Что хочет автор. Литературные конкурсы

«Если ты господин, уже перестал кривляться, то не изволишь ли принимать хозяйство?!» - раздался из темноты ворчливый голос. Звенислав вздрогнул от неожиданности и поспешно обернулся. Рядом стояло нечто. Наполовину сотканное из тумана, оно больше всего напоминало умильного старого горбатого черта, утомленного многовековыми обязанностями. «Кто ты?» - задал Звенислав единственно уместный в данной ситуации вопрос. «Я?» - в свою очередь удивилось привидение: «Как же, государь-батюшка, я здешний управляющий. Мне прежний наш господин, отбывший для принятия другой должности, велел строго-настрого тебя дожидаться.» «Надо же, – подумал про себя Звенислав – хитер Утренний свет. Все предвидел. А, может, даже спланировал?» Но он не стал долго задерживаться на этой мало приятной мысли о том, что его в очередной раз нагло использовали, и, напустив на себя суровый вид, грозно сказал : «Так что же ты, управляющий, меня не встречаешь, как положено? Где цветы, официальная делегация, где, наконец, я спрашиваю, хлеб-соль? Почему я не вижу коленопреклоненных раскаявшихся в своих злодеяниях грешников, которые тянут на амнистию?» «Непонятны мне твои заявления, господин хороший» - проскрипело привидение: «У нас тут все по-простому. Ты, да один помощник. Я, то есть» «Как же так?» - удивился Звенислав: «Даже в Государственной Думе каждому депутату больше помощников положено. А их, депутатов, аж четыреста пятьдесят. А я один и у меня один помощник на всех грешников. Как же они бунт до сих пор не подняли? Восстание Спартака? Прорыв на верх? Кто же их, наконец, в котлах варит? Как мы с тобой вдвоем с такой оравой справляться будем? Или перевелись грешники на Святой Руси и в иных мирах? А, может, их по помилованию отпустили?» «Скажешь тоже, помилование.» - обиделся управляющий: «Да они сами себе никогда грехи не отпустят, потому как есть человек себе самый строгий судья» - и управляющий гордо подбоченился. «Ну, и ну.» - растерялся Звенислав: «Это что же, они сами себя в ад отправили?» «Конечно, государь-батюшка! А ты и не знал? Как же ты в главные начальники попал сюда? Никакого от тебя проку!» - внезапно рассердился призрак. «Но, но, я бы попросил!» - притопнул ногой Звенислав: «Распустил тебя прежний господин: «Смотри, поговоришь у меня! Самого в грешники определю! Век у меня будешь котлы с кипящей смолой таскать!» «Да как же меня определить, когда я и есть первый грешник? И сам себе наказание назначил?» - всколыхнулось привидение, а Звенислав только открыл от изумления рот. «Ну, Господи, чудны дела твои!» - прошептал новый хозяин ада и, решительно тряхнув головой, скомандовал : «Поболтали, и будет. Веди, показывай свое хозяйство!»

Ангел-дева и Золотой всадник молча мчались навстречу закату. Каменистое взморье открылось перед ними, но они снова свернули к лесу. Птицы уже затихли, и небо расцветилось всеми возможными красками. Вдали, постепенно меняя цвет, бесшумно плескалось море.

«Подожди, давай посмотрим, как красиво!» - небесная дева остановила коня, но Золотой всадник даже не обернулся, и ей пришлось его догонять. Красивый юноша, упрямо сжав губы, решительно скакал вперед. «Куда ты так торопишься?» - задыхаясь от быстрой скачки, окликнула его дева. «Можно подумать, мы куда-то опаздываем?!» - не удержалась она от ехидной реплики. Золотой юноша, наконец, обернулся. Лицо у него было напряженное и злое. «Тебе это не идет!» - снова съязвила ангел-дева: «Ты же у нас самый правильный на земле. Как же люди станут на тебя ровняться, если ты будешь им проповедовать с таким видом… Хотя я конечно помню, что не мир ты принес им, а меч» Юноша не ответил и снова пришпорил коня. Они скакали уже не первый день. То медленно и грациозно спускаясь с небес, то возникая как бы ниоткуда, эта странная пара путешествовала с маниакальным упорством по местам наиболее известных языческих жертвоприношений. Иногда они появлялись на римской арене, среди ревущей толпы, а то среди оргий македонской царицы Олимпиады, то, как сейчас, спешили на праздник Ивана-Купалы в одно из славянских поселений. Впрочем, они, как правильно заметила дева, могли и не спешить, время, словно растягиваясь и подчиняясь неведомому приказу, каждый раз послушно приносило их именно в то время и место, которое они стремились увидеть. На странных гостей никогда не обращали внимания. Хотя ни золотоволосая дева, ни ее угрюмый спутник не скрывались и занимали себе самые лучшие места «в партере», а потом, досмотрев представление до конца, немедленно удалялись.

Однажды юноша даже сделал попытку вмешаться в происходящее, когда в Египте прекрасных девственниц, под мерные песнопения, отвели под мрачные своды культового храма бога Себека и приковали цепями к каменным столбам. Под их ногами плескался Нил. Жрецы, все с тем же тихим пением, удалились, и первый крокодил показал свою уродливую шишковатую голову над поверхностью, а потом, громко расплескивая лапами воду, выбрался на сушу и направился к истошно кричащей и бьющейся в цепях жертве. Золотой всадник, хмуро наблюдавший за жертвоприношением, неожиданно дернулся и сделал шаг по направлению к девушке, но ангел-дева поспешно схватила его за рукав: «Ты что? Во-первых, это уже свершилось. Забыл? А, во-вторых, мы же договорились ничего не менять. Только смотреть.» Юноша, сердито вырвав руку, резко развернулся и выскочил из мрачного храма. Дева несколько минут постояла, глядя ему вслед. На ее лице было написано сожаление по отношению к своему спутнику. Кричащую и бьющуюся в пасти хищника жертву, она будто не замечала, словно перед ней и вправду был призрак давно ушедших дней. Потом небесная дева тоже вскочила на коня и присоединилась к нетерпеливо поджидавшему ее всаднику.

В течение всего этого странного путешествия, Золотой всадник все больше мрачнел, а дева, напротив, сохраняла удивительное спокойствие и видимое безразличие. Но сейчас она решила заговорить об этом. «Ты чем-то недоволен? Но ведь пока твоя теория подтверждается, мысли о том, что мир следует сделать более гуманным, верны. Ты предложил отменить всю эту кровь и поклонение многочисленным богам. И тут я не могу с тобой не согласиться. Например, культ поклонения крокодилам, действительно, отвратителен. Кстати, ты знаешь, что он существует по сегодняшний день? Правда, теперь тайно?» «Смотря, что ты называешь сегодняшним днем.» - разлепил губы юноша. Дева поморщилась: «Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду век моей жизни – двадцать первый… От Рождества Христова.» - не удержалась она от сарказма. Но Золотой всадник, не обратив внимания на иронию, грустно заметил: «Ты все еще живешь своим веком и предрассудками века. Разве таким должен быть Бог? Что ты сможешь сделать для живущих и умерших, если будешь смотреть на мир так узко?» «А ты, я вижу, смотришь широко, поэтому чуть не сорвал все мероприятие, когда кинулся выручать давно съеденную крокодилами девушку!» - возмутилась ангел-дева. «Это нормальный поступок порядочного человека.» - рассердился юноша. «А разве ты человек?» - парировала дева, но тут же оборвала себя и, примирительно махнув рукой, добавила: «Ладно, не будем начинать этот вечный спор. Он все равно никогда не кончится. Да и разговаривать нам с тобой особенно не о чем. Глупо ведь спорить самому с собой. Или не глупо?» - попыталась она разрядить обстановку шуткой. «Наверное, нет.» - улыбнулся юноша: «Кажется, это является признаком какой-то психической болезни. Я забыл какой..» Напряжение, витавшее между ними как грозовые разряды уже много дней, на секунду спало, и двое всадников, рассмеявшись, продолжили свою бешеную скачку.

В темной лаборатории сидел Звенислав. Он ждал. Ждал когда к нему придет вдохновение, и он сможет увидеть, как раскрываются ворота вечности и, медленно погружаясь в густой туман, новоявленный бог сможет проникнуть в тайны прошлых страстей, сражений, кровавых интриг и зловещих тайн.

И вот, наконец, своды мрачного подземелья раздвинулись и, как в окошко Грановитой палаты, из которого члены царской семьи могли наблюдать за свершением государственных дел, Звенислав смог рассмотреть маленького, плохо одетого худого мальчика, который, спрятавшись в чулане, в щелку подглядывал за тем, что творилось в покоях его матери Елены Глинской. А там был переполох. Суетилась прислуга, бестолково бегали туда-сюда местные знахарки и иностранные лекари, нудно гундел молитву архимандрит. Мальчику не надо было объяснять, что все это значит. Он уже видел однажды подобную картину, правда тогда он был намного младше, а его брат Юрий только что родился, и нянька, суеверно крестясь, шепотом поведала воспитаннику, что Боженька наказал род великого князя, послав им юродивого. Маленький Иван не знал, что это значит, но четко для своих трех лет понимал, его отец, Великий князь Василий III, умирает и теперь он, об этом сказала, рыдая, его мать, должен нести на себе все бремя ответственности за Великую Россию. Маленький Иван, конечно, ничего не понял, но на всякий случай приосанился, выставив в гордой позе крохотную ножку в сафьяновом сапоге.

Теперь же, по прошествии пяти лет, он чувствовал, что история повторяется и на этот раз умирает его мать, единственный близкий человек, заботившийся о нем и защищавший его. Правда, она уже давно не обращала на него никакого внимания, то сгибаясь пополам в приступах рвоты, то бессильно лежа на белоснежных простынях и сама казавшаяся белее их. О наследнике, казалось, все забыли. На нем давно не меняли одежду и, когда рубашка порвалась, зацепившись за какой-то торчавший гвоздь, Иван так и остался ходить в рваном, так как никто не додумался сменить грязную робу на Великом князе. Еду маленький Иван теперь добывал себе сам, тайно прокравшись в трапезную, после того как обильно попировавшие бояре, пьяные, валились прямо под стол. Воровато оглядываясь, будто совершает преступление, ребенок схватил со стола не догрызенную куриную ногу и поспешно сунул в рот. А потом взял в руки огромный золотой кубок с остатками темной жидкости на дне, отхлебнул и закашлялся. За этим его и застал пришедший убирать со стола дворцовый холоп и, схватив за ухо, немедленно вывел из трапезной и сдал на руки разохавшейся няньки. Та отвела его на кухню и налила стакан молока, не переставая причитать «над горькой судьбой несчастного сиротки». Но Иван не стал слушать, в голове у него гудело, видимо от выпитого вина и, вырвавшись, он снова кинулся в давно облюбованный чулан, где его долго рвало. Потом он тихо заплакал и через некоторое время сам не заметил, как уснул. Проснулся он от громких криков и рыданий и испуганно выглянул из своего убежища. Самое страшное свершилось – царица умерла.

Догадавшись об этом, Иван сел и, обхватив колени руками, стал впервые по-взрослому размышлять не о том, что с ним теперь будет, этого он не мог себе даже пока представить, а о том, что же случилось с его матерью. Еще совсем недавно молодой цветущей женщиной. Смутно маленький Великий князь догадывался, что здесь что-то не так. Рано появившаяся привычка подслушивать и подглядывать под дверью, за которую его постоянно наказывали, теперь оказала ему добрую услугу. И он, постепенно вспоминал: вот доверенный боярина Шуйского дьяк, на цыпочках крадется в комнату спящей матери. Вот он достает из широкого рукава темно зеленую бутылочку и, воровато оглядываясь по сторонам, выливает ее содержимое в стакан, стоящий на ночном столике царицы. А вот маленький Иван как всегда крутится на кухне, здесь всегда вкусно пахнет, и добрая стряпуха часто угощает его свежими горячими пирожками. Но если его здесь застанет кто-нибудь из управляющих, ему не сдобровать, вот и сейчас вошел холоп его дяди, князя Юрия Ивановича и, не заметив поспешно спрятавшегося под огромный стол мальчика, сразу направился к главному повару: «Ну, готово ли блюдо для царицы? Велели лично отнести.» И, взяв золоченый поднос, повернувшись спиной к челяди, быстро высыпает туда какой-то порошок. Дойдя до этого места своих воспоминаний, Иван, пронзенный внезапной догадкой, громко вскрикивает. Его убежище тут же обнаружено. Великого князя вытаскивают и ставят перед грозным боярином Иваном Шуйским, а мальчик бьется в крепко держащих его руках, на его губах появляется пена, и он в судорогах падает на пол…

За спиной Звенислава раздалось деликатное покашливание. «Черт возьми, я же запер дверь!» - пробормотал бог-экспериментатор, отрываясь от созерцания картин прошлого. Но призрак не повел и бровью: «Господин хороший, не изволите ли сделать обход своих владений?» «Сейчас.» - проворчал Звенислав: «Что это вообще такое? Никакой жизни! Неужели я даже не волен распоряжаться своим временем, чтобы меня не беспокоили?» «Дело твое, конечно, господин, однако, порядок знать надо. Дисциплину соблюдать.» - и привидение выразительно посмотрело на Звенислава. «И откуда такой зануда на мою голову выискался.» - вздохнул Звенислав: «Что ж, пойдем. Только скажи мне вот что: он здесь?» - и Звенислав махнул рукой в сторону растворяющемуся порталу прошлого. «А как же!» - охотно подтвердил управляющий: «Все по невинно убиенному сыну скорбит, изверг.» И привидение неспешно направилось к выходу.

Звенислав подсознательно представлял себе ад довольно просто: как и было принято его изображать в известных церковных страшилках. Поэтому сейчас он ожидал увидеть мрачное царство тьмы, жара и холода. Раскаленные сковородки, шипящие и брызгающиеся кипятком котлы, спешащих проворных чертей и сложенных штабелями грешников. Каково же было его удивление, когда вместо мрака и зловонья, его взору предстал покрытый зеленой травой под лучами палящего солнца холм, на который и предлагал ему подняться управляющий. Звенислав изумленно вздернул черные дугообразные брови, но ничего не сказав, чтобы лишний раз не демонстрировать свое невежество, поспешил вслед за призраком.

На холме стояло поселение. Там во всю кипела работа. Веселые ухоженные домики резко контрастировали с царившей на рабочих местах неразберихой. Прямо посредине деревушки открывалась взгляду кузница. Там незадачливый молотобоец только что уронил раскаленное железо прямо на ногу кузнецу, возмущенный мат которого заглушал даже вопли нерадивой доярки, которую корова пыталась достать рогом. Сапожник только что закончил мастерить пару обуви и пытался всучить ее грозившей ему кулаком крестьянке, с покрасневшим от возмущения лицом. Невооруженным глазом было заметно, что одна туфля явно больше другой. Но крестьянка ругалась по другому поводу: она только что примерила правую черевичку, и в пятку ей вонзился огромный гвоздь. А посредине всей этой вакханалии метался смешной растрепанный человек с всклокоченной бородой. Он пытался примирить гончара с кожевником, но явно не преуспел в данном вопросе. По внешнему виду этот забавный человечек напоминал средневекового ученого. Тут солнце затянуло набежавшее облако и человек, схватившись за голову начал раскачиваться из стороны в сторону, а потом сел прямо на землю и стал рвать на себе остатки волос.

«Что это он так убивается?» - наконец сумел вымолвить, пришедший в себя от изумления Звенислав: «И кто это, кстати?» «Не узнал?» - ухмыльнулось привидение: «Это же Томас Мор! Ты «Утопию» его читал?» «Ну, конечно, в школе проходили.» - растеряно ответил Звенислав: «Он жил в Англии в первой половине 16 века. Боролся с ересями. Написал гневный протест Лютеру. Его очень уважал король Генрих VIII, до тех пор, пока не приказал отрубить своему протеже голову за отказ принести присягу королю.»

«Ну, а об «Утопии» что помнишь?» - экзаменовал управляющий. «Он написал об утопическом социализме.» - отчитался Звенислав: « О том, каким должна быть в идеале жизнь на земле. Марксисты потом на его труде свои идеи основывали… Мир, где всегда светит солнце, люди живут в равенстве и братстве. Никто не богатеет и каждый день меняет свою профессию, чтобы другим не обидно было.» На этих словах Звенислав споткнулся и, начиная понимать, внимательно присмотрелся к окружающему: «Так что ж, он решил такой мир построить, и ничего не вышло? Ха, даже солнце зашло за тучу!» «А ты как думал?» - вторил управляющий : «Можно такую утопию построить?» «Что нельзя – это понятно» - задумчиво проговорил Звенислав: «Ты только посмотри, как этот гончар глину лепит! Сразу видно, что первый день. А интересно, учителем или писателем тоже за один день можно стать?» «А ты пойди, посмотри. Там за поворотом как раз художник трудится. Наверняка стать ему основателем новой школы в живописи! Малевича за пояс заткнет.» - веселилось привидение. «Ладно, у нас и не такие работы за миллион долларов уходили.» - Проворчал Звенислав: «В конце концов, каждый сходит с ума по- своему. Тут ты меня не удивишь. Скажи лучше, а что же это за ад такой? Выходит, он, Томас Мор, сам не верил в свое изобретение, вот и мучается теперь? Ведь, как я понял, каждый сам себе каторгу устраивает. Кто в чем чувствует себя виноватым, от того и страдает.»

«Быстро сообразил, господин.» - уважительно заметил управляющий: «А насчет того, верил ли он в «Утопию», ну ты подумай сам, может ученый, пусть даже из Средневековья верить, что солнце никогда не зайдет? И во весь этот бред со сменой профессий? Взгляни, сейчас дождь пойдет. Это, между прочим, слезы этого самого Томаса Мора.» - С умным видом добавил призрак.

«Мда. Пожалел бы я его, если бы он столько народа с толку не сбил.» - Проговорил Звенислав: «Я, конечно, не этих имею в виду. Они ведь морок, наверное. Я о реальном строительстве коммунизма, во времена которого, к счастью не долго, и мне жить пришлось» «А вот насчет морока – это ты зря.» - Вдруг обиделось привидение: «Все люди настоящие. Кто верил и не верил одновременно. Сомневался, в общем.»

«Что ж, хорошо. Я еще подумаю, что с этим делать.» - Резюмировал Звенислав: «А как с остальными? У всех других грешников тоже свои миры?»

«Все как сказало когда-то Ваше преподобие.» - Не удержался от сарказма управляющий, но тут же посерьезнел: «У кого свои, у кого – коллективные. Многие ведь стандартно мыслят. Все смотреть будешь?» «А как же. Раз уж я здесь за главного.» - пожал плечами Звенислав и оба не спеша, направились в сторону штаб-квартиры народовольцев.

Опять надрываются трубы.

Грачей распугал барабан.

Правители стиснули зубы,

Приветствуя вражеский стан.

Выходят вперед дипломаты.

Фальшивых улыбок страсть.

Спасем мы родные Пенаты,

Признав правой силу и власть.

Но пусть победителей судят.

Отравим им жизнь и вино.

Проклятье разрушенных судеб.

Кто прав? Ведь богам все равно.

Ангел-дева и Золотой всадник остановились, чтобы перекусить под раскидистым дубом. Они достали из походных сумок аппетитно пахнущую ветчину, сырокопченое мясо, швейцарский сыр, хлеб. При виде мяса, Золотой всадник поморщился. На что дева не преминула подколоть его: «Ты что вегетарианец?» «А что не похоже?» - огрызнулся юноша. «Ну, тогда голодай. Или можешь рекламировать кошерную пищу, а то и раздельное питание. А я поем как следует. Путь впереди нелегкий.» - И она с вожделением посмотрела на свежую царицынскую колбасу. Юноша отщипнул кусочек булки и бросил севшей ему на плечо птичке. «Все то тебя любят.» - Добродушно заметила дева, с набитым ртом. И продолжила: «Какие ужасы сегодня смотреть будем?» Золотой всадник, наконец, взорвался: «Как ты можешь шутить на такие темы? Неужели тебе наплевать на их страдания?» «Ну, почему же?» - удивилась дева: «Только, как правило, это их личный выбор.»

- Да? Какой же? Приносить себя в жертву? Быть скормленным крокодилам?!

- Ладно. Разохался. Ты прямо как наши политики в период избирательной кампании. Могут и луну пообещать, и водку по 75 копеек. Я просто хочу сказать, что люди, которых приносят в жертву грозным богам, обычно бывают пленниками. Вот сегодня мы как раз едем наблюдать подобную картину. Этот викинг. Помнишь? Он сам пошел на войну. Его никто не гнал. Дома у него остались жена, трое детей, старуха-мать и любовница. Он по языческому обычаю вместо того, чтобы сдаваться в плен, мог броситься на меч, и перейти достойно в другой мир свободным человеком. Ему не хватило духу. Теперь он поплатится за это. Его принесут в жертву тем самым богам, в которых он так истово верит.

