ФЛОРИД БУЛЯКОВ

 

 

 

«МОСКВА-ВАСЮТКИ»

 

(ПРИЛИВ НЕЖНОСТИ НА ТАБУРЕТКЕ)

 

 

 

пьеса-шутка

 

 

 

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

 

СТАРИК

СТАРУХА

 

 

 

Две табуретки.

Старик и старуха. Впрочем, по нынешним понятиям, не старики они вовсе, разве что, пожилые - лет под семьдесят им.

Сотрясая домик, проезжают поезда.

Время позднее, все готово ко сну. Но старики чего-то ждут, прислушиваясь к грохоту рельс. Ощущение такое, что назначено какое-то мероприятие, какой-то ритуал, без совершения которого старикам не лечь и не уснуть.

 

 

СТАРИК (откровенно зевает). Господи, когда все это закончится!?.. Ты дверь-то заперла?

 

(Старуха не слышит).

 

Дверь, говорю, заперла, глухня?

 

СТАРУХА. Да заперла, заперла!.. (Тоже зевает). Кому мы нужны.

 

В дальнейшем, чтобы не загружать текст, не будут указываться - «зевнул», «замер», «клюет носом» и тому прочее, но все это подразумевается не только между репликами, но даже между словами.

 

СТАРИК. Соскочит с поезда какой-нибудь тунгус, забежит – а мы тут, вон че…

СТАРУХА. Пятьдесят лет сидим, никто не соскочил. С чего сегодня-то соскочит!

СТАРИК. Раз на раз не приходится. Возьмет и соскочит. Дуболомов у нас всегда хватало!

 

Пауза. Слышно, как прогрохотал еще один поезд.

 

СТАРУХА. Не наш?

СТАРИК. Не… Москва-Владивосток. Дальний. (Не сразу) А нам скорый нужен. Полвека сидишь, а дальний от скорого различить не можешь!

СТАРУХА. Да различаю я. Уж дальний от скорого не различить…(Через паузу) Какая разница-то!

СТАРИК. Разницы нет, но шум производят разный. Дальний шурует, как кабан, с прицелом на даль. А скорый, он как молодой, который в первый раз, спешит, хрюкает… Да, жизнь бекова, нас имеют, а нам некого Постель-то постелила?

СТАРУХА. Постелила.

СТАРИК (зевает). Где же он, черт!..

 

Пауза.

 

Василий как?

 

СТАРУХА. Плох…

СТАРИК. Плох? А что врач? Вроде, приглашали!

СТАРУХА. А что врач, послушал и предупредил, мол, готовьтесь. (Не сразу) Ты молоко свое не забудь, приготовила я теплое. Слышишь?

СТАРИК. Водки бы выпить.

СТАРУХА. С язвой-то.

СТАРИК. Да какая язва!

СТАРУХА. Язва, язва, не спорь.

СТАРИК (соглашаясь, мирно). Сама ты… язва.

 

Пауза.

 

СТАРИК. А у него че, у Василия?

СТАРУХА. Сердце.

СТАРИК (удивленно). Сердце? Разве оно есть у него?

СТАРУХА. Есть, наверно, раз болит…

СТАРИК. Ну, это еще не факт! У тебя, вон, голова болит, а где она у тебя?

СТАРУХА. Да перестань ты! (Зевнула) Господи, чего это я…

 

Пауза.

 

СТАРИК. Это ведь он, блиндамед, придумал.

СТАРУХА. Начнет сейчас!.. (Не сразу) Он-то причем?

СТАРИК. Да вот притом! Пожаловался я ему…

СТАРУХА. Да рассказывал ты!

СТАРИК. Рассказывал… Я ему, дурак, как мужик мужику, от чистого сердца боль свою выложил – мол, проблемы с бабой. Ей надо, а у меня…

СТАРУХА. Господи, когда это было.

СТАРИК. Пятьдесят лет назад! На работе я ему поплакался, рельсы, шпалы разгружали. Говорю, стыдно перед бабой, хоть на глаза не показывайся!

СТАРУХА. Ой, постыдился один!

