Глава 3. История музыкантов странного заведения. Однако мы несколько увлеклись путешествием по нехоженым тропкам истории и даже не заметили, как коварное дневное светило с убийственной последовательностью выполнило свой предательский план. Между тем оно, зацепившись за край горизонта и сильно покраснев от невольного стыда, бросило на мир последний вороватый взгляд, и тихо скрылось за гранью земной тверди, выразив тем самым полное презрение ко всему тому, что ползало, летало, ходило, дышало - словом, жило под ним. В аудитории 513 воцарился мрак столь же беспросветный, как и в душе нашего героя, сидящего под партой, неподвижного и едва дышащего. Его оцепенение нарушил тихий шелестящий голос: - Эй, парень! Ты чего здесь болтаешься? День уже кончился, а заведение закрыто: у нас спецобслуживание. Не получив ответа, голос продолжал: - Зачем пришел? Чего молчишь? Полуэкт медленно открыл и с трудом поднял квадратные от ужаса глаза. Перед ним стояло приведение из числа замурованных. Он даже вспомнил этого парня, который еще совсем недавно учился на четвертом курсе. На приведении была фрачная пара и белая сорочка с бабочкой. - Я, это… - прозвучал слабый голос Полуэкта как-то вроде бы даже помимо его воли. - Чего «это»? Говорят тебе: ресторан закрыт! – продолжало приведение хамским тоном официанта из второсортного гадюшника. В ресторанах высокого класса умеют произносить более вежливые слова, вкладывая в них, впрочем, ни чуть не меньше брезгливого презрения к людям, живущим на трудовые доходы. Может быть, правда, они так реализуют свой комплекс неполноценности? - Меня … это… запер… Вельзевулов, - слабо выдохнул Полуэкт. - А, Мирон Джонотанович! Ну, так бы сразу и сказал, а то подняли тут шум с тобой, - засуетилось, оглядываясь по сторонам приведение, - Ну сиди здесь тихо! А то, смотри метрдотель засекет, тогда пеняй на себя! Приведение еще раз опасливо оглянулось по сторонам и двинулось прочь. Полуэкт тоже стал осматриваться. Аудитория была слабо освещена светом уличных фонарей, печально сочившимся из окон, напоминая о существовании воли - большого и просторного мира, в котором совершенно нет места приведениям и тому подобной чертовщине… Парты куда-то исчезли, или, скорее, превратились в ресторанные столики, на которые штук пять приведений-официантов стелило скатерти и расставляло посуду. Полуэкт сидел под одним из таких столиков, который только что закончил сервировать знакомый Вельзевулова. Приведение, отличавшееся от других особо важным видом, с чувством собственного достоинства поправляло на дальней стене солидную табличку с надписью: «Приносить с собой и распивать – запрещается». По манере держать себя, характерной для академиков и государственных лидеров, Полуэкт безошибочно угадал в важном приведении метрдотеля. Позже выяснилось, что метрдотель был заведующим институтской столовой, бесследно исчезнувшим накануне очередной ревизии. Ансамбль музыкантов на небольшой эстраде старательно настраивал свои инструменты. Со слабым удивлением Полуэкт узнал в музыкантах ребят из самодеятельного ансамбля со второго курса, которые исчезли в дебрях института несколько недель назад. Все началось с того, что в ансамбль, претенциозно именовавший себя рок-группой, влип в нехорошую историю. На прослушивании, которое подобным коллективам устраивал ректорат вместе с ведущими политическими и общественными организациями, ребята имели неосторожность исполнить детскую песенку Леннона и Маккартни «Yellow submarin». После краткого замешательства, прослушивавшие во главе с ректором, потребовали перевести текст с английского… Услышав, что название переводится как «Желтая подлодка» цензоры впали в прострацию. Через полчаса, слегка очухавшись, они приступили к совещанию при закрытых дверях, которое продолжалось два с половиной часа и породило на свет решение, зафиксированное несколько позже в приказе по институту. Данное историческое решение – обвиняло участников «антихудожественного и псевдомузыкального коллектива» в идеологической незрелости и моральной неустойчивости, приведшей к тому, что они стали жертвой очередной злостной провокации империалистического Запада, подсуновшего им для исполнения откровенно милитаристскую песню, проповедующую пресловутую военно-морскую мощь Британской Империи (так называемой, «владычицы морей»). – Обязывало начальника военной кафедры института полковника Подзаборного взять шефство над ансамблем с целью «наведения образцового порядка, как с точки зрения идеологической выдержанности репертуара, так и с точки зрения стиля и культуры исполнения». Подзаборный музыки не любил, путал барабан со скрипкой, но за порученное дело взялся со всей серьезностью (хотя и с похмелья) глубоко осознавая важность задачи и меру ответственности. Он переименовал по чьему-то доброму совету рок-группу в вокально- инструментальный ансамбль, перевел музыкантов на казарменное положение, переодел в уставную форму и занялся подбором репертуара. Ему, конечно, доводилось слышать, что музыканты обычно играют по нотам, он даже знал одно место, где эти ноты есть – в приложении к сборнику уставов Вооруженных Сил, поэтому через три дня вокально-инструментальный ансамбль уже выступал с полностью обновленным репертуаром, блестяще исполняя пьесы «Тревога», «Подъем» и «Отбой». Возможность публичных выступлений пришлось согласовывать с первым отделом, поскольку сборник уставов имел гриф «Для служебного пользования». На них могли присутствовать только люди, имеющие соответствующую форму допуска. В связи с этим выступления были организованы в помещении военной кафедры. Для обеспечения высоких показателей, характеризующих популярность реорганизованного ансамбля, был издан приказ по военной кафедре, обязывающий студентов под руководством преподавателей военной кафедры организованно посещать выступления ансамбля во время самоподготовки. Таким образом, ежедневный аншлаг был обеспечен, и Подзаборный бодро отрапортовал ректору о выполнении поставленной задачи в полном объеме с наилучшими результатами (по объективным показателям) и в кратчайшие сроки. Никто не принял всерьез гнусную выходку лидера ансамбля, который на третий день после дебюта (и на второй день после доклада Ректору) повесился в сортире военной кафедры на струне от бас-гитары. Надо сказать, что, несмотря на недостатки образования, полковник Подзаборный был прекрасным профессионалом. Правда, злые языки говорили, что он с трудом кончил восемь классов средней школы, но при первой же попытке вступить с ним в контакт становилась очевидной вся гнусность этой клеветы врагов и завистников – его образование тянуло не более чем на два класса. Он знал четыре арифметических действия, причем делил всегда с ошибками, при письме путал буквы «а» и «о» и не ставил никаких знаков препинания. Вместе с тем, Подзаборный знал уставы так, как хороший богослов Священное Писание – наизусть от корки до корки. Он тщательно следил, чтобы подчиненным служба не казалась медом и свято верил в принцип «я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак (но хитрый)». Приняв решение или получив приказание сверху, Подзаборный лез напролом, не обременяя себя размышлениями или сомнениями. При этом стремления его были направлены отнюдь не к достижению цели, а к созданию максимальной внешней видимости ее достижения при минимальных затратах собственных сил и средств. Нетрудно понять, что рок-группа пала жертвой именно этой основной особенности его стиля работы. Какой-то пошлый острослов из студентов пустил о нем гнусный стишок-эпиграммку: Бестолковый, но упорный Наш полковник Подзаборный. Гнев полковника по этому поводу не имел никаких границ. По его настоянию ректорат инициировал расследование с целью поимки пасквилянта. Однако цепочка, по которой из уст в уста передавался мерзкий стишок, очень быстро уперлась во внучатую племянницу двоюродного дяди ректора, и дело пришлось замять… В качестве компенсации полковнику Подзаборному была объявлена благодарность в приказе. Поскольку особых заслуг за ним не было замечено, а фантазия ректора не блистала изысканностью, формулировка представляла собой хрестоматийный образец бюрократической банальности, и звучала так: «За безупречную службу». Глава 4. Заседание или история местного сантехника. - Мадам! Ваши девочки готовы? – громко спросил метрдотель. Полуэкт очнулся. Из дальнего угла, подобно линейному кораблю, выдвинулась на передовые позиции цветущая дама солидного водоизмещения. В полумраке сверкнул ее взгляд как выстрел орудий главного калибра и эхом дальнего залпа прозвучал ответ: - Да, мэтр, конечно! В даме-линкоре Полуэкт без труда узнал заведующую канцелярией института, которую в народе для краткости и за суровый нрав называли канцлером. За линкором, как и положено, шел целый флот всяческой военно-морской мелочи – крейсеров, эсминцев, подлодок и т.д. Их роли исполняли полуобнаженные девицы, группа которых выплыла из того же угла. Среди них были, прежде всего, сотрудницы институтских подразделений – деканатов, отдела кадров, бухгалтерии, канцелярии и т.п. Полуэкт сразу обратил внимание, что тут собрались только особо выдающиеся личности, прославившиеся в институте как отъявленные стервы. «Ведьмы!» - понял Полуэкт и поежился, вспоминая моменты вынужденного общения с некоторыми из них. Заметное место в эскадре занимали и преподаватели кафедры русского языка. Эти высокообразованные дамы должны были работать исключительно с иностранцами, обучавшимися в институте. В соответствии с передовой методикой обучения языку во сне, они предпочитали давать уроки своим подопечным в постели. Такой вариант обучения был взаимовыгодным и считался наиболее прогрессивным. В этот момент в аудитории 513 раздался бой часов. Подняв глаза, Полуэкт с удивлением обнаружил, что бьют настенные часы, не ходившие с незапамятных времен. Когда-то в них попала татарская стрела, и они остановились на без четверти одиннадцать. Однако сейчас по случаю спецобслуживания они показывали ровно двенадцать, да еще и оглашали пространство гулкими ударами. Метрдотель засуетился: - Пора! Пора! Все по местам! Музыку прошу! Мадам! Девочек на сцену, прошу вас! Дверь в аудиторию бесшумно распахнулась, и на пороге появился ректор во фраке с бабочкой и золотой цепочкой брегета, свисающей из кармана. На его толстой физиономии застыла властно-капризная гримаса. Вместе с ним появились еще три важных гражданина, которых Полуэкт, в силу своего незначительного положения в институте, знал плохо. Кажется, один из них был проректор по Административно- хозяйственной работе, другой председатель месткома. Третьего Полуэкт не узнал. Под ногами у всех четверых подобно шакалу, сопровождающему крупных хищников, болтался полковник Подзаборный. Следом за этой значительно-живописной группой в аудитории появился профессор Вельзевулов. Рок-группа грянула бодренький мотивчик на две четверти - что-то плаксиво-уголовное про парашу, загубленную на зоне молодость и суку, которая ушла к фраеру пока лирический герой мотает срок. Институтские ведьмы запрыгали на сцене. Ректор, встал в двух шагах от порога, решительно огляделся по сторонам и жестом остановил музыку, не снимая властно-капризной маски. В этот момент к нему подскочил метрдотель и залебезил: - Прошу вас, Зевс Апполонович, пожалуйста, вот за этот столик, будьте добры, все уже готово… Ректор брезгливо сморщился, отодвинул метрдотеля со своего пути и молча прошел за столик соседний с тем, под которым сидел Полуэкт. За ним последовали три важных гражданина. Подзаборный, как и положено шакалу, уселся на почтительном расстоянии за другой столик. К нему подсел Вельзевулов, не обладавший, по-видимому, правом сидеть за столом ректората. Официанты потащили на столики шампанское в серебряных ведерках со льдом, красную и черную икру в хрустальной посуде, французский коньяк в пузатых бутылках и прочие вещи, от созерцания которых Полуэкт наверняка захлебнулся бы слюной, если бы не пребывал в полуобморочном состоянии. Хлопнули пробки, и Подзаборный попытался встать для того, чтобы произнести тост, но в это время поднялся один из трех важных граждан, отличавшийся от прочих слегка кавказской внешностью. Это был, как теперь уже точно вспомнил Полуэкт, председатель месткома. «За нашего дорогого ректора!» - истово произнес полукавказец. Подзаборный молча сел на место, сверля завистливым взглядом более расторопного подхалима, а в мозгу Полуэкта вдруг ожили сцены новогоднего праздника… Прошлый Новый Год комсомол поручил Полуэкту быть Дедом Морозом на елке для детей, которая проводилась в институтском общежитии. В урочный час Полуэкт с ватной бородой, посохом, обмотанным разноцветной фольгой, в валенках и, наскоро сварганенной из лабораторного халата шубе появился на четвертом этаже шестого корпуса общежития. Замечательной особенностью этого этажа являлось то, что в результате неведомых административных процессов в недрах института он был населен практически исключительно матерями-одиночками из студенток. Дети уже толпились у елки, когда появился Полуэкт, произнося слова приветствия. «Здравствуйте дети!» - сказал Дед Мороз, взглянул на детей и забыл закрыть широко открытый рот – ему показалось, что из детской толпы на него внимательно глядят два десятка глаз председателя институтского месткома… Между тем за столиками выпили уже по второй, заели икрой и начали разливать коньяк в фужеры. В течение еще десяти минут продолжали в том же темпе, потом из-за стола поднялся молчавший до сего момента и не опознанный Полуэктом важный гражданин, икнул, пошатнулся и начал речь. - Уважаемые товарищи! Разрешите считать открытыми собрание и банкет, посвященные завершению очередного рабочего дня … - он мотнул головой, попытался опереться о стол, но попал рукой в икру, выругался, вытер руку о скатерть и продолжил, - я хотел сказать: и успешному досрочному закату солнца. Во избежание возникновения двух мнений, слово для доклада предоставляется мне. В прениях будет выступать товарищ Подзаборный, речь которого мы написали, обсудили, согласовали, отредактировали и обкатали на студентах. В связи с этим предлагаю регламент для выступления в прениях: ноль минут, двадцать шесть и пять десятых секунды. Я голосую «за», с Зевсом Аполлоновичем согласовано, мнение остальных роли не играет, значит, принято единогласно. Итак, я начинаю. Товарищи! В соответствии с последней директивой, спущенной сверху в течение дня, итоги которого мы подводим, мы должны улучшать и совершенствовать. Я хочу подчеркнуть и прошу понять, что это принципиально новая постановка вопроса, поскольку до сих пор от нас требовали только повышения и упрочения. Надо, товарищи, делать дело, а не думать и рассуждать, как некоторые! Если уж улучшать и совершенствовать, то делать это надо прямо, в лоб, бескомпромиссно, не оглядываясь на объективные условия и конкретные особенности! Только тогда получится по большому… Я хотел сказать «счету». А в чем тут суть, товарищи? В кадрах! Мы должны воспитывать НАШЕГО человека, который в условиях любого прорыва и завала готов лечь грудью на амбразуру, защищая нас и не задавая аполитичных вопросов, типа: «По чьей вине образовался прорыв или завал? Кто виноват и кому это выгодно?» Есть еще вокруг подонки и предатели, задающие такого рода вопросы, отвлекающие народ от главной темы момента. Ведь, если проблема уже есть, то главный вопрос момента - как ее решать?! Мы живем в век развитой технологии и общественного разделения труда. Не забывайте об этом, товарищи! И совершенно в духе времени у нас тоже передовое разделение труда: одни создают проблемы, потому что имеют на это право, а другие ценой личного и коллективного подвига их решают! Мы знаем много удивительных примеров проявления НАШЕГО НОВОГО сознания. Вот наш институтский сантехник дядя-Вася. Вы все его хорошо знаете. Он двадцать лет работал у нас и никогда не интересовался состоянием системы водоснабжения института. И правильно делал! Денег на ремонт все равно бы никто не дал. И главное: достойно ли нашего человека копошиться в мелочах серых обывательских будней? Нет! Он выше этого! Его час наступает, когда приходит беда. Вот тогда он проявляет себя в подвиге, и вместо бесцветного серого человечка мы вдруг видим героя, великого в своем деянии, поражающем наше воображение. И вот, в отчетный период (т.е. сегодня) прорвало горячую трубу в подвале института. Весь подвал залило кипятком, ни один вентиль не работает, ситуация драматическая! Я говорю: «Вася, надо!». Вася принял стакан, крякнул, что-то сказал про свою маму (так трогательно!) и пошел. И, товарищи… - голос докладчика зазвучал трагически, он даже всхлипнул, - сварился там насмерть вместе с двумя пацанами помощниками. Но трубу заткнул! Собственной вареной задницей! И спас всех нас, таким образом, от наводнения. Это наш человек! Такие люди нам нужны! Они понимают, что они винтики и гвоздики общего дела. Это не поганые интеллигенты-индивидуалисты, считающие себя личностями, и на этом основании, позволяющие себе нагло рассуждать на тему «кто прав», «кто виноват» и «кто должен отвечать». Кстати, третий дяди Васин помощник оказался врагом народа. Этот подонок мне и дяде Васе говорит: «Дураков нет! Идите сами и затыкайте!», а потом еще заявил, что дядя Вася после стакана, который якобы был уже шестым, вообще, не понимал, куда и зачем идет и случайно сел на эту трубу, потому что стоять уже не мог. А товарищи его, якобы, не погибли смертью храбрых, совершая подвиг на благо института, а просто отрубились в подