Оказывается, бывает крайне обескураживающим обнаружить, что, когда Вы стараетесь изо всех сил сказать правду, люди вам не верят и воображают, что вы преувеличиваете. Это заставляет вас почувствовать склонность к тому, чтобы энергично взяться за дело и преувеличивать уже умышленно, просто, чтобы продемонстрировать им разницу. Я знаю, что я часто чувствую искушение поступить именно так самому; меня спасает только моя натренированность с малых лет. Нам всегда следует быть крайне осторожными, чтобы никогда не давать простора для преувеличений; это привычка, от которой сложно отделаться отказаться. А это также и такая вульгарная привычка. В старые времена, когда поэты и торговцы мануфактурой были теми единственными людьми, кто преувеличивал, имелось нечто удачное и утончённое во мнении относительно репутации к «склонности скорее преувеличивать, чем преуменьшать» исключительно голые факты. Искусство преувеличения более не рассматривается как нечто «излишнее» в сегодняшнем перечне общеобразовательных дисциплин; это насущная потребность, считающаяся самой необходимой для жизненной битвы.

Весь свет мир преувеличивает. Он преувеличивает всё, начиная с количества ежегодно проданных велосипедов, и заканчивая ежегодным количеством язычников, обращённых к надежде на Спасение души и большему количеству виски. Преувеличение является основой нашей торговли, залежью нашего искусства и литературы, основой нашей общественной жизни, фундаментом нашего практического существования. Школьниками мы преувеличиваем наши драки, наши отметки и долги наших отцов. Мужичинами мы преувеличиваем достоинства наших товаров, мы преувеличиваем наши чувства, мы преувеличиваем наши доходы – за исключением того, как перед налоговым инспектором, а перед ним мы преувеличиваем наши «расходы», - мы преувеличиваем наши добродетели, мы даже преувеличиваем наши пороки, и, будучи в действительности мягчайшими людьми, мы прикидываемся разбойниками-сорвиголовами.

Мы пали так низко, что мы пытаемся разыгрывать как на сцене свои преувеличения и жить согласно нашим вракам. Мы называем это «поддержанием приличий», и никакое более горькое выражение, вероятно, не смогло бы быть изобретено, чтобы описать наши незрелые прихоти.

Если мы обладаем годовым доходом в сотню фунтов в год, разве мы не называем его двумя? В кладовке может быть продуктов хоть шаром покати, и в наших каминах стужа, однако мы счастливы, если мир (шестеро знакомых и любопытствующий сосед) верит, что у нас сто пятьдесят. А когда мы обладаем пятьюстами, мы распространяемся о тысяче, и крайне важный и обожаемый мир (шестнадцать знатоков, а два из них – из избранного общества!) соглашаются, что мы действительно тратим семь сотен, или, во всяком случае, залезаем в долги до размеров этой цифры; однако мяснику и булочнику, которые вникли в суть вопроса вместе с вашей горничной, известно гораздо лучше.

Через некоторое время, освоив этот трюк, мы отважно сорим деньгами и тратимся наподобие принцессы из Индии – или, скорее, создаём видимость того, что тратим; ибо мы знаем к тому времени, как изобрести видимость при помощи видимости, как приобретать внешний вид богатства при помощи внешнего вида наличных. И добрый старый мир – да благословит его Вельзевул! – ибо он является его собственным порождением, достаточно уверен: в отношении этого сходства ошибиться невозможно, имеются забавные мелкие способы, - собирается вокруг, рукоплеская и смеясь, потешаясь над этой ложью, и принимая участие в этом надувательстве, и сияя от мысли о том тяжком ударе, который как он знает, должен рано или поздно обрушиться на нас от подобного Тору* молота правды.

И всё это проходит так же весело, как игрища ведьм – пока не забрезжит хмурый рассвет.

Правда и факты вышли из моды и устарели, друзья мои, и годятся только для того, чтобы с ними жили тупицы и чернь. Видимость, а не действительность, является тем, за что хватается красивая собака в эти красивые времена. Мы с презрением отвергаем обыдённо-коричневую твёрдую землю, мы строим наши жизни и дома в благородно-кажущейся радужной стране теней и химер.

Нет никакой прелести в том доме для нас самих, засыпающих и пробуждающихся там, за радугой, только промозглый влажный туман в каждой комнате, и, прежде всего, неотступный страх перед тем часом, когда позлащённые облака растают, и позволят нам обрушиться – несколько тяжеловато, без сомнения – на суровый мир под нами.

Зато там! Какое значение имеет наша нищета, наш ужас? Постороннему наш дом кажется красивым и блестящим. Труженики на полях внизу смотрят сверху вниз и завидуют нам в нашем блеске славы и наслаждения. Если они полагают, что это приятно, конечно же, мы должны быть удовлетворены. Разве нас не учили тому, чтобы жить для других, а не для себя, и разве мы не действуем мужественно в соответствии с этими поучениями – самым загадочным образом?

Ах! Да, мы достаточно склонны к самопожертвованию, и достаточно весьма лояльны к этому свеже коронованному королю, инфанту Принца Надувательство и Принцессы Притворство. Никогда ранее так слепо не поклонялись деспоту! Никогда ещё влияние владыки не простиралось так широко по всему миру!

Человек, если ему суждено жить, должен поклоняться. Он озирается вокруг, что, в пределах его видения жизни, является величайшим и лучшим, к тому он повергается ниц и почитает то свято. Тому, чьи глаза открыты на девятнадцатый век, какой более благородный образ может породить вселенная, чем Ложь в краденых одеждах. Она лукава, и бесстыдна, и бездушна, и она осознаёт идеал его человеческой души, и он повергается ниц к её стопам и целует их, и хватается за её тощие колени, принося ей клятву в верности на веки вечные.

Ах! Он могущественный монарх, пустотелый Король Надувательство! Придёмте, давайте воздвигнем храмы из обтёсанных теней, где мы сможем поклоняться ему надёжно ограждённые от света. Давайте вознесём его над нашими поддельными гербами. Да продлится жизнь нашего малодушного, вероломного повелителя! – подходящего предводителя для такого воинства, каковым мы являемся! Да продлится жизнь Повелителя Лжи, помазанника Божьего! Да продлится жизнь бедного Короля Видимостей, перед которым преклоняет колени всё человечество!

Но мы должны возносить его вверх аккуратно, о мои братья воины! Ему потребно многое, чтобы «содержать его в должном порядке». У него нет ни собственных костей, ни мускулатуры, у бедной старой залежи! Если мы отнимем от него свои руки, он рухнет кучей старого изношенного тряпья, и злобный ветер развеет его напрочь, и оставит нас безутешными. О, давайте истратим наши жизни, поддерживая его в должном порядке, и услужая ему, и возвеличивая его – то есть, на веки вечные надутого воздухом и ничтожностью – до тех пор, пока он не лопнет, а заодно и мы вместе с ним!

Лопнуть должен он однажды, ибо лопаться – это в природе мыльных пузырей, в особенности, когда они раздуваются. А тем временем, он по-прежнему правит нами, и мир раздувается всё больше и больше, мир притворства, и преувеличений, и лжи, и тот, кто притворяется, и преувеличивает и лжёт наиболее успешно, является величайшим из всех нас.

Мир – это покрытая мишурой ярмарка, и мы все стоим снаружи перед палатками, и тыкаем пальцем в ярко раскрашенные картинки, и бьём в большой барабан, и хвастаемся, хвалимся! Жизнь – это одна огромная игра бахвальства!

«Купите моё мыло, вы, о люди, и вы никогда не будете выглядеть старыми, и волосы снова отрастут на ваших лысинах, и вы никогда снова не будете бедными или несчастными, а моё – это единственное подлинное мыло. О, остерегайтесь ложных подделок!»

«При помощи моего лосьона все вы, кто страдает от болей в голове, или в желудке, или в ступнях, или у кого сломаны руки, или разбиты сердца, или дурные мачехи; а пейте по одной склянке в день, и все ваши беды закончатся!

«Придите в мою церковь, все вы, кто желает вознестись на небеса, и купите моё ежедневное наставление по пенни, и уплатите за места в моей церкви, и помолитесь вы, чтобы не иметь ничего общего с моим сбившимся с пути истинного братом через дорогу. Это – единственно верный путь!»

«О, голосуйте за меня, мои благородные и разумные избиратели, и пошлите нашу партию во власть, и мир станет новым местом, и в нём никогда более не будет места греху или скорби! И каждый свободный и независимый избиратель получит новёхонькую с иголочки Утопию, единственную сотворённую специально для него, в соответствии с его собственными воззрениями, с прилагаемым чрезвычайно-неприятным Чистилищем огромных размеров, в которое он сможет отправить любого, кто ему не по нраву! О, не упускайте этого шанса!»

«О! Прислушайтесь к моей философии, она наилучшая и глубочайшая. О! Слушайте мои песни, они самые сладостные! О! Покупайте мои картины, они одни являются подлинным искусством. О! Читайте мои книги, они самые превосходные.

О! Я – величайший торговец сыром страны, я – величайший солдат, я – величайший поэт, я – величайший шоумен, я – величайший шут, я – величайший издатель, я – величайший патриот. Мы – величайшая нация. Мы – единственные добрые люди. Только наша религия истинная. Ба! Как мы все вопим!

Как мы все бахвалимся, и уговариваем, и бьём в барабан, и выкрикиваем! И никто не верит ни единому слову из того, что мы излагаем, и люди спрашивают друг друга, приговаривая:

«Как мы можем сказать, кто является величайшим и умнейшим среди всех этих вопящих хвастунов?»

И они отвечают:

«Там нет никого великого или умного. Великие и умные люди не здесь, для них нет места в этом пандемониуме шарлатанов и шаманов. Люди, которых Вы видите здесь, являются никем иным, кроме как кукарекающими петухами. Мы полагаем, что величайшими и наилучшими из них являются те, кто кукарекают громче и дольше всех; это – единственное мерило их достоинств».

Вследствие этого, что нам остаётся делать, кроме как кукарекать? И наилучшим и величайшим из всех нас является тот, кто кукарекает громче и дольше всех на этой маленькой навозной куче, которую мы называем нашим миром.

 

Перевёл с английского Сергей Лузан