СТАРИК. Василий послушал и порекомендовал – «а ты всегда в одно время начинай. Каждый вечер в одну и ту же минуту! Вот и приучится организм исполнять долг в положенное время. Потом и хотеть не будешь, а он требовать будет. Как заведенный механизм. (Не сразу) Как кукушка в часах - время пришло, он и выскочит, ку-ку!»

СТАРУХА. Ну, не стыдно тебе?

 

Пауза

 

СТАРИК. Да, рельсы, шпалы… Говоришь, плох совсем Василий?

СТАРУХА. Плох. Ты молоко свое не забудь. Приготовила я теплое.

СТАРИК. А он еще и похвастался! «Вот я всегда лезу к своей бабе ровно в одиннадцать вечера, когда проезжает скорый поезд Москва-Екатеринбург. Мне и часов не надо, говорит. Мой организм каждый вечер, как заслышит приближение этого поезда, моментально приходит в движение. Как по зову полковой трубы, все становится в строй! Я этот поезд теперь так и называю, говорит – «Москва-Ебутки!»

СТАРУХА. Не так он называет этот поезд.

СТАРИК. А как?

СТАРУХА. Москва-Васютки. По имени своему.

СТАРИК. Какая разница… Васютки, ебутки… Послушался я его, дурак, приспособил себя под его поезд… Теперь вот сидим, ждем… Кукушку…

СТАРУХА. Ой, господи…

 

Пауза.

 

СТАРИК. Да, рельсы, шпалы… (Не сразу) Слышь… Первого-то кого мы стругнули? Помнишь хоть, нет?

СТАРУХА. Ваньку. Как же не помнить, три дня рожала!

СТАРИК. Три? Где же три? Ты и очухаться не успела!

СТАРУХА. Ага, не успела. Тебе бы муки такие!

СТАРИК. Ну не ври, не ври, ну зачем ты врешь?

СТАРУХА. Не вру я.

 

Пауза.

 

СТАРИК (зевнул). Хорошее вы не помните, на хорошее у вас, у баб, память задом!

СТАРУХА. Да уж…

 

Пауза.

 

СТАРИК. Три дня она рожала! Не помнишь ты ничего! Потому что давно было это! Я и сам уже забыл!

СТАРУХА. Вот-вот, забыл ты!

СТАРИК. Ага, забыл!.. Ты сидела так же вот, и заплакала! «Ой, не-то, рожаю!» Я тут же подхватил тебя на руки! (Старик проворно вскочил и поднял старуху на руки). Подхватил, вот так вот…

СТАРУХА. Ой, да отпусти ты, чумовой!

СТАРИК. Подхватил, и побежал! По шпалам! Сзади поезд шел, не догнал, вот как я нес тебя! Как парус по океану! Как олень по тундре! За полчаса долетел до станции! Ты и очухаться не успела, мы были уже в роддоме!

СТАРУХА. Отпусти же!

СТАРИК. Через три минуты я уже подкидывал его, колобка! Вот так вот! Вот так! Подкидывал!

СТАРУХА. Убьешь, окаянный!

 

Старик опустил старуху обратно на табуретку. Сел. Пауза.

 

СТАРИК. Да, колобок, колобочек… Круглый колобёнок…

СТАРУХА. Ага, круглый. Он квадратный был. (Не сразу) Это потом он округлился. А так квадратный был. Смеялась я, как увидела его. Ну, думаю, надо же… стругнули пирамиду!

СТАРИК. Пирамида квадратной не бывает.

СТАРУХА. Все равно был потешный. И рос потешным.

СТАРИК. Комик! Что правда, то правда. Теткам в поездах рожи строил. А как подрос – картины демонстрировал! Чарли Чаплин недоструганный! Ладно, никто не догадался стукнуть в милицию!

СТАРУХА. Как они стукнут, если проезжали мимо? Да и не видели, наверное.

СТАРИК. Видели! Они в него помидорами пуляли, а он, комик, собирал.

СТАРУХА. Заработок.

 

Пауза.

