"13.11.1962, 14:03. Продолжаю вести записи. С 11:35 заново прочесываю район. Никаких следов Тришкина до сих пор не обнаружил. Либо он провалился сквозь землю, либо я чего-то в жизни не понимаю. Люди, как и энергия, не появляются из ниоткуда и не исчезают бесследно, но товарищ Тришкин, судя по всему, законы физики в школе не изучал. Прошу прощения за неуместную иронию, но в нашей ситуации остаётся только шутить - причём, над собой. Нахожусь в условном квадрате 16. Местность, как всем прекрасно известно, совершенно ровная. Не вижу смысла вести здесь дальнейшие поиски - в бинокль всё детально просматривается. На поверхности никаких следов, а перерыть снег - не в моих силах. Начинаю двигаться к месту встречи. Долго писать не могу - руки моментально немеют на морозе. Отправлять меня одного было всё же довольно глупо, слышишь, Игнатьев?!" * * * Начальник небольшой исследовательской станции Алексей Игнатьев сидел на шатком деревянном стуле, положив ноги на старую тумбочку, в которой хранились мелкие геологические принадлежности. Время от времени он запрокидывал голову и шумно выдыхал, стремительно проводя рукой по волосам. Напротив Игнатьева, сгорбившись и теребя рукав, сидел молодой человек простоватой, почти деревенской внешности - молодой геолог Савелий Шупов. Имея намётанный глаз, сразу можно было определить, что Шупов впервые оказался за полярным кругом: воротник куртки был строго поднят и застёгнут - это выдавало в её хозяине постоянное чувство собственной незащищённости, иллюзорности относительного тепла, сохраняемого в помещении. - Родные Тришкина не звонили? - мрачно спросил Алексей. - Не звонили. - Хоть на этом спасибо. Пока обходимся без травли баек. - Да наплевать всем, Лёха, - отмахнулся Савелий. - Жена ведь с ним разводиться собралась. Месяцами мужа не видела, ну и решила, что не рассыпется, если и дальше не будет видеть. Может, нашла кого. А дети выросли, дочка вон замуж выходит через месяц - куча хлопот. Какое им дело, что от папки несколько дней вестей нет? В конце концов, не в соседнем доме потерялся, а где-то у чёрта на куличках - мало ли что, может, работы по горло... - А Тришкин по родне скучал. Письма писал. Кого с базы в город забирали - просил прихватить конвертик, отправить. Помнишь? Я ещё смеялся над ним: телефон же есть, достижение цивилизации, чего бумагу переводишь? Володька - ни в какую. Савелий кивнул, ухмыльнувшись. - Угу. Как он там говорил? Е-пих-сто-ляр-ный жанр? - Эпистолярный, дубинушка. - Ну, мы, как говорится, люди простые, с литературой вашей не на короткой ноге. - И после букваря книжку в руки не брали. - Да ла-адно... - с досадой протянул Савелий. - Тришкин вот, литературщик, блин... До-е-пих-сто-ля-рил-ся - семья про него и думать забыла. Поминать, поди, сами будем, на базе. В узком кругу широких лиц. - Не сметь!!! - закричал Игнатьев, подскочив на стуле, который жалобно заскрипел от бесцеремонного обращения. - Не сметь молоть чушь! Сколько раз люди на базах терялись, плутали денёк-другой - и ничего, находили дорогу! Володька - человек опытный, старой закалки, выберется, сдюжит, а ты бы помалкивал, салага! К Шупову, едва ли не побелевшему от внезапного взрыва ярости Алексея и с окаменевшим лицом прослушавшему его монолог, начинала возвращаться жизнь. - Чего орёшь-то, - с трудом пробормотал Савелий. - Как будто я против, чтоб Тришкин выкарабкался. Я, знаешь ли, только за... Он мне тоже нравился, хороший мужик был... То есть, прости, не был, а есть... и будет... Короче, ты понял... В коридоре послышался тяжёлый топот и на редкость изобретательная ругань. Через пару секунд в комнату вломились двое здоровенных парней. Источником громогласных непечатных выражений явно был забежавший вторым. Он волком смотрел на своего компаньона и, ко всему прочему, сжимал в руке пистолет. Игнатьев окаменел. - Это... это ещё какого беса?.. Парням потребовалось несколько мгновений, чтобы отдышаться. - Лёха, можно, я ему шею намылю, а? - сказал, наконец, обладатель пистолета, кладя оружие на треснувший столик. - Ну хоть разок врежу. Да я за такие шутки зубы выбиваю на месте! - Чего у вас