Зеленое неспокойное море, набережная с баллюстрадой и колоннами в антично-сталинском стиле, ветер и густейший кофе на раскаленном песке, таким я запомнил Сухуми. Пыльные улочки, грязноватая после Ленинграда площадь - одновременно автовокзал и рынок. Лотки с зеленью и фруктами между автобусов, мохеровые кофточки подпольных цеховиков и веревки с бельем протянутые между домами.

Самым удивительным для меня остались будочки, чуть больше телефонных, в которых подавали хаш. Очень густой и острый рисовый супчик с бараниной. Готовили его прямо в будке и разливали из большой кастрюли по тарелкам. Я в то время, по молодости, маялся фурункулом, вскочившим у меня ... ну скажем, на ноге. Хозяева дома на улице Чапаева, где я обитал, заметив это испекли на огне половинку луковицы и настояли, чтобы я привязал её к болячке. Второй состовляющей исцеления было "кушать много хаш" и никакого купания.

Так я и бродил целыми днями прихрамывая по городу, поедая огненный хаш под палящим солнцем. С тех пор и запомнилось, если припекает со всех сторон - ты в Сухуми. Во время войны я частенько вспоминал эту фразу, только город настолько изменился, что я предпочитаю хранить в памяти картинку ушедших лет.

 

Батуми запомнился мне чайными плантациями, поднимающимися терассами на холмы, прямо от маленьких домиков гостиницы аэропорта где я жил. В первый же день, гуляя среди бесконечных чайных кустов, едва доходящих мне до пояса, попал под вечерний полив. Тишина сменилась шипением и хлопанием вертушек разбрызгивающих воду, поднялись фонтаны и начали медленно вращаться. Я даже подкрался к одному поглядеть на эдакую диковину, а после, промокший, забрался на вершину и долго смотрел как где-то у Босфора, солнце садится в море.

Потом была поездка на электропоезде в Ботанический сад, который только назывался садом, а на деле был большим заросшим лесом, с какими-то невобразимыми деревьями и кустами. Рельсы шли прямо по берегу над морем, извиваясь вслед за береговой линией, справа в опасной близости мелькали скалы, покрытые ползучей зеленью.

У входа бойко торговали свежесрезанными бамбуковыми палками, цена несусветная - 70 копеек за метр. В памяти остались зеленые бананы на пальме, невызревающие в местном климате, листья кувшинок в пруду, размером с резиновую лодку, и бамбуковая роща где я застрял, пытаясь протиснуться меж стволами. Застрял конечно не просто так, а пытаясь сломать бесплатно удилище. Оказалось это только каратисты в кино их легко ломают.

После экскурсии мы оказались на пляже в Цихидзири, где я испытал сильнейшее потрясение. Исключительно прозрачная вода, огромное количество подводных скал и гротов, и совершенно невобразимое количество рыб, окружающих тебя. Я нырял с маской до упомрачения, забывая дышать. Плавал до темноты по пещерам, досадуя что приходится всплывать.

 

Выправив пропуск в погранзону, довелось побывать в селении Сарпи, поделенном с Турцией. Местные прямо из окон домов переговаривались с заграничной родней. Свадьбы и похороны справляли вместе, шагая по разную сторону деревенских улиц, разделенных колючкой. На пляже колючки не было вовсе, только наша вышка за линией прибоя, откуда бдительно наблюдал за мной пограничный наряд. Загадочная заграница была совсем рядом и такая похожая. Те же зеленые горы, удивительно прозрачное море и пустынные галечные пляжи, по ночам освещаемые лучом прожектора.

Вставая я срывал виноград, въющийся мимо окна по стене дома, или обламывал синеватый инжир, пачкая руки липким молочком, выступающим на изломе. Только на грецкие орехи поглядывал с подозрением, покрытые зеленой кожицей, висящие на дереве они совсем не походили под привычное описание. Правда сделанное из них сациви привело меня в восторг. В этом блюде главное не курица, а густая подливка или соус из тертых орехов. Еще из них делали чурчхелу, заливая виноградным сиропом. Связки чурчхелы висели на веревочках во дворе и уходя гулять, я прихватывал пару сладких колбасок с собой.

 

Позднее вновь попав на турецкую границу в окресностях Ахалцихе, я удивлялся непохожести этих соседних краёв. Нищета, унылое существование, вышки похожие на минареты. Оборванные часовые с винтовками М-16, распевающие тягучие песни и постреливающие от скуки на нашу территорию. Глубже в горы граница и вовсе условная, ни ксп ни колючки. Густые леса, ущелья, бурные речки и заснеженные даже летом перевалы. Со мной в госпитале лежал погранец, его привезли с обморожением в середине июля. Он искренне радовался 30-градусной жаре, а под койкой пованивали его валенки. Рассказывал что дорога от заставы узкая, развернуться негде. До участка 6-км, туда как обычно, обратно задним ходом. Водила молодой, неопытный, по дороге обратно закружилась голова. Свалился колесом в обрыв. Пока сообщил на заставу, пока вытащили, наряд на участке поморозился.

Кура, которая течет отсюда до Каспия, даже летом холодная, мутная и пахнет. Может от того что из Турции течет, может целебная. Любая царапина неделями гниет не заживая, говорят высокогорье. Широко разливается весной, летом мелкая, купаться невозможно.

Ниже по течению в Боржомском ущелье, растут здоровенные ёлки, сумеречно, прохладно, деревянные беседки вокруг родников. Одним словом курорт, только воняет сероводородом отовсюду. Рядом еще один курорт - Бакуриани. Там круглый год катаются на лыжах.

Помню, забавляла реклама Боржоми, где показывали зеленые альпийские луга. На самом деле глубокое ущелье, заросшее лесом, поверху огороженное колючей проволокой - погранзона. Ахалцихский укрепрайон прикрывает ущелье, как единственное направление прорыва через горы. Помнится ходили брататься с ракетчиками в казематы. Притащили канистру вина из облепихи, по рублю за литр. Облепиха росла там повсеместно, на манер сорняка и местные делали из нее приличное вино. Вкусное, легкое, отключающее ноги напрочь. Население, в отличии от остальной Грузии, весьма неприветливое...