 

СТАРИК. Не пишет сволочь!

СТАРУХА. Ну, зачем ты так?

СТАРИК. А зачем не пишет? Он сколько уже не пишет?

СТАРУХА. Как уехал, так и не пишет.

СТАРИК. Сорок лет не пишет! Колобёнок квадратный!

СТАРУХА. Как же он напишет, если у нас ни почты, ни аптеки! Сидим на отшибе – два дома всего. Василия, да наш.

СТАРИК. Попросил бы машиниста кинуть письмецо, проезжая мимо…

СТАРУХА. Какого машиниста?

СТАРИК. Поезда, какого!

 

Пауза.

 

СТАРИК. Этот хоть память оставил. У него, у квадратного колобка, присказка была. Плывут два топора, а навстречу…

СТАРУХА. Ой, ну не вспоминай ты всякую дрянь! Знаю я присказки его!

 

Пауза.

 

СТАРИК. Да, рельсы, шпалы… Плох, говоришь, Василий?

СТАРУХА. Плох.

СТАРИК. Видишь, как! Лежит теперь, и не надо ему ничего – ни Москвы, ни ебушков! (Не сразу) Маруська-то как?

СТАРУХА. Плачет.

СТАРИК. Ты смотри-ка! Неужели так любила?

СТАРУХА. Вся слезами извелась! Как, говорит, жить буду – ни почты, ни аптеки, ни мужа родного.

СТАРИК. На станцию перекочует.

СТАРУХА. И останемся мы вовсе одни в целом поле.

СТАРИК. Это точно. Робинзоны посреди России! Без пятницы, без субботы…

СТАРУХА. Перебраться бы и нам поближе к людям, пока ходить можем.

СТАРИК. Можно и перебраться. Только ведь я подохну там. (Не сразу) Мне ведь теперь не жить без него!

СТАРУХА. Без кого?

СТАРИК. Без поезда нашего. (Не сразу) Чтобы провалиться ему на разъезде!

СТАРУХА (зевнула громко). Ой, что это я… Господи…

 

Пауза.

 

СТАРИК. Да, рельсы, шпалы… Плачет, значит, Маруся?

СТАРУХА. Плачет.

СТАРИК. А ты бы не заплакала!

СТАРУХА. Ну, зачем ты так-то?

СТАРИК. А что, заплакала бы?.. Нет, ты не крутись, ты скажи, заплакала бы? А? Ведь даже слезинки бы не пролила! А? Молчишь?

СТАРУХА. Дурак ты. (Старуха, отвернувшись, тихо шмыгает носом). Вечно ты такой! Не жалеешь меня!..

СТАРИК. Ну, ладно, ладно тебе!

СТАРУХА. Подогреть молоко-то?

СТАРИК. Да сиди ты! Не стану я пить его!

СТАРУХА. Подогрею… (Пошла, включила электроплитку).

 

Пауза.

 

СТАРИК. Да, рельсы, шпалы, шлак… Ванька, Ленька, Сенька… Четвертого-то кого мы стругнули? Помнишь хоть, нет?

СТАРУХА. Помню. Как же забыть такое – три дня рожала!

СТАРИК. Ну, откуда три?

СТАРУХА. Три.

СТАРИК. Где же три? Ты сидела вот так же, и заплакала. «Ой, не-то опять!» Я подхватил тебя!

 

Старик встал и поднял старуху на руки. Не так проворно как в первый раз, но поднял без особого усилия.

 

СТАРУХА. Ой!

СТАРИК. Поднял, вот так вот, завернул в шубу, и понес! Стужа стояла градусов под сорок! Небо стыло! А я нес! По шпалам! Как бульдозер нес! Как ледокол!

СТАРУХА. Иней…

СТАРИК. Что?

СТАРУХА. Иней на рельсах был… Белый…

СТАРИК. Иней был белый на рельсах! Дышал я снегом горячим! Но донес! Ты и крикнуть не успела,

СТАРУХА. Я бы крикнула… Просто я зубами впилась тебе в шею… Как сейчас помню, бычья была шея…

СТАРИК. Да не грызи ты шею-то! Не грызи, говорят! У меня щекотка там!