- И ты судишь его за минутную слабость? Считаешь, что следует столь грозно карать?!

- А разве не наш достопочтенный Создатель, встав не с той ноги, покарал целые народы потопом? И за что, спрашивается? За мелкие грешки? За то, что они не идеальны? Но как они могут быть не идеальными, если сотворены по его образу и подобию? И в каком смысле они так сотворены? Духовно, как трактуют наши святоши? Но тогда тем более, какой с них спрос? Значит, и карать он должен самого себя? Какие у тебя на эту тему теологические толкования? И что ты приходил исправить в его учении? Разве Бог не безгрешен? Но тогда какой он Бог? Разве Бог может ошибаться? И если да, то, как потом он может кого-то судить?

- Времена меняются. Кроме того, каждый имеет право на ошибки. Исходя из твоей трактовки, нельзя осуждать преступников, потому что они тоже люди.

- Между прочим, я всегда была против смертной казни.

- Ты? – Юноша изумленно поднял брови, перестав жевать кусок сыра.

- Да, я. Никто не вправе судить других. Даже если те страшные преступники. Потому что у такого рода судий меняется психология. Они как раз начинают считать себя безгрешными богами. Кроме того, наши законы слишком напоминают кровную месть. Он убил, и за это его в свою очередь можно убить. Так чем же общество тогда лучше убийцы?

- Но надо же как-то пресекать преступления. Иначе каждый будет убивать безнаказанно.

- Значит каждый? А как же сознательность? Как же образ и подобие божье? Да взять хотя бы тебя. Разве этому ты учил в своих проповедях?

- Многое из того, что я сказал, извратили позднее.

- Извратили твои последователи! Но разве ты не должен нести ответственность за последствия своего учения? Впрочем, что с тобой разговаривать! Ты просто сумасшедший. Ведь ни один здравомыслящий человек не назовет себя богом.

- А если он и есть Бог? – нахмурился Золотой всадник.

- Тогда тем более!

- Но ты то меня считаешь богом?

- Я думаю, что ты – чокнутый проповедник. Бог-последыш, который ничего нового не создает, а только разбирается с уже созданным – не бог.

- Но тогда и ты тоже!

- Несомненно.

Они помолчали. Сквозь листву пробивалось неправдоподобно синее небо, рядом журчал ручеек, на ветках щебетали птицы, но оба собеседника, казалось, не замечали этой умиротворяющей красоты.

«С другой стороны, – продолжила разговор дева, - если нормальный человек не назовет себя богом, то можно ли считать нормальными тех, кто с маниакальным упорством из поколения в поколение верят в мифического доброго боженьку, не получая при этом никаких доказательств его существования. И на всем этом сумасшествии наживается только одна структура – церковь.» «Ну, почему же одна? – усомнился юноша, - А государство?»

«Что ж, пора в путь.» - Дева неспешно потянулась, разминая занемевшее тело и стряхнула с ладоней прилипшие крошки. Золотой всадник поднялся и оседлал коня. Они продолжили дальнейший путь в полном молчании, терзаясь сомнениями, и недовольные друг другом.

Звенислав стоял на коленях на Сенлакском поле. Он то ли молился, то ли плакал, беззвучно шевеля губами. Здесь покоился Гарольд. Король Англии. Хотя когда он погиб, защищая свою страну от вторжения, страна бриттов называлась иначе. Сам Гарольд принадлежал народу саксов. Они давно стали считаться коренной нацией, и уже никто не вспоминал, что все эти люди были потомками диких племен викингов под предводительством неистового Горзы, чью атаку отбил, приостановив на время вторжение чужаков, незабвенный король Артур. Эта полу мифическая фигура, ставшая символом мужества, рыцарского долга и политической мудрости, на самом деле имела некоторые реальные корни. Например, доподлинно известно, что в 519 году Артуру удалось сдержать натиск свирепых завоевателей, которым оказалось мало их скалистых берегов, на которых ничего не росло. И они проделали полный опасностей путь до благословенной страны бриттов. Впрочем, это было далеко не первый захват зеленого острова. На нем перемешалось такое количество народов, что никто уже в точности не мог сказать, кто же на самом деле здесь является представителем коренной нации. К таинственной земле, как магнитом притягивались все новые и новые орды искателей лучшей доли.

В первом веке до нашей эры Британию посетили римляне. Под командой Гая Юлия Цезаря, они успешно штурмовали незамысловатые бастионы диких коренных жителей. Древние римляне заняли крупное для того времени поселение, Лондиниум. Они построили дороги, а местные деревушки были отданы во владение римского нобилитета. Однако уже по прошествии очень небольшого времени, другому Цезарю по имени Клавдий, пришлось на своей шкуре испытать сопротивление местных жителей. На этот раз восстание подняла женщина. Глава племени иценийцев, проживавшем в окрестностях Лондиниума, Боадеция. Клавдий сам чуть не погиб в отчаянном сражении, но на время маленький остров вновь был приведен к покорности. Но римлянам все же пришлось уйти из Британии. Остались римские достижения передовой мысли, но в целом, люди по-прежнему продолжали жить своей незамысловатой жизнью. Верили в колдунов и лесных духов, воевали с соседними племенами, ночевали всем родом в одном большом зале. Там же рождались дети, и ничего не менялось в стране до прихода новых завоевателей, восстание против которых и возглавил король Артур. Однако, уже через двадцать лет после этого события, сам Артур сложил голову в сражении со своим внебрачным сыном Медраудом. А саксы постепенно заселили зеленые луга острова, и вот уже их стало принято считать коренным населением. Особенно тогда, когда на Британию обрушилась новая угроза. И снова с берегов Скандинавии. На этот раз туманный остров своим доменом назвали датские и норвежские короли. И снова трудная борьба, пока не приходит к власти тихий, но абсолютно непредсказуемый король Эдуард Исповедник. В стране тогда лидировал патриотично настроенный, упорный и властный ярл Годвин. Он буквально довлел над меланхоличным королем. И вот уже дочь Годвина замужем за королем Эдуардом. Но этот брак не дал ожидаемых результатов. То ли благодаря склонности Эдуарда Исповедника к монашеской жизни, то ли по иной причине, но детей от этого брака у него так и не появилось. И на первый план выдвигается любимец народа, бунтарь и герой, Гарольд, сын Годвина. Король обещает своему ярлу, что его сын унаследует корону. Но при этом, посетив маленькую Нормандию и пообщавшись с молодым герцогом Вильгельмом, король неожиданно сулит корону и ему.

Крохотное герцогство со столицей в Руане, было создано, а вернее, захвачено, наводящим на Францию ужас Роланом, по прозвищу пешеход, потому как даже конь не выдерживал веса могучего тела. Король Франции Карл Простоватый, стремясь удержать большее, пожертвовал меньшим, отдав грозному захватчику, часть своих владений, где и было образованно государство странствующих викингов, Нормандия. И один из правителей, беспутный Роберт Дьявол, возвращаясь с охоты, повстречал красивую крестьянку, которую решил сделать своей наложницей. У них родился сын, названный Вильгельмом, в народе прозванным ублюдком. Тем не менее, не исполнилось Вильгельму и восьми лет, когда отец, возложив на мальчика все тяготы правления, сам отправляется на покаяние по святым местам. Возвращаясь из Иерусалима, герцог Роберт умирает, и корона остается у его незаконнорожденного сына. Тут, разумеется, и начинается самое интересное. Против Вильгельма-ублюдка восстает вся знать, и начинается его многолетняя борьба за престол, с уничтожением непокорных городов и отрезанием языков у злопыхателей. Честолюбивый мальчик одерживает победу, но борьба закалила его характер, и ему уже давно мало своего крохотного владения. И после мимоходом брошенного королем Эдуардом обещания, он уже считает своей собственностью и Англию. Между тем, король Эдуард, как сказали бы мудрые римляне, царствует, но не управляет. Управление, подавление мятежей беспутных вельмож, внешние войны, все это возложено на Гарольда. Авторитет молодого ярла растет, любовь к нему народа крепчает и вскоре, после победы над Уэльсом, Гарольд, как некогда король Артур, становится символом Британии. Его славе суждено пережить его не на годы и даже не на десятилетия, а на века. Его имя ассоциируется со свободой и независимостью. Он навсегда останется в памяти людей как мифологический борец с интервенциями и всеми злыми силами. Но сама судьба ополчилась против него, как когда-то против короля Артура, послав тому завистливого неразумного отпрыска.

Гарольд же отправился в плавание, исход которого повлиял не только на его дальнейшую судьбу, но и изменил историю всей Англии.

Неслышно ступая по еще теплой золе, Звенислав осторожно пробирался среди обгоревших черепов и обугленных останков, следуя за управляющим. Призрак решил показать новому властелину мертвое поле, которое все равно было по дороге к намеченной цели. Здесь когда-то шла битва. Бессмысленная, с точки зрения нормального человека. Два дальних родственника сошлись в борьбе за власть, в то время как их родине грозила опасность от куда более серьезного противника, грозившего поработить их народ. Но не только мелкие царьки обращали гораздо больше внимания на козни друг друга, но и, как загипнотизированные, их сторонники, вассалы и вилланы насмерть схватились на пограничном поле среди лесов и болот. Здесь они полегли все. Погибли оба претендента на высшую должность хранителя и защитника государства. Да и из простых людей почти никто не ушел живым, на последнем вздохе вонзая нож в горло брата. Уцелевшие же, устроили колоссальный погребальный костер надежд, и отправились принять горькую участь раба от пришедшего на родную землю завоевателя, которому уже некому было оказывать сопротивление.

Теперь на поле поселились только вороны и волки. Люди старались не забредать в проклятое место, читая на своем языке молитву, и обходя его стороной. Даже отъявленные мародеры не рисковали появляться здесь. Но все -таки что-то живое копошилось среди обгоревших костяков. Звенислав пригляделся. Хорошо одетый упитанный старец алчно рыскал между не сгоревшими трупами, то отрывая с чалмы какого-то бедолаги драгоценную брошь, то, выламывая окостеневшие пальцы, пытаясь добраться до золотого кольца с рубином. Казалось, он забыл обо всем на свете. Но вот сзади послышалось приглушенное рычание, и серая тень неслышно метнулась из-за деревьев. Старик только сейчас опомнился и, бросив мешок с награбленным добром, кинулся бежать. Но разве уйдешь от волчьей стаи! Один за другим волки выскакивали из леса, предпочтя живую добычу. И вот уже на глазах изумленного Звенислава, не успевшего даже моргнуть глазом, стая облепила фигурку не в меру алчного ростовщика, повалив его на землю. Еще мгновенье, и все было кончено. Волки пировали над павшим, а издалека уже слышался вороний клекот. Словно призраки ни за что убитых воинов объединились, чтобы не допустить глумления над их позором.

Звенислав, тряхнул головой, как бы сбрасывая с глаз пелену. «Зачем ты меня сюда притащил?» - сердито осведомился он у управляющего. «Господин все хотел видеть.» - Невозмутимо ответило привидение: «Если насмотрелся, пошли дальше.»

И они снова двинулись в путь. Через несколько шагов ландшафт разительно изменился, и они вступили в новую историческую эпоху. Вокруг раскинулись бескрайние поля, фруктовые сады источали аромат, далеко разносилось пение самых причудливых птиц. Но среди всего этого благолепия был человек, который явно не замечал окружающей его умиротворяющей красоты. Он то вскакивал и начинал бесцельно метаться, то вновь садился на землю, обхватив руками голову. В фигуре его Звениславу показалось что-то знакомое, и он вопросительно взглянул на управляющего. «Он самый.» - кивнул тот на невысказанный вопрос: «Наш Иудушка собственной персоной. Вот одного я не понимаю, - и призрак недоуменно покачал головой, - как он здесь оказался?» «А вот на этот вопрос я тебе отвечу.» - Неожиданно громко произнес Звенислав: «Ты думаешь, ему довольно того, что его простил некогда преданный им? Нет. Люди сами себя не прощают. И больше всего они ненавидят тех, кому они когда-то навредили. Они обманывают себя, утверждая, что те сами были виноваты. Они даже могут убедить в своей правоте весь мир, но только не самих себя. И будут терзаться, пока червь ненависти не сожрет их сердце и душу, но и тогда им не будет покоя.» «С чувством сказал.» - заметил управляющий: «Однако не ты ли говорил, что не бывает неспособных на предательство? Бывают разные обстоятельства. Поэтому бессмысленно гордо декларировать, я, мол, никого не предам, и сам предательства не прощаю.» «Да, говорил, и сейчас повторю.» - подтвердил Звенислав: «Только ведь одно другому не противоречит. Вот, например, расскажу тебе случай: дружили две девочки. Одна ради другой часто жертвовала своим благополучием, подстраивала свою жизнь под подругу, и даже когда они обе влюбились в одного мужчину, то не поссорились, предоставив ему самому право выбора. Казалось, глядя на них, что может быть крепче и важнее дружбы? Любимые? Это все преходяще. Однако видимо гнилая была суть этой девочки, если предала она свою лучшую подругу за тридцать серебряников. Как же так? Спросишь ты. Да просто та устала все время чувствовать себя второсортной, и вот подвернулся ей другой повелитель, и она спокойно сдала друга, да еще свалила на нее всю вину, оклеветав перед всеми.» «И что же потом?» - заинтересованно переспросило привидение. «А ничего… Пока.»

Отрубленные головы бессмысленно таращились с воздетых над городом кольев. Кровь еще стекала из перебитых артерий.

Князь Влад задумчиво макал кусочки белого хлеба в густое красное вино. Его маленькая Родина опять пошла на поклон к жадному сюзерену. На страну напирали турки, и у великого Господаря просто не было другого выбора, кроме как попросить помощи у Венгрии. Но Венгерский король как всегда жил по двойным стандартам. С одной стороны ему хотелось привести к наибольшей покорности неистового борца с засильем Османской Империи князя Влада, с другой, следовало сохранить государственный нейтралитет, кроме того, его вполне устраивали постоянно меняющиеся, готовые перегрызть друг другу горло за власть мелкие правители Румынии. Они не удерживались на троне достаточно долго времени, чтобы приобрести авторитет в народе и армии. Да и каком авторитете могла идти речь, если единственным желанием дорвавшихся царьков, было стремление как можно скорее набить личную казну с помощью повышения налогов. Никто из них не пользовался популярностью. Никто не смел разогнуть спину в присутствии Венгерского короля. И уж конечно, никто не мог и помыслить о том, что можно противостоять великому Стамбулу, регулярно угонявшему в рабство тысячи пленных, вырезавшему православных просто за принадлежность к вере, собиравшему огромную дань. Но, несмотря на это, властители занимались лишь своими мелкими распрями. При поддержке церкви, они разворовывали казну государства, точили зубы на ближайшего соседа, строили козни, считая все это единственным достойным время провождением. Да и зачем жить иначе? Народ бедствует? Такова его доля. Турецкая опасность? Но от турок всегда можно откупиться. А вот брат, дядя, племянник, затеявший мятеж против государя – это серьезно. С ними следует объединиться, поделиться, а затем и прикончить на дружеском пиру.

Но не таков был князь Влад. Он не сильно изменился за годы турецкого плена. Разве что стал более равнодушен к страданиям, унижениям. На них-то он достаточно насмотрелся. Турки в таких вопросах весьма изобретательны. Его брата сломила неволя. Он не только покорился, но, казалось, принял навязанный ему образ жизни и взгляды. Он был в фаворе при султанском дворе и совсем не рвался назад в свою нищую, раздираемую противоречиями и внутренними интригами Трансильванию. Влад же научился смотреть на жизнь более трезво. И теперь единственной задачей для него было получить законом принадлежащую власть, которую, впрочем, ему никто не жаждал возвращать, и затеять страшную, непримиримую, ожесточенную и неравную борьбу с угнетателями и поработителями.

Развернутые знамена.

Шагают колонны в ряд.

К подножью злаченого трона

Сегодня приблизился враг.

А завтра – великая битва.

Зачем, для кого? Кто поймет.

Напутствует воинов молитва,

Как будто никто не умрет.

Последний гонец не доедет,

А поле смердит, словно ад.

Но каждый стремится к победе.

И кто в этом всем виноват?

Ангел-дева и Золотой всадник стояли на вершине холма. Отсюда им прекрасно просматривалась вся картина. Славяне готовились к войне. Тут и там мелькали знамена, блестели воинские доспехи, и гремело оружие. Упитанный жрец в ярком одеянии, засучив рукава, руководил группой отроков, вытаскивающим из внушительного капища на обозрение народа огромного медного быка. В толпе, в нетерпении потрясая оружием, стояли зрелые войны, рядом пристроились, шамкающие беззубыми ртами старые ратники. Женщины стыдливо всхлипывали, поглядывая на своих уходящих в поход мужей. Ребятишки цеплялись за их юбки.

В толпе раздался гул. Из-за спин присутствующих вывели огромного викинга с русой нечесаной бородой. Он изо всех сил упирался, сыпля проклятиями и пытаясь вырваться из цепких рук. Подростки заулюлюкали, а старец, опиравшийся на клюку, злобно плюнул: «Где это видано, чтобы воин да в плен добровольно сдавался! То-то он в небесных садах поработает теперь на моего внука!» - и старик горделиво обвел глазами близ стоящих: «Это ведь мой Ярополк его словил. Теперь этот варяг его раб в загробной жизни. Нет, в наше время того не было. Чтобы добровольно в рабство! Мельчают людишки,» - и старик укоризненно покачал трясущейся головой.

Между тем пленника, под одобрительные возгласы воинов, два крепких отрока пытались запихнуть в раскрытое чрево медного быка. Пленник мычал, растопырив ноги, и никак не хотел лезть внутрь, прекрасно понимая, какая учесть ожидает его. Но на помощь товарищам подбежали еще три дюжих молодца, и сопротивление могучего викинга было, наконец, сломлено. Толпа затаила дыхание, а жрец, читая молитву о победе войска, и его благополучном возвращении, начал разжигать костер под медным быком, пока пламя не охватило фигуру со всех сторон, а изнутри раздались нечеловеческие вопли. Жрец, подняв вверх палец, ждал знамения. И вот свершилось! Жрец что-то увидел или услышал, потому как внезапно завопил истошным голосом: «Да будет дарована победа! Слышите, братья мои, победа!» Толпа ответила радостным ревом, над головами взметнулись блестящие клинки. Женщины кинулись на шеи мужьям, а детишки принялись весело скакать вокруг огромного костра.

Золотой всадник с отвращением отвернулся. Глаза его сверкали гневом. Ангел-дева же по-прежнему оставалась невозмутимой. «Ты находишь эти развлечения приятными?» - дернув коня за узду, бросил юноша. «Хорошего в них мало.» - спокойно парировала дева: «Но что поделать, темный народишко. Верит в помощь сильных богов. Вот и жертвы приносит, чтобы задобрить.» «И как, помогают боги?» - язвительно поинтересовался юноша. «А ты многим помог?» - яростно повернулась к нему дева: «Сколько невинных сожгли на кострах во славу Господа? Эти хотя бы приносят свои жертвы в исключительных случаях, как перед войной, например. Инквизиция же тащила на костер по любому доносу. Сосед хотел избавиться от кого-то, доносит – колдун тут живет. Бедолагу хватают и с таким пристрастием допрашивают, что костер ему уже кажется избавлением. Да и сама инквизиция хорошо придумала: конфисковать имущество осужденных. Таким образом, стоит какому-то святоше засмотреться на твои земли, и учесть твоя, считай, решена.» «Так ты что же думаешь, это то, чему я их учил? И к тому же, не оправдывайся, пожалуйста, тем, что в язычестве жертв было меньше. Важна судьба каждого человека!» «Да, я помню про слезинку ребенка.» - фыркнула дева: «Но и ты не забывай, что каждый несет ответственность за последствия своего учения. Ведь людей за это судят. Почему же боги неподсудны?» «Хорошо» - Вздохнул Золотой всадник: «Поехали, посмотрим на твоего любимого бунтаря Святополка.»

«И кстати, - юноша нахмурился, осененный догадкой, - кого это ты имела в виду, когда говорила о подсудности людей? Не Нюрнбергский процесс, случайно?»

В мрачном погребе проходило совещание. Здесь собрались люди различных мастей. Тут была суровая, с сумасшедшими глаза, представительница славного рода Перовских. Но она не собиралась укреплять границы с строить города, подобно своим близким. Напротив, она всегда противилась навязанной ей роли девушки благородного семейства. У нее завязался роман с человеком из рабочего класса, с которым она мигом нашла общий язык. Как же иначе! Ведь у обоих была единая цель – убить проклятого узурпатора, приватизировавшего власть в России. Вернее, они называли это казнью. Неизвестно, впрочем, понимали ли они значение этого слова. Ведь нельзя вынести приговор (даже если они считали себя в праве выносить приговоры) человеку, не совершившему никакого преступления, кроме своего рождения на свет не в бедной лачуге, а в Зимнем дворце. Особенно, если учесть, что речь шла не просто об императоре, а об императоре, народом же прозванным освободителем.