там?.. - недовольно, но всё ещё настороженно спросил Игнатьев. - Да сижу я, значит, как обычно, пистолет собираю. Ну, ты ж знаешь, ритуал у меня такой. - Знаю. - проворчал Алексей. - Хоть бы толк какой был с тебя, да с ритуалов твоих. - Так вот, собрал я пистолет, как обычно. Смотрю - пружинка осталась на столе. Я в осадок чуть не выпал - сколько раз уже собирал эту штуку, всё в ней знаю, до последней фиговины. Давай опять разбирать. Заново собрал, всё по науке сделал - тот же картин. Три раза промучался! А потом в окне рожу эту уродскую увидел, да ещё ржущую! Он мне пружинку-то и подбросил - отвернулся я раз, а он мимо проходил. Шутник недоделанный! Лёх, ну, можно стукнуть разок, а?.. В помещении воцарилась едкая тишина. За окном натужно взвыла метель. Алексей не слышал последние слова своего подчинённого, его мысли были где-то, куда добирается только ветер, повелитель тысяч ледяных игл. - Дебилы, - процедил сквозь зубы Игнатьев, не выходя из прострации. - У нас человек потерялся, а им всё шутки шутить. Совсем стыд потеряли. - Да ладно тебе, Лёх... - смущённо подал голос второй "шутник". - Всё с ним в порядке будет, где наша не пропадала... - "Ваша" ещё нигде толком не пропадала! - опять разозлился Игнатьев. - А Володькина - много где. Как бы в этот раз совсем не пропала. На этот раз ветер взвыл с такой силой, что тщательно укреплённые окна задрожали в испуге. * * * Алтайские дороги не слишком плохи - при том условии, что погода соизволит благоприятствовать путешественникам отсутствием дождей. Тогда даже по просёлочным тропам можно проехать, не рискуя оказаться утопленными в грязи или, по крайней мере, как следует увязнуть в этой коварной субстанции. А уж имея джип-внедорожник, стоит отбросить все сомнения и пускаться в путь. Но огромному серому джипу, который пробирался сквозь чёрное тесто деревенских дорог, буквально излучая мощь и бесстрашие, погода явно не собиралась сдаваться. Дождь не прекращался и не ослабевал, неустанно избивая лобовое стекло широкими волокнами дьявольского хлыста. Машина отъехала километров на тридцать от последнего встретившегося на пути посёлка и, устало взревев, последним усилием выбралась из редкого хвойного перелеска. Впереди показался одноэтажный деревянный дом, на первый взгляд производящий впечатление заброшенного. Водитель без раздумий направил джип к нему и, выбрав наиболее удачное положение, остановил машину в нескольких метрах от крыльца. Из джипа вышла высокая, стройная девушка, одетая явно не для путешествий по грязному месиву - элегантные чёрные брюки и однотонный блестящий плащ. На шее висел маленький цифровой диктофон. Стараясь наступать на самые сухие участки земли, она подошла к облезлой двери дома, определить бывший цвет которой не представлялось возможным. Оставшийся в машине водитель, тем вренем, опустил окно и флегматично закурил. Девушка осторожно постучалась в дверь, тут же отдёрнув руку от пробежавшего по облезлой деревянной поверхности паука. Около минуты в доме не было слышно никаких звуков, что казалось вполне естественным для такой старой развалины. Но затем дверь неожиданно открылась, издав прямо-таки страдальческий скрип. На пороге стоял пожилой мужчина. В других обстоятельствах можно было бы подумать, что хозяин дома - бывший спортсмен, продолжающий строго следить за собой: отличная фигура, гордо выпрямленная спина никак не сочетались с абсолютно седыми волосами и глубокими морщинами. Впрочем, само присутствие здесь человека не сочеталось с ветхим домиком и глухой, разбитой проливными дождями местностью. Мужчина молча рассматривал гостью. Складывалось странное впечатление: либо он совсем не ожидал посетителей, либо, напротив, хорошо знал или догадывался, что этот визит должен был произойти. - Добрый день... - начала девушка, так и не дождавшись ничего похожего на приветствие. - Ахманов Максим Васильевич? Мужчина молча кивнул, не меняя позы и выражения лица. - Рада встретить вас. Я - Дарья Колина, корреспондент газеты "Сибирские известия". Хотела бы взять у вас интервью. Разрешите войти? По-прежнему не говоря ни слова, хозяин дома отошёл в сторону, придерживая дверь и тем самым приглашая журналистку войти. Половицы скрипели громче разваливающейся на ходу телеги. Глазам девушки предстала весьма унылая картина - небрежно сколоченные стулья и стол, кухонная плита одной из распространённых в Советском Союзе марок. Отнюдь не перестроечных, а гораздо более давних времён. Всё здесь было удивительно старым, но совершенно чистым - хозяин явно был беден, однако, следил за состоянием своих убогих вещей. Ахманов впервые решился заговорить, что далось ему не без труда. - Присаживайтесь на любой стул, - хозяин дома напрягся, будто пытаясь вспомнить, что следует говорить в подобных случаях. - Хотите чаю? - Да, если можно. Немного замёрзла в пути. Мужчина подошёл к плите и поставил на неё чайник со "свистящей" пробкой. - Погода сегодня не радует, правда? - сказал он. - Мягко выражаясь... Дарья сняла с шеи длинный шнурок, на котором висел изящный новый диктофон - даже он, казалось, начинал тускнеть в этом доме, сливаясь с обстановкой. - Начнём, Максим Васильевич? - Если позволите, начну я, - сказал Ахманов, усаживаясь за противоположный край стола. Журналистка, уже протянувшая руку к кнопке включения диктофона, слегка опешила. - Хорошо... Слушаю вас. - Как вы меня нашли? Где я допустил ошибку? Чайник начинал выводить первый куплет своей заунывной песни. * * * "13.11.1962, 15:30. В 14:50 подошёл к назначенному месту встречи. Нахожусь здесь около сорока минут - меня до сих пор не подобрали, хотя встреча должна была состояться ровно в 15:00. Никаких ошибок и несостыковок с моей стороны быть не могло. Чувствую, что температура начинает понижаться. К счастью, ветра нет. Никаких следов Володи Тришкина я по-прежнему не обнаружил. Обдумываю дальнейшие действия." * * * Игнатьев беспокойно мерял шагами комнату по периметру. Ровно три часа назад "следопыта" Ахманова должны были подобрать. До станции примерно два часа езды. Уже есть задержка... Как бы то ни было, в ближайшее время станет известно, использован ли последний шанс, или же все усилия затрачены впустую. В любом случае, придётся связываться с начальством - требовать вмешательства профессиональной команды спасателей. Но как объяснить им то, что сигнал подан лишь через двое с половиной суток после исчезновения человека? Как объяснить то, что он сам, начальник исследовательской станции, элементарно струсил, побоялся ответственности, захотел поддержать образцово-показательный статус, надеясь найти Тришкина своими силами и тихо замять дело?.. Игнатьев услышал холодный, рассчётливый голос разума. Оставалась одна возможность: Ахманов обнаружил замёрзший труп Тришкина. В таком случае, быть может, удалось бы каким-то образом обыграть ситуацию, представить её в ином свете... Небольшая подтасовка фактов... Внезапно на лбу Алексея выступил холодный пот, а по щёкам словно полоснуло огнём. Его охватил жгучий стыд - за свои мнимо-дальновидные рассуждения, за свои жалкие попытки играть чужой жизнью... Жизнью друга. Через час, когда Игнатьев, наконец, обессиленно сел и обхватил голову руками, снаружи послышался гул мотора. Вскоре в комнату вбежал запыхавшийся водитель. Алексей молча смотрел на этого мужчину, вид которого говорил о панике - пока, возможно, неосознанной, но уже надвигающейся густой, всепроникающей волной. - Я его... не встретил. Не было его там, Алексей Николаич... Лёха, я больше часа этого Ахманова ждал! Даже вышел, походил вокруг... Не было! Ни Ахманова, ни Тришкина! - водитель смотрел на Игнатьева снизу вверх, заискивающе, как совершившая мелкий проступок собака. - Чего делать-то будем, Лёха? А?.. Игнатьеву паника не передалась. Он почувствовал только страшную усталость и опустошённость. - С начальством связываться будем, вот что. Запросим вертолёт. - Лёха, да нас же... - Ответственность понесём. Заслуженную. Водитель изменился в лице. Вместо провинившейся дворняги, откуда ни возьмись, появился готовый растерзать обидчика бультерьер. - Заслуженную, говоришь, урод? Да ты ж сам нас всех втянул в мусорную яму! Тобой она заслуженна, ответственность эта! Скотина... Игнатьев гомерически расхохотался, получив внушительный удар по лицу. * * * Напиток оказался крепким и насыщенным, чашки давно были пусты. Однако, даже терпкий аромат чая не придавал дому ощущения тепла и уюта. Сидя перед этим странным, хотя и внушающим доверие стариком, Дарья время от времени чувствовала лёгкий неприятный холодок, пробегающий от плеч до поясницы. - Я ориентировался по компасу и знал, в каком направлении нужно было двигаться, чтобы дойти до станции, - рассказывал Ахманов, иногда с недоверием косясь на диктофон. - Но, думаю, вы представляете, насколько затруднено было это движение. Мне казалось, что снег оживал и хватал меня за ноги извилистыми клешнями. Отдых был необходим, но я не мог позволить себе глубокий сон, если хотел проснуться ещё на этом свете. Поэтому, каждые полтора часа я ложился на снег в местах, где он был менее глубоким, и ровно на пятнадцать минут впадал в лёгкую дрёмоту. Человек, работающий в экстремальных условиях, должен полностью контролировать свой организм. - Сколько часов вы шли? - Это не имеет значения. Через несколько часов я умер. Журналистка газеты "Сибирские известия" никак не отреагировала на эту фразу, продолжая внимательно смотреть на старика. - Нет, перед вами не фантом, - усмехнулся Ахманов. - Хотя вижу, что вы уже готовы ко всему. Я ведь советский человек. В СССР призраков не было, так что, не мог я им стать. За это и посадить могли. Максим Васильевич встал, чтобы вновь наполнить чашки ароматным зельем. - Незадолго до заката на горизонте показалось что-то вроде большой фигурной скалы, - продолжил бывший исследователь. - Когда я направился к ней, то обнаружил интересную вещь: "скала" приближалась ко мне гораздо быстрее остальных объектов. Сначала казалось, что потребуется целая жизнь, чтобы дойти до неё, но уже через полчаса я начал различать более чёткие контуры, а ещё через десять минут стоял рядом с дворцом. - С чем, простите? - спросила Дарья. В её голосе смешались почти безразличное недоверие, какое бывает в разговоре с сумасшедшим, и старательно скрываемый шок от услышанного. - С дворцом. Это был готический замок с несколькими башнями, в которых виднелись узкие окна с витражами. Я подошёл к воротам и присмотрелся - поверхность была украшена странными узорами, ничего подобного мне видеть не приходилось. Нечто подобное древним фрескам... В центре ворот я различил семь смертных грехов - пожалуй, это единственная "фреска", значение которой оказалось доступно моему пониманию. Изображения смертных грехов имели своеобразную форму: они были вписаны в кресты с петлёй в верхней части. Вы наверняка знаете этот символ. - Да, - ответила журналистка. - Это анкх, древний символ жизни. Но сейчас ему придают другое значение... Ахманов кивнул, снова усаживаясь за стол и пододвигая чашку к гостье. - Анкх со вписанным в него изображением тоски - Acedia - был особенно крупным и располагался прямо по центру. В последние годы, когда я выбирался отсюда в город, что делал только в случае крайней необходимости, я видел такой крест на шеях подростков в чёрной одежде, дурацких цепях, с чёрными крашеными волосами... Щенки. - Максим Васильевич, откуда и как в этой местности мог оказаться дворец? Старик изучающе посмотрел на свою собеседницу, словно решая, стоит ли отвечать на её вопрос и вообще продолжать разговор. - Он мог оказаться в любом другом месте, - наконец, ответил он. - Ведь это был Дворец Печали. Для меня он появился там, за полярным кругом, где и остаётся по сей день. Но расстояния не имеют значения. * * * "13.11.1962, указать время не могу ввиду остановки часов. Ворота открылись с лёгкостью. У этого дворца большой двор, и здесь... частокол. Наверное, я сошёл с ума. На этих кольях - человеческие головы. Огромный частокол голов. И ещё. Похоже, я нашёл Тришкина. Его голова болтается на колу прямо передо мной. Порывы ветра трепят волосы на ней. Господи, спаси и сохрани." * * * Исследовательскую станцию сотрясали подземные толчки. Летело на пол дорогостоящее оборудование, рушились перекрытия, по стенам с внутренней стороны гигантскими червями поползли трещины. Двери мгновенно заклинило; разбить окна, созданные по новейшим технологиям для самых экстремальных условий, было невозможно. Алексей Игнатьев метался между спасением результатов многомесячных трудов, вверенных ему жизней людей и своей собственной жизни. Подсознательно он понимал, что никак не может определить наиболее значимую вещь из этих трёх. Геолог Савелий Шупов, впав в ступор, смотрел на утренние показатели сейсмической активности, не предвещавшие беды, и не верил своим глазам. Мощный взрыв прервал панику. Прочный корпус станции остался почти невредим. Он просто поглотил людей, переварил в огне, как огромный изголодавшийся организм. * * * - Всё убранство Дворца составляли зеркала. Когда пришло время, я увидел в них взрыв станции и смерть своих друзей - во всех подробностях, словно по кадрам. - Вы хотите сказать, что сам Дворец делал это? - Он был живым существом. Если вы попросите описать его природу, я не смогу этого сделать. Можете назвать его порождением сверхъестественных сил... Не знаю. Мне ясно одно - он был самостоятельным, разумным организмом. И всего лишь хотел умереть. Диктофон не работал уже несколько минут - в нём сели батарейки. Дарья не смотрела на него. Осознание того, что она выполняет свою работу, покидало журналистку. - Дворец Печали - ровесник разума на Земле, - продолжал Ахманов. - Пять рас сменяли друг друга, и только Дворец был един для всех. У него были враги - люди, впустившие в своё сердце квинт-эссенцию радости, безграничную эйфорию. Но когда радость сменялась столь же глубокой печалью, человек оказывался во власти Дворца, и тот выполнял свою вечную функцию мести: частокол пополнялся ещё одной головой. Он хотел умереть. Вызывал во мне ненависть, заставляя придти в отчаяние и, наконец, убить его, принести покой, которого он ждал тысячелетиями. * * * "14.11.1962. Часы по-прежнему стоят. Мои записи уже никому не нужны. Но я всего лишь исполняю свой долг. С рассветом вновь отправлюсь в путь. Доберусь до ближайшего посёлка. Дворец не даст мне погибнуть. Я нужен ему." * * * - С тех пор вы стали отшельником? - Я свёл к минимуму контакты с окружающим миром, чтобы не дать Дворцу шанса воздействовать на меня. Он приносил бы зло и отчаяние во всё, что окружало меня, что хоть как-то соприкасалось со мной. Рано или поздно я бы не выдержал и уничтожил его. - Но почему вы противились? Почему вы не уничтожили Дворец? - А вы решились бы изменить саму сущность человеческого "Я", будь это в ваших силах? - ответил вопросом на вопрос Ахманов. Девушку непреодолимо потянуло наружу. Ей не хотелось оставаться в затхлом старом доме ни одной лишней минуты. Дарья резко засобиралась, понимая, что такая поспешность могла показаться, по меньшей мере, неэтичной. - Так решились бы, Дарья? - Спасибо за интересное интервью, Максим Васильевич, - защебетала девушка стандартные слова. - Оно будет опубликовано в одном из наших ближайших номеров. Эти фразы впервые показались ей самой невероятно натянутыми, пахнущими горелой пластмассой и пыльными тряпками. Уже стоя в дверях, она обернулась, всем своим существом поняв, что работа выполнена не до конца. Ещё один вопрос. - Максим Васильевич... Как вы считаете, есть ли где-нибудь Дворец Радости? Ахманов сидел, откинувшись на спинку стула. Голова была запрокинута назад, глаза закатились. Увидев, что исследователь мёртв, Дарья не почувствовала ни шока, ни элементарного испуга. Наоборот, происходящие события давно не казались ей такими естественными и предрешёнными. Вернувшись к столу, она провела ладонью по глазам Ахманова, закрывая их. После чего вышла из дома и тихо прикрыла за собой дверь. Машины не было. Исчез и хвойный перелесок. Дорога была удивительно чиста, словно за ту пару часов, которые журналистка провела в старом одноэтажном доме, солнце высушило всю грязь, превратив её в мелкую дорожную пыль. Дарья соблюдала удивительное для самой себя спокойствие и уравновешенность - но ведь это, в конце концов, было частью работы. Вглядевшись в линию горизонта, девушка увидела вдалеке нечто, напоминающее причудливую фигурную скалу. Расстояние было безумно большим - казалось, потребуется целая жизнь, чтобы достичь Дворца Печали. Но Дарья знала, что это не так. |