СТАРУХА. Что-то не помню я, чтобы щекотка была у тебя здесь. Я грызла, а ты плакал… Все лицо твое было покрыто сосульками…

СТАРИК. Но ведь донес!?

СТАРУХА. Донес.

 

Старик оставил старуху возле плиты, садится на свое место.

Пауза.

 

СТАРИК. Да, рельсы, шпалы… Как его звали-то, четвертого, подмороженного?

СТАРУХА (несет подогретое молоко). Генка!

СТАРИК (словно впервые слышит). Как?

СТАРУХА. Генкой назвали мы его..

СТАРИК. Генкой? Погоди-ка… Это тот, который из поджигалы по поездам палил?

СТАРУХА. Он. Смышленый был с ноготков. (Подает кружечку) На…

СТАРИК. Что это?

СТАРУХА. Молоко.

СТАРИК (с презрением). Молоко! (Выпил молоко).

 

Пауза.

 

Тупой он был!

СТАРУХА. Ну, зачем ты так?

СТАРИК. А как иначе, если тупой.

СТАРУХА. Какой же он тупой, если профессором стал.

СТАРИК. Ага, профессором стал! Диверсант он, а не профессор! Почище того Басаева! Пытался под откос пустить наш поезд. Ладно, пороху мало набрал, а так бы… Куковали бы мы с тобой в другом месте.

СТАРУХА. Это в детстве он такой был, а потом профессором стал.

СТАРИК. Каких наук?

СТАРУХА. Откуда ж мне знать, каких.

СТАРИК. Вот не знаешь, а говоришь. Есть науки, куда специально тупых набирают.

СТАРУХА. Ну, тебя не переспорить!

СТАРИК. А я и не спорю.

СТАРУХА. Тоже профессор! Тебя что-то не взяли!

СТАРИК. Взяли бы, если бы не просидел тут вот с тобой! Сидел, ждал.

СТАРУХА. Чего ждал-то?

СТАРИК. Поезд ждал! Скорый поезд «Москва-Ебушки»!

СТАРУХА. Да ну тебя!

 

Пауза.

 

СТАРИК. Не пишет, сволочь!

СТАРУХА. Ну, зачем ты так?

СТАРИК. А почему не пишет? Что, стал профессором, теперь и с родителями знаться не хочет? В каких условиях мы его, профессора, учили? Забыла?

СТАРУХА. Разве забудешь такое!

СТАРИК. А он теперь не пишет!

СТАРУХА. Да ведь почты нет. Он, может, и пишет, да письма не доходят.

СТАРИК. А он, профессор, не может догадаться, дать машинисту, чтоб скинул, проезжая? Посылку бы другой послал, с продуктами.

СТАРУХА. Пошлет.

СТАРИК. Да уж послал… куда подальше.

 

Пауза.

 

СТАРИК. Рельсы, шпалы… Плох, говоришь, Василий-то?

СТАРУХА. Плох…

СТАРИК. Это он, блиндамед, придумал. Чтобы размеренно, под грохот рельсов и колес, и чтобы всегда в одно и то же время…

СТАРУХА. Да слышала я, слышала уже.

СТАРИК. Блиндамед, он и есть блиндамед. У него и сердца-то не было, а тут вдруг появилось и разболелось.

СТАРУХА. Ну, зачем ты так-то? Было у него сердце или не было, откуда тебе знать?

СТАРИК. Смеялся он надо мной всю жизнь. Учил всякой гадости. Специально подучит, отойдет в сторону и стоит смеется! Вот и с поездом этим – он ведь научил! И каждый раз, как у нас сын рождался, прибегал посмеяться! «По режиму, по режиму работаешь!» Сволочь!..

СТАРУХА. Ну не стыдно тебе?

СТАРИК. А что такого?

СТАРУХА. Человек при смерти, а ты сволочишься!

СТАРИК. А что толку после смерти-то…

СТАРУХА (зевнула). Ой, что это я! Господи…

 

Пауза.