Звенислав вместе с управляющим незаметно пристроился верхом на балке, почти скрывающейся под темным арочным сводом. «Колоритные личности, не правда ли?» - подало голос привидение. «Да, приятными их назвать трудно при всем желании.» - согласился Звенислав: «Однако, в мое время, когда уже перестали идеализировать деяния революционеров, я знал немало вполне интеллигентных и вменяемых людей, которые искренне восхищались этими подонками.» «Но ты же вроде недолюбливаешь Александра Освободителя.» -заметил призрак. «Верно. Я считаю его реформы преждевременными. Народ сам часто не знал, что ему с этой свободой делать» «Но ведь надо было развивать Российскую экономику.» - не унимался управляющий. «Конечно. Ее надо было развивать значительно раньше, а не вступать с парусным флотом и отсутствием железных дорог в Крымскую войну.» - пожал плечами Звенислав: «Однако, один вывод не мешает другому. Вот посмотри на народную «благодарность» за все революционные реформы Освободителя. Мы это можем лицезреть во всей красе.» «Но, послушай, это же отбросы общества.» - возмутилось привидение. «Тем не менее, здесь представлены все классы и прослойки, что немаловажно.» - настаивал Звенислав: «К тому же, я полагаю, ты помнишь, что их идеи были развиты в дальнейшем.» На этом их спор прекратился, потому что взяла слово Вера Засулич.

После покушения на градоначальника Трепова и суда над ней, революционерка Вера заметно осунулась, и у нее поубавилось решительности. Хотя, по идее, должно было быть наоборот: ведь такой из ряда вон выходящий прецедент – ранить человека, совершая при этом обдуманное преступление, и быть оправданной демократически настроенным судом. Она, видите ли, протестовала против плохого содержания заключенных в тюрьмах. И все это при том, что всем было известно, что как раз лично Трепов неоднократно жаловался Государю императору на антисанитарное состояние мест лишения свободы. Но толпа гудела, зал был набит, вся только что созданная адвокатура на стороне бунтарки. И неожиданный, опровергающий все законы, вывод – невиновна. Радостные крики в зале. Конечно же это открывает дорогу новым терактам. И они незамедлительно последовали. Ведь, кажется, теперь можно убить любого неугодного человека. По крайней мере, именно этому научил данный прецедент народовольцев. Но для самой Веры Засулич судилище оказалось серьезным потрясением, и она не жаждала вновь попасть на скамью подсудимых. Поэтому на собрании заговорщиков именно она заняла примиренческую позицию. Сейчас Вера говорила о том, что следует сойти с позиций терроризма и вернуться к деятельности, направленной на образование и просвещение народа. Но ей тут же возразила Софья Перовская, настаивая на непременной казни царя и убийства его окружения.

Спор затянулся, и Звенислав вновь обратился к управляющему: «Ну, и что они теперь не поделили? Каждый школьник знает, что общество разделилось на умеренных «Черный передел», и крайних «Народную волю» Царя они убили. Что им неймется? Почему не строят свое идеальное общество справедливости?»

«Эх, господин, плохо ты наш народ знаешь, - закряхтел призрак, - они его теперь каждый раз убивают различными способами. Но все равно никак не договорятся, и не найдут удовлетворения. Все никак понять не могут, почему за ними народ не последовал. А некоторые, в глубине души, раскаиваются. Но отступать-то некуда.» «Упертый народ. И что же мне с ними делать?» - ни к кому не обращаясь, пробормотал Звенислав. Но управляющий только пожал плечами.

Император и самодержец Всероссийский, царь Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Казанский, Астраханский, Польский, Сибирский и прочая, и прочая…Александр II прогуливался по любимому маршруту. Прогулки по своей столице давно вошли в привычку Российских императоров. Еще государь Петр Алексеевич, создатель величественного города, обгоняя свиту, сновал туда-сюда, помахивая внушительной дубинкой. Но у народа и без того считалось крайне дурным тоном беспокоить своего повелителя. И когда, например, Александр I Благословенный, по привычке встав, в пять утра, отправлялся бродить в полном одиночестве, случайные прохожие только снимали шляпы, провожая улыбками царственную особу. Однако императорская власть учитывала желание народа пожаловаться на беды и притеснения своему государю. Поэтому на Дворцовой площади, где некогда паслись зайцы, а теперь гордо маршировали гвардейцы и проезжали золоченые кареты, был установлен специальный ящик для жалоб и предложений. И каждый желающий мог опустить в него свое послание, ни на секунду не усомнившись, что она попадет лично в руки нынешнего правителя. Видимо, все же писем этих было не так уж много, то ли по причине малограмотности русского народа, то ли из тактичного желания не отвлекать государя по пустякам, но так или иначе, император успевал посмотреть все содержимое ящика за завтраком, и раздать соответствующие распоряжения. Как чтение кляуз сказывалось на аппетите и пищеварении истории неизвестно.

Но человек, поджидавший Александра II на мостике не принадлежал к числу тех, кто вступает в переговоры с властью. Его позиция была четкой и очевидной: узурпатора следует уничтожить. И все эти заигрывания с народом, учреждение местного самоуправления, устройство городских Дум, реформа в армии, когда, наконец, была отменена рекрутская система, и, в конце концов, долгожданная отмена крепостного права, ничего не значили для хмурого мужчины, прячущего пистолет за бортом сюртука. Царь уже просто по своей сущности оставался для него врагом. Потому, как считал заговорщик, царей вообще не должно быть. Право на существование имела только свобода народа на управление, и анархия без какого-либо принуждения. Он давно прочитал работы Прудона и знал, что анархия – это не полный хаос, а согласие свободных людей делать, что им вздумается, не ущемляя при этом прав других людей. О том, что могут оказаться и не совсем сознательные, которые на радостях займутся как раз всевозможным ущемлением чужих прав, как, например, кражи и убийства, он не мог и помыслить. Ведь главное – освободить народ от проклятого царизма, а дальше все свершиться само собой, и народ возьмет власть в свои руки. Только бы ненавистный император сегодня прошел мимо, и никто не вмешался в ход событий.

Царь шел довольно быстро. Он уже заканчивал свою прогулку, погода была неважной, и ему хотелось поскорее попасть в тепло Зимнего дворца. Прохожих было немного. Все приветливо раскланивались. Внезапно человек, стоящий к нему спиной на мостике, резко развернулся и выхватил пистолет. Последовал выстрел. Мимо. Как назло вокруг ни одного полицейского. А преступник не унимался. Он не бросился скрываться после неудачного выстрела. Напротив, он кинулся догонять императора, который уже бежал. Снова и снова звучали выстрелы. Но вот долгожданные жандармы, которым Александр Освободитель обрадовался как родным. Они кидаются на преступника. Можно передохнуть. До Зимнего дворца весть долетела моментально. Там переполох. Вокруг царя охают, суетятся, княжна Долгорукая кидается на шею, все окружение, как и следовало, ожидать, укоряют его за то, что он не назначил охрану уже после первого же покушения, от которого его спас простой крестьянин. «Если так хотят убить, то все равно убьют.» - твердо прерывает их причитания император: «Господи, и за что мне доля такая? Что я им сделал?» А с портрета на стене многозначительно улыбается Павел I.

Зеленые холмы позолотило солнце. Невдалеке на болоте громко квакали лягушки. Впереди расстилалась равнина, а в лесу подняли гомон веселые птицы. Роса еще не успела высохнуть, и каждая травинка сверкала переливчатыми изумрудами.

В стане русского князя Святополка царило оживление. Простые ратники поднимались с земли, протирая глаза, и поеживаясь от утреннего холода. К княжескому шатру спешили гонцы с докладом. А издалека тянулись и тянулись цепочки людей, пришедших на поклон к грозному князю, и стремящихся влиться в его войско. Тут были и поседевшие гридни, служившие еще отцу Святополка, мудрому Великому князю Ярополку. Были и совсем мальчики, с горящими глазами слушающие слепых гусляров, надрывно запевающих былину о делах совсем недавних, когда каждый был свободен, весел, мог пройти пусть короткий, но славный путь от победы к победе, защищая свою страну, и пируя со своим удалым князем. Пели они о том, что любой человек поклонялся избранному лично им богу, и бог никогда не оставлял свою паству. Но, теперь в голосе гусляра зазвучал металл, смешенный со скорбью, настали иные времена. Брат пошел на брата. Незаконнорожденный младший отпрыск княжеского рода сверг законного правителя, подло убив его с помощью наемников. Обманул он народ свой, обещав восстановить веру отцов и дедов. Но вместо этого насильно загнал людей в холодные реки, и осенили их крестом вражеские священники. А тех, кто и тогда не уверовал, клали на порог собственного дома на глазах причитающей родни, и ставили на живот медный таз с раскаленными углями, и гибли мученики страшной смертью, но не предавали своей веры ради какого-то распятого проповедника, которого они и знать не знали. Но пришел сын убиенного великого князя, Святополк, и восстановит он справедливость, и вернет родных богов, ниспровергнутых в пучину.

Воины затаили дыхание, слушая голосистого старца. Тихо отодвинулся полог золотого княжеского шатра, и из него появился сам статный русый князь, с горящими огнем глазами. Он обвел взглядом свое войско, пристально посмотрел на вновь прибывших и нахмурился : «Дети. Старики, да дети. Куда им сражаться с отборным отрядом наемных викингов двоюродного брата-хромца Ярослава.»

Нелегкая судьба выпала Святополку. Отец его, старший сын воинственного Святослава недолго княжил в Киеве. Незаконнорожденный сын ключницы Владимир подбил дружину князя выступить против своего повелителя, пообещав вернуть былую славу языческой вере, которая несколько поблекла в годы правления Ярополка, дипломата и мудреца, наладившего отношения с Византией, Римом, и даже с печенежской ордой, некогда напавшей на воинов Святослава. Но призвал Владимир чужаков, и убили они старшего брата, а сам бастард, чтобы еще больше подчеркнуть свою власть женился на жене брата Ярополка, ждавшей тогда ребенка. И родился Святополк в горе и ненависти, не сыном и не пасынком, с малолетства мечтая поквитаться с убийцей отца. А Владимир в то время изменил тем, кому пообещал сохранить старую веру, решив, что невыгодна она для царской власти. Слишком много дает людям свободы. Нужно что-то, что поработило бы народ, и дало надежду не в этой жизни, а в призрачной загробной. Поэтому позвал Владимир послов из разных стран, предлагая им показать свою веру.

Половцы говорили о том, как хорошо исповедывать ислам: можно иметь много жен. Владимир обрадовался этому. Ведь сам был многоженцем. У него вообще было в обычае брать девушек насильно. Например, помимо матери Святополка, женился он на Рогведе, дочери побежденного им князя Рогвалда, после того, как отнял он у покоренного мужа Новгород, а так же, на жене погибшего брата Олега Забаве и так далее. Но огорчили мусульмане Великого князя, сказав, что нельзя отныне пить вино и есть мясо свиньи, в то время как на Руси только и спасались в холода крепкими медами, да жирными хрюшками. Иудаизм и католичество тоже отверг князь. Так как по первой религии, русичи сразу становились второсортным народом, а по второй вере, надо было идти на поклон к Римскому папе. Однако решать что-то было надо. И Владимир останавливается на православии. Теперь и бедным будет вера в рай в загробной жизни, и богатым есть надежда раскаяться и отпустить грехи. Но разве просто убить веру! Сменить привычных, понятных богов, на какого-то заморского бродягу. Да и были среди славян люди, которые верили в то, что все можно заработать своими силами, и не нужно было им призрачное прощение. Хотели они жить своим умом. Тогда потянулись они к Святополку, только в нем видя заступника в их правом деле.

Ангел-дева и Золотой всадник, невидимые, пристроились за спиной удрученного князя, разглядывающего свое разношерстое войско. Даже в глазах упрямого юноши мелькнуло что-то вроде сожаление. Слишком хорошо знал он и судьбу Святополка, и подлое предательство, и даже то, что из-за клеветы проклято навек будет имя героя, не назовут больше люди так детей своих. Знал он и то, какими методами пришел к власти сам Владимир «Святой» и сын его Ярослав «Мудрый». Дева заметно волновалась, но Золотой всадник твердой рукой сдержал ее порыв: «А вот теперь я говорю: стоп. Мы решили не вмешиваться.» «Но ведь готовиться величайшая в истории несправедливость!» - возмущенно воскликнула дева. Юноша горько улыбнулся: «Разве она одна? Сколько невинно замученных, сколько неправедно оклеветанных?» «Но чтобы так фальсифицировать историю! Лгуна и убийцу назвать мудрым, а святого окаянным!» - горячилась Ангел-дева.

Тут Святополка заметили в толпе, и раздались приветственные крики. Князь совсем недавно вышел из тюрьмы, куда заключил его на долгие годы отчим Владимир, и многие впервые видели его в лицо.

Серые дни и печальные ночи..

Свежая прелесть весенних цветов.

Снились мне синие светлые очи,

Лег на мечты мои снежный покров

Мне ли жалеть о потерянном рае?

Долгая жизнь, хотя дни сочтены.

Город багровый от края до края.

Жаль что не сбудутся наши мечты

Только стихи, что даны от Всевышнего,

Снова меня опускают в тот сад.

Юные души, мечтая возвышенно,

Падают, падают, падают в ад.

Звенислав начал понемногу осваиваться в подшефном мире. Он видел и кошмары разрушенных семей, когда хозяйка вновь и вновь ожидает ушедшего на войну (или к другой) любимого. Видел ссоры и брань, ненависть и убийства. «Почему они все возвращаются к худшему?» - поинтересовался он у управляющего. Тот загадочно улыбнулся: «А вот пойдем, я тебе кое-что покажу.» И они направились в абсолютно непримечательную избушку, где в одиночестве куковала молодая женщина. Вокруг домика росли яркие цветы, попадались даже клумбы с розами. Сам домишко был на редкость чистым и ухоженным. Внутри висели расшитые явно самой хозяйкой полотенца. Половики из камыша тщательно вытряхнуты, пол блестит, в печке печется свежий хлеб. Невесела только сама хозяюшка. Баба молодая, и не то, чтобы совсем некрасивая. Просто глаза близко посажены, на лице какие-то красные пятна. Но, в конце концов, кто идеален? Но не находит она себе покоя. Мечется по горнице, стонет, плачет. Но вот оживилась, кинулась к окошку – ждет своего доброго молодца.

«Что же она сделала?» - поинтересовался Звенислав.

«Ушел от нее мужик. Совсем голову потерял от заезжей красавицы. А Устинья – привидение кивнуло в сторону мечущейся бабенки, - возьми, да и отправься к колдунье. Та ей какие-то корешки всучила. Устинья, она ведь как только своего ненаглядного не обхаживала. И пироги ему каждый день пекла, и ничего лишнего не требовала, ни в чем не укоряла, как иные, надышаться на него не могла. И вдруг такое дело. Совсем баба от горя голову потеряла!» «Ну, ну, интересно.» - подбодрил управляющего Звенислав. «А молодая, та, к которой ее муж сбежал, особенно с ним не церемонилась. Только покрикивала, посмеивалась над ним. Да все наряды новые требовала. А он еще и радовался. Совсем чумной от ее красоты ходил. .. Да, бывает и такое.» - призрак замолчал и задумался. «Что же дальше было?» - одернул его Звенислав. Управляющий откашлялся и продолжил: «Бабка-ведьма научила Устинью, ты, мол, пригласи их к себе, чтобы замириться, значит. Мол, кто старое помянет, совет вам да любовь, и все такое. Мужик обрадовался, видно, кошки у него на душе скребли, что бросил он старую хозяйку, ушел не по-людски. И как-то в воскресенье напекла Устинья пирогов, а вместо начинки корешки положила. И пометила те пироги, которыми она гостью накормить хотела. Да только мужик все спутал. Увидел он свои любимые пирожки с зайчатиной, новая жена его так печь не умела, и накинулся на них. Не успела Устинья и глазом моргнуть, как съел ее любимый всю отраву. А девица, наоборот, фигуру блюла, а, может, еще чего, но до еды даже не дотронулась. Упал мужик прямо в горнице на пол, катается в судорогах, слишком много он корешков сразу проглотил, а Устинья мечется, причитает. Молодуха вскочила, и давай вопить на всю деревню, убивают, мол. Соседи сбежались. Устинья, в горе, призналась. А мужик у нее на глазах умер. Соседи ее сгоряча вилами забили.» «Так значит, она уже получила свое. Почему же сейчас не может жить спокойно и счастливо?» - возмутился Звенислав. «А вспомни, господин хороший, - хитро прищурилось привидение, - не ты ли говорил, что человек сам себе не прощает. Ведь ее здесь никто не держит. Только ее собственная совесть, которая грызет изнутри. … Да ты к ней не ходи. Напрасно это. Не уговоришь. Думаешь, до тебя не пробовали? Бесполезно. Не может она не терзаться. Не может сама себя простить.» «А что мужик тот?» поинтересовался Звенислав. «А что ему сделается? – хмыкнул управляющий – Живет со своей молодухой, про прежнюю жену и думать забыл» «И ему, значит, никакого наказания? – возмутился Звенислав – Кстати, давно хотел спросить тебя, а где здесь маньяки, серийные убийцы, и тому подобное?» «А их здесь нет» - осклабился призрак. «Как?» - опешил Звенислав. «Так они-то себя виновными не считают. Они свои счастливые призрачные миры строят. Как когда-то им бог экспериментатор посоветовал» - и привидение нагло ухмыльнулось.

«Идем к ним.» - Звенислав решительно запахнулся в длинный плащ. «Ты что! Ты что!» - испугался управляющий: «Тебе же нельзя никуда выходить. Это не твоя епархия! Твой предшественник тут столько сидел, пока ты его не освободил.» «Кто сказал, что нельзя?» - обозлился Звенислав: «Я сам порядки устанавливаю. Куда хочу, туда и иду. Хоть в рай, хоть в ад, хоть богов свергать. Для того я и пришел сюда, чтобы разобраться. Идешь со мной?» Привидение облизнуло пересохшие губы. Соблазн был слишком велик. «А как же Архангел Михаил?» - сделало оно последнюю робкую попытку сопротивляться. «Ты что же думаешь, он меня сторожит? Делать ему больше нечего. Он, небось, с красотками в фитнес центре отдыхает.» - и Звенислав решительно шагнул в темную дыру беспредельности.

Однако грозный Архангел был на месте. И даже без красоток и постоянно вьющихся вокруг него прихлебателей. «А! Наконец-то! – радостно приветствовал он Звенислава – Я уже заждался. Скучно без тебя. Идешь опять переворот совершать? Давно пора!» «Здравствуй, Миша!» - крепко обнял друга Звенислав: «А что опять что-то не так в вашем царстве?»

- В том то и дело, что все так. Так же как прежде. Разве что новый хозяин построже немного. Да что толку от его строгости. Закисли все в своей вечности. Ничего нового уже создать не могут.

- Так ты бы спускался ко мне. Рассказал бы что делается.

- Вот я и подумал, подожду немного, может, сам появиться, а потом спущусь. Ты ведь непоседа. – засмеялся Архангел. – Так куда теперь? Можно мне с тобой? А то совсем дел не стало. Раньше я практически первым лицом был, а теперь вроде в отставке. Неформальной, конечно.

- Пойдем на мои миры посмотрим. Что я там натворил. А то создал, а взглянуть времени не было. – позвал Звенислав.

- Охотно. Я их тоже еще не видел. – И Михаил, подхватив огненный меч, двинулся вслед за Звениславом.

Мы торопим коней,

Будто можем куда-то успеть.

В суете наших дней

Рвется жизни прозрачная нить.

Звезды тают как сон,

В отраженье багровой зари.

Вырывается стон:

Как ничтожны деянья твои!

Все исчезнет как тень,

И вернется на круги своя.

Вновь придет новый день.

День, в котором не будет тебя.

Издалека Ангел-дева и Золотой всадник наблюдали, как король Франции Филипп Август, не оглядываясь, гнал коня. Вслед ему летели проклятия. Не так давно Римский папа отлучил короля, и заодно все его королевство, от церкви. Вроде бы, подумаешь, какая мелочь. Но воспитанный в бого боязни народ, увидев, как спешно, словно крысы с тонувшего корабля, священнослужители покидают свои приходы, пришел в ужас. Послушные своему Ватиканскому владыке гораздо больше, чем королю, на землях которого они нашли приют, церковники отказывали ни в чем не повинной пастве в абсолютно необходимых вещах. Младенцы оставались некрещеными, свадьбы справлять не разрешалось. И даже покойников теперь никто не отпевал. Не говоря уже об отпущении грехов, святом причастии и христианских праздниках.

И за что, спрашивается, такая напасть? А просто на просто Филипп Август женился. Предыдущая его жена не угодила самому Филиппу, а нынешняя -Римскому папе. И вовсе не волновало его святейшество, что у молодой королевы уже родился ребенок, и она даже ждала второго. Вердикт был категоричен: брак считается незаконным, и должен быть расторгнут. Те времена держатели святого престола пользовались грандиозной властью. А уж манипулировать королями они научились давно. Не дал денег на очередной крестовый поход или на нужды католичества, попал в опалу. Браки же царственных особ вообще висели на волоске. Дело в том, что по законам церкви, не могло быть одобрено супружество, если жених и невеста находились в родстве, вплоть до седьмого колена. Но по законам династии, жениться следовало лишь на особах королевской крови! Где же найти такую принцессу, чтобы она соответствовала всем требованиям? Но церковь отличалась гибкостью. И когда брак был ей выгоден, она разрешала даже самое близкое родство. А вот если нет…Сколько шума, например, было из-за расторжения брака Генриха VIII с бывшей женой его старшего брата, навязанной ему отцом. Генрих уж и Библию Римскому папе цитировал: «Не возжелай жены брата своего.» Но родственником английской королевы был сам кардинал, и папа стоял насмерть, пока Генрих не сверг в своем отдельно взятом государстве римско-католическую церковь, и не послал его куда подальше. Но Филипп Август был слишком слаб, чтобы идти по такому пути. И он лишь в бессильном гневе наблюдал, как толпиться люд возле заколоченных церквей, умоляя смилостивиться над ними грешными. Но церковь неумолима. И мимо королевского дворца потянулись цепочки поникших французов, несущих на своих плечах скорбный, полуразложившийся груз. Покойников до последнего держали в доме, не желая положить в землю без необходимых обрядов, свято веря в то, что иначе не попадут родные люди в рай, и будут вечно маяться. Но проклятье церкви все длилось, а король упорствовал. И когда зловонье становилось невыносимым, измученные люди, потихоньку стали сносить своих покойников на городскую свалку, сбрасывая там, как горы мусора.

«Аборигены, съедавшие родичей, и то гуманнее.» - Фыркнула, наблюдавшая за этой картиной Ангел-дева. «А что еще остается этим беднягам?» - грустно возразил Золотой всадник. «Что?» - зашипела рассерженной кошкой небесная дева: «Перебить, к чертовой матери этих подлых, продажных, трусливых святош! Вот и все дела!»

- Они не так воспитаны. Они истинно верят, что Бог на них прогневался.

- Да, воспитала твоя религия народ в рабстве. Тупые скоты! Но вы ведь так и хотели? Так что же ты сейчас о них печешься? Может, так и оставить? Лично я всегда была против отмены рабства и крепостного права. Это же безмозглые свиньи! Что они будут делать со свободой. – горячилась дева – И ты тоже хорош! Ездишь, вздыхаешь, сокрушаешься! И потом, скажи, как свобода может быть односторонней? Свобода тела и рабство духа? И нет свободы выбора.

- Что ты от меня хочешь? – устало поинтересовался Золотой всадник. – И потом, ведь как раз больше всех именно ты беспокоишься об их свободе. Хочешь сделать из них богов. Так давай! Сколько там процентов стало богами: один-два?

- Еще бы. Века страха, покорности, инквизиции. Грех, грех… Кто это говорит? Жирный священник, повинный в таком количестве грехов, что ни одному мирянину не снилось. Да и что они такое особенное знают о боге? Может, лично инструкции получают во время аудиенции? – издевалась дева.

- Ты опять всех под одну гребенку. – поморщился юноша. – Что ж, давай, съездим в какой-нибудь монастырь, посмотрим.

В небо уносятся шпилей иглы.

Крылья свои распахнут облака.

Все мы играем в печальные игры,

Мыслью своей мы пронзаем века.

Молния ярко сверкает над городом.

Море бушует и бьется во мгле.

Армию скорбно преследуют вороны,

И продолжается жизнь на земле.

В невзрачной московской забегаловке, на самом краю города, около окружной, куда заходят только знатоки и посвященные, неожиданно появился совсем незваный и неожиданный посетитель. Усатый положительный немецкий бюргер, окончательно замерзнув на суровом русском морозе, сочетающимся с пронзительным ветром, свернул в первое попавшееся питейное заведение, спустившись по ступенькам в подвал. Он протер очки, оттаивая после лютого холода, и собрался уже заказать излюбленную кружку пива, а то и что-то покрепче, как вдруг замер, вытаращив глаза на смотревший на него со стены портрет, кого бы вы думали? Самого вождя третьего рейха. Немец несколько минут бессмысленно таращился на увиденное, и даже тихонько ущипнул себя за руку, решив, вероятно, что потерял всякую ориентацию во времени и пространстве. Между тем, собравшаяся в этом специфическом заведении местная публика, прервала разгоревшийся, было за бутылкой горячительного, спор, и тоже во все глаза смотрела на посетителя.

«Эй, дядя! Тебе что-то не нравиться?» - довольно агрессивно начал наголо выбритый подросток, вставая из-за стола. За ним подтянулись и остальные. На иностранного гостя они смотрели определенно без приязни. Только теперь немец обрел дар речи, пролепетав что-то невразумительное на своем родном языке. Однако, молодежь заметно оживилась. «Да это же представитель Великой Германии!» - воскликнул кто-то, хлопая иностранца по плечу: «Ну-ка , ребята, налейте ему наше «Гжелки». А то пьют они там у себя, уж извини, друг, черт знает что.» И парень потащил немца к столу. Тот, с перепугу, почти не сопротивлялся. Только как рыба открывал рот, разглядывая мелькающие на рукавах свастики. Ситуация осложнилась тем, что немец знал по-русски от силы десяток слов. Парни же, как ни старались освежить в памяти любимый язык, многое тоже не извлекли. Но тут из-за барной стойки выглянул человек постарше, явно с жизненным опытом, который и был здесь предводителем. Он не спеша, плеснул ошалевшему немцу водки, степенно предложил закусить соленым огурцом, и уверенно перешел на английский. Немец взглянул на него как на спасителя, и отчаянно залепетал. Смысл его речи, как перевел потом публике немолодой дядя, сводился к следующему: на родине немца, в свободной Германии давно и помыслить не могли, чтобы открыто поддерживать фашизм. Все дети и внуки немецких оккупантов стыдятся своих предков, и стараются всячески искупить их вину. И уж никак почтенный немец не мог предположить, что в России, которая больше всех пострадала от войны с Германией, могут найтись поклонники Адольфа Гитлера. «Может, это шутка?» - окончил свою речь немец, с надеждой обводя глазами присутствующий. Парни и две воинственно настроенные девицы, дружно захохотали. Их руководитель выдержал положенную паузу, и продолжил беседу: «А почему уважаемый, не знаю твоего имени…» «Рихард.» поспешно представился немец, умолчав о фамилии, ровно, как и о роде занятий. Тем более, что к нему так бесцеремонно обратились. «Так вот, Рихард, объясни нам, почему мы должны плохо относиться к вашему фюреру?» - продолжил говоривший. Парни как по команде, вскочили, и закричали «Халь!» А немец с трудом подавил желание залезть под стол, проклиная и свой неурочный поход по магазинам, и вообще приезд в эту варварскую страну, ожидая в любой момент появления бдительных правоохранительных органов, которые загребут его вместе со всеми смутьянами в плачевно известную русскую Сибирь. Однако ничего страшного не произошло. А оратор, поняв какие чувства, испытывает их гость, подбодрил: «Да, ты не бойся. Вон у нас своя милиция. Иван, покажись.» - окликнул он одного из молодых людей. Из-за стола встал парень в форме курсанта милицейской школы. Немец окончательно лишился дара речи. А дядя продолжил, радуясь возможности подискутировать с представителем коренной нации их кумира: « Да ты не стесняйся. Ешь. Пей. Для тебя все бесплатно. И расскажи нам, почему это вы своего вождя предали?»

Немец, глотнув с горя водки, бросил снова взгляд на стену, с которой на него сурово смотрел фюрер, и только сейчас заметил надпись на немецком: « Я должен сперва создать народ, и уж только потом думать о решении задач, поставленных в эту эпоху перед нами как нацией»

В баре было душно, пахло перегаром, но о том, чтобы незаметно улизнуть, не могло быть и речи. «Вот влип, так влип» - с горечью подумал немец. Однако, то ли из-за принятой солидной дозы алкоголя, то ли по природному любопытству, но он уже не рвался сбежать. Ему стало интересно, что же эти русские смогут сказать в защиту человека, намеревавшегося на месте их столицы сделать лебединое озеро.

Зимним крылом разметались березы.

Память и старость. Победа и крах.

В мареве снов отшумевшие грозы.

Пламя пожаров. Проснувшийся страх.

Ветер сдувает серебряный пепел.

Снова вперед. В бесконечность и боль.

Призрачность душ при загадочном свете.

Темных творцов неизменная роль.

3 сентября. 2003.

На этот раз восстали земли непокорного Лангедока. Ох, уж сколько проблем у Франции с этими провинциями. То они государю отказываются повиноваться, то святой католической церкви. Вот и в этот раз выдумали бродячие проповедники и звонкоголосые трубадуры, что не так уж и свята эта самая церковь, и что не так завещал им жить Спаситель. Впрочем, дошло до полной ереси: люди, стремясь, вырваться из жизненного плена, целыми семьями кончали самоубийством. Альбигойское движение вообще больше напоминало сатанизм, нежели борьбу за чистоту церкви.

Незамеченными, Ангел-дева и Золотой всадник, побродили по узким улочкам главного города еретиков – Альбы. Город бурлил. Везде собирались возбужденные толпы. Проповедники размахивали руками. На глазах у странников семья, состоящая из средних лет мужчины, красивой женщины, троих детей, одним из которых был младенец, и старухи, взявшись за руки, дружно бросились вниз с высокой колокольни. При чем, женщина, упав на своего ребенка, погибла не сразу, а долго корчилась в пыли.

Золотой всадник искоса взглянул на Ангел деву: «Ну, что нравится тебе такой исход?» - поинтересовался он. «Ничего, погоди. Посмотришь, что дальше будет. Придут твои святоши. Все живые мертвым завидовать будут.» - ответила та. «Не надо было поднимать бунт и призывать людей к самоубийствам!» - воскликнул юноша.

- Не надо было церкви взяточничать и обжираться в пост, когда у мирян корка хлеба не всегда водилась – немедленно парировала дева: « К тому же, святые отцы придумали отличный способ возвращения народ в истинную веру – сожжение на костре.»

- Это опять же не моя идея. – Защищался Золотой всадник.

- Но разве не ты высказался: кто не со мной, тот против меня? Тут, знаешь ли, может быть довольно широкое толкование дальнейших действий. - Не сдавалась дева: «Ладно, пойдем-ка, посмотрим, как там наши крестоносцы». И они выехали за городские ворота.

Магистр ордена и инквизитор стояли на вершине холма. Закованный в броню рыцарь, с насмешкой смотрел на отдувающегося после быстрой езды, святого отца. Впрочем, магистр сам носил духовный сан и иронизировать было не в его интересах. Однако он не удержался, чтобы не подколоть инквизитора. С должным смирением, склонив голову, он почтительно произнес, преданно заглядывая в глаза духовному руководителю операции: «Завтра мы возьмем этот мятежный город. Но в нем ведь не все еретики. Будут и истинно верующие, и невинные младенцы. Скажи мне, отец мой, как мне отличить истинно верующих от отступников? Как не ошибиться?» Инквизитор некоторое время молча перебирал четки, читая молитву, и, наконец, вымолвил. Голос его громко разнесся над притихшим войском: «Убивай всех, сын мой, бог узнает своих!»

Кто-то из молодых воинов вздрогнул, большинство же перекрестилось.

Ангел-дева в сердцах плюнула и злобно взглянула на Золотого всадника, словно именно он был виновником всех бед, свалившихся на Альбу. Впрочем, пожалуй, так и было. Странная пара молча побродила среди устраивающийся на ночлег солдатов инквизиции, прислушиваясь к разговорам. Но ничего интересного они не узнали. Обыкновенное ворчание, ссоры из-за лучшего куска мяса, отпихивание друг друга от теплого местечка у походного костра.

Заря выдалась кровавой. Словно даже солнце знало, что предстоит сегодня. Затрубили ранний подъем трубы. Крестоносцы седлали коней. И начался штурм. Альбигойцы сопротивлялись с отчаянностью приговоренных. На стены встали даже женщины, выливая на головы наступавших чаны с крутым кипятком. Рыцари варились в своей броне, но их было слишком много. Вот уже ворота не выдержали ударов тараном, и конница с криками, славящими Спасителя, ворвалась в обреченный город. Многие горожане, понимая, что их ждет неминуемое, в последнем усилии всаживали себе в грудь кинжал, или кидались безоружными на закованных в латы кнехтов, надеясь на легкую смерть. Но многим не повезло. Женщин, детей, старцев хватали безжалостные руки палачей и волокли на спешно воздвигаемые, на возвышенностях костры. Кто-то поджег ближайший дом с соломенной крышей, и пошла потеха! Некоторые молодые крестоносцы, вопреки установленным правилам, успевали попользовать особенно приглянувшихся девиц и по иному назначению. А что терять? Все равно за такое богоугодное дело, как уничтожение еретиков, грехи святая церковь отпустит. Привязанные к пылающим столбам, извивались в огне старики и детишки, мужики и бабы. Но вот огонь начал угрожать уже самим завоевателям, грозя отрезать им дорогу. Труба зычно пробасила отход, и конники отступили, оставив погибать в огне непокорный город.

Золотой всадник мчался, не разбирая дороги. Давно наступили сумерки и его конь, не видя, куда ступает, несколько раз поскользнулся на размокшей от недавно прошедшего ливня земле. Дева давно отстала. Она вообще никуда не торопилась. Ехала, задумчиво глядя перед собой. Наконец, загнанный жеребец Золотого всадника бессильно рухнул, и юноша, перелетев через голову, оказался в зарослях кустарника. Там его и обнаружила тихо подъехавшая Ангел-дева. Она спешилась и молча села рядом с ним, отказавшись от своей привычной язвительности.

Мы прошли сквозь боль

Для того чтоб жить.

Чтоб опять себе

На земле служить.

Чтобы вновь грешить

И из праха встать.

Чтоб потом других

На земле топтать

Архангел освещал дорогу своим огненным мечом. Иначе они, пожалуй, заблудились бы. Путь был на редкость запутан, извилист и мрачен. Внезапные провалы, когда они на несколько метров падали вниз так, что сердце замирало, чередовались с рытвинами, кочками и канавами. Управляющий что-то невнятно ворчал. А Звенислав поинтересовался: «Неужели мой брат, Утренний свет, нарочно устроил такую дорогу, чтобы никто сюда не мог добраться?» Шедший впереди Михаил, удивленно обернулся, в недоумении поднял бровь: «Да он сюда даже не заглядывал! Ему своих дел хватает.» «Каких же?» - вновь спросил Звенислав. «Ну, во-первых, с обнаглевшими в период смуты, ангелами справиться не может. Все время кто-нибудь интригует.»

- Так это и при прежнем правлении было!

- Конечно, но прежний сам был великим интриганом и все наперед видел. А нынешний привык единолично распоряжаться, уже забыл, как это с командой работать.

- Ну, хорошо, а еще что он делает? Как насчет людей, которыми все-таки его основная задача заниматься?

- Тут еще хуже. Решил рай на земле устроить. Только одного желания не достаточно. Хочет какой-то эксперимент в стиле утопистов. Я ему пытался объяснить, что он ничего не понимает в экономике. Но он и слушать не стал. Собрал всех ангелов и произнес декларативное заявление, что, основная задача сделать людей счастливыми. И предложил выполнять.

- Как не сказал? – ухмыльнулся Звенислав.

- Естественно. Выслушал только комплименты от подхалимов. А потом все посмотрели на меня.

- Он на тебя возложил сию великую задачу?

- Я почему-то у него теперь основной козел отпущения.

- Короче, он тебя послал туда, не знаю куда, принести то, не знаю что, как в известной сказке. – Резюмировал Звенислав.

- Вот именно. Да еще и план наметил: к следующему тысячелетию нужно создать безупречный Эдем.

- Ну, допустим, Миша, ты у нас самый главный специалист по чудесам. Так что не притворяйся, будто ничего не можешь. – Улыбнулся в темноте Звенислав.

- Допустим. Только я опять все сделаю, а лавры, как всегда, ему достанутся. А если будут какие-то недочеты, то опять же, их на меня повесят.

- Не удивляюсь, что он тебя так не любит. Очень ты самолюбив. Тебе тоже лавры и почести нужны. – Продолжал подшучивать Звенислав. Но договорить им не дали. Управляющий внезапно ойкнул и замер с остановившимся взглядом.

За разговором они и не заметили, как ландшафт местности изменился, и трое странников оказались в грязном темном переулке. Из-за угла показалась тень. Человек шагнул в бледный круг фонаря, и они увидели, что это довольно респектабельного вида мужчина, в добротном костюме, сшитым на староанглийский манер. Однако в руках у него была абсолютно не подобающая для почтенного джентльмена вещь: окровавленный нож, с которого стекали капли свежей крови. Именно на этот нож и смотрел, застыв на месте, управляющий.

«Это что у нас, Джек-потрошитель?» - первым пришел в себя

Звенислав. «Это уж тебе виднее!» - сердито ответил обескураженный таким резким переходом архангел: «Твои миры»

Между тем, человек вытер нож носовым платком и нырнул в ближайшую подворотню. Только сейчас все обратили внимание на стук женских каблучков, раздававшийся оттуда. Потом послышался приглушенный разговор и кокетливый смех представительницы древнейшей профессии, который был прерван истерическим воплем жертвы, перешедшим в сдавленный хрип.

Управляющий повернулся к Звениславу. Голос его дрожал от возмущения: «Это что же такое, господин хороший? Ты во всеуслышание обвиняешь Спасителя за то, что он не предвидел негативных последствий своего учения. А сам какие миры создал? Вот тебе и свобода воли для людей! Посмотри, какими они богами стали! Кровавыми!!!» «Погоди горячиться.» - Примирительно начал Звенислав: «Это ведь, если не ошибаюсь, миры виртуальные? Значит жертвы не настоящие.» «За исключением тех сада мазохистов, которые сами выбрали учесть жертв.» - вмешался в разговор Михаил – архангел. «Даже так.» - Хмыкнул Звенислав: «Тогда тем более. Что ж, господа. Я доволен.» - Он потер руки, поворачиваясь к изумленному управляющему: «Ну, что тебе не понятно? Здесь эти маньяки никому вреда причинить не могут. Эх, на земле бы так!»

«Но как же справедливая кара?» - залепетало озадаченное привидение. «Тебе бы все карать.» - Сурово нахмурился Звенислав: «Мы с тобой как раз и управляем карательным миром. Забыл? И что там хорошего? Совершат грех на копейку, а мучаются потом вечность. Нет, прав я был, когда создавал альтернативные миры. Смотрите, все довольны… Даже жертвы.» «Кстати, - Звенислав пристально посмотрел на недоумевающего управляющего, - Сам то ты как согрешил? Помнится, ты говорил, что ты есть первый грешник. Что-то я не пойму, ты Адам что ли?» К удивлению Звенислава, привидение густо покраснело. «Ну, и дела.» - только и присвистнул бог экспериментатор.

Наследника прозвали в народе Грозным от рождения. Его отец, Великий князь Василий Иванович долго не имел детей. И только когда он женился вторично, родился долгожданный сын. В этот день 25 августа 1530-го года разразилась страшная гроза. Ветер рвал листву на деревьях. Нескольких человек убило молнией. Простой люд крестился и говорил, узнав о появлении на свет престолонаследника, «наверное, грозный царь будет»

Но пока маленькому Ивану было не до исполнения своего предназначения. Он старательно прятался от бояр, стремясь как можно меньше попадаться им на глаза. Впрочем, на ребенка практически не обращали внимания. Он был нужен власть имущим для того, чтобы обосновать свои претензии на управление государством в период его малолетства. Проще говоря, чтобы существовал формально малолетний правитель, но управляли, а вернее, срочно тащили из казны и государственных земель как всегда, при отсутствии реального хозяина, кто сколько сможет. Бояре не только не пытались приучить маленького государя к делам управления, но, напротив, даже не замечали его, скорее всего, надеясь избавиться от мальца, когда он станет чуть постарше. А пока его существование было им выгодно. Они спешно грызлись за власть. Группировка сменяла группировку. Ведь все именитые бояре принадлежали к роду Рюрика, а, значит, Иван Васильевич был по праву рождения лишь первым среди равных. Поэтому каждый клан жаждал получить бразды правления. Но никто не мог взять вверх. И травили они друг друга в прямом и переносном смысле. Иван же крал еду, прятался в чуланах и, от нечего делать, жадно читал все, что ни попадется. Поэтому стал он человеком для своего времени на редкость образованным, особенно для невежественной России. Что неоднократно отмечали иностранцы. Единственный, кто был ласков с напуганным ребенком, у которого появился навязчивый страх, что его тоже отравят, это митрополит. В ту пору враждовали два клана: Шуйских и Бельских. Однажды гонимый митрополит, спасаясь бегством от своих преследователей, ринулся в спальню малолетнего государя, надеясь, что туда уж за ним не ворвутся. Но он жестоко ошибался! Бегущие следом за ним бояре и их слуги выломали дверь в царскую опочивальню и, не смотря на плач и протесты своего повелителя, вытащили за рясу упирающегося владыку. Этого, как и много другого Иван не забыл. Он мужал не по дням, а по часам. И если кто-то другой в его возрасте был всего лишь беззаботным мальчишкой, то Иван Грозный представлял собой практически сформировавшуюся личность. Он много пережил, и это отразилось на его характере, как негативно, так и, напротив, положительно.

И вот настал для временщиков роковой момент. Среди своих склок, они не замечали, как меняется маленький Иван. Забитый волчонок перестал смотреть из-под лобья. Во взгляде его уже сквозило не упрямое непокорство, а серьезная решимость. Они нежданно-негаданно получили возмездие. Когда один из бояр Шуйских Андрей повел себя в очередной раз нагло и вызывающе, насмехаясь над ребенком, одиннадцатилетний Иван отдал приказ, от которого потеряли самообладание далеко не безгрешные бояре. Он приказал отдать боярина Андрея Шуйского на растерзание псам. Тут бы и прикончить маленького бунтовщика и ослушника. Но никто не смог связать и двух дельных слов пока холопы выполняли указание. Вот тогда-то Ивана и начали по-настоящему бояться. А он уже не позволял дать себя в обиду. Окружил себя абсолютно не подобающими его сану и титулу личностями. Большинство, из которых, были вовсе не знатны родом. И, наконец, в шестнадцать лет объявил себя не Великим князем, как полагалось, а царем. И во время процедуры венчания на царство сам возложил на себя корону, как это сделал до него Карл Великий. С тех пор и пошла традиция у русских царей, самим венчать себя на царство, не позволяя сделать это иерархам церкви. Взрослея, Иван обвинил перед Земским собором, который он тоже впервые в истории созвал, (что означало неслыханную возможность проявления народной демократии, так как участвовали в нем выборные народом лица из того же народа) бояр в злоупотреблении властью в период его малолетства. Дальше больше. Он разрешил крестьянам жаловаться на своих хозяев. Виданное ли дело! Создал регулярную армию – стрельцов. И, наконец, выиграл затянувшуюся на многие десятилетия войну с Казанским ханством, на территории которого на тот момент скопилось уже 100 тысяч русских полонян. Казань пытались много раз захватить и до него. Например, в год его рождения воеводы Глинский и Бельский, стоя перед стенами Казани, поссорились из-за того, кто первый въедет в город на белом коне после победы. Спорили они до тех пор, пока не появились отряды татар, и доблестным предводителям осталось только улепетывать.

Но все эти успехи не смогли укрепить царскую власть Грозного. Заговоры плелись не только среди негативно настроенных по отношению к таким радикальным реформам бояр, но даже среди ближнего окружения Ивана. А именно, среди тех, кого он в буквальном смысле вытащил из грязи. Молодой царь уже женился на возлюбленной Анастасии Романовне, и у них родился первенец – Дмитрий. Вдруг крепкий и обычно не жалующийся на здоровье царь, заболевает. Да так, что по нему уже читают отходную молитву, а самые близкие приходят присягнуть на верность новому правителю. Кого же выбирают Адашев, Сильвестр и другие друзья царя Ивана Грозного? Наверное, как он и просит, законного наследника, младенца Дмитрия Ивановича?

Звенящие струны заката

Порвутся, и тьма вновь наступит.

Как будто приходит расплата

За все, что и было, и будет.

Волчица в ночи торжествует:

Она разглядела добычу.

Шакалы над павшим жируют.

Такой в наших землях обычай..

Монастырь доминиканцев (псов Господних, как они сами переводили свое название, хотя и происходили от святого Доминика) расположился в ущелье горной долины. Доминиканцы были одним из орденов инквизиции, которая возникла в XIII веке. Обязанности у нее были почетные: беречь саму душу народа от искушений лукавого. Потому имели они практически неограниченные полномочия. Самым приятным, из которых была возможность конфисковать имущество у осужденных. Это был своеобразный судебно-полицейский орган.

Ангел-дева и Золотой всадник под покровом ночи приблизились к убежищу святых отцов. На склонах горы располагались неказистые деревушки, жители которых исправно платили подати монахам. Сейчас был один из самых строгих дней Великого поста. Окна в монастыре были погашены, и оттуда не раздавалось ни звука. Настоятель уехал по делам к кардиналу, наказав братии показывать истинный пример всем мирянам своим послушанием и отречением от грешной плоти.

Однако монахи восприняли приказ довольно своеобразно, и как только луна взошла из-за облаков, к монастырю потянулась испуганная стайка юных селянок, сопровождаемых грозным служкой. Накануне несколько представителей святой церкви побывали в окрестных деревнях, проверяя, блюдет ли нравственные законе паства. Были выявлены несколько грешниц, которых подозревали в блуде. И, не смотря на слезные уверения родни, что их дочери еще девственницы, было им велено явиться для очищения от греха в монастырь святых братьев. Обнаружена так же была местная колдунья, которая неизвестно каким образом промышляла прямо под носом инквизиции. Бабка, клявшаяся, что лечит травками людей, увидев разложенный костер, все же призналась в продаже души дьяволу. И в назидание остальным была предана очистительному огню. На этом монахи и удалились обратно в свою обитель с чувством выполненного долга. Жители же деревушки вздохнули с облегчением. Неспокойны были только те, чьи дочери должны были пройти покаяние в монастыре. Доминиканцы отобрали четырех наиболее пригожих девиц, и по деревне прошел слушок, который пустила семья самого богатого селянина, что дело тут вовсе не в, якобы, грехе девушек. Впрочем, на распространителей хулы на святую матерь церковь, тут же зацыкали, испуганно оглядываясь по сторонам. И то верно, доносчикам при инквизиции жилось вольготней всех. Правда, лишь до той поры, пока кто-то не доносил, в свою очередь, на них. Девушек одели во все самое лучшее, и отправили вслед за угрюмым немым служкой.

К этой процессии и пристроились, молчаливые всадники. Служка открыл ржавым ключом железные ворота, и они оказались в темном монастырском дворе. Ангел-дева и Золотой всадник спешились и, привязав коней к ограде, вошли вслед за остальными в главную башню. Было темно и не раздавалось ни звука. Прислужник освещал путь свечой. Они спустились по крутой лестнице, в подвальное помещение, открылась дверь и… В огромном зале ярко горели свечи. Было жарко и невыносимо удушливо. Но пьянствовавшая братия этого не замечала. Деревянные столы были завалены окороками и дичью. В кувшинах плескалось и красное вино, и эль, и даже портвейн. Пили и ели все без разбору.

«Твои служители хуже клопов. Мерзкие насекомые, по крайней мере, напившись человеческой крови, отваливаются. А эти, - ангел-дева брезгливо махнула рукой в сторону святых отцов, - будут пить кровь до самой смерти.»

Трапеза, видимо, началась давно, так как монахи успели окончательно потерять человеческий облик. Кто-то валялся прямо в луже вина, кто-то распевал непристойные песенки, а одна парочка уединилась в уголке и увлеченно занималась запретным грехом. Девушки, при виде этой картины, с криками, попятились. Но грозный служка подтолкнул их в спины, и они кубарем скатились вниз по крутой лестнице. Наиболее трезвые оживились при виде лакомой добычи. Несколько монахов резво вскочили со своих мест и бросились к вновь пришедшим. Затрещала разрываемая одежда. Помещение огласилось криками боли и ужаса. Жертвы переходили из рук в руки. Один брюхастый монах, с лоснящимся от жира лицом, насиловал самую молоденькую из девушек извращенным способом, заставив ее во время этого действия, исповедываться в своих грехах.

Золотой всадник стоял с побелевшим лицом, прислонившись плечом к стене. Оргия закончилась только к утру. Две девушки лежали мертвыми, две другие еще дышали. Теперь уже все монахи храпели, кто под столом, кто прямо на своей жертве. Огромный служка, молча невозмутимо наблюдавший за происходившим, наконец, вышел из своего угла, и открыл незаметный ранее каменный люк, ведущий вниз. Пахнуло гнилью. По очереди он перетащил к отверстию всех четырех, не разбирая, кто живой, кто мертвый, и скинул вниз.

Ангел-дева и Золотой всадник медленно, вслед за отправившимся спать служителем, поднялись на поверхность. В округе по-прежнему не было слышно ни звука, только вдалеке прокричал петух. Юноша неожиданно обернулся и стал искать в карманах огниво. «Ты что, с ума сошел!» - остановила его дева. Снова готов был разгореться спор. Но тут их внимание привлекла какая-то тень. Человек неслышно крался вдоль стен монастыря. Он тащил охапку соломы. Вокруг уже валялось несколько вязанок. Он ударил кремнем, и сухая трава мгновенно вспыхнула.

Золотой всадник и Ангел-дева, отъехав на приличное расстояние, остановили коней. Позади багровая заря соперничала по яркости красок с разгоравшимся пожаром.

Мы глушим боль воспоминаний,

Стараясь жить одним лишь днем.

И причиненные страданья,

И этот мир, и место в нем.

Но вновь придет усталый вечер,

Сожмет холодные тиски.

Нет, время никогда не лечит.

Оно сгорает от тоски.

В райских садах многое изменилось. Вроде бы совсем не мстительный Утренний Свет, видимо, подсознательно сделал так, чтобы ничто здесь не напоминало прежнего хозяина. Поэтому вместо кристально чистого озера, разбушевалось море, грозностью нахлынувшей стихии напоминавшее нового властелина. Разноцветных беззаботных пичуг сменили гордые соколы. Подозрительным взглядом с высоты полета провожавшие каждого. Да и ангелы сняли цветастые балахоны, и облачились в строгие черно-белые тона.

Прежним остался только сам город. Армагедон. Правда, в нем поубавилось народу. Вновь прибывающие, еще не привыкшие к засасывающему ничего не деланью, как давние обитатели, срочно и хлопотно трудились над строительством новых собственных миров. Но постоянные обыватели остались в большинстве совсем, на привычных местах. И когда Звенислав, по привычке, решил заглянуть в любимый кабак «У лукоморья», он увидел прежние деревянные обшарпанные стены, бочки с изысканным пивом, и даже многих постоянных посетителей, которые встретили его громкими радостными восклицаниями. Наперебой, они принялись рассказывать долго отсутствовавшему богу-экспериментатору последние новости. Странные дела творились в последнее время. В обычно тихом уголке, больше напоминавшем заунывное болото, теперь постоянно чувствовался привкус революции. Взбудораженный экспериментами Звенислава, а так же сменой высшей власти, народ, так до конца и не успокоился. Ситуацию подогревало то, что воцарившийся Утренний свет, сам, казалось, не знал, что нужно делать. Он решил сломать старые порядки, но какими должны быть новые, понимал смутно. Впрочем, он никаким инициативам не препятствовал, и карательных экспедиций не проводил. Но, не понимающие, что от них хотят, ангелы, бестолково метались, порождая если не панику, то смутное беспокойство. «Слышал я, - отхлебнув пивка, - неспешно начал Звенислав, - что решил он счастье на земле устроить, подобно раю». «Верно, глаголешь, господин. – Сразу откликнулись несколько голосов. – Да только как это сделать он и сам не знает. Кстати, помнишь, ты говорил, что земля – будто обкатка людских желаний, способностей и помыслов. Не пройдя ее, не могут они, то есть мы, понять, что нам дальше делать.» «Точно, была такая гипотеза. – Подтвердил Звенислав. – Но, как известно, пути Господни неисповедимы, и все можно изменить и переделать.» «Вот он и переделывает. На земле жуть что твориться! Сразу на трех континентах альтернативные опыты ставятся. Скажи, Федя.» Федя послушно закивал, хватаясь за голову. Он был здесь совсем недавно и выглядел совершенно обескураженным, еще не привыкнув к новой жизни. «А что в аду-то, господин?» - спросил кто-то писклявым голосом. Звенислав юмористически описал похождения Томаса Мора так, что присутствующие покатились от хохота. Однако задерживаться Звениславу было недосуг. Он поставил кружку на стойку и заметил как бы про себя: «Да, интересные дела на земле творятся. Надо бы посмотреть лично. Но пока что пора и к предводителю. Прощайте, люди добрые. Спасибо за рассказы и угощение.» И он направился к бывшему дворцу Императора, который сейчас больше напоминал военное укрепление.

На посту стояла стража, что тоже было делом новым. Ведь и так никому не приходило в голову явиться сюда без приглашения. Но Звенислав был беспрепятственно пропущен, из чего он сделал вывод, что, воины поставлены здесь для понта.

Утренний свет восседал во главе стола, поставленного буквой Т. Он проводил очередное совещание, чем почти никогда не баловал подчиненных его предшественник. Взглянув на серьезные лица ангелов, с умным видом записывающие любые перлы главенствующего, Звенислав едва удержался от смеха. И съязвил : «У короля Артура, был круглый стол. Потому что все и так признавали его заслуги, и ему не было нужды их демонстративно подчеркивать»

Выслушав это замечание, Утренний свет нахмурился: «Ты как всегда вносишь смуту. Жить без этого не можешь. Ладно, на сегодня все свободны.» - И повелительным жестом отпустил своих министров. Звенислав хмыкнул, и расположился прямо на столе, удобно усевшись на забытых кем-то очках. Владыку опять передернуло, но на этот раз он ничего не сказал о манерах гостя, и сразу перешел к делу: «Слышал, посещал ты свои миры и остался доволен. Похвально. Я к ним, признаться, тоже претензий не имею, за исключением некоторого морального характера. Кстати, не знаешь, как там наш рыболов?» - Сделал он неожиданный переход. «Откуда? – Изумился Звенислав – И почему это ты им заинтересовался?» «Да вот думаю, пора нам собраться вместе и потолковать.» - неожиданно огорошил Утренний свет: «Ты как, возьмешь на себя дипломатическую миссию?»

Цветы горят огнем предсмертным,

Как будто кровью налитые.

Две свечки, вспыхнув желтым блеском,

Осыплют звезды золотые.

Цветы увянут на могиле,

И ветерок задует свечи.

Но люди вновь цветы живые

Несут. И время их не лечит.

С древности господствовал непреложный закон, все, что в своей ярости на берег выбрасывает море, принадлежит собственнику данной земли.

Любимый сын «острова ангелов», тогда еще ярл, Гарольд, неизменный победитель, как в битвах, так и в дипломатических сражениях, на этот раз оказался в плену у стихии. Море вволю поиграло трещащим от напора волн деревянным корабликом и, наконец, как надоевшую игрушку, выкинуло его на сушу. Но берег оказался не родной Британии, а маленького, но очень претенциозного герцогства Нормандии. Тут же подоспели рыбаки из окрестной деревушки, и самый могущественный человек в своей стране, как обыкновенный раб, был связан и передан местному барону. Тот тут же, не разбираясь даже со статусом пленников, посадил их в темницу. Скорее всего, из Британии вскоре прибыл бы немалый выкуп, но в дело вмешался, узнавший об этом событии герцог Вильгельм. Наконец, судьба сама дала ему в руки шанс решить вопрос о наследнике Британского престола. Поэтому герцог выкупает узника и приглашает его к нормандскому двору. Конечно, с Гарольдом обращаются вовсе не как с пленником, а скорее, как с почетным гостем. Однако чтобы отказаться от такого навязчивого гостеприимства не может быть и речи. Естественно оба потенциальных короля сохраняют хорошую мину при плохой игре. Вильгельм изображает из себя радушного хозяина, Гарольд всем довольного гостя. Они охотятся, пируют, и даже воюют вместе, решая мелкие споры Нормандии. Что же касается Британского королевства, то оттуда поступают тревожные вести: король Эдуард Исповедник, практически находится на смертном одре, а наследников у него, как не было, так и нет. Ситуация осложняется, это понимают оба соперника. И, наконец, Вильгельм решается: он предлагает Гарольду отречься от будущего престола в пользу герцога Нормандского. Собственно, выбора у ярла все равно нет. Впрочем, он, конечно, может отказаться. Тогда он гордо и с честью позволит похоронить себя в Нормандской, а, может быть, даже в родной земле, если Вильгельм после несчастного случае на охоте соизволит выдать его тело родственникам. Но ведь дело не только в личной гордости Гарольда. На карту поставлено государство. Будет ли оно дальше развиваться по собственным законам, или станет уделом завоевателя, который поставит на колени местных жителей, отдаст земли свободных саксов нормандским рыцарям, казнит не покорившихся, навяжет чуждые порядки. Да что тут перечислять! Всем отлично известно, что именно всегда ждало завоеванные народы. Да собственно, когда это случилось с Англией, сотни лет, уцелевшие после репрессий местные жители, продолжали бороться, с ностальгией вспоминая своего самого отчаянного и верного своему народу, короля. Гарольда. Они сопротивлялись даже тогда, когда прошло несколько поколений потомков, и наследников Завоевателя. Они помнят об этом и сейчас. Какие же пути раскрывались для Гарольда после этого предложения? Отказаться и умереть? Согласиться и соблюдать святую клятву? То есть смириться с неизбежным. Принять законы божьи, и церкви?

Был в России такой император Николай II. Вначале он имел кличку Кровавый, зато потом, по обыкновению, был канонизирован. Впрочем, мало ли канонизировали преступников? Хотя бы взять Владимира Крестителя, братоубийцу, рьяного сторонника языческой религии, когда ему это было выгодно. Или его бабушка, княгиня Ольга, казнившая самыми изощренными способами десятки людей. Разве таки мелочи имеют какое-либо значение перед важнейшим фактом, что сии лица утверждали на Руси святую матерь - христианскую церковь. Ведь кто не согрешит, не покается. Так вот Николай II, оказавшись перед выбором, взять ли на себя ответственность за судьбу вверенного ему государства, или же трусливо умыть руки, ссылаясь на перст божий, и попросту бросить свой народ, решил в пользу последнего. Впрочем, он получил за это более ни менее достойную кару. Мог так поступить и Гарольд. Но не поступил. Принимая на себя заведомо ложную клятву, в присутствии святой братии и представителей Римского папы, он отлично знал, что весь христианский мир, да что там, даже его собственный народ, вероятно, обрушится на него. Собственно, все эти «святые» мощи были ничто для Гарольда по сравнению клочком родной земли, которую он обещал защищать.

И вот, перед стоящим на Сенлакском поле Звениславом, как наяву проносились картинки прошлого. Звенислав решал. Как шахматист, он просчитывал возможные варианты дальнейших действий короля Гарольда. После того, как он, произнеся клятву, которую не собирался исполнять, возложил на себя корону Британии.

Желтые пески пустыни звали. В мареве дневного зноя и в холоде внезапно наступавшей ночи, казалось, ничто живое не могло выжить. И ничто живое не могло стремиться сюда, в эту жуткую пустошь белеющих костей и лишенных надежды. Но время от времени в этом раскаленном безмолвии слышались звуки. То шорох проползающей змеи, то шипение разгневанного варана. Вдруг что-то новое возникло из-за песчаных барханов, и выслеживающий добычу хищник, замер, прислушиваясь к чему-то абсолютно незнакомому. Пока еще приглушенно, но с каждой секундой громче и громче стали раздаваться звон оружия, разговоры людей и крики погонщиков, отвечающий за обоз войска.

Крестоносцы долго собирались в этот поход во славу Господню. Пример предшественников, захвативших Иерусалим, и освободивших его от неверных, не давал им покоя. Но не так-то просто собрать под свои знамена столь разношерстую публику. Тем более, когда у нее нет явного предводителя. Потому как разве потерпит, например, король могущественной Франции господство над собой своего вассала – короля Англии, даже если именно тот организовал всю эту экспедицию. Впрочем, обратное тоже представлялось мало вероятным, хотя бы потому, что у этого формально приносящего присягу вассала, земель было в два раза больше, чем у сюзерена, и, следует отметить, часть этих земель находились отнюдь не на туманном Альбионе, а в самом сердце Французского государства. Но дело было не только в споре между Ричардом Львиное сердце, который поклялся, что продал бы сам Лондон, если бы это помогло ему в осуществлении заветной цели – покорении Иерусалима; и королем франков Филиппе Августе, только что потерявшим любимую жену, и стремящимся забыться в крестовом походе. Тут было достаточно других, куда менее могущественных, но не менее самолюбивых предводителей.

«Зачем ты меня сюда притащила?» - нудил Золотой всадник: «Всем известно, что третий крестовый поход закончился полным провалом. Они даже до Иерусалима не дошли.» «Вот как раз и интересно, почему не дошли.» - иронизировала Ангел дева.

Между тем, участники описанных событий, все больше раздражились присутствием друг друга. Сборное христианское войско не забыло давних обид и противоречий. И все попытки Ричарда Львиное сердце сплотить их, не привели к желаемому результату. Зато мусульмане держались на редкость дружно и действовали слаженно. Ричард, которому по большому счету было абсолютно наплевать на интересы чуждого ему государства, где ему случилось оказаться королем, как истинный фанатик, преследовал только одну цель – Святую Землю. Все же остальные не знали, под каким бы предлогом лучше отмазаться, от столь опрометчиво затеяно авантюры. Поэтому все пытались изобрести предлог, чтобы с честью покинуть коварные пески.

Новый набег мусульман произошел, как и можно было предположить, внезапно. Ориентирующиеся в пустыне не хуже, чем христиане в своих охотничьих угодьях, легкие конники, кинулись на плавящуюся под дневной жарой закованную в броню кавалькаду. Впрочем, у многих доспехи были сняты и положены на телеги, что и сделало их легкой добычей для лучников. Быстрые, как молния, воины Салладина, налетели, нанесли урон и, мгновенно отступив, скрылись за песчаными холмами. Рыцари остались считать потери. Католический священник исповедывал умирающего юношу. Тому было от силы двадцать лет, и дома его ждал отец, возлагающий надежды на единственного отпрыска, и молодая невеста из богатого и славного рода. Но увидеть их ему уже было не суждено. «Отче, скажи, - едва разлепив запекшиеся губы, проговорил молодой рыцарь, - я убил восемнадцать сарацинов. Достаточно ли этого, чтобы попасть в райские кущи?» «Конечно, сын мой. Бог, несомненно признает твои заслуги.» - поспешил утешить умирающего пастырь: «Хотя, конечно, для того, чтобы отпустить любые грехи, и отправиться прямо в рай нужно больше. Намного больше.» - Но эти слова он пробормотал уже совсем неразборчиво, чтобы не тревожить зря отходящую душу воина. Подошел один из коронных графов, закрыл глаза погибшему, перекрестился, и они на пару со священником, начали усердно жевать останки святых мощей, как и было принято в особо торжественных случаях.

Ангел деву едва не вывернуло наизнанку: «Трупоеды.» - с отвращением сказала она. «И убийцы.» - Добавила, отдышавшись, не меньшим пылом.

«А разве исламисты лучше?» - встрепенулся Золотой всадник: «У них тоже якобы отправляются в рай за убийство «неверных». К тому же, они служат своим господам хуже рабов, и не сомневаются, что отдав за него жизнь, опять же, немедленно получат райское блаженство» «Так мусульманская религия христианство не отвергает.» - Хмыкнула небесная дева: «Они просто считают его устаревшим.» Поморщившись от явной издевки, Золотой юноша спросил: «Это все, что ты мне решила продемонстрировать на этот раз? Куда теперь поедем?» «Есть одно замечательное местечко. – Сладко улыбнулась дева. – Белоруссия. Там как раз выясняют отношения две конфессии одного, кажется, учения. Христианства… В шестнадцатом - семнадцатом веках это выглядело особенно поучительно.» «Ты, я вижу, хочешь мне продемонстрировать все возможные гадости.» - Насторожился юноша. «Что ты, дорогой, для всех не хватило бы даже нашей с тобой растянутой вечности. Тем более, что за тобой должок: не вижу ответных ужастиков со стороны языческого богохульства.»

И пара всадников, почти не касаясь земли, пронеслась по всепожирающей пустыне мимо погрязшего в раздорах за право первенства войске, и срочно удаляющихся к спасительным оазисам, дезертиров, одним из которых был Французский король, сматывающий удочки под, наконец, придуманным благовидным предлогом.

С приходом к власти князя Влада, жизнь в Румынии заметно изменилась. Крестьяне, раньше только и знавшие, что платить господам дань, как денежную, так и натуральную, теперь воспряли духом. Не то, чтобы дани стало меньше. Однако, Влад придерживался коммунистического принципа, о котором не имел, разумеется, никакого понятия, а именно, прикончил всех мало мальски влиятельных вельмож, а их добро раздал народу. Собственно, приблизительно таким же коммунистом был и Иван Грозный, когда отнимал земли у бунтующих против царской власти бояр, и раздавал их неимущим, тогда еще служилым людям – дворянам. Не то, что все от этого поступка Влада стали хорошо жить. Напротив, многие земли пришли в запустение, по причине отсутствия строгой руки хозяина, но, по крайней мере, жители столицы, сами того не осознавая, пили и ели на драгоценном серебре и золоте. Им это казалось нормальным. Влада они обожали и готовы были откликнуться на его патриотический призыв – идти защищать свою маленькую Родину от турецких поработителей. То, что Влад залил кровью вельмож все окрестности так, что его даже стали называть вампиром, их не только не волновало, но даже радовало.

Впрочем, радовались далеко не все. Как верно и то, что далеко не все богатое сословие было уничтожено. А, самое главное, против князя Влада восстала церковь. Православная церковь, обосновавшаяся, не смотря на все притеснения мусульман, на территории феодального государства. Вроде бы, казалось, главным врагом церковники должны были объявить ислам, и, как следствие, насаждавших его турок. Но с турками, вырезавшими целые деревни, вспарывающими животы беременным женщинам, бороться было куда труднее, чем с отдельно взятым Господарем. Поэтому церковная епархия и организовала целый процесс над отступником от святой веры, князем Владом. Самое смешное, что основным обвинением против него было то, что он взял в жены католичку. Но Влада мало занимали подобные мелочи. Основной задачей его, как и прежде, была война против турецкого ига. Он сам возглавлял отчаянные отряды, которые совершали набеги на турецкие гарнизоны до тех пор, пока турецкий султан не решил, что его терпение лопнуло, и не послал на мятежника армию. Неизвестно, чем бы кончилось это противостояние, если бы Влад не получил предательский удар в спину. Участниками заговора против него были его продавшийся туркам младший брат, и так же, разумеется, иерархи православной церкви. Заманив Господаря под благовидным предлогом мирных переговоров за пределы княжеского дворца, они и прикончили неистового Влада. Однако его и при жизни убить было не так то просто. Сколько раз он вставал, практически, из могилы. А теперь, когда его собрались хоронить, и вовсе начали происходить необъяснимые вещи. По крайней мере, об этом активно шептались на всех углах и закоулках. То есть, по легенде он встал из могилы и поклялся преследовать не только своих убийц, но и свергнуть рано или поздно турецкое владычество.

Так это было или нет, но живым князя Влада с тех пор никто не видел. Зато слишком многие видели его призрак, который занимался не совсем благим делом, под названием кровопийство. Интересно, что, не смотря на устоявшееся в мире мнение о том, что Дракула стал родоначальником злейший врагов человечества, в Румынии он продолжал пользоваться почетом и, по-прежнему, считался народным героем. Мало кто из простого народа вспоминал его без любви и благодарности, как единственного отчаянного борца за независимость маленького государства. Таким образом, вампир избавил свой народ не только от внешних врагов – кровопийц, но и от кровопийц внутренних. Впрочем, судьбе его вряд ли мог кто-нибудь позавидовать, к тому же весь оставшийся мир со злобой и ненавистью ко всему свободному, сделал его имя символом зла и бесчестья.

Звенислав пробирался сквозь заросли, давно оставив на колючках остатки своего понтового костюма. Он ругался сквозь зубы, но кусты и деревья словно насмехались над ним. «Никак проделки Императора. Узнаю его руку.» -Сказал вслух Звенислав без особой, впрочем, надежды. Но, тем не менее, ему ответили. Чей-то баритон рассмеялся, казалось, ему прямо в ухо и произнес: «А помнишь райские сады? Там тебя тоже деревья преследовали, чтобы не слишком зазнавался. Не помогло, видать. Ну, да ладно, говори, зачем пожаловал» И перед богом – экспериментатором дорога внезапно очистилась и открылась взору ровная полянка, а за ней чистое озеро. Но самого Императора было не видно. Он вовсе не сидел спокойно с удочкой, как в прошлый раз. Звенислав огляделся. Слева в глубине чащи виднелось что-то наподобие избушки на курьих ножках, в которых обитают сказочные бабы-йоги. Хмыкнув про причуды бывшего владыки, он свернул к обветшалому строению. Попросил традиционно избушку повернуться к нему передом, и с трудом поднялся на ступеньку, находящуюся не менее, чем в метре от земли. «Залетаешь ты сюда что ли.» - Проворчал он, пока глаза привыкали к полумраку. Тут из самого темного угла появилась фигура, при виде которой Звенислав замер с открытым ртом. Император являл сейчас почти полную копию самого Звенислав в пору его упорной борьбы неизвестно с каким злом. То есть он был в комичных серебряных доспехах, сдвинутым на затылок шлеме, и звенящими шпорами. Звениславу давно приелся этот шутовской облик, а бывшему властелину мира пребывать в нем уж совсем не подобало. «Ты что же это на турнир собрался?» - поинтересовался бывший экспериментатор, а ныне владыка ада, после того, как отсмеялся и вытер навернувшиеся на глаза слезы. Но Император не обиделся: «Как раз наоборот, не на турнир, а с турнира. Едва уложил этого нахального выскочку, который хвастался своей победой над сотней драконов.» «Ну, ты даешь! А кто меня ругал за то, что я вмешиваюсь в деятельность людей. А уж ты – Создатель, неужели не мелко тебе такими обыденными вещами промышлять?» - Изумился Звенислав. «Напротив. Беру пример с тебя. Изучаю человечество, так сказать, изнутри.» - Крякнул император, с трудом стаскивая тяжелые железные ботинки. «Издеваешься.» - констатировал Звенислав: «Так что, господин всезнайка, ты же в курсе, зачем я здесь. Так что давай не терять времени. Ты согласен?»

- На ваш с Утренним светом план святую Троицу образовать?

- Только не говори, что тебе не надоело добровольное отшельничество. И потом, наверняка, у тебя родились интересные идеи. Одному их осуществлять неинтересно. Да и Утренний свет так просто власть обратно не отдаст. Так что присоединяйся. Одна голова хорошо, а три лучше.

- Тоже мне, Змея Горыныча нашел. – Весело хмыкнул император. – Хотя почему бы нет. У Утреннего света к какому столетию счастье на Земле запланировано?

И оба дружно рассмеялись. Ночь давно уже вступила в свои права, а они все еще сидели, дегустируя медовуху. Император хитро улыбался, расспрашивая молодого бога о его опытах по изменению ада, об Архангеле Михаиле, которому поручено построить пресловутое счастье, и, конечно же, о порядках, введенных во дворце Утренним светом. Звенислав, несомненно, подозревал, что все это его Императорскому величеству и без него доподлинно известно, но честно пересказывал новости. Над домишком взошла луна, и в каминную трубу со свистом влетела чумазая ведьма, которая, отряхнувшись, обернулась весьма симпатичным созданием. «А ведь у тебя какой-то далеко идущий план на уме.» - Вставая, вымолвил Звенислав, хитро улыбающемуся владыке, и внезапно добавил: «И не скучно тебе все представлять на перед? Ведь это проклятие - знать свое будущее.» Император нахмурился было, но тут же повеселел вновь: «Зачем думать о том, что нельзя изменить? Давай лучше прокатимся.» - И он, с лихим свистом, оседлал оставленное ведьмой помело. «Ну, ты совсем распоясался.» - Восхищенно засмеялся Звенислав: «Не то, что тот прежний зануда.»

И они, лихо приплясывая в ночном небе, кинулись догонять спасающийся от ополоумевших богов месяц. А потом с гиканьем, понеслись к сверкающему огнями замку Утреннего света, который заметно поскучнел с тех пор, как обрел высшую власть. И только уже озорно болтая ногами на коньке замка и дразня сбежавшуюся посмотреть на такую невидаль, прислугу, Звенислав сообразил, что же именно сказал ему Император. «Постой.» - Замер он от неожиданного прозрения: «Ты что же хочешь сказать, что боги тоже не вольны в своих поступках, и по сути ничего не могут изменить? Даже свою судьбу?»

Туман стелился по холмам, словно окутывая своим покрывалом сегодняшний день, открывая свой полог для дней минувших. Для памяти. Это была возможность менять судьбу, о которой всегда мечтал Звенислав.

Он будто воочию видел, как полки короля Англии Гарольда стремительно двигаясь, не зная отдыха, направляются на встречу первым, высадившимся на Британской земле оккупантам. В этот раз норвежский король Харальд Суровый и примкнувший к нему, вечно недовольный первенством Гарольда, его брат, изменивший семье ради мифической выгоды, Тостиг решили захватить зеленый остров. Норвежца еще можно было понять. Уже несколько десятилетий скандинавские короли считали земли бриттов своим доменом. А вот родной брат, имевший все или почти все под протекторатом Гарольда, непонятно на что еще мог рассчитывать. Тем не менее, теперь Гарольду приходилось воевать против объединенной армии, а с другой стороны должны были вот-вот высадиться норманны.

Утомленные многодневным маршем, воины короля все же победили. В битве пали и непутевый Тостиг, и сам норвежский король. Но праздновать победу было некогда. Гонец принес известие о том, что флот Вильгельма приближается. И измученные солдаты, спешным маршем, двинулись к Гастингсу. На что рассчитывал король? На чудо? Его армия была потрепана в предыдущем бою, раненых и еле волочащий ноги пеших воинов, пришлось оставить. Сам король с небольшим конным отрядом поспешил на встречу могущественному врагу. Вильгельм готовился к завоеванию серьезно. Понимая, что весьма небольшому отряду, составлявшему армию маленькой Нормандии, скорее всего не победить, он кинул клич по землям Европы: каждый, кто присоединится к войску, получит во владение земли Британии. И потянулись к его двору безземельные рыцари, проходимцы, воры, и искатели приключений. Они погрузились на корабли в последний день перед начинающимися штормами, и высадились именно в том месте, которое в свое время облюбовал Гай Юлий Цезарь.

Впрочем, шанс у Гарольда был. Он мог повторить маневр самого Вильгельма, когда тот сражался с превосходящей по численности армией французского короля Генриха I. Для простоты можно сказать, что это похоже на действия Кутузова, сдавшего Москву ради последующей победы. То есть, это, значит, отступить, уйти в глубь территорий, бросить людей, и начать партизанскую войну до полного изнеможения противника. Но Гарольд был рыцарем. Он не привык побеждать путем предательства своих. Он сказал, что ноги врагов будут топтать его землю только после его смерти, и умер, не изменив своему принципу.

Битва была упорной. Ни одна сторона не могла взять вверх. Но основную роль сыграло то, что у норманнов была железная дисциплина, а саксы привыкли к вольнице. Поэтому, когда Вильгельм скомандовал ложный отход, многие из королевского войска, покинув выгодную позицию на холме, не разбирая дороги, опьяненные жаждой победы, бросились их преследовать. И напоролись на копья. А дальше в бой вступили знаменитые лучники Вильгельма. Саксы же даже не умели, как следует, защищаться от летящих стрел. Античная черепаха вообще была им не известна. Но и тут они могли выстоять, если бы случайная стрела не угодила в их любимого вождя и предводителя. Смерть короля оказалась последней каплей. Армия саксов побежала.

Вильгельм сдержал слово, данное своим рыцарям. Каждый получил кусок Британской земли. Мятежники казнены, бывшие владельцы этих земель убиты или изгнаны. Их жены и дети отданы в рабство. Любое неповиновение безжалостно пресекалось. В отличие от многих завоевателей, Вильгельм даже не пытался привлечь на свою сторону местную элиту. Он не заигрывал с народом, обещая какие-нибудь поблажки. Он карал, огнем и мечем. Еще много веков подряд поколения уцелевших исконных жителей будут проклинать его, и его потомков. А при дворе нового короля мало кто из придворных сменит свой изысканный французский на местное наречье. Через сто с лишним лет Ричард Львиное Сердце так и не удосужился научиться объясняться на языке своих подданных. Да и интересовали они его исключительно, как источник денег для его крестовых походов. Как, впрочем, и подвластные ему французы. За свою алчность он и поплатился, получив стрелу от собственных вассалов, когда решил штурмовать один из замков, владелец, которого, якобы утаил золото от своего короля. Золото в замке не нашли, а Ричард, пронзенный стрелой, умер.

Все эти картинки прошлого мозаикой пронеслись вперед взором Звенислава. Но недаром бог-экспериментатор любил менять историю по своему усмотрению. Правда, в последнее время он занимался этим все реже и реже. Но сейчас снова не выдержал. Устроившись на холме, и глотая обжигающий шотландский виски с дымком, Звенислав прикидывал, при каком раскладе победа досталась бы королю Гарольду. «Как поступить?» - Думал бог-экспериментатор – «Все-таки допустить партизанскую войну? Сдать Лондон и отступить вглубь страны. Организовать сопротивление в маленьких городах? Как это гнусно. Нет, Гарольд никогда не пошел бы на это. Лучше умереть с честью, чем жить с таким пятном на совести, как у Кутузова. Тысячи преданных людей, брошенных своими. Этот вариант отпадает. Тогда что? Банально соорудить щит от стрел? Мелко. Хотя один выход есть.» И, довольный Звенислав, чтобы проверить свою догадку, направился к близлежащей деревушке. Местность под его ногами менялась с каждым шагом. И вот он уже вступил не в ухоженный поселок двадцать первого века, а в поселение древних саксов года 1066 от Рождества Христова. «Приятно, однако, быть богом.» - Мелькнула и пропала мысль у Звенислава.

И вот уже король Англии отправляется в свой поход против норвежца, предварительно отдав приказ всем судам, включая даже пиратские, а так же утлым лодчонкам рыбаков, срочно выйти в море.

У скалистых берегов, когда начался прилив, разнокалиберный флот Британии встретил корабли Вильгельма. Им повезло. Флагман предводителя оторвался от остальных во время бури. Но никто по этому поводу всерьез не озаботился. Предположить, что бритты нападут в море! И вот уже пиратские абордажные крючья впиваются в борта судна герцога Вильгельма. Увидев пылающий, как маяк флагман, остальные корабли устремляются на противника. А те даже не пытаются вступить в бой, отходя к ближайшей бухте. Сгоряча часть флота Нормандии кидаются в преследование. И, незнакомые с причудами побережья, штурманы ведут их прямо на рифы. А волны стремительно несут уцелевшие суда к скалам.

Звенислав глубоко вздохнул. Рядом с ним стоял управляющий, укоризненно вздыхая: «Опять ты за свое, господин хороший. Все не наиграешься. Не пора ли проведать твои владения? Ты уже решил, как управлять ими?» «Решил.» - Неожиданно ответил Звенислав, но посвящать Адама в подробности явно не торопился.

В 1557 году вышел указ его королевского величества о том, что подданные Речи Посполитой из Западной Украины и Белоруссии приравниваются к быдлу. То есть, являются скотом. И отныне их убийство становится банальной порчей имущества. За порчу имущества, по крайней мере, чужого, конечно, следует платить деньги. Но ведь это такой пустяк. На барщине тоже крестьяне этих земель должны были работать, в отличие от привилегированных поляков, шесть дней в неделю. Значит, на прокорм семьи оставался один день. А выходных и вовсе не было. Но господствующая нация на этом не успокоилась. Упорно держащихся за свою православную веру, регулярно преследовали, убеждая и принуждая принять католичество. Крестьяне тоже были хороши. Уперлись в своем православии, как будто не в одного бога верили. По известному принципу: «Лучше разойтись с солнцем, чем сойтись с Римским папой.» Впрочем, и это высказывание было позже. А пока… Бунт следует за бунтом. Кто первый не выдержал и решил, наконец, усмирить бунтовщиков, король или церковь, неизвестно. Но факт, что в Белоруссию был направлен архиепископ Кунцевич с весьма жесткими задачами.

И он начинает претворять их в жизнь. Для начала он объявляет всех похороненных по православному образцу грешниками и велит раскопать могилы, и отдать их тела на растерзание псам. Дальше,… впрочем, дальше ничего не случилось. И этого было вполне достаточно.

На весь этот беспредел и позвала полюбоваться Золотого всадника Ангел-дева. Был он непривычно хмур. Да и то понятно. Чистым данный эксперимент назвать было никак нельзя. Заранее стало ясно, чем дело кончится. Однако поехал.

В небольшом белорусском поселении, куда еще не дошла молва о страшных делах, творящихся в округе, появились закованные в кольчуги, служители архиепископа. Осеняя себя крестом, и раздавая одновременно проклятия, они зачитали указ, в котором и было все вполне конкретно сказано. Под вопли ужаснувшихся такому варварству крестьян, они направились к ближайшему кладбищу. Похоже, совсем не было ума у архиепископа, если додумался он до подобного вразумления всех отступников от святой веры. Хотя собственно, князь Владимир, тоже огнем и мечем, народ поучал.

Чумы и холеры в том поселке давно не было. Поэтому умирали мало. Соответственно, из недавно похороненных, были только девочка десяти лет от роду, да старый отец семейства, сильно зажившийся на этом свете. Они и были выкопаны под негодование родичей. Старик уже почти разложился, а девочка была практически не тронута гниением, и вид у нее оставался поистине ангельский. Когда же ее тельце было небрежно брошено на землю, люди неожиданно взорвались. С дикими нечленораздельными криками, они ринулись на кольчужников и… напоролись на приготовленные копья. Ведь псам святой церкви не впервой было проделывать подобную процедуру. Отрезвленные видом крови, оставшиеся, спешно пали на колени, умоляя о пощаде. С тем и были крещены в единственную истинную веру римско-католического образца. Но так было далеко не во всех поселениях. Во многих местах служителей Господа просто поднимали на вилы. Движение непокорных ширилось. И вот, наконец, сам преподобный архиепископ Кунцевич закончил свои дни вовсе не в славе и наградах за великие заслуги, а совершенно неподобающим для его сана образом. Правда, на этом народ не остановился. И одна за другой вспыхивали барские усадьбы, населенные шляхтичами.

Под утро утомленные всадники, без отдыха скакавшие из одного поселения в другое, застали кульминационный момент. Богатый дом, где с недавних пор поселилась семья польского пана, был превращен в настоящий костер неистребимой мести. Вокруг водил хороводы полу обезумевшие люди, а из пламени доносились крики и мольбы о помощи. Наконец, молодая женщина в горящем платье, вырвалась из завесы дыма, прижимая к себе грудного ребенка. Но здоровенный кузнец яростно швырнул ее обратно в огонь. Тогда последним усилием, она протянула задыхающегося младенца стоящей в сторонке крестьянке. Та, испуганно отшатнувшись, все-таки приняла кричащий комочек, затравленно озираясь на родичей. Но тот же кузнец с криком: «Шляхтичам продалась, ведьма!», отправил и молодую селянку и ребенка обратно в костер.

«Я больше не могу.» - отворачиваясь, прошептал Золотой всадник. «Нет, ты смотри.» - Рассерженной кошкой зашипела небесная дева: «Смотри, что делается с именем твоим!» Золотой всадник неожиданно метнулся прямо в огонь, который не причинил ему никакого вреда. И уже через минуту появился с младенцем. Народ, внезапно разглядевший Спасителя, как будто сбросил шоры с глаз. Все разом рухнули на колени, протягивая к нему руки. Но Золотой всадник не замечал этого. Он старался возродить к жизни ребенка. Что ему, несомненно, удалось. Но тот слишком сильно обгорел, глаза были выжжены, тельце почернело. «Ну, что, великий чудотворец, может, теперь спасешь все заблудшие души во все века и у всех народов?» - поинтересовалась подошедшая дева. Всадник ничего не ответил, он смотрел на ребенка, орущего от боли, которую он никак не мог прекратить. Толпа глазела на него в ожидании нового чуда. Но как он ни старался, все рубцы так и не затянулись. Измученный мальчик продолжал кричать. Тогда Золотой всадник достал из-за пояса нож. Толпа ахнула и бросилась на Спасителя. Но небесная дева не дремала. Мощными взмахами хлыста, она охладила порыв наиболее активных, и, буквально, втащила юношу в седло.

«Зачем ты их остановила!» - шептал всадник, бессильно болтаясь на шее лошади в диком галопе. Миновав порядочное расстояние, дева обернулась. Юноша сползал коню под копыта. Она подошла и крепко его встряхнула: «Героя одиночку решил из себя строить! А как насчет всех страждущих? Их ты опять поманишь красивой идей, а потом бросишь наедине с собственными страстями?» «Так это ты отняла у меня силы?» - Потрясенный, он поднял залитое слезами лицо. «Ребенок должен был стать одним из разбойников, который из, как и у тебя, благих побуждений, должен был перерезать полторы сотни проезжающих по большой дороге. А деньги. – нехорошо усмехнулась небесная дева, - он бы раздавал бедным.»

Иван Грозный неожиданно выздоровел. И всем его близким друзьям пришлось давать ответ за то, что они отказались присягнуть законному наследнику – царевичу Дмитрию. Ведь и Адашев, и Сильвестр, и прочие, твердо настояли на том, что место нового царя займет двоюродный брат Ивана – Владимир Андреевич Старицкий. Понять их, конечно, было можно. Только что закончилась пора многолетнего боярского произвола, с расхищением казны, и игнорированием существующих законов, пока был маленьким сам Иван Васильевич. И вот опять младенец на троне. Значит, и править будут временщики. Но какой удар от сторонников получил царь Иван! Что же Грозный царь покарал ослушников? Ничего подобного! Они по-прежнему оставались при дворе, занимая то же положение. Надо сказать, царевич Дмитрий долго не прожил после этого. Невнимательные няньки просто пронесли его мимо рук, когда плыли на лодке, и младенец упал в воду. Но у царя родились еще два сына: один – любимый Иван, которого Грозный с раннего детства приучал к государственным делам, сажая рядом с собой на трон, и, как и младший брат Ивана Васильевича, слабоумный, названный Федором.

Дальше дела пошли хуже. Умерла Анастасия – жена царя. Подозревали отраву. Но доказать ничего не смогли. И вот начинается вакханалия – череда многочисленных жен Ивана Грозного. Большинство так же умирали от яда. Кто травил? Сам Грозный? Но зачем, например, ему травить Марфу Собакину, только что им самолично выбранную в жены, и не пережившей даже свадебного пира?

С каждой новой смертью, характер у молодого царя ожесточался. По-прежнему, он покровительствовал простым людям, и даже спас от расправы хозяина, крепостного Андрея Чохова, впоследствии создателя знаменитой царь-пушки. Бояре же ничему не научились, и продолжали грызться между собой за внимание царя, и за положение своих дочерей при дворе.

Россия в тот период была довольно обширной державой, с огромными территориями, которые были мало населены. И численность населения, если считать на квадратный километр, составляла лишь одного человека, в отличие от мало территориальной, но густонаселенной Европы. Но беда государства Российского была не в этом. Дело было в том, что страна имела выход только к одному морю – Белому, по которому она сообщалась с Англией. Но большую часть года море было не судоходным. А, между тем, Иван Васильевич весьма стремился к налаживанию культурных, дипломатических и научных связей с другими странами. Он выписывал из-за границы специалистов. И даже соорудил в Москве специальный слободы для иностранцев, где бы они могли сохранить привычный образ жизни, и свою родную веру. Слободы эти назывались простым людом немецкими. Не потому, что населяли их исключительно немцы, а потому что каждый, кто не говорил по-русски, считался немым. Но на западе Ливонский орден строго берег свои границы. И иностранцам в Россию приходилось прорываться с боем. Многих отлавливали, и сажали в тюрьмы. Наносили большой вред и татары, не дававшие крестьянам обрабатывать южные плодородные земли, совершая на них грабительские набеги. Впрочем, Казань Иван Грозный взял еще в начале своего царствования. За ней последовал захват земель астраханского ханства, и долгожданный выход к Каспийскому морю. Но царю было недостаточно торговать только с Востоком. Ему хотелось иметь связи и с Западом. И он ставит вопрос перед своей знатью: к какому пойдем морю - Черному или Балтийскому? Разумеется, боярам ни за какое море воевать не хотелось. Они бы с радостью остались сидеть в своих вотчинах, жирея и не думая о завтрашнем дне. Но царь был неумолим. Пришлось выбирать; и решено завоевывать выход на Черное море. Иван Васильевич выслушал, и сделал наоборот. Дело в том, что выход к Черному морю стерегло не только слабенькое племя Крымских татар. Нет, за их спиной стояла могущественная Османская империя, недавно сокрушившая первое государство мира - Византию. За то, Ливонский орден к тому периоду начал слабеть.

Русские нанесли неожиданный удар по позициям ордена. И война уже практически была закончена его окончательным разгромом, но главнокомандующий Адашев, узнав о смертельном море лошадей в Крымском ханстве, решает спешно перебросить армию туда, так как считает, что татар, зависящих от своих коней во всем, теперь можно взять голыми руками. Но ведь тогда не было парашютно-десантных войск. И сколько времени мог отнять переход из Прибалтики в Крым! Естественно, к Черному морю, русская армия так и не вышла, а Ливонский орден успел найти союзников – Польшу, Швецию и Данию. И только теперь Иван Грозный решил предпринять некоторые карательные меры, а именно, снять Адашева с должности и назначить его начальником гарнизона в захваченном городе. Но Адашев не чувствовал себя виноватым. Он был оскорблен, и начал строить планы по уничтожению своего покровителя. Но и тут Иван Васильевич не велел его казнить, а всего лишь посадил в тюрьму. Бояре же тем временем, перешли в открытую оппозицию. Они сделали ставку на того же Владимира Старицкого – двоюродного брата Ивана. Иван Грозный велел его казнить? Вовсе нет. Но отныне резиденция брата находилась под присмотром.

Война приняла затяжной характер, и, под напором объединенных войск Польши и Швеции, была Россией проиграна. Только в конце войны, столкнувшись с откровенным саботажем со стороны бояр, чьей обязанностью было, поставлять солдат в армию и продовольствие, Иван Грозный перешел по-настоящему к карательным мерам. А тут еще случилось непредвиденное событие. Он убил сына.

Иван Иванович рос чрезвычайно пытливым и любознательным. Больше всего внимания он уделял изучению литературы, и внес в нее немалый вклад. Грозный был доволен сыном. Но существовала одна проблема. Жена Младшего Ивана уже много лет не могла забеременеть. А даже по строгим духовным законам, такую жену следовало отправить в монастырь и найти себе другую. Царь был заметно обеспокоен отсутствием наследника, и неоднократно делал попытки настоять на разводе. Но молодой Иван жену любил. И во время одной из ссор, Иван Грозный в запале ударил сына посохом, неудачно попав в висок. После чего тот через некоторое время скончался. Но самому Ивану Грозному так же оставалось жить недолго. Незнатный человек, не имеющий никаких прав на престол, решает выдать свою сестру замуж на другого сына Грозного – Федора. А уж вертеть слабоумным не представляется для него проблемой. Но как разделаться с грозным царем? Ведь он не доверяет никому. Никому, кроме, всегда поддерживающего его рода Бельских.

Действительно ли дал царю яд именно Богдан Бельский, как он потом признался на исповеди, по наущению Годунова, или это произошло иначе, никто теперь не скажет. Но ученым не стоило большого труда обнаружить следы яда в костях Ивана Грозного. И воцарился блаженный Федор, но за ним должен был последовать маленький Дмитрий, рожденный другой женой Грозного Марией Нагой. Однако царевич погибает при, мягко говоря, странных обстоятельствах, а со смертью самого Федора, прекращается на Руси род московских Рюриковичей.

Управляющий увлек Звенислава под мрачнее своды маленькой горницы. Помещение было по виду совсем не царским. И Звенислав даже вначале подумал, что призрак ошибся. Но нет. В полу мраке обозначился силуэт сидящего у окна царя. Он был в простой рубахе, и не двигался, глядя в одну точку.

«А он знает, что произошло в государстве после его смерти? Я имею в виду, воцарение Бориса Годунова, убийство царевича Дмитрия, великий голод, смута, интервенция?» - поинтересовался Звенислав. Но Адам только пожал плечами. «Кто его знает. Может, он интересовался всем этим, может, нет. Он как с тех пор по сыну начал страдать, так до сих пор себе не простит. Да, если хочешь знать, убиенный Иван сюда сам приходил. Говорил, что зла не держит. Он ненадолго оживился, а потом, как тот ушел к своей благоверной, так снова сник.»

Звенислав вздохнул, и решительно вошел в комнату. Царь, казалось, даже не заметил, что к нему пожаловал высокий гость. Он не изменил позы, продолжая смотреть в окно, за которым не видно было ничего, кроме серой мглы. Звеинслав потряс его за плечо, но тот отреагировал, словно тряпичная кукла. Тогда рассерженный бог- экспериментатор включил яркий свет, бьющий прямо в глаза. Грозный, ослепленный внезапной вспышкой, вскочил, заметался. Звенислав, злой на себя за это недостойное притворство, все же сымитировал голос Бога свыше. Он протрубил: «Встань и отряхни прах со своих колен. Слушай и внимай!» Иван Васильевич испуганно начал оглядываться в поисках источника звука. Взгляд его, наконец, сфокусировался на вошедших. И он замер с открытым ртом. Молодой бог понял, что ситуацию надо срочно брать в свои руки, чтобы она, ненароком, не вышла из-под контроля, а то еще снова посохом махать задумает. На помощь, как всегда неожиданно, пришел Архангел Михаил. Выглядел он, как обычно, умопомрачительно. В отличие от Звенислава, который был одет по моде начала XXI века, а именно, в бледно- голубые джинсы и кожаную куртку, и от Адама, который , как и прежде, сильно напоминал частично разложившийся призрак, франтовый Архангел носил белоснежные одеяния, нимб на голове, пылающий меч, и золотую трубу. При виде столь пугающего, но одновременно знакомого облика, Иван Васильевич вроде немного успокоился. И Звенислав вздохнул с облегчением, бросив благодарный взгляд на своего спасителя. «Ну, давай, излагай высшее решение.» - Прошептал он Михаилу: «Тебя он послушает.»

И Архангел, приняв торжественный вид, сообщил перепуганному царю, что его отшельничество отменяется, и отныне он становится советником молодого ангела, кивнув при этом на Звенислава. «Почему ангела?» - прошептал оскорбленный Звенислав. «А что ты хочешь, что бы я ему сказал, что в раю был переворот?» - В ответ прошипел Архангел: «И теперь у нас куча альтернативных богов? Решил окончательно его с ума свести?» «Ладно. Он потом поймет… Постепенно.» - Решил бог-экспериментатор. И повел обрадованного царя к выходу.

Иван Васильевич приотстал, озираясь на гримасничающее привидение, и Михаил, воспользовавшись этим, спросил Звенислава: «Что ты задумал?»

«Да вот хочу ад разогнать.» - Невозмутимо ответил тот. И обернулся к Грозному: «Мне совет Ваш понадобится, любезный царь. Не поможете ли мне решить одну задачу.» Михаил и призрак тихо прыснули, но вмешиваться в беседу не стали.

…Иван Грозный деловито распределял грешников, в соответствии с их склонностями, по местам компактного проживания. Большинство, являющихся потенциальными сада мазохистами, были определены в миры, доставляющие им наибольшее удовольствие, и не причиняющие вред лицам с иными склонностями. Но желающих страдать, и только поэтому попавших в ад было не так много. Большинство просто имело чересчур восприимчивую к собственным прегрешениям, душу. И чтобы Грозный, увлекшись, и их не отправил куда-нибудь на эшафот, следили Михаил и Звенислав. Такие люди получили официальное помилование и возможность попасть в наиболее подходящее для них измерение для моральной реабилитации. «Они еще пока не в состоянии создавать свои миры. Так как в шоке.» - Пояснил свою идею Звенислав: «А то еще опять, с перепугу, в ад себя загонят.» «А как же твоя мысль о невмешательстве. Мол, каждый сам себе рай создает, а кто не смог, я не виноват?» - поддразнил Архангел. «Придется кое-что в мировоззрении пересмотреть.» - Меланхолично заметил Звенислав, совершенно не обидевшись. «Так, значит. Теперь конец аду? Чем же ты управлять будешь?» - снова спросил Архангел. «Ничего, мне места хватит.» - Усмехнулся бог-экспериментатор. И в этот момент к ним подбежал возбужденный призрак. Он уже скинул свое привычное обличие привидения, и больше всего походил на нудиста, прикрываясь, правда, найденным листиком. «Ваше преподобие!» - почтительно обратился он к Звениславу: «А Вы не возьмете меня на Землю? Уж очень хочется на своих потомков посмотреть. Как им живется?»

«Вот и отлично! Если здесь все закончено, то всех приглашаю!» - обрадовался Звенислав. И они весело переглянулись с Архангелом Михаилом.

Народовольцы преследовали царя Освободителя с маниакальным упорством. Но все покушения, словно насмешка над их тщательно выверенными планами, оказались неудачными. Это могло быть даже смешным. Например, Степан Халтурин устраивается краснодеревщиком в Зимний дворец, и, попутно ухаживает за молодой девушкой, дочкой коменданта. Он по частям приносит взрывчатку во дворец, устраивая ее под царской столовой. Революционеры выясняют, в какое время Государь имеет привычку обедать. Халтурин отнюдь не желает жертвовать ради справедливого дела своей жизнью. И, распрощавшись любезно со своим, якобы шурином, быстро скрывается подальше от Зимнего перед взрывом. Ну, разумеется, его абсолютно не волнует, что станет с людьми, которым он столько времени морочил голову, и благодаря которым ему удалось так блистательно привести свой план в жизнь. Какое ему дело до влюбленной в него девушки? Он спасает собственную шкуру. А уж сколько еще погибнет невинных в процессе борьбы за правое дело… С такими мелочами никто из революционеров не только не считался, но даже не задумывался об оправдываемости этих жертв.

Взрыв гремит. Гибнет пятьдесят гвардейцев, выходцев их того же народа, но царь опять не пострадал. Он задержался с иностранным гостем, и в столовую направился с заметным опозданием. Игра в кошки мышки продолжается.

Сколько еще это может продолжаться, пока полиция, наконец, не выйдет на след преступной группы? Почему власти не могут найти достаточно крупную террористическую организацию, нагло действующую у них прямо под носом? И почему у народовольцев не сдали нервы после такого количества неудачных покушений? Хождение в народ провалилось, они понимают, что крестьяне не воспринимают их как своих спасителей. Напротив, с возмущением сдают смутьянов полиции. На что надеются радетели за народное благоденствие? На то, что когда они убьют царя, народ действительно скажет им спасибо, и заживет по законам ими же придуманной анархии: свободно, счастливо, не притесняя чужих прав? Неужели среди этой безумной террористической группы, где собралось некоторое количество довольно образованных людей (не все же краснодеревщики) совсем нет вменяемых? Видимо, нет. Они искренне верят в сказку вселенского счастья.

«Народная воля» решает взорвать царский поезд. Они выясняют, что в начале движется состав со свитой императора, а уж потом едет сам Александр II. Но по иронии судьбы, первым на этот раз двигался царский поезд, и император в очередной раз избежал смерти. Но сколько это еще могло продолжаться? Пошел отсчет времени. Или власть все-таки захочет найти преступников, или они, как сами выражаются, казнят государя.

Последнее свершается. Первоначальный план так и не удался. Опять царь обманул их, поехав по другой дороге. Но народовольцы это предусмотрели. Неистовая Софья Перовская делает отмашку платочком, и бомба метатели настигают Александра II. Но и в этот раз он даже не ранен. Если бы на его месте был более самовлюбленный и черствый человек, то, конечно, он принял бы единственно правильное решение – велел немедленно уезжать с места покушения. Но ведь пострадали его подданные. Александр выходит из кареты, видит убитых и раненых из народа, умирающего мальчика. И… начинает стыдить заговорщика. Но у подобного рода людей нет, и не может быть совести. Им наплевать на гибель обожаемого ими народа. Ведь все делается ради высокой цели. А цель оправдывает средства. И следующая бомба падает царю под ноги.

Освобождение народа не состоялось. Наследник Александр III переходит к жесткому закручиванию гаек, и это абсолютно понятно и оправданно. Радетели за народное счастье не смогли не только дать его, но даже отодвинули его на неопределенное будущее. Кто в этом был виноват? Может быть, все-таки сам царь Освободитель, явно переоценивший уровень самосознания своего народа? На самом деле, даже в XXI веке дорос ли народ до свободы? И нужна ли она ему?

В море вливаются вечные реки.

Ясные звезды и светит луна.

Сторожи битв почивают навеки.

Только не кончилась эта война.

Снова земля будет падать на небо.

Время застыло всего лишь на миг.

Мир без войны невозможен и не был.

Подвигов жажда и прерванный крик.

Золотой всадник мрачно наблюдал за подготовкой Святополка к сражению. К нему стекалось все больше людей. Тех, кто не захотели стать рабами.

Святополк не стал агитировать в духе, что, мол, христианская религия – это преступление против человечества. Это было не нужно. Да и не знал молодой князь таких красивых слов. Он просто звал людей на битву за свою честь, за право быть свободными, право не быть тупой скотиной, сгоняемой на бойню.

Впрочем, его двоюродный брат Ярослав тоже не медлил. Еще при жизни отца Владимира Крестителя, сын отказался ему подчиняться. Разъяренный Владимир готовился к походу на непокорного хромца. Несмотря на принятие христианства, князь Владимир оставался многоженцем. И теперь он решал, сыну от какого брака следует передать престол. Его выбор остановился на детях византийской принцессы Анны – Борисе и Глебе. Он призвал обоих молодых людей к себе в Киев. Но владения обоих юношей находились довольно далеко от столицы, и путь им предстоял немалый. Пока же следовало покарать, отказавшегося платить отцу дань, Ярослава.

У русских князей был обычай, сыновей отправлять на княжение в другие, подчиненные Киеву земли. Правили они там, буквально, с младенчества, под руководством мудрых наставников. Таким образом, они часто не могли даже вспомнить, как выглядели отец и мать, и имели довольно смутное представление о братьях и сестрах, вдобавок, часто рожденных от других матерей. По отношению к столице, удельные князья имели ряд обязательств: платить регулярную дань, и поставлять войска для военных походов. В остальном они были самостоятельны. Но честолюбивый Ярослав догадывался, что ему не видать великокняжеского престола, и решил приберечь деньги, которые ему понадобятся в борьбе за власть. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы Владимир не умер во время подготовки к походу на сына. А Ярослав, тем временем, не долго думая, нанимает скандинавскую дружину викинга Эдмунда, так как своих сил для завоевания Киева у него не достаточно. Но хромой князь и здесь пожадничал, не заплатил наемникам всего обещанного, забыв о том, что вооруженная армия способна взять все сама.

Ангел-дева и Золотой всадник видели, как жители Великого Новгорода спешно спасают свое добро от загребущих лап грозных наемников, врывавшихся в дома, захватывающих добычу. Словно была война. И они находились на оккупированной территории. Некоторые строения даже запылали, и многим девицам пришлось расстаться с честью, хранимой до свадьбы. Впрочем, вольные новгородцы не долго терпели обиду. Свое недовольство они выплеснули на князя, справедливо рассудив, что причину погромов следует искать в том, кто пригласил на Русь всю эту орду. Но Ярослав не зря вошел в историю как Мудрый. Чтобы восстановить поруганные права свободных людей, он спешно составляет первый в Русском государстве правовой документ под названием «Русская правда». Здесь и закрепилось правило, казавшееся обиженным людям как нельзя более справедливым: «Око за око, зуб за зуб».

Но битва Ярослава не закончена. Слишком много и без него претендентов на высшую власть. Существуют, потенциальные наследники, как Борис и Глеб. Которые, может быть, и не станут препятствовать брату, но что будет, когда они окрепнут и войдут в силу? Немало бояр и мужей, удаленных от киевского двора захочет с их помощью вернуть себе привилегии. Есть и другие конкуренты. К тому же, главным противником остается неистовый Святополк, никогда не смирившийся с убийством отца, и захватом власти его дядей, князем Владимиром, и уж, разумеется, он не согласится отдать Киев Ярославу.

Но пока до решающей схватки со Святополком дело не дошло. Сначала следовало разобраться с менее могущественными, но имеющими не меньше прав, чем Ярослав, противниками. И новгородский князь отдает приказ предводителю викингов Эдмунду.

Снег отражается в белых стогах облаков.

Словно застывшее сердце забытых богов.

Время течет неизменно. Так будет всегда.

Снова за радостью грянет внезапно беда.

Снова свершится извечный судьбы поворот.

Стая бродячих собак заскулит у ворот..

Город проснется от топота тысячи ног.

К людям на Землю спускается раненый Бог.

Он принесет теплоту своих рук и забвенье.

Вечностью кажется рвущее сердце мгновенье.

Только впустую борьба за бессмертные души.

Сами себя мы калечим, терзаем и душим.

- На Землю будем спускаться при параде или инкогнито? – поинтересовался Архангел Михаил, любовно осматривая свой огненный меч. Звенислав улыбнулся: «Я понимаю, Миша, что тебе бы хотелось произвести впечатление на не просвещенную публику, но, сам ведь понимаешь, если мы возникнем ниоткуда с помпой, то придется сразу выполнять функции великих учителей и провидцев. Давать заповеди, или новую веру. А мы сами еще не знаем, что следует предпринять. Так что придем незаметно, как наблюдатели». «Да, боги не отбрасывают тени.» - Огорченно вздохнул честолюбивый Архангел. Но был вынужден смириться. Управляющий уже напяливал на себя джинсы. Потом посмотрел в зеркало и остался доволен.

Никто и не обратил внимания на троих неприметных прохожих, не спеша прогуливающихся по улицам современного города. А столица бурлила. Люди валили на митинг, собираемый ультра демократической партией. Основным лозунгом было: «Нет засилью национальных меньшинств!» Распаленный оратор вроде все говорил правильно. Приезжие лица кавказской национальности бессовестно обворовывают коренных жителей. Они захватывают лучшие рабочие места. Именно с ними связаны всевозможные потасовки на улицах и преступность. Толпа яростно орала. Один из митингующих показал пальцем на палатки, сиротливо жавшиеся неподалеку. И разгоряченные зажигательной речью, граждане рванули туда. Спешно прячущихся под прилавки южан вытаскивали и избивали. Впрочем, те тоже не остались в долгу. В ход пошли ножи и даже огнестрельное оружие. Адам испуганно вертел головой во все стороны: «Это что же теперь везде так?» «Нет. Только время от времени и в некоторых местах.» - Усмехнулся ко всему привыкший Звенислав: «Что ж, на анархию мы посмотрели. Теперь пора взглянуть на порядок и стабильность.» - И он, вытащив друзей из свалки, переместился в совсем иное место, двигаясь чисто интуитивно.

Диктатор и сам точно не мог вспомнить, сколько именно лет он находился у власти. Страна погрузилась в сонное состояние незыблемости существующего строя. То, что есть государства с многопартийной системой, бурной политической жизнью, и, наконец, более высоким жизненным уровнем, большинство, выросшее при этом режиме даже не представляло.

Троица, спустившихся с неба, прошлись по унылым серым улицам, постояли в громадной усталой очереди за десятком куриных яиц, дошли до огромного центра досуга детей и молодежи. Там дисциплинированные детишки хором скандировали речевку, посвященную любимому вождю и учителю, а сознательные подростки на своем собрании разбирали со всей серьезностью проступок одного из членов их коллектива. Проступок, с точки зрения разумных людей, был просто смешным: мальчик пошел в кино вместо очередной тренировки. Но рассерженные юноши и девушки, с упорностью и методичностью заводных механизмов, решали, какое наказание будет наиболее подходящим: выговор с занесением в личное дело, или исключение.

Диктатор отдыхал. Ему хотелось занять себя чем-то еще не приевшимся. Молодые красавицы давно не занимали его воображение. И, вызвав личного секретаря, он попросил доставить ему мальчика, не старше двенадцати лет. Задача была несложной. И даже то, что дети потом исчезали, не могло озаботить никого в обществе. Ведь период развитой демократии, когда, практически, любую знаменитость могли привлечь к суду за подобные проделки, был для данного государства страшно далек.

«Ну, что, друзья мои, соберем совет.» - Потер руки Звенислав, устраиваясь на скамейке в парке: «Какой строй вам наиболее по душе? Прошу голосовать.» «Я за свободное экономическое пространство.» - Подал голос Архангел Михаил. «Ну, допустим, этот вариант мы еще не рассматривали.» - Удивился председательствующий: «Но, если ты так настаиваешь, то хочу тебе заметить, тебе нравится этот строй, пока ты не стоишь на вершине власти. Как только ты ее достигнешь, не захочется ли тебе иметь абсолютную неприкосновенность и безнаказанность, как у нашего маленького царька?» «А ты, Звенислав? Ты, наверное, за диктатуру? За двигающиеся синхронно колонны, лозунги и призывы. Нищету и уравниловку?» - подал голос Адам. «О, интересно, а за что проголосует наш первоисточник человеческих грехов?» - Оживился бог-экспериментатор. «Я бы согласился на настоящую демократию.» - Тихо пробормотал Адам. «Устоявшейся демократии вы, ребята еще не видели.» - Обрадовался Звенислав, и тут же картина перед их взорами кардинально изменилась. Они увидели падающие на мирные города бомбы, разрушенные дома и оккупационные войска. Бодрый голос из радиоприемника вещал о победе демократии и освобождении народа от диктаторского режима. Солдаты восторженно приветствовали прилетевшего к ним на день Благодарения Президента, ни на секунду не усомнившись в том свете, который они несут погруженному во мрак заблудшему народу. Молодая женщина тем временем, провожала на борьбу за правое дело мужа, отца и тринадцатилетнего сына. Они тоже не сомневались, что пришедшие на их землю с мечом, должны от него же погибнуть. Шестнадцатилетняя девочка обвязывалась поясом смертников. День Благодарения обещал быть насыщенным событиями.

«Так что, друзья, каким будет окончательный вердикт?» - Прозвучал голос Звенислава. «Может, оставить все как есть.» - Робко прошептал Адам: «Пусть живут, как им нравится?» «Следует взять время на размышление. На пару тысяч лет и посмотреть картину в динамике.» - Отозвался Архангел: «Заодно будет возможность решить внутренние проблемы и противоречия.» «Как будто они в принципе решаемы.» - Проворчал Звенислав, но спорить не стал. И закончил дебаты: «Итак, решение окончательное. Пересмотру не подлежит.»

Уже изрядно набравшийся немец, слушал аргументы своих, тоже не трезвых, оппонентов. Молодые люди разгорячились. Перемежая цитаты из Адольфа Гитлера, с матерной бранью, они старались в доходчивой форме объяснить свои взгляды. В связи с практически полным незнанием немецкого языка, они пытались говорить на английском. Но, от избытка чувств, периодически сбивались на русский. Несомненно, Рихард почерпнул немало для себя полезного из матерщины. Но кое-что по сути вопроса, он так же уловил. Основное сводилось к следующему: во второй четверти XX века немецкая нация, наконец, получила свой великий исторический шанс, доказать всему миру, что она перестала быть маленьким, терпящим постоянные поражения в своих амбициях, государством. Гитлер не только дал народу свободно вздохнуть после экономического кризиса, паровым катком, прошедшимся по Германии. Он спас людей от голода, дал работу, но самое главное, подарил национальную гордость, сознание величия и цель. По грязным заплеванным мостовым ходят толпы безработных? Дадим им работу по расчистке этих улиц. Не хватает денег выплатить им зарплату? Накормим голодающих! Выдадим жалование кашей, горячей похлебкой, хлебом. Молодежь не имеет возможности учиться? Направим их в специальные партийные школы, где они осознают величие и значимость своей нации, испытают гордость за отчизну, изучат историю своей страны и понесут свои знания изголодавшемуся по простой истине народу. «Экономика Германии во многом предопределила идеологию.» - Красноречиво убеждал немца предводитель неофашистов. «Когда мир поразил кризис перепроизводства в легкой промышленности, он потянул за собой хвост увольнений. Пошла цепная реакция. Когда в семье один безработный, члены этой семьи уже не купят себе какие-то предметы роскоши. Например, косметику или парфюмерию.» - Вещал дядька, а осоловевший немец энергично кивал. Подкрепившись новой порцией пива, русский лидер продолжил: « А когда не покупают предметы роскоши, что происходит?» - И обвел присутствующих гордым взглядом посвященного. Но все и так смотрели ему в рот: «Закроется производство этих предметов. А значит, в семье образуется хотя бы еще один безработный. Что тогда не сможет купить себе эта семья? А практически ничего, кроме самых необходимых товаров. И тогда еще кто-то потеряет работу.» - Под аплодисменты закончил оратор. Юнцы не сводили с него восторженных глаз: «Что же остается делать? Отвечаю. Развивать тяжелую промышленность. Но ведь Германия не Россия, с ее богатыми недрами и обилием земли. Это в России можно добывать уголь, газ, производить трактора и сенокосилки. У немцев не было такой возможности. Что остается делать? Развивать военную промышленность. А для чего? Для продажи? Страна сразу станет богаче. Но зачем вооружать своих врагов? Да и не таким человеком был фюрер. Он решил не просто дать людям работу, но и завоевать мир, доказав всем, что национальная гордость превыше всего.»

Ошеломленный этой лекцией по экономике и политологии, немец потихоньку стал сползать под стол. Стены кружились у него перед глазами. Он не помнил, как бравые молодцы вытащили его на свежий воздух. Только ощутив прикосновение московского мороза, Рихард начал приходить в себя. Слова о самосознании его великого народа прочно засели в его памяти, и с каждым шагом, походка его становилась тверже, поступь увереннее. Орлиным взором он обвел всю эту заледеневшую серость, спешащие по домам невзрачные фигурки. Новая эра наступала. Рабам не место в свободной жизни. И, в конце концов, прав был тот, кто сказал, что на месте этого вечно непокорного города должно быть озеро или болото. А, может, памятник? Ему, новому владыке мира.

История – как прошлое.

История – часть нашей повседневности.

Безжалостно

взимающая пошлины

С всех наших душ,

Остатков тленной бренности.

Правители очень любят фальсифицировать историю. И чем более велик правитель, тем больше вероятность преувеличения его положительных качеств и замалчивания грехов. Наверное, это правильно. Ведь мало кто из обыкновенных людей способен понять, что не существует идеальных примеров. Им всегда подавай божество. Вот его и создают.

Например, в Англии была славная династия Тюдоров. Король Генрих VII прекратил многолетнюю династическую войну, его сын Генрих VIII вернул стране процветание. А при королеве Елизавете вообще наступил золотой век. Но разве народ понимает, что живет в золотом веке? Только когда идиллия закончится, старики начнут вздыхать, что в их время все было лучше, а молодежь заворожено слушать эти рассказы. Поэтому Елизавета нанимает нищего актера, которому она, в порыве благодарности за созданные им пьесы, позволяет организовать собственный театр. Драматурга зовут Уильям Шекспир. И ценит его Елизавета не за всем известные пьесы «Ромео и Джульетта» или «Гамлет», а за искажающие историю «Ричарда III» и «Генриха VIII». Поэтому она и пускает его в королевский исторический архив, где он усердно работает с различными документами, подтасовывая факты, и создавая положительный образ правящей династии. «Благодаря» этой, мало кому известной работе Шекспира, у большого количества поколений людей во многих странах сложились весьма оригинальные представления о данном периоде английской истории. Но Шекспир не отработал свой хлеб, не все исторические документы ему удалось уничтожить, и правда все-таки всплыла.

Подобных историй много. Да, хоть взять того же Ярослава Мудрого. Никто не обращал внимание на сведения, затерявшиеся в новгородской летописи, пока не появился на свет божий еще один исторический источник: «Эдмундова сага».

Предводитель викингов Эдмунд гордился своими подвигами. Ведь его наняли честно выполнить свои обязанности, а то, что они щекотливого характера, никто не сомневался. Собственно, обычно наемников и приглашали, чтобы оказать им сомнительную честь убийства неугодных родственников. Чтобы сам князь остался с незапятнанными руками. Так поступил Владимир Святой. Так поступил и его сын Ярослав Мудрый.

При описании своих героических подвигов, Эдмунд не упустил ничего.

Вот движутся к месту назначенной Ярославом встречи молодые князья Борис и Глеб. Но Ярослав вместо обещанных переговоров отправляет скандинавскую дружину, уничтожить конкурентов. Убив мирно спящих и ничего не подозревающих юношей, Эдмунд спешит к нанимателю с их отрезанными головами, чтобы отчитаться за проделанную работу. Позже Борис и Глеб станут первыми, канонизированными русской православной церковью святыми. Ярослав естественно не может взять на себя даже косвенную причастность к их смерти. Поэтому в летописи вносят поправки: убийца – Святополк Окаянный. Проклятый язычник. Креста на нем нет. Надо отметить, что и в этом люди заблуждались. Святополк – сын гречанки, был крещен в детстве. Но все это будет позже. Для идеализации своего облика Ярославу еще надо получить высшую власть. К тому же есть и другие соперники, князья, которых следует убрать с дороги.

Святополк сражался несколько лет, но все равно потерпел поражение. Через четыре года, после бунта, предпринятого против еще правящего отца, Ярослав утвердился на Киевском престоле. Святополк сгинул в безымянной могиле, а его сторонники или смирились с духовным рабством, или бежали, основав в лесах поселения непокоренных. Они и их потомки тайно действовали на Руси в течение сотен веков, пока, наконец, светское Российское государство не разрешило официально языческую религию. Святополк был удобной кандидатурой для списания на него всех грехов Мудрого. И если бы не хвастливая Эдмундова сага, никто бы и не сомневался в том, что главным злодеем является Окаянный. Впрочем, разве и так кто-то сомневается? Россия не просвещенная Англия, где английскому народу, в конце концов, объяснили все сложности национальной политики. И англичане теперь с одинаковым рвением обожествляют и невинно убиенного Ричарда III, и его убийцу Генриха VII, восстановившего в стране долгожданный порядок. Русский народ, вероятно, таких коллизий не поймет. Если уж он ничего не хочет понимать в современной политике и экономике, то, что говорить о превратностях истории. Люди не умеют учиться на чужих ошибках, поэтому с наслаждением каждый раз наступают на грабли. Бог в помощь!

В огромном зале, украшенном драгоценными камнями, была назначена торжественная презентация. В центре поставлены три огромных роскошных трона. На нем восседали Император, Утренний свет и Звенислав. Новая Троица в полном составе. Ангелы, в расшитых золотом платьях, умильно аплодировали, подкрепляясь свежайшими устрицами, икрой, ананасами и лучшим шампанским всех времен. Более крепкие напитки не приветствовались, в связи с тем, что никто из богов не хотел, чтобы свита упилась и испортила праздник и паркет. Император и Утренний свет обратились к присутствующим с полагающейся тронной речью, в которой была объявлена причина объединения и обозначена программа дальнейших действий по спасению человечества на ближайшие две тысячи лет. Звенислав, и это было в его духе, отмолчался. Последовали приветственные речи, салют и положенные корзины с цветами. Все были настолько упоены великим примирением, что никто не попытался подсыпать яд в бокал одному из богов, или ненароком взорвать петарду неподалеку от царственного трона. Процедура не затянулась. Высшие владыки вскоре покинули тронный зал, удалившись под предлогом государственных дел. Ангелы же, никем более не контролируемые, перешли к неумеренному потреблению спиртных напитков, обжорству и заигрыванию с миленькими святыми девами.

В торжественном мрачном зале, с видом на вселенную, новая Святая Троица обсуждала свои планы. Настроение у них было совсем не праздничное, и вновь взяли вверх давняя вражда и противоречия. Император с Утренним светом как всегда разошлись во мнениях на человеческое благополучие. Утренний свет был сторонником радикальных мер, в отличие от умеренного и мудрого Императора. Экспериментатор был молчалив, задумчив и по ключевым вопросам не высказывался, ограничиваясь многозначительным мычанием, когда спорящие стороны обращались к нему в качестве арбитра. Когда они, наконец, выдохлись, Звенислав подошел к картине мира, и приподнял занавес. Спорщики мгновенно замолчали, всматриваясь в вырисовывающиеся эпизоды маленьких человеческих судеб, проносящихся перед их глазами. «Как там, интересно, наш золотой мальчик?» - Первым нарушил молчание Утренний свет.

Звенислав, как будто уже зная ответ, приблизил картинку. У Императора и Утреннего света одновременно вырвался крик. Невдалеке от захолустной деревушки, под кривым чахлым деревцем, в петле медленно покачивался Золотой всадник.

В среде богов было затишье. Вернее, временное перемирие. Закончив споры, Император и Утренний свет, добились соглашения на основании компромисса. После анализа событий, которые должны произойти на Земле в ближайшее время (сводку принес один из подручных ангелов), оба старших бога пришли к выводу, что им, как и Звениславу, следует посетить человеческие поселения лично. При мысли об этом, Император даже раскраснелся от удовольствия. Давно он не предпринимал подобных вылазок. Однако они снова заспорили с Утренним светом, который настаивал на том, что надо явиться не инкогнито, а открыто, устроить что-то типа, репетиции Страшного суда, и предложить человечеству новые законы. В отношении этих законов они так же расходились во мнениях.