Мне хочется назвать её Люськой, потому, что я до сих пор зол - на неё. Хотя на самом деле звали её Людмила.

ВСТРЕЧА.

Учительница подводит ко мне какую-то девочку, берет у меня наконец-то цветы, а в освободившуюся руку вкладывает мне руку этой девочки. Девочка, смотрит на меня своими голубыми глазами, почему-то улыбается. И встаёт рядом со мной. Только перехватывает мою руку, как-то поудобнее. Видимо, так она держала за руку своего папу, когда гуляла с ним. Что бы он мог её вести.

И получилось так, что моя рука оказалась сверху, и я мог её повести. Это не было неудобно, просто как-то непривычно – я так, за руку, что бы мог вести, ещё никого не держал. Сестрёнка моя – ещё не ходила гулять, была маленькой.

Но это сделала, она сама. Может – инстинктивно, а может – нарочно. Как бы, изначально давая мне понять – ты ведёшь. И было в этом её жесте, что-то наивное, но в тоже время трогательное. Я тебе верю – веди меня. Видимо она тоже ощущала себя как-то неуютно – а тут, нашла того, кто её поведёт – и сразу всё стало привычным, узнаваемым.

ШКОЛА.

И это именно с ней, мы в первый раз – вошли в школу. И это именно она оказалась той - особенной, для меня, из всего класса. И стала – одной из немногих…

Именно с ней связаны у меня самые острые и самые красочные воспоминания, вернее даже не воспоминания, а ощущения - о школе.

С самого первого дня и до самого последнего дня.

 

В первый день мы вошли в школу вместе, рука об руку. Мы сели за одну парту (вернее нас посадили).

И конечно бывали моменты, когда мы просто не могли сидеть вместе – например, разругались или поссорились. Или было выгоднее сидеть с кем-то другим на каком-то предмете, по соображениям схитрить, или пообщаться. Или кто-то из нас заболел.

Такое тоже случалось.

Бывали разные случаи - когда мы не сидели вместе.

Но если посчитать и сложить дни, когда я сидел с кем-то другим, за все десять лет, то вряд ли наберется месяц, ну максимум два месяца.

А остальное время, то есть десять лет без двух месяцев мы сидели с Люськой за одной партой.

 

Пять-шесть часов, каждый день.

Девять тысяч часов - вместе.

Плюс к этому, внешкольные мероприятия.

Получается – почти полтора года, если сложить все часы вместе. Час за часом. День за днём.

 

Да. Внушительно.

ПОДВИГИ.

Сколько я для неё совершил подвигов. Конечно детских подвигов. Наивных и глупых подвигов, с точки зрения этого слова. Ведь подвиг – это что-то героическое, самоотверженное, во имя высоких идеалов и справедливости.

Подвиг, это совсем не то, что я совершал для Люськи.

Но для меня это были подвиги. Потому, что это были героические поступки для мальчика в возрасте от восьми до шестнадцати лет.

 

Я помню, в первом классе, совсем немного прошло времени, от того злополучного дня, первого сентября, когда мы вместе, в первый раз, вошли в школу и сели за одну парту. Узнав, что у неё день рождения, я принял решение пойти и поздравить её с этим праздником.

Представьте себе, что меня не звали, и я не знал, будет ли она праздновать, и кто у неё будет на этом дне рождения. А я естественно должен быть нарядно одет, и с цветами, и с подарком.

Ужас просто какой-то. Но я должен был это сделать, во-первых, что бы ей было приятно, а во-вторых, мне очень хотелось увидеть её нарядную и радостную.

Да, это был подвиг.

И я пришел, и дверь открыла её мама, и сказала:

- Людочка, а к тебе ещё гости, и это мальчик.

Она выскочила, в красивом, розовом платье и розовых туфельках. Вся, такая радостная и воодушевлённая.

Может быть, она ждала меня. Потому, что я не увидел в её глазах разочарования. Только восторг и радость.

И она, не удержавшись от захвативших её эмоций, запрыгала на месте и захлопала в ладошки. Я был, на седьмом небе, от счастья. Что она довольна и радуется.

Но она, тут же, справившись с собой, остановилась и крикнула, куда-то в комнату: - Девчонки, идите сюда!

Я готов был просто сгореть от стыда, когда выяснилось, что там были одни девчонки. Но, я героически все это выдержал и смотрел, какая она была довольная и гордая, перед другими девчонками, что к ней пришел мальчик.

Вручил ей, сначала цветы, потом подарок, и пробурчал что-то, вроде: - Поздравляю.

И мужественно, ел торт с чаем, и слушал их болтовню. А она, иногда, бросала на меня взгляды, в которых я читал: - Как здорово, спасибо! Какой ты молодец.

Да, именно, для этого, я сюда и пришёл.

 

Следующим подвигом, стало мое выступление на каком-то празднике, где ученики должны были показать свои умения, в каком-нибудь виде искусства. Танцы, песни, стихи и все, что угодно.

А я уже несколько лет занимался в музыкальной школе по классу скрипки.

Ну, естественно она об этом знала.

Хотя в классе, мало кто об этом знал. Я этот свой талант (вернее это свое занятие) совсем не афишировал. Стыдился как-то выделяться среди других. Тем более мое «мальчиковое достоинство», тоже было немного ущемлено. Когда другие гоняли в футбол, я или шел с футляром для скрипки и нотной папкой в музыкальную школу, или стоял у пюпитра и учил гаммы. Стеснялся и комплексовал.

А тут она просит меня выступить перед всей школой.

Ну, куда тут денешься – выступил.

Сколько я потом натерпелся обидных слов от мальчишек, просто не счесть.

Но она же просила, и ещё от имени класса, нужно было защищать честь класса.

Вот он простой детский подвиг.

 

Потом ещё было много других подвигов, о которых она и не догадывалась. А я не мог поступать иначе.

Я всегда был её партнером по танцам, тогда как другие парни сторонились этого занятия. И, постепенно, наша танцевальная пара, стала ведущей. Ни одно мероприятие, не обходилось, без нашего выступления. Но ведь, приходилось ещё и репетировать. А она вредничала, и думала только о том, как она выглядит. Мы выучили вальс и танго, и румбу, и ещё много чего. Нас считали очень красивой парой.

Все театральные постановки – мы снова были в паре. Ромео и Джульетта. Мальвина и Пьеро. Комиссар и медсестра. Наташа Ростова и…

А в обыденной жизни класса?

Постоянно плелись какие-то интриги между парами и группами, между девчонками и мальчишками. И где они заканчивались, и решались – конечно, между мной и Люськой. Ведь мы всегда сидели вместе, за одной партой и были друзьями. Она была признанной «королевой» класса, а я – её доблестным рыцарем.

Конечно, мужские тайны и мужские убеждения, как впрочем, и женские со стороны Люськи, не предавались. Но обсуждались, в меру возможности, откровенно, и компромиссы практически всегда находились.

И это тоже был постоянно длящийся подвиг, потому, что хотя польза от таких вот наших посреднических действий была явная, но мальчишки все равно не одабривали такой вот моей близости с девчонкой.

 

А уж то, что касается уроков.

Люська училась хорошо, была прилежна и трудолюбива, но как-то не блистала. И постоянно была занята своими девчачьими делами, которые частенько брали верх над учебой. Само собой я её регулярно вытягивал, или, помогая, или просто давая списать.

А на уроках истории, почему-то история меньше всего удавалась Люське, я затевал какой-нибудь диспут, вовлекая в него и учительницу. Тем самым, сокращая время на опрос домашнего задания или на вызывания к доске.

 

И самый последний мой подвиг, уже в десятом, выпускном классе.

Прямо на выпускном вечере, кому-то понадобилась гитара, а гитара была у Люськи, но дома. Ну, кого ещё она могла попросить за ней сходить. Догадайтесь с трех раз.

ЧТО ЖЕ ЭТО?

Чем это все было продиктовано, я не знаю. И даже сейчас, пытаясь разобраться, не могу. Не складывается четкое определение.

Детская любовь? Нет, потому, что детская любовь, должна, во что-то вырасти.

Привязанность? Тоже нет, потому, что с годами она или растет или ослабевает. А тут десять лет, без двух месяцев.

Дружба? Нельзя быть уверенным на сто процентов. Потому, что в принципе у нас было немного общих интересов, а время вне школы мы очень редко проводили вместе.

Чувства, как к сестре? Да, она была ниже меня ростом, стройная. Но она была на год старше меня. Да и была у меня своя, родная сестра. Тоже нет.

 

Так что же?

Наверное, всего понемногу.

Да она была красива, мила и как-то утонченна. Может быть, в этом вся причина.

Меня всегда притягивало все красивое. Музыка, живопись, поэзия, звездное небо.

 

Да? Вопрос…

Ну и все остальное тоже к этому приложилось.

И дружба, и влюблённость и родственные души. И ещё, что-нибудь.

 

И за это за всё, она со мной так жестоко поступила.

О, женщины.

ПРИЧИНА.

Пришло время рассказать, за что я так зол на Люську. Да, наши отношения были какими-то особенными. Не укладывались ни в какие рамки, если уж и сейчас мне сложно их анализировать. А сейчас это почти моя профессия. То, что уж говорить о понимании этих отношений, в школьные годы.

Так же как и я, не размышлявший на эту тему, и собственно, не придававший этому значение. Так же, наверное, и она. Видимо из-за этого все и случилось. Нам было хорошо – вместе. Жизнь – бурлила. Всё было на своих местах. Не было повода, для размышлений.

 

Хотя, должны же были у нас рождаться мысли – а что же дальше. Может быть, и рождались.

Но совершенно точно, что мы это никогда не обсуждали.

Как потом выяснилось, мы, каждый сам по себе обсуждал этот вопрос – Что дальше? – с родителями, каждый со своими родителями.

 

Сейчас можно просчитать варианты развития наших отношений.

Если в наших отношениях было, что-то, что называют влечением разных полов друг к другу. То, конечно и мог родиться сценарий для отношений между юношей и девушкой. Которые очень хорошо знают друг друга (десять лет за одной партой), но совершенно не знают о себе ничего как о представителе конкретного и противоположного пола (мужчине и женщине).

Но, оглядываясь теперь назад, становится понятно, что нам не хватило ещё полгода, или год, что бы узнать себя ещё и с этой стороны.

 

Видимо, она, во-первых, как девочка - опережала меня в половом развитии, да ещё и была на год старше. А во-вторых, я к концу десятого класса только-только начал понимать, что девчонки, это не только одноклассницы, и не только друзья в юбках, но ещё и девушки, в значении – женщины.

 

Мог бы этот сценарий иметь шансы на успех?

Наверное, нет.

Но, тогда то, я этого не понимал. Бурлили гормоны. Шептали что-то в голове нестройные мысли - все десять лет. И самое главное – начиналась новая (взрослая) жизнь. И как же я там без Люськи? И как, она будет там – без меня?

 

Вот, почему, я так был зол на неё. Расценивал её поступок, как предательство и измену нашим отношениям. И сейчас, понимая это все, не могу полностью снять с неё вину за мою обиду.

 

Действительно, если бы мы хоть раз, начали разговор о будущем. То, мы бы обязательно выяснили, что же нас держало вместе, все эти годы, и что из этого может нас объединять в будущем.

И расстались бы друзьями, ну или признали бы, что это была детская любовь, но во взрослую любовь она не переросла. Или ещё, какой-нибудь вариант, дальнейших отношений, придумали бы.

Во всяком случае, не было бы этой недосказанности и этой обиды, за то, что так все случилось.

 

И вот сейчас мне пришло в голову. Что она тоже переживала, она не знала, как мне сказать, не была уверена, что пойму, так как надо понять, вернее, как все есть на самом деле. Потому, что она перешла уже в возраст женщины, а я в этот момент ещё находился в возрасте юноши, но отнюдь не в возрасте мужчины.

Тут сыграла свою роль ирония природы, физиологии. И, конечно же, не совершенство нашей школьной системы.

 

Правильно. У нас одна девочка забеременела уже в восьмом классе. Так для нас, для парней это была всего лишь смешная история. Вот мол, не убереглась. Без понимания, без внимания к тому, что она уже женщина. И строит свою взрослую жизнь. Пусть так вот коряво – но свою жизнь.

А мы только готовились выпорхнуть из родительского гнезда.

 

Вот и Люська. Она не виновата, стечение обстоятельств, да и только.

 

Я видел, что весь десятый класс она как-то сторонилась меня. Кто-то мне сказал, что у неё есть парень, что он уже работает. Взрослый мужик.

 

Но я не верил. "Моя" Люська и со взрослым мужиком. Да она просто так развлекается. Не может там быть ничего серьезного. Нам ещё целый год учиться. И ещё выпускные экзамены сдавать. И готовиться к поступлению в институт.

Вот что серьезно. Вот что важно.

 

Да…

Прохлопал я Люську.

 

Конечно, я переживал. Да и она тоже. Девять лет – все-таки не девять дней.

Мы оба нервничали, и это ещё более отдаляло нас друг от друга.

Появилась какая-то недосказанность, приходилось пользоваться слухами.

В общем жутко.

 

И вот наступил выпускной вечер.

Было все очень красиво и торжественно. Сам процесс и сценарий. Об этом стоит рассказать отдельно. Но не сейчас.

В результате мы все оказались за большим столом, вместе с родителями. И разговор пошел о том, что же после школы. Мои родители и родители Люськи в один голос: - Ну, наши дети едут в Ленинград и поступают в институт.

И это прозвучало, как-то само собой. Как же иначе то ещё, может быть?

 

А Люська встала и говорит: - Нет, я не еду в Ленинград. Я остаюсь здесь.

До меня как-то сразу не дошло. Подумал, ну это для родителей.

 

Потом по программе мы отделялись от родителей, выпивали шампанского и шли гулять на всю ночь по городу.

Конечно, все происходило так здорово, как-то ярко и насыщено. Мы уже не были школьниками. Мы были уже почти взрослыми людьми. Дальше я уже все смутно помню. Так сильны были эмоции и впечатления, что просто все смешалось в голове.

 

Но вот что я отлично помню, так это то, что мы с Люськой стоим на набережной.

Небольшая луна и полное небо звезд.

И ярче всех - Южный Крест. Как будто хочет нам что-то указать.

Я ей рассказываю о звездах, о созвездиях.

Которые – высоко. И вечны. А свет от них идёт миллионы лет.

Самый подходящий момент, что бы начать разговор о нашем будущем. Стоя на пороге взрослой жизни.

Видимо, она тоже почувствовала важность момента.

И опередила меня.

Совсем без предупреждения и вроде бы, как-то - ни по теме, взяла меня за руку, сжала её в своих ладошках, и говорит: - Я буду мамой. Понимаешь? А отец ребёнка...

- Я люблю этого человека, и я буду с ним.

 

Сейчас я понимаю, что это далось ей нелегко. С какой стати она должна мне это говорить. Наверное, даже её родители ещё об этом не знают. Но видимо она хотела мне это сказать, поэтому и сказала.

Значит все-таки, что-то нас связывало. Раз она посчитала должным, мне об этом сказать. И значит, ей было не все равно. И это было не просто оправданием того, почему она со мной не едет в Ленинград. Это было признанием.

И это было концом.

Ну да – у неё уже «взрослая» жизнь. А я – остаюсь в прошлом.

 

Я не нашелся, что сказать. Только, крепко сжал её ладошки. И пробубнил что-то вроде: - Ну, значит так и должно быть.

А она, смотрела на меня своими голубыми, широко раскрытыми глазами – словно пыталась найти в моих глазах, какие-то ответы, на свои вопросы. И молчала. Не просила – скажи что-нибудь. И не стыдилась – своего признания.

Стояла, не высвобождая своих рук – из моих, смотрела на меня, и молчала.

Я не мог, оторваться от неё. И не мог, ничего сказать.

Потому, что где-то в груди, разливалась боль. Комок, подступал к горлу. Мышцы напряглись. Хотелось бежать от неё.

Но я не мог.

Я смотрел в её глаза.

И прощался с ней.

 

Потом, всё-таки разжал руки. Погладил её по плечу. И сказал, сдерживая дрожь в голосе: - Всё будет хорошо. Пойдём к «нашим».

 

И всю оставшуюся ночь изображал из себя счастливого выпускника.

Хотя мне было очень плохо. Я не понимал, почему мне плохо. Ведь не было никаких конкретных планов для «нас». Да и само понятие «мы» не существовало.

Но мне было очень плохо.

Как же так? Ребёнок? Она - любит?

Зачем?

Почему?

Этого не может быть.

Это не правильно.

Нельзя так.

Должен быть какой-то выход.

Нужно всё исправить.

Это что – взрослая жизнь такая?

Почему я не поговорил с ней раньше?

Как я мог это допустить?

 

Агония – или метаморфоза?

 

Я понял, что боль – это тоже часть жизни. Как не бывает ночи без дня, так не бывает жизни – без боли.

 

И после этого у нас не было возможности поговорить. То ли она чувствовала себя смущенной оттого, что мне призналась. То ли я был очень рассержен на неё, и всем своим видом демонстрировал это. Не знаю.

Ведь если ей нужно было мне признаться, значит, и она чувствовала, что между нами что-то есть. Если бы ничего не было – какой смысл что-то объяснять, в чем-то признаваться. Значит, я ей был как-то по-своему дорог.

Конечно, она чувствовала себя смущенной и не знала, что ещё можно мне сказать. Поэтому и избегала меня.

 

А я, был страшно рассержен, обижен и зол. И я тогда, совсем не понимал, что переживает она. Отношения со мной – тут все понятно. Жирная точка. А вот её новая жизнь. Правильно ли она поступила. Ей нужна была моя помощь.

А я, ходил как рассерженный индюк.

 

Ещё и поэтому, я зол на неё и до сих пор.

 

Мы виделись через полгода. Но обменялись только парой ничего не значащих фраз. Стена непонимания, между нами была высокой. И продолжала расти.

Потом, мы виделись через несколько лет. И разговаривали уже вообще как простые знакомые. Всё кончилось. Но боль – осталась.

 

С тех самых пор у меня где-то глубоко сидит обида на неё. И ощущение – что, что-то я, или мы, сделали не так, как нужно было сделать. Конечно – прошлое не вернёшь. И ничего уже не исправишь.

Но, когда на душе – плохо. То – нужно искать причину. А не заниматься самобичеванием.

ПОСЛУШАЙ.

Да, ты была старше и взрослее. Но я десять лет относился к тебе не просто как к однокласснице, и даже не просто как к другу. И ты отвечала мне взаимностью. Я мог бы помочь – если бы ты только сказала, хотя бы одно слово…

И ты – могла бы мне довериться, ещё больше. Ведь мы же – не чужие люди.

 

Я знаю – там, где-то, ты тоже иногда думаешь об этом. Уверен – что не жалеешь. А просто пытаешься оценить – правильно, или не правильно ты поступила. Даже, если это и не так важно. В сегодняшней твоей жизни.

 

И я всю жизнь, ношу в себе эту обиду. И эту свою вину.

 

Я ищу тебя – Люся.

Отзовись.

Пожалуйста.

 

Может быть, ты прочитаешь эти строки…

Я пытался выразить в них, всё, что есть у меня в душе – по отношению к тебе.

И поймёшь…

А, может быть - простишь.

 

Или у меня появится возможность увидеть тебя, и тоже - простить.

 

 

Георгий Стенкин

На основе материала из романа «Школа, как это было…»