 

СТАРИК. Да… Водки бы выпить, наперсточек… Слышь? Ты че, спишь, что ли?

СТАРУХА. Не сплю я… Как уснешь, если… не время еще.

СТАРИК. Мне показалось, спишь. Скрипела сидела как-то странно.

СТАРУХА. Не скрипела я.

СТАРИК. Что же ты делала?

СТАРУХА. Пела.

СТАРИК. Что?

СТАРУХА. Пела я.

СТАРИК. А, пела она!.. А я думал, рельсы поют. (Не сразу) О чем пела-то?

СТАРУХА. О своем…

 

Пауза.

 

СТАРИК. Да, рельсы, шпалы… Сидим, поем… Пятого-то кого мы стругнули? Помнишь хоть, нет?

СТАРУХА. Степку.

СТАРИК (махнул рукой). А! Этого лучше не вспоминай!

СТАРУХА. Степка, он какой-то не мира сего был. Даром что стал поэтом.

СТАРИК. Не напоминай мне о нем!

СТАРУХА. Да ведь сам спросил!

СТАРИК. Мало ли чего я спрошу! Не напоминай и все! Слышать не хочу!

СТАРУХА. Ладно, не напомню.

 

Пауза.

 

СТАРИК. О! Еще один прет!

СТАРУХА. Наш?

СТАРИК. Какой же наш, если это Одесса-Чита. Полвека сидишь, не запомнишь!

СТАРУХА. Чита… Так мы с тобой никуда и не съездили! Ни в Читу, ни в Одессу, ни даже в Москву. Сидим в Васюшках твоих…

СТАРИК. И что бы ты делала в Чите?

СТАРУХА. Хоть на эскимосов бы поглядела!

СТАРИК. Это точно! Жизнь прожили, а эскимосов не увидели.

СТАРУХА. Мы не видели, зато нас видели. Вся страна, почитай, видела!

СТАРИК. Васькину задницу!

СТАРУХА. Вся страна мимо прокатила! Глядели люди и думали – надо же и тут русские живут!

СТАРИК. Где же им жить-то еще. Жили… Робинзоны!

 

Пауза.

 

СТАРУХА. А Степка, точно бы написал, если бы не твой норов…

СТАРИК. Перестань, а! Просили же тебя!

СТАРУХА. Сын сетки… И вспомнить нельзя сына!

СТАРИК. Ты нормальных вспоминай! Зачем ты поэтов вспоминаешь? Мы что, нанялись тут поэтов стругать?

СТАРУХА. Так ведь не угадаешь, кого стругаешь.

СТАРИК. Вот и не вспоминай!

СТАРУХА. Ладно, не буду.

 

Пауза.

 

СТАРУХА. Хроменьким он родился, Степка. Даром что стихи сочиняет.

СТАРИК. Опять за свое! Ну что ты, а…

СТАРУХА. Пьяный ты был!

СТАРИК. Не я пьяный-то был!

СТАРУХА. А кто?

СТАРИК. Природа!.. Дождь лил, как из ведра! Ты сидела вот так же, и плакала, дотерпеть бы! Я взял тебя на руки…

 

Старик снова поднимает старуху. На этот раз не сразу, со второй попытки, с большим трудом.

 

СТАРУХА. Оставь, что ты…

СТАРИК. Поднял…

СТАРУХА. Да не надо, сил уже нет у тебя…

СТАРИК. Поднял вот так вот…

СТАРИК. И понес я тебя по шпалам… А шпалы мокрые, скользят, а ты тяжелая. Тяжелая, как не знаю кто. И с каждым разом ты все тяжелее и тяжелее была. А дождь колодезный прямо! Бил и лил, смывало с путей! Сек, как плетью! А ты кричишь, не могу больше, не могу, сойди на травку. Я и сошел. А трава дыбилась! Нес я тебя по лугу и шептал – терпи, терпи, донесу!

СТАРУХА. Березка…

СТАРИК. Что?

СТАРУХА. Березка была…

СТАРИК. Хоть до березки, да донес я тебя! А?

СТАРУХА. Донес.

СТАРИК. Под березой и родила.

СТАРУХА. Боже… Ну опусти…

 

Старик опустил старуху, сел, переводит дыхание.

 

СТАРИК. Я зубами перегрыз пуповину, а ты говоришь – хроменький!

 

Пауза.

 

СТАРУХА. Хроменький был. Деревяшку приделывали в правый ботинок…

 

Пауза.

 

СТАРИК. Да, рельсы, шпалы… Он, поэт недоструганный, все спрашивал, нельзя ли подцепить дом наш к поезду. Чтобы увез куда подальше!

СТАРУХА. А вправду, нельзя подцепить?

СТАРИК. Можно, если колеса добыть. Он за колесами и поехал. И пропал! И не пишет, сволочь! А ты сидишь, вспоминаешь! Че ты их вспоминаешь-то всех подряд? Один квадратный, другой хромой, третий и вовсе профессор!

СТАРУХА. Жалко мне их.

СТАРИК. Жалко ей! Ты себя пожалей!

СТАРУХА. И себя жалею. И детей.

СТАРИК. А меня кто пожалеет?

СТАРУХА. А тебя больше всех жалею.

СТАРИК. За что?

СТАРУХА. Если б знала я, за что…

 

Пауза.

 

СТАРИК. Да, сидели вот так вот и стругали! (Трет поясницу себе, которую надсадил, поднимая старуху) Замучился таскать беременную!.. (Не сразу) Говоришь, плох Василий?

СТАРУХА. Плох. Врач только руками развел. Что же, говорит, вы запустили-то так. Тут инфаркт целый!

СТАРИК. Инфаркт? Да-а, глянь че!.. Серьезные дела-то, стало быть.

СТАРУХА. Пойти бы, попрощаться нам с ним.

СТАРИК. После сходим.

СТАРУХА. Вдруг умрет. И проститься не успеем.

СТАРИК. Не умрет. Пока поезд наш не пройдет.

СТАРУХА. Ты же не видел его, откуда знаешь!

СТАРИК. Я его не видел? Да я его, как облупленного знаю!

СТАРУХА. А вдруг да расписание изменили?

СТАРИК. Ага, полвека не изменяли, а тут изменили! (Не сразу) Однако, должен бы уже и показаться.

 

Пауза.

 

СТАРИК. Да. Рельсы, шпалы… Шестого-то кого мы стругнули? Помнишь хоть?

СТАРУХА. Саньку. Как же не помнить, если три дня рожала!

СТАРИК. Три-то три, только Санька у нас был седьмым.

СТАРУХА. Санька был шестым.

СТАРИК. Не спорь! Санька был седьмым, я точно помню. Я любил его.

СТАРУХА. А кто ж тогда шестой-то у нас? Неужели, Пашка?

СТАРИК. Ну, ты даешь, старуха! Паша был восьмым. Крыша-то у тебя того, прохудилась совсем!

СТАРУХА. А кто ж тогда шестой-то?

СТАРИК. А хрен его знает. Много их было! Таскать замучился!

СТАРУХА. Вот незадача!

 

Пауза.

 

 

СТАРИК. Не пишет, сволочь!

СТАРУХА. Как же он напишет, если у него имени нет

СТАРИК. Для этого особенного имени не нужно.

СТАРУХА. Так ведь подписать надо письмо. Как же он подпишет, если имени нет. Как же назвали мы его, четвертого, убей, не вспомню!

СТАРИК. А, может, мы его и назвать не успели?

 

Пауза

 

СТАРИК (зевнул). Да. Вот блиндамед, а?

СТАРУХА. Кто?

СТАРИК. Василий! Кто!… Надо же придумать такое! Чтобы каждый вечер в одно и то же время, по расписанию поезда…

СТАРУХА (зевнула). Ой, что это я… Господи…

СТАРИК. Сам-то он не рожал! Подучил меня, а сам в кустах отсиделся! Хоть бы одного пацана родил!

СТАРУХА. Не мог он… родить-то.

СТАРИК. Как не мог? Василий да не мог? Ты чего несешь-то?

СТАРУХА. Что дали, то и несу. Мне Маруська еще тогда секрет раскрыла. На работе, шлак разгружали…

СТАРИК. И что?

СТАРУХА. Что! Не знаешь, как шлак разгружать?

СТАРИК. Да, не шлак мне нужен! Секрет какой?

СТАРУХА. Не мог он. У него еще в армии случилась беда. Что-то там с радиацией.

СТАРИК. Ну, это он рассказывал мне. Испытание проводили, его подкинуло аж до неба и опустило! Только он говорил, что это у Маруськи проблемы. По женской части.

СТАРУХА. Какие у нее могут быть проблемы. Нет у нее проблем. Она бы с удовольствием…

СТАРИК. Выходит, посмеялся он надо мной? Научил, а сам… отдыхал все это время?

СТАРУХА. Выходит, так.

СТАРИК. Вот тебе и кукушка! Господи, век живи век учись!..

 

Пауза.

 

СТАРИК. Да. Рельсы, шпалы, шлак… Санька, Пашка и неизвестный… Слышь, а девятого мы кого стругнули? Хоть девятого-то помнишь, нет?

СТАРУХА. Помню. Как же забудешь такое – три дня рожала!

СТАРИК. Ну, три не три, а рожала долго. Я ведь встал… Хотел поднять тебя и понести… И…

 

Старик встал, нагнулся к старухе, чтобы попытаться поднять ее, и застыл.

 

Слышь, ты посади-ка меня… Не распрямиться мне самому!.. Радикулит заработал, пока носил тебя!

СТАРУХА. Сидел бы, все прыгаешь!

 

Старуха помогла старику сесть. Хотела пойти к своей табуретке, но старик притянул ее к себе, посадил себе на колени. Старуха прильнула к старику, тот обнял ее за плечи.

 

СТАРУХА. Ой, что ты…

СТАРИК. Ты это… поскрипи еще чуток…

СТАРУХА. Чего?

СТАРИК. Я говорю, спой еще. Ну, ту, что давеча пела…

 

Старуха тихо поет. Замолкла.

Пауза.

Слышно, как проходит еще один поезд.

 

СТАРИК. О, еще один прет!

СТАРУХА. Не наш?

СТАРИК. Не… «Москва-Иркутск».

СТАРУХА (удивилась). Москва-Иркутск?..

 

Старуха о чем-то догадалась, пошла снова к плитке, включила его, не выдержала, обернулась к старику, смотрит на него еле сдерживая смех. Тот зевает, думая о чем-то своем.

 

СТАРИК. Сколько их у нас было-то? Помнишь, хоть, нет?.. Слышь? Сколько, говорю, детей-то настругали мы с тобой? Ты чего смеешься-то?

СТАРУХА. Смеюсь, как же! Поезд-то наш прошел!

СТАРИК. Как прошел?

СТАРУХА. А так вот! Сейчас какой поезд был?

СТАРИК. Москва-Иркутск.

СТАРУХА. Точно?

СТАРИК. Ну разве я могу ошибиться! Я эти поезда за версту угадываю!

СТАРУХА. А .«Москва-Иркутск» после какого поезда идет?

СТАРИК. После нашего. А что? Погоди-ка, да ведь наш-то уже прошел! Точно! Сидим!.. Вот лопухнулись мы с тобой! А? Наш-то прошел!..

СТАРУХА. Давно прошел!

СТАРИК. А все равно сработала… биология!

СТАРУХА. Когда?

СТАРИК. А обнял я тебя! Прилив нежности был! Что, не ощутила?

СТАРУХА. Ощутила…

СТАРИК. Ну, собирайся.

СТАРУХА. Куда?

СТАРИК. Как куда, пойдем, попрощаемся с Василием. Он, хоть и блиндамед, а жизнь вместе прожили. Пошли, пошли.

 

 

Занавес

 

 

 

450015, Башкирия, Уфа, Мустая Карима, 48, 5

т. 272-64-59