Громадное, пьянящее, не с чем не сравнимое счастье буквально душило маленького Диму Лямкина. Приехала бабушка! Мама достала черной икры! Наши выиграли Олимпиаду, а он, Дима, через три недели пойдет в первый класс и найдет массу новых друзей! Он живет в самой замечательной, самой большой и свободной в мире стране, сегодня чудесный солнечный день и его отпустили погулять одного... Бездумная, беззаботная радость, которой жизнь удостаивает лишь маленьких детей, придавала миру красоту, прохожим — доброе сердце, а замызганному полуразрушенному московскому дворику — кристальную чистоту и архитектурное изящество.

«Какая удивительная бабочка!» — сияющими глазами проследил Дима за махаоном, невесть зачем залетевшим на окраину Москвы. Махаон сделал в воздухе величественный круг и милостиво сел на маленькую ладошку Димы.

— Красавица, — нежно сказал мальчик и поднял ладонь, бескорыстно отпуская прелестное насекомое. Эволюционировавшая гусеница, вероятно, вспомнив свою прошлую биографию, ощутила ностальгию по твердой почве и не торопилась покидать руку Лямкина.

— Бабочку быстро отпустил, м…дила! — раздалось нал ухом Димы. Мальчик с недоумением обернулся, махаон испуганно взлетел и устремился куда подальше.

Напротив Лямкина стояло трое подростков лет тринадцати. Наиболее крупный из них, одетый в фирменную рубашку и импортные джинсы злобно процедил:

— Ты что бабочек ловишь в нашем районе, сука?

— Я никого не ловил, — по наивности не испугался Дима. — Я просто взглянул на нее. Она очень красивая, — доверчиво добавил он. — Вы, наверное, ошиблись, ребята. А почему район ваш? Я думал, он общий...

— Ты че, е…нутый? — заржал главный подросток и за ним синхронно-услужливо засмеялись оставшиеся двое — Кто сильнее, того и район! Так че ты на бабочек наезжаешь?

— Я никуда не ехал, — простодушно сказал Дима. — А разве сильнее вас в районе никого нет?

— Ты кого-нибудь видишь? — удивился главный.

Дима осмотрелся, вокруг него, да и, пожалуй, кроме него, рядом не было не души.

— Что вам нужно? — спокойно спросил он.

— Ты зачем мучишь бабочек? — подросток в импортных джинсах со всей силы ударил Диму в лицо. — Ты зачем животных мучишь, живодер?

— Я животных люблю, а вас ненавижу! — окровавленный Дима бесстрашно бросился на подростков. Один из них, смеясь, поймал его за руку и вывернул до хруста.

— А людей надо любить, — главный подросток подтвердил свои слова весомым аргументом, ударив Диму в живот. — Запомни, лю-дей на-до лю-бить! — с каждым слогом Лямкину доставался жестокий и сильный удар.

— Я... вас... не люблю, — окровавленная слюна Димы влетела прямо в глаз главарю. Главарь в бешенстве зарычал и вынул из кармана финский нож.

— Санек, не надо, — тронул подростка за рукав один из его клевретов.

— Не бзди, Серый, меня папан, если че, отмажет, — отмахнулся Санек.

— А нас? — несмело спросил Серый.

— А пока вы со мной, и вас отмажет! — заржал Саня и пырнул Лямкина прямо в лицо, пропоров щеку. Кровавая пелена застлала глаза мальчика, и Дима потерял сознание.

Очнулся он на больничной койке от неожиданного удара в глаз. Вокруг стоял дикий ор — толпа свежевыздоровевших мальчишек, не боясь новых травм, лупила друг друга подушками, а Димин глаз случайно задела чья-то загипсованная рука.

— Я где? — спросил Дима и вдруг умолк от дикой боли в щеке.

Юные пациенты радостно срифмовали свое видение мира, а над Лямкиным склонился седоватый мужчина в белом халате.

— Если вокруг мат, и тебе больно — значит в дорогой и любимой Совдепии, — радостно сказал он.

— Я живу в СССР, — прошептал Дима, стараясь не двигать языком.

— Во-во, — кивнул головой мужчина. — Пока тебя средь бела дня в столице нашей Родины не ударили ножом — ты в Сесесере. А полежишь у нас — начнешь осознавать, что все-таки в Совдепии.

— Где мама с папой? — тихо спросил Дима, экономя каждое слово, причинявшее ему дикую боль.

— Говорить тебе вредно, — наставительно добавил мужчина. — Небось, сказал чего лишнего, вот и расписарили. А папа твой в коридоре уже неделю дежурит, сейчас схожу.

— Вообще, Иван Кондратьевич, у нас отделение не резиновое, — мужчина вернулся с Диминым папой. — Мальчик очнулся, заговорил, щеку заштопали, крупных внутренних повреждений никаких, а мелкие госпитализации не требуют. Я выписку оформляю, с вашего полнейшего согласия?

— Ты как, Дима? — тихо спросил папа, не слушая врача. Выглядел Иван Кондратьевич жутко, поседев и похудев за эту неделю чуть ли не наполовину.

— Где мама? — каждое слово причиняло Диме невыносимые муки.

— Когда мама тебя нашла, — Димин папа всхлипнул. — ты был весь в крови, не дышал, и она... Сердце не выдержало... Как мы без нее...

Не стесняясь врача, Иван Кондратьевич зарыдал во весь голос.

— Карл Лукьяныч, — в палату вошла нянечка. — Васька из шестой палаты опять весь пол зассал, скоро плавать будем! Я не могу уже убирать, пошлите Зиночку, она молодая...

— Проблемы палаты номер шесть всегда были актуальны в нашей стране, — задумчиво сказал врач.— Уберите сами, Анна Гавриловна!

— А Зинка?

— А Зиночка сейчас лежит, в смысле работает в ординаторской! И у меня там работы полно, сейчас только решу с папашей вопрос о выписке ...

***

— Так как мы решим вопрос, господин Лямкин? — вежливо спросил сотрудник туристической компании «Butterfly» Джордж Моррис у ведущего специалиста рекламного агентства «Макси-ум» Дмитрия Ивановича Лямкина.

— Видите ли, мистер Моррис, — вдумчиво сказал Дмитрий, сохраняя на лице выражение озабоченности в государственных масштабах. — Боюсь, что раньше сроков, указанных нами в договоре мы не успеем. Конец лета, огромный наплыв клиентов, громадная очередь, а менеджеры просто физически не успевают.

— Но ведь есть люди, то есть простите, клиенты, которые не просят лично вас успеть за три дня до сроков, — вкрадчиво сказал мистер Моррис. — К тому же вопрос лишь в досрочном напечатании буклетов, я не прошу выполнить до срока весь заказ на сувенирку и полиграфию...

«Господи, как сложно с иностранцами» — раздраженно подумал Лямкин. — «Директор «Паровоза» давно бы обхамил всех сотрудников вместе с гендиректоршей, а потом сунул бы мне пару бутылочек дорогого Мартеля, а этот вежливый и тактичный красавец с оксфордским акцентом все никак не может додуматься, как решить такое пустяковое дело»

— Может быть, — наконец решился Моррис, словно прочитав мысли Лямкина. — Если я сделаю вам небольшой презент, вы сможете поставить меня вне очереди?

Из портфеля мистера Морриса появилась бутылка «Луиз Поммери».

«Жмот» — подумал Лямкин. — «Но больше не даст. К тому же отпечатанные буклеты Гриша и так послезавтра привезет»

— Вы предлагаете мне взятку? — сардонически усмехнулся Дмитрий и грустно посмотрел прямо в глаза Моррису.

— Простите, — смутившийся англичанин стал засовывать бутылку обратно.

— Только из уважения к вам, — цепкие музыкальные пальцы Лямкина перехватили бутылку. — Через пять дней буклеты будут у вас на складе.

— Вы волшебник, — улыбнулся англичанин и отпустил бутылку. — Увидимся через пять дней, всего наилучшего!

Моррис, сохраняя вежливую улыбку, вышел, негромко пробурчав «fucking Moscow» у выхода.

— А я понял только «fucking», — с завистью сказал коллега и лучший друг Дмитрия Павел Светлозаров. — Я вообще с языками не дружу. Так о чем вы с этим кексом перетирали?

— Скромность, Паша, украшает лишь тех, кто не имеет других украшений, — весело сказал Лямкин. — То, что с русским и английским у тебя проблемы — это не беда. Ты блестяще знаешь новорусский, матерный, подхалимский и бандитский языки, а я вот в свои тридцать два ни один из этих языков не сумел освоить, отсюда и все мои карьерные проблемы...

— Че-то я не понял, — почесал затылок Паша.

— Меня это не удивляет, — пожал плечами Дмитрий. — А лондонский пришелец меня банально благодарил за досрочно отпечатанные буклеты. Цивилизованный человек, знает, что взаимная вежливость окупается...

— Ну-ну, — сказал Паша и дотошно стал искать перевод слова «bribe» в электронном словаре.

А ведь своей работой в «Макси-уме» господин Лямкин был обязан именно Паше Светлозарову. Когда двадцатичетырехлетний выпускник МГУ с лексиконом из тринадцати слов и нулевым трудовым стажем, едва отметив удачную покупку диплома, с легкой руки своего дяди был посажен в кресло коммерческого директора рекламного агентства «Двигатель», а мужчина лет пятидесяти, кланяясь, поднес юному Паше «Паркер» и робко спросил, нет ли кого на примете в ведущие специалисты, Паша гордо сказал: «Да есть один мальчик...». Дима же пришел Паше на ум, потому что чересчур активно начал ухаживать за понравившейся Светлозарову однокурсницей, по глупости своей не понимавшей преимущество романа с племянником владельца сети рекламных агентств по сравнению с сыном спивающегося учителя математики. Острый интеллект, мощный сарказм и живописный шрам на щеке придавал Диме ореол романтического героя, и он этим активно пользовался, оттеняя Пашу, безвкусно одевающегося и неумело мычащего. Паша решил, что в качестве Диминого патрона он сможет обуздать зарвавшегося друга, и заодно показать юной красавице, кто в России хозяин жизни. Но милая девушка вышла замуж за Пашиного дядю, и Павел с Дмитрием так и остались с кем были: Павел с оравой девочек-пиявочек, а Лямкин — с красавицей-женой и очаровательной дочуркой. Но однажды над Пашиным дядей, а заодно и папой разразилась катастрофа, укладывающая всего в два весомых слова «Не поделились». Неожиданно прозревшие налоговики в компании с не менее неожиданно проснувшейся милицией вдруг поняли, какой язвой для общества были братья Светлозаровы. Но братья избавили себя от меча Фемиды, синхронно застрелившись из одного шестизарядного «стечкина». Их муки совести были столь велики, что на телах осталось порядка десяти пулевых ранений, плюс контрольные в голову. Паша лихорадочно стал искать способ, как избежать подобного самоубийства, на что ему ответили с библейской краткостью: «Отдай все». Светлозаров-младший с превеликой радостью отказался от наследства и вдруг понял, что рассчитывать ему осталось лишь на очень немногое — самого себя. Надежды на свою руководящую должность рассыпались в прах, когда агентство «Двигатель» купила Елена Тягина. Дама неопределенного возраста с внешностью тяжеловеса-транссексуала моментально переименовала агентство в «Макси-ум», сделала логотипом морковку, и, сказав, что не потерпит семейственности и кумовства, вынула Пашу за шкирку из кресла коммерческого директора и швырнула в потертое креслице рядового специалиста. Потом мадам Тягина подтвердила свои слова действиями, назначив на место Светлозарова своего супруга, белозубого двадцатипятилетнего атлета. Лямкина же, сумевшего дать бредовой идее с морковкой более-менее достойное маркетинговое исполнение, и обладавшего привлекательной мужской внешностью, было решено оставить в том же ранге, но в связи с отсутствием обязательного подхалимажа и более-менее приличной протекции наверх не двигать. Дмитрий, не питавший никаких иллюзий относительно российских реалий, прекрасно понимал, что при наличии таланта, гордости и устойчивой брезгливости к теневым махинациям лучшего места в жизни у него не будет. Он плотно осел в «Макси-уме», вечерами обогреваясь от офисного душевного холода либо разговорами с любимыми женой и дочкой, либо бутылочкой хорошего коньяка или абсента. Все остальное его уже не интересовало и не грело.

Месяц назад в их стоячем болоте произошли некоторые перемены. Супруг мадам Тягиной вдруг осознал, что его прекрасная Елена не является эталоном женской красоты, и решил прервать их затянувшуюся связь официально. В качестве компенсации за лучшие годы жизни, отданные супруге, атлет потребовал половину состояния мадам Тягиной.

Спустя неделю после заявления неверного мужа Тягина пришла в офис в элегантном черном костюме, горестно сообщила, что стала вдовой, и представила горячо сочувствующему коллективу нового коммерческого директора — Александра Рокова. Модный темно-зеленый костюм, ботинки из крокодиловой кожи, стильные и дорогие очки, а также абсолютно лысый череп придавали Рокову сходство с накачанной очковой змеей.

Светлозаров, как обычно, стал плясать перед новым шефом офисную лезгинку. Он лично принес новый компьютер на своих могучих плечах, и стал заботливо подносить «Паркер». Лямкин же спокойно и сухо поздоровался, и продолжил работать, как ни в чем не бывало, чем вызвал явное предубеждение Рокова.

— Взятка! — наконец нашел перевод слова «bribe» Павел. — Дима, ты взятки на рабочем месте берешь?

— Это вопрос или предложение? — улыбнулся Лямкин.

— Ты как еврей, ей-богу, — поморщился Светлозаров. — Лучше скажи, как тебе новый?

— Как обычно, — пожал плечами Дмитрий. — Вы все как из одного инкубатора. Кстати, советую умерить свой лизинг в жопинг — лизоблюдство тоже должно иметь границы...

— А он мне просто нравится! — запальчиво сказал Светлозаров. — Умный перец, обеспечивает нас типа рабочим местом и заработной, блин, платой. Кстати, чтобы сделать такую карьеру, знаешь, как надо, чтобы башка варила?

— Как у тебя? — усмехнулся Лямкин.

— Я это, жертва интриг — потупился Павел. — Но начальство люблю и уважаю. Нужно голову иметь и талантище, чтобы, по типу, карьеру сделать. Карьеру сделаешь — не жизнь, а малина...

— Малина всегда удобряется дерьмом, — нахмурился Лямкин. — А я брезгливый.

Светлозаров замолчал, вспомнив, что шеф обедает в это время в кафе напротив. Моментально вскочив, он отпросился у Лямкина, бывшего Павлу хоть номинальным, но начальником, на обед.

Оказавшись рядом со столиком Рокова, сидевшего, по счастливой случайности, не в окружении коллег, а в компании мобильного телефона, Паша радостно и преданно улыбнулся. Роков, заканчивая разговор, щедро пересыпанный маркетинговой и матерной терминологией, разрешающе кивнул на соседний стул.

Старательно смеясь над шутками шефа, Паша начал забивать эфир псевдорабочими разговорами. Наконец, поняв, что шеф дозрел до разговора на равных, Светлозаров робко спросил Рокова, каково его мнение о ведущем специалисте Лямкине.

— Какое-то инородное тело, — нахмурился Роков. — Умничает много, о чем думает — непонятно. Но рабочие показатели классные, доходы компании приумножает...

— Свои он доходы приумножает, — горячо сказал Павел. — Взятки большие дерет с клиентов прямо на рабочем месте, вас лично дерьмом обзывал...

— Стучишь? — улыбнулся Роков.

— Информирую, — уточнил Светлозаров.

— Разберемся, — спокойно сказал Роков. — А ты, значит, на его место метишь?

— Вам же нужны свои люди, — заулыбался Павел. — А этот — чужой. Корпоративную этику нарушает и взятки дерет. С господина Морриса непонятно за что штуку евро содрал, и пузырь шампанского в придачу.

— А ты взятки брать не умеешь? — оценивающе посмотрел на Павла Роков.

— Я умею все, и даже больше, — твердо сказал Павел. — Но только по непосредственному распоряжению руководства...

***

— Да напутал все ваш Светлозаров, — лениво протянул Лямкин. — Я не государственный чиновник, взятки мне брать не за что. Клиент меня просто поблагодарил. А вас я не так хорошо знаю, чтобы после пары фраз сразу ставить диагноз, насчет дерьма это была метафора...

— Причем тут Светлозаров! — прошипел Роков. — У меня свои источники информации! Думаете, если вы такой необычный, так смеете разговаривать со мной в таком тоне! У нас незаменимых нет! Извинитесь немедленно!

— За что? — удивился Лямкин. Вышестоящее хамство он воспринимал, как стандартную часть офисного пейзажа, но абсолютно немотивированная вспышка ярости Рокова была ему неясна. «Ведь неглупый человек, пардон, начальник», — подумал он — «Ведь даже по офисной логике ему меня любить надо — я тут давно, отвечаю практически за весь бардак, приношу прибыль в десятки раз больше своей зряплаты»

— Не хотите? — прищурился Роков. — Смотрите так снисходительно, думаете, я буду терпеть такого человека с подковыркой и ехидной улыбочкой? А по восемьдесят первой, да по третьему пункту не хотите ли покинуть компанию?

— Основания? — несмотря на хладнокровие и солидный жизненный опыт Лямкин был ошарашен.

— Взятки на рабочем месте, грубейшие нарушения корпоративной культуры — холодно сказал Роков.

— А аттестационная комиссия, а трудовой кодекс? — начал валять дурака Дмитрий, все еще не верящий, что шеф говорит серьезно.

— Ты в какой стране живешь? — заорал Роков. — У кого власть, тот и устанавливает законы, подотрись своим кодексом!

— Я понимаю, Александр, когда жестокость осмысленна, и приносит вам дивиденды, — задумчиво сказал Лямкин. — Но бессмысленная жестокость, которая вам же принесет убытки — это выше моего понимания.

— Больно умный, еб твою мать, — Роков почему-то с ненавистью посмотрел на лямкинский шрам. — За неуважение ко мне я всегда наказываю, даже себе в убыток.

Вынув трудовую книжку Лямкина, неизвестно как попавшую из отдела кадров в кабинет Рокова, Александр недрогнувшей рукой заполнил соответствующие графы, и изо всех сил хлопнул по книжке печатью. Какое-то странное дежа вю охватило Дмитрия...

«А книжку все равно покупать новую», — мелькнуло в голове Лямкина, и он, взглянув на волчью статью, аккуратно порвал книжку и бросил ее ошметки в лицо Рокову.

— Хам, дегенерат, маленький человек с маленькой властью, — спокойно сказал Дмитрий и повернулся к двери.

— Вон отсюда! — зарычал Александр. — А за базар ответишь, гадом буду!

Лямкин быстро покинул кабинет, обматерил подбежавшую охрану и вышел на улицу.

Пообедав в кафе напротив офиса, Дмитрий вернулся в нормальное расположение духа. «Жив, здоров, жена и дочка при мне, деньги на черный день подкоплены, а сам красивый, и даже за рулем. Куплю книжку, сделаю фиктивный стаж, устроюсь в новый гадюшник... Интересно, в Москве есть не террариумы, а сообщество неглупых адекватных людей? Наверное, есть, но они не выживают...»

У парковки рядом с кафе его ждал милый сюрприз — полностью раздолбанный родной «Форд», а рядом — черный джип, господин Роков и еще пара уважаемых господ с обрезками металлической трубы.

«Сейчас же не девяностые», — пришел в ужас Лямкин. — «Хотя... Они же привыкли, а по нашим законам имеют право не отвыкать».

Как настоящий мужчина, Лямкин совершил крайне неразумный поступок — выступил в роли добра с кулаками. Но, по жизненным законам, победу в подобных поединках одерживает не добро или зло, а количество и качество кулаков, поэтому окровавленный Дмитрий с парочкой выбитых зубов и сломанной рукой решил лечь отдохнуть на обломках своего «Форда». Стоявший рядом с кафе милиционер, охранявший близлежащий рынок, равнодушно зевнул и отвернулся, чуткие москвичи продолжали свои тараканьи бега по мегаполису как ни в чем ни бывало.

«А ведь сам виноват», — сквозь боль гудело в голове Лямкина. — «Не в том, что умер стоя, а в том что стал работать с этими людьми, пытался быть с ними одной системой... Когда я, мудрый дурак, пойму и осознаю, что нельзя играть в «козла» по законам покера...»

Господин Роков с разбитыми в процессе избиения господина Лямкина стильными очками, с искаженным от ярости лицом достал «беретту» с глушителем.

— Санек, не надо, — тронул Александра за рукав один из его спутников.

— Не бзди, Серый, я крышами договорюсь — отмахнулся Санек.

— Саша, ты не в молодости, — мягко сказал второй спутник. — Ты легальный коммерческий директор, у тебя, б…я, имидж. Рамзан и Магомед с твоей компанией контракт на аутсортинговое обслуживание хотят сделать, тендер тебе выиграют, а если сейчас реальное мочилово на себя повесишь — чего-нибудь другое сделают, нехорошее...

Лямкина обожгло. Накопленные годами интеллект и потрясающее хладнокровие со свистом вышли, осталась лишь безумная, всепоглощающая ярость.

Заорав «Убийца!» он бросился на Рокова и получил за свой благородный порыв мощный удар обрезком трубы от одного из спутников коммерческого директора рекламного агентства «Макси-ум».

***

Сознание Лямкина металось где-то внутри черепной коробки, глаза видели сплошную черноту, тело не ощущалось. Но мысли Дмитрия, как ни странно, было относительно ясными.

«Я никогда не верил в библейского господа бога, но всегда верил, что есть непреодолимая, всемогущая сила, сталкивающая нас, марионеток с манией величия, думающих, самостоятельно творят свою судьбу. Никогда не верил в справедливость этой силы, но всегда верил, что умный, талантливый, порядочный человек не ненавидим ею — она просто к нему равнодушна. Всегда верил, что эта сила покровительствует подонкам — наш мир явное тому подтверждение, но зачем, зачем она позволила этому злобному маленькому шакалу фактически убить мою маму и практически уничтожить моего отца, а впоследствии и меня? Полностью убить наши судьбы? Неужели наш мир — банальные джунгли, просто сильный пожирает слабого? Но ведь я для чего-то рожден, во мне для чего-то пестовались талант и неординарность, неужели только для доказательства, что жизнь не создана для интеллигентов?

— Да, — раздался откуда-то спокойный глуховатый бас.

— Хорошо, — не удивилось сознание Лямкина. — Тогда я молю тебя, господи — дай мне уподобиться этим выродкам, дай мне силы убить Рокова! Ты удовлетворяешь все молитвы этих хищных животных об успешных грабежах и убийствах — так удовлетвори хоть раз подобную молитву, идущую от мыслящего человека...

— Только в виде исключения, — сказал бас. — Уж больно ты своеобразный. Как ты ко мне в астрал залетел, куда Асмодей смотрит? Небесным языком его попросил — всех россиян лично курировать, а ко мне ни души не пускать...

Дмитрий открыл глаза и увидел обыденную московскую мостовую и вечно спешащих людей, брезгливо его обходивших. Все тело невыносимо болело, сломанная рука причиняла адские мучения, лицо было в запекшейся крови. «Привидится же такое», — грустно подумал он, с громадным трудом встал и попытался найти взглядом останки «Форда», мысленно благодаря себя за вовремя сделанную КАСКО и предвкушая бой со страховщиками и ГИБДД. Но «Форда» на месте не оказалось, а на здании кафе висела табличка «Гастроном». Вне всякого сомнения, это было место драки Лямкина и хозяев жизни, но выглядело оно как-то по-другому...

Нет рекламных щитов! Нет палаток, супермаркетов и казино! Нет иномарок! Нет пробок! Где девушки в мимо-юбках, где забитая машинами парковка, где следы очередного строительства московского властелина колец и его дражайшей супруги? И почему так много зеленых деревьев, почему воздух такой чистый? Москвичи вроде те же, с обычными упыриными взглядами, но почему они одеты по моде... 80-х?! Рядом стоял киоск «Союзпечать». Глаза Дмитрия увидели нечто фантастическое — газету «Правда», от 10 августа 1980 года...

«Сон, сумасшествие, наваждение», — подумалось Дмитрию. — «Ну и что? Да весь мир — это бред, фарс, театр черного абсурда! Почему бы мне, в костюме от Армани, с разбитой мордой, сломанной рукой и мобильным телефоном не оказаться в Москве 80-х в день... моего первого избиения, день разбитых розовых очков, день гибели моей мамы! Она еще жива, сейчас три часа! Меня ткнут ножом примерно полпятого, еще есть время!»

С четкой мыслью «Надо успеть убить Рокова!» Дмитрий кинулся в московское метро, лихо перескочив турникет. Сзади раздался свисток милиционера, но Лямкин, не чувствуя ни ног, ни боли в сломанной руке, вскочил в вагон метро и поехал по давно знакомому маршруту.

Приехав на станцию, рядом с которой он когда-то жил, Лямкин изо всех сил припустился к своему бывшему дому. Странно, но чем быстрее он бежал, тем быстрее угасала боль в руке, исчезала кровь на лице, и, что совершенно фантастично, со скоростью света вырос один из выбитых зубов.

— Бабочку быстро отпустил, м…дила! — увидел и услышал он трех юных мерзавцев, обступивших маленького мальчика с ясным взглядом. С нечеловеческим ревом тридцатидвухлетний Лямкин бросился на тринадцатилетнего Рокова и сшиб его с ног.

— Психованный! — заорал верный друг Саши Рокова и, в компании с не менее верным и преданным Сашиным другом, бросился наутек.

— Зачем ты его ударил? — спросил шестилетний Лямкин у тридцатидвухлетнего.

— Понимаешь, малыш, — улыбнулся Дмитрий разбитыми губами. — Они хотели уничтожить тебя. Но у них это не получится...

— Не будь, как они, — взмолился маленький Дима.

— Придется, — грустно сказал Лямкин, придавив локтем отчаянно хрипящего Рокова. — Единственный способ борьбы с этой мразью — стать им подобным.

— Я пойду? — жалобно спросил шестилетний Дима.

— Удачи, малыш! — сказал взрослый Лямкин и стал душить Рокова обеими руками, сломанная рука таинственным образом вновь превратилась в здоровую.

— Милиция, тут человека убивают! — заорал маленький Дима и побежал в сторону дома.

— Первый раз в жизни предаю сам себя, — вздохнул Лямкин. Лицо юного Рокова посинело, язык вывалился наружу.

— Не дышит! — радостно воскликнул Дмитрий, проведя ладонью рядом с губами Александра. — Убил гадину! Всех подонков не убьешь, но начало хорошее...

У Лямкина моментально вырос второй зуб, тело больше не болело и прекрасно себя чувствовало. Пела душа, словно выбросив из себя маленькую зеленую змею, высасывающую жизненные соки. Громадное, пьянящее, не с чем не сравнимое счастье буквально душило Дмитрия Ивановича Лямкина.

Вдалеке раздался свисток, и на горизонте показался молодой перепуганный милиционер в компании маленького Димы и двух старушек. Лямкин вскочил и дал деру, но вдруг ударился лбом в металлическую «ракушку», непонятно откуда взявшуюся на его пути.

Двор ощутимо изменился — все подступы к подъезду были забиты иномарками, из окна доносились немузыкальные вопли современных Дмитрию псевдопевцов, грязи и мусора вокруг дома стало ощутимо больше. Лямкин физически ощутил большую загазованность воздуха и с грустью понял — он вернулся в свое время.

Однако тело чувствовало себя прекрасно. Посмотревшись в зеркальце одной из стоящих рядом машин, Дмитрий убедился в отсутствии шрама и полюбовался своей новой, явно модельной стрижкой. Костюм и галстук подорожали и похорошели раза в три, обручальное кольцо засияло бриллиантом карат в семь. На руке появились массивные золотые «Картье», которые показывали десять часов. Десять часов солнечного, теплого, прекрасного утра!

— Вот что значит помолиться, а не проматериться, когда тебя ударили медной трубой! — радостно произнес Лямкин.

— Спасибо тебе, господи! — радостно сказал он небу. — Да и вам спасибо, — благодарно добавил Лямкин, наклонившись вниз.

— Как там без меня Надежда с Верочкой? — Лямкин достал ультрамодный мобильный телефон и стал искать номер жены.

Но вот незадача — знакомых имен, за исключением вездесущего Светлозарова он не обнаружил. Наконец он увидел надпись «Супруга». «Совсем зазнался», — подумал он. — «Небось, должность занимаю совершенно другого уровня»... Набрав номер, Лямкин стал прихорашиваться перед автомобильным зеркальцем, весело пританцовывая.

— Ты где всю ночь шлялся, кобель вшивый? — заорал в трубку прокуренный женский бас, до леденящего ужаса знакомый.

— Елена Дмитриевна? — прошептал изумленный Дмитрий.

— Какая я тебе Дмитриевна, дауненок? Ты почему не был на встрече с нефтяниками? Опять по б…дям бегал на мои деньги?

— Госпожа Тягина, — чужим голосом пробормотал Дмитрий. — Вы... моя... жена?

— Ты обкурился или обкололся? Конечно, я не стала брать твою дебильную фамилию, но я твоя жена! Законная! И если ты, урод, сию минуту не приедешь домой, то я сегодня же стану вдовой!

Лямкин сглотнул, вспомнив судьбу мужа мадам Тягиной в прошлой жизни.

— А где вы... мы живем? — пробормотал он.

— Ты забыл, где находится Рублевка? — издевательски спросила Тягина.

— А, вы там же где и раньше жили... — пробормотал Дмитрий, ездивший в прошлой жизни к Елене Дмитриевне для передачи документов.

— Ты что несешь? — злобно прошипела трубка — И прекрати мне «выкать»! Чтоб через час был дома!

— Лучше бы меня покалечили! — зарычал Лямкин, отключив телефон. — Хотя плюсы, опять таки... Мама жива, я при должности... Да какой это плюс! Я никогда не был знаком с Надей! Верочка не родилась! Я — муж этой большой медведицы! Катастрофа...

Он в сердцах плюнул на асфальт, затем плюнул в небо, потом вспомнил о судьбе покойного (или живого?) супруга (или просто знакомого?) мадам Тягиной (правильно, тот аполлончик брал ее фамилию) и, не став искушать судьбу вторично, поймал машину и назвал адрес Тягиной. Маленький плюсик в его ужасающем положении был — его бумажник из крокодиловой кожи был наполнен стодолларовыми и тысячерублевыми купюрами...

Особняк мадам Тягиной был просторным, дорогим и безвкусным, хозяйка — огромной, грозной, и невыносимо нелепой в сексуальном пеньюарчике. Без лишних слов она так съездила Лямкину по морде, что побои Рокова показались Дмитрию сущей безделицей.

— Ты долг свой супружеский собираешься исполнять, скотина? — пророкотала Тягина.

— Отстань от меня, пожалуйста, — устало сказал Дмитрий, потирая скулу. — У тебя потрясающие возбуждающие средства, но они на меня сегодня не действуют. Скажи лучше — я забыл телефон папы с мамой, ты мне его не напомнишь?

— Импотент, потаскун и склеротик, — проворчала Тягина. — Твоя мать умерла от сердечного приступа на похоронах Брежнева, а твоего папочку взорвало в метро «Павелецкая», когда ты его вызвал в офис...

— Их убила система, — опустил голову Дмитрий, скрывая подступающие слезы. — Правительство, террористы или ФСБ, один черт. Чем наша страна лучше Рокова?

— Ты о чем, придурок, я тебя не понимаю! — взорвалась Тягина.

— Меня это не удивляет, — печально прошептал Лямкин.

— Ты забыл, что у нас в час встреча с Камышовым и Тининым из «Беты»? У них Леню Подболотова взорвали по дороге в Шереметьево, вместе с семьей, а у него в машине были все оригиналы документов на наши лизинговые операции, будем по бабкам перетирать...

— А я — коммерческий директор «Макси-ума»? — безучастно спросил Дмитрий.

— Пока да! — злобно произнесла Тягина.

— Поехали, — сказал Лямкин. На него навалилась странная апатия, и все вокруг стало вызывать в нем полнейшее равнодушие.

Доехав вместе с Тягиной до»Макси-ума» и пройдя в кабинет коммерческого директора Лямкин обессилено сполз в кресло. «Хуже быть уже не может» — билась в нем единственная разумная мысль. Неожиданно в его кабинет вошел один из спутников Рокова, в прошлой жизни принимавший наиболее активное участие в избиении Дмитрия.

— Сергей Сергеевич Хаменский, федеральная служба безопасности, — представился он и показал удостоверение майора ФСБ. — Господин Лямкин, у меня ордер на ваш арест.

— В чем меня подозревают? — равнодушно спросил Дмитрий. В кабинет уверенно вошла Тягина, за ней бочком вполз Светлозаров.

— Вас не подозревают, а обвиняют! — с раздражением сказал Хаменский. — Вы обвиняетесь в хищении бюджетных средств посредством махинаций с НДС. Также вы обвиняетесь в качестве организатора фиктивных фирм, через счета которых, открытых в «Бета-банке», было похищено полтора миллиарда бюджетных рублей. У меня на руках все документы, переданные нам заинтересованными гражданами, — он важно кивнул на Тягину и Светлозарова. — Позволяющие засадить вас, уважаемый господин Лямкин, лет на двенадцать!

— По закону восемь положено, даже Ходорковскому только девять дали! — возмутился Дмитрий.

— Так ты же не Ходорковский, — заржал Хаменский. — У нас была бы статья, а отягощающие обстоятельства мы нароем!

— Извини, Дима, — неожиданно тепло сказала Тягина. — Ты все по шлюхам ходил, а я... Кто-то должен быть крайним. Разводные дела беру на себя, одиночку обеспечу, да и сама буду одна...

— Ты не одна! — пылко сказал Светлозаров и страстно поцеловал Тягину.

— Тихо, обрубок, — рассмеялась Елена. — Не мешай господину майору осуществлять правосудие! Зайдете потом ко мне, Сергей Сергеевич?

— А куда я денусь, — развел руками майор и внезапно защелкнул на тихо взбрыкнувшем Лямкине наручники.

***

Машина с охранником везла Лямкина к третьей жизни, перед которой две предыдущие казались раем.

— За что! — вдруг заорал Дмитрий. — Я талантлив, порядочен,

я никому не делал зла! За что эта чертова система меня сжевала?

— Именно за это, — знакомым глуховатым басом сказал пожилой охранник с каменным лицом. — А еще — не любишь ты ближних своих, вот сделался дальним! А самое главное — власть не уважаешь. А она, человечишко, от меня...

— Ты что-то сказал? — ошеломленно спросил Дмитрий.

— Тебе показалось, — ответил охранник.

«Простое, бездушное, каменное лицо», — подумал ошарашенный Лямкин. — «Простое... Как сама Жизнь».

Лямкин отвернулся от охранника и стал равнодушно смотреть в маленькое зарешеченное окошко, за которым шумел огромный мегаполис.