Желтизной седины покрываются листья. За компанию тоже сменю цвет волос. Если даже от ржавчины рельсы очистят, не проехать составу по ним без колёс. Наконец-то. Наконец-то глаза в темноту откричали и навеки своё отдышала любовь. Перестану теперь начинать всё сначала и упрячу язык за решётку зубов. Умираю. Самый верный, испытанный, действенный способ бросить пить - навсегда, навсегда протрезветь - это быстро, спокойно, без лишних вопросов бросить жить, то есть попросту взять, умереть. Умираю. Наплевать, что не стали вы есть моё мясо: я вас с ложечки досыта им накормлю - вот за маму, за папу... Чуть менее часа поедали друзья оболочку мою. Вам хватило? Ты прости, ты, пожалуйста, только присвистни - поползу по следам, за черту заступлю. Одноразовый день одноразовой жизни безудержно, беззвучно стремится к нулю. Умираю счастливым, что выметен дочиста, что закатную осень любимых просплю, что не надо марать револьвер и петлю, что потухну с костром переходного возраста. Ровно в полдень - не поздно и точно не рано - отпущу на свободу лихой самолёт сквозь колючую проволку меридианов и сплетённых для прочности с ними широт. Он летит - совершает падение в небо. Раздирает обшивку об злые шипы. Не распроданы в кассах десятки билетов, оттого в самолёте один пассажир. Улетаю. Между верхом и низом, по-прежнему между будет мир, как закружится розовый снег. Застываю без веры в любовь и надежду под лучами, несущими свет не для всех. Я... больше... вообще... ничего... Теснит дыхание. /октябрь 2002/ |