В прожилках ржавых рыжей крови Иерусалимская стена, Скрывая стон молчит она Тысячелетья, или боле… Пальм забинтованные станы И черепки разбитых ваз… А в воздухе обрывки фраз И силуэт далекий, странный… …В песок впечатан чей-то след, – То предок мой. Он по пустыне Бродил с котомками пустыми За Моисеем сорок лет. Наш новый фотоаппарат Снимает древние раскопки. «Внимание!» – нажму на кнопку, И каждый фотоснимку рад. Но вдруг, средь этих глыб-камней, На фоне Храма взгляд печальный Проявится на отпечатке, – То предок мой – старик-еврей, А рядом внучка… мы похожи… И ваза у неё в руках… Взгляну в упор на старика. Я на него похожа тоже. Вопрос в глубинах мудрых глаз. Стоит с кувшинами пустыми: «Не зря ль бродили по пустыне Мы сорок лет для вас… для Вас?» В ИЕРУСАЛИМЕ Крепчает стена от записок. Их в древнюю стену Положат и верят, что сбудутся ворохи просьб. И с Богом один на один говорят вдохновенно, Надеясь, – теперь-то дела не пойдут на авось. А толпы паломников тут в одеяниях длинных Помолятся, чтобы потом о своём помолчать. И эта картина, среди декораций старинных, На каждое сердце поставит на память печать. … Привязана тенью к земле, к домам, переулкам, деревьям. Привязана сердцем к тебе. Привязана Вечным Сомненьем. |