсию не носят. Доедаем старые запасы, но надолго не хватит. Отец пьет в компании с Марфой Давыдовной; в дальних гаражах у них там организовался настоящий кабак…».

Последнее письмо из Грозного было перед Новым годом, когда в городе начались военные действия. Каждый вечер Лизуновы, как и десятки тысяч их земляков, ждали телевизионных новостей. Искали на экране знакомые лица, пытались узнать изуродованные бомбами и пожарами здания, скверы, улицы.

И вот в середине января в «Новостях» прошёл сюжет о том, что ожесточённые бои идут в районе трамвайного парка, где живут родители, и наши самолёты бомбят жилые кварталы.

Лариса, быть может, первый раз в жизни упала на колени перед иконой и молилась Богу, чтобы он сохранил её мать.

В начале февраля пришло письмо, написанное чужой рукой и без обратного адреса. В нём говорилось о том, что мать лежит в Ачхой-Мартановской больнице и надо её забрать. У Ларисы началась истерика. Она выла и тряслась, как в горячке. Саша побежал заводить машину, потом вернулся в дом и стал одевать жену. Она была невменяема. Тогда он крепко обнял Ларису и, стараясь пробиться к её разуму, отчётливо повторял:

– Мама жива! Слышишь? Мама жива! Мы заберём её, заберём….

Когда Лариса пришла в себя, они договорились, что выедут в Чечню утром, поскольку надо было приготовить маме вещи и хоть немного успокоиться.

До Прохладной добрались на своём автомобиле. Заехали Сашиной тёте, Анне Ивановне. Она рыдала, расспрашивала о подробностях. Но разговаривать было некогда, и Лизуновы, оставив машину у тёти, отправились на автовокзал. В кассе их предупредили, что автобус идёт до поворота на Ингушетию, дальше до Назрани нужно двенадцать километров идти пешком. Александр узнал у капитана, который стоял перед кассой для военнослужащих, о расстановке сил. Тот ответил, что в Бамут занят федералами, а в Ачхое – боевики.

Водитель автобуса высадил пассажиров на границе Осетии с Ингушетией, развернулся и уехал. Саша и Лариса, занятые невесёлыми мыслями о судьбе родителей (в письме не упоминалось об отце), совершенно не думали, как попадут в занятый боевиками Ачхой.

Пошёл снег пополам с дождём. Промозглый сырой воздух врывался в лёгкие, першило в горле. Влажная пелена, толи от непогоды, толи от слёз, застилала глаза и мешала видеть дорогу.

Мимо промчался «Газик», потом он вдруг стал сдавать назад. Открылась дверца, из машины высунулся бравый черноглазый мужчина с седыми висками.

– Куда путь держишь, казак? – спросил он, удивив Александра своим обращением.

– В Ачхой-Мартан, – с надеждой ответил он.

– Ну, туда нам дорога закрыта, а до Назрани, садитесь, подвезём.

Это был заместитель прокурора города Нальчика, ехавший на происшествие. Как выяснилось из разговора, он не имел права брать пассажиров, во избежание провокаций.

– Но меня покорили твои казацкие усы и выправка, – признался он Саше. А водителем у прокурора оказался парнишка из ставропольского села, расположенного по соседству с хутором, в котором жили Лизуновы.

– Поистине, мир тесен! – воскликнул Саша.

– И не без добрых людей, – тихо добавила Лариса.

 

От Назрани ходило маршрутное такси – обшарпанная синяя «Газель». На ней Лизуновы и въехали в родовую станицу. У Саши защемило сердце. Подумалось: «Не при таких обстоятельствах въезжали сюда его предки, отважные казаки: Прохор, Никита, Михаил, Савелий, Иван, отец – Василий Иванович Лизунов. Сейчас Слепцовская – обыкновенное ингушское селение, со стихийными базарчиками на углах улиц, стариками в высоких папахах, которые, сложив руки на спине, степенно вышагивают, в окружении почтительной молодёжи в кожаных пальто и с пейджерами в карманах.

Автобус на Ачхой отправлялся через двадцать минут, и Лизуновы заранее поспешили занять в нём места. По дороге автобус постоянно останавливали, сначала наши, потом боевики. Мужчин выводили из машины, выстраивали у обочины дороги и обыскивали. Женщин, правда, не трогали ни те, ни другие. Лара обратила внимание на то, что из пассажиров только они – русские. Но на неё, закутанную в платок, никто не обращал внимания, Саша тоже в глаза не бросался. Впрочем, его приняли за чеченца и даже о чём-то спросили. Но он старался в разговоры не ввязываться.

По территории Ачхой-Мартановской автостанции ходили боевики с автоматами наперевес и приглядывались к вновь прибывшим пассажирам.

Но Лизуновых они не тронули, даже объяснили им, как пройти к больнице. Однако на подходе к больнице их с двух сторон заблокировали легковушки. Выскочившие из них боевики окружили супругов и остановили вопросом:

– Кто такие?

– Люди, – ответил зло Александр.

– Предъявите документы!

Внимательно изучив паспорта, один из боевиков, видно, главный, выказал догадку:

– А!? Лазутчики!

Александра обыскали. Ничего подозрительного не обнаружив, разочаровано покачали головами. Затем тот же боевик заявил:

– Мы сейчас обменяем тебя на нашего товарища. Его федералы взяли.

– Ну, так меняйте скорее! – в сердцах закричал Саша, – а то нам надо в больницу.

– Чего же вам там понадобилось? – поинтересовались боевики.

– Господи, что им ещё? Моя мама уже рядом, сейчас я увижу её, – думала Лариса, нетерпеливо переминаясь в ожидании встречи с матерью и раздражаясь от непредвиденной задержки.

– Письмо покажи, покажи письмо, – шепнул ей в ухо Саша.

Дрожащими руками Лара вытащила из сумочки письмо и протянула боевикам. Главный пробежал его глазами и пробормотал:

– Вроде, лежат русские там, бабка с дедом, обгоревшие, кажется….

Лариса заплакала.

– Ну, ладно, идите! Да расскажите у себя в Ставрополе, что мы не звери какие-нибудь, – уже вслед Лизуновым прокричал он, не спуская с них глаз до самой больницы, окружённой высоким кирпичным забором.

У её ворот стоял грязный заросший старик с бородатым чеченцем и смолил вонючую самокрутку. Саша прошёл бы мимо, но Лариса узнала в старике своего отца.

– Что с мамой?

– Вон там лежит, – ответил он, указывая на корпус в глубине двора и не проявляя никаких эмоций.

Никто больше супругов не останавливал. Прошли в палату. На крайней койке лежала на спине бледная, обескровленная мать, укрытая байковым одеялом. Одна сторона тела была неестественно короче другой.

Увидев детей, мать попыталась поднять голову с подушки, но тут же уронила, и худенькое морщинистое лицо её залилось беззвучными слезами.

Лариса стала перед матерью на колени. Она целовала её мокрые щёки, тонкие высохшие руки, не смея ещё раз глянуть на то место, где должны быть ноги. Слов не было. Рыдания душили ей грудь. А Саша, едва сдерживая неистовое сердце, успокаивал, как мог, дорогих ему женщин.

 

2

 

Рассказала мать о трагических событиях просто, даже как-то отстранённо. Верно говорят, что горе притупляет чувства. Инстинкт самосохранения, видно, срабатывает.

«Ранило меня утром. Папаша-то всю ночь квасил со своей подружкой Марфой, до дому не дошёл, обмочился. Я переодела его, мокрое постирала и вышла развесить. А тут налёт. Потому как на базе, ну, вы знаете, напротив керосиновой будки, боевики установили пушку и стреляли из неё по нашим. Осколком снаряда мне оторвало левую ступню. Я понимала, что помощи ждать неоткуда. Истеку кровью и всё. Лариса, вон, знает, что у меня плохая свёртываемость крови. Выползшему из дома отцу наказала, в чём и где меня похоронить, и приготовилась к смерти.

А тут, на счастье, племянник отца заехал на «Пирожке». Говорит:

– Проезжал мимо, вижу – забор у вас горит, дай, думаю, загляну. Может быть, случилось что? А тут вот что…

Посмотрел на ногу, потом стянул её жгутом да и говорит:

– Анна Васильевна, в больницу вам надо. – Сам к машине пошёл попросить водителя, чтоб подогнал её ближе. Затащил меня в салон, а там уже было двое раненых.

Все больницы в Грозном были забиты, и нас нигде не приняли. Самая близкая действующая больница была в Ачхой-Мартане. Нам посоветовали ехать туда, но предупредили, что район контролируют боевики. Оперировали меня вечером, так как в первую очередь шли боевики. Ногу разнесло и пришлось ампутировать её под колено. Наутро при обходе, рассматривая рану, врачи поплевали от сглазу – могло быть гораздо хуже.

Вообще всё в этой больнице необычно. Рядом лежат боевики и федералы, чеченцы и русские, военные и гражданские…. В соседней палате находится русский военный лётчик, его охраняют, но лечат также, как и своих. Чеченка-врач принесла баночку мёда, дала нам: ешьте, мол, поправляйтесь.

Ели всей палатой – три русские и одна ингушка. Их уже выписали. Со мной потом лежала чеченка одна. У неё убило сына и племянника, сидевших рядом на диване, а ей повредило ногу, и она не заживала. Вот её-то родственница и написала вам обо мне. Кстати, она меня и кормила. Ведь в больнице не давали есть.

Хотя, честно говоря, медсёстры, молодые чеченки, выполняют свои обязанности спустя рукава: у меня в шейной вене оставили иглу, наверное, рассчитывали, что умру от заражения крови. Лекарств русским тоже не дают.

Но за мной ухаживает пожилая чеченка, стирает, кормит…. Кстати, вот и она!».

В палату вошла женщина лет шестидесяти в застиранном бумазейном халате больничного происхождения с пакетом в руке и, глядя на больную, лучисто улыбнулась.

– Зура, познакомься, это мои дети! Дочь Лариса и зять Саша, – с гордостью проговорила мать.

 

3

 

Зура предложила Лизуновым переночевать у неё:

– Ночью бомбают и наши, и ваши. Кто-нибудь да подобьёт.

Саша и Лара согласились. Папаша остался около жены. Он спал на железных носилках у входа в палату.

Зура жила при больнице в небольшой комнатке с отдельным входом.

Накормив постояльцев ужином, она уложила их на лучшую кровать «для гостей», которая есть в каждом чеченском доме, даже самом бедном. Всю ночь провели они под яркие всполохи ракет и звуки рвущихся снарядов. А утром встали с серьёзной проблемой, как с больной мамой выбраться из зоны боевых действий.

В этот день с автостанции шёл автобус в Слепцовскую на толчок . Саша купил на него билеты и огляделся по сторонам: легковых автомобилей поблизости не было, кроме «Волги», загруженной сзади под потолок. Он еле уговорил водителя этой «Волги» подъехать к больнице и довести мать до автостанции. Саша на руках вынес тёщу и устроил её на первом сидении, Лариса примостилась сзади.

В автобусе было тесно. Кое-кто с пониманием отнёсся к их положению, кто-то ворчал, но маму всё же усадили. Саша, Лариса и отец пристроились на тюках с товаром. Приехав в Слепцовскую, водитель потребовал у них освободить автобус. Саша долго его уламывал, описывал ситуацию и был рад, когда тот согласился их отвезти к Назрановскому повороту за плату.

И вот опять Лизуновы на той же дороге: Саша с тёщей на руках, Лариса, обвешанная сумками, с блуждающим взором отец и февральский пронизывающий ветер. Солдатики, жалея, пустили семейство на КПП. В вагончике было тепло, но главное, можно было усадить мамашу и размять Александру затекшие руки.

– Зря вы надеетесь отсюда уехать, – заметил младший лейтенант, – простые машины здесь не ездят, только с военными прокурорами, а они никого не берут.

Прошло совсем немного времени, как на дороге показалась белая «Нива» и остановилась у КПП. Саша и Лариса подбежали к машине и стали просить довезти до Беслана хотя бы мать.

– Нет. Нет! Я не имею права.

Это был военный прокурор, как и предсказывал младший лейтенант. Машина тронулась, но, не проехав и сотни метров, вернулась назад. Видно, у прокурора сердце-то дрогнуло, и он решил, что инструкции не всё могут предусмотреть. Саша вновь взял тёщу на руки и понёс к «Ниве», которая и привезла всех на автостанцию города Беслана.

Пока ждали автобус на Прохладный, Анна Васильевна потеряла сознание. Начальник вокзала вызвал скорую помощь. Ей поднесли к носу нашатырь, сделали пару уколов. Она пришла в себя и даже немного повеселела: война осталась позади. Осетинки совали ей в карманы деньги. Лариса запротестовала, но в ответ услышала:

– Поминайте, поминайте наших сыновей.

«Наверное, в этой войне погибли?» - сочувственно подумала Лариса.

Вскоре автобус должен отходить, а куда-то делся папаша. Саша остался с матерью, а Лариса отправилась на его поиски. Нашла отца в соседнем кафе. Он рассказывал посетителям кафе о своих страданиях и просил денег на бутылку. Дочь схватила его за руку и потащила на автостанцию.

– Как тебе не стыдно! Хоть нас бы не позорил! Домой приедем, пей, хоть залейся. Страдалец! Не из-за твоего ли упрямства всё это случилось?

Она говорила и говорила, но понимала, что это без толку. Старую собаку не обучишь новым фокусам!

К тёте в Прохладный приехали, когда уже вечерело. Но не остались ночевать, а лишь поели и тут же двинулись домой. Только здесь, в своей машине все немного расслабились. Мать поражалась тому, как быстро Саша с Ларисой приехали за ней. Лариса удивлялась, как это рискнули они ехать в такую даль, туда, где идёт война. Наверное, Бог хранил их. Папаша тоже искал мать, сначала по грозненским больницам, потом, бросил всё и отправился в Ачхой, где пешком, где на попутках. И нашёл ведь?

«Слава Богу, – размышляла Лариса, – и спасибо добрым людям. Спасибо тому водителю, что довёз маму до больницы. Ведь по дороге один из раненых скончался, а маму удалось спасти. Спасибо врачам, что не дали ей умереть, той Зуре, что приютила нас, той женщине чеченке, что кормила её. И нашим военным прокурорам! А главное – моему дорогому мужу. Маму никто не носил на руках столько, сколько мой Саша!» Много и других мыслей, уже о будущем, рождалось в голове Ларисы, пока ехали домой.

« Какие у меня замечательные дети!» – радовалась мать, и молила Бога о том, чтобы Он дал им здоровья и счастья.

«Интересно, поставит ли зять мне бутылку? – думал отец. – Лариска, вроде, обещала».

Александр, глядя на заснеженную дорогу, раздумывал о том, что надо найти хорошего врача и обязательно поставить мамаше протез, чтобы не маялась, сидючи. Она трудяга и непоседа, каких ещё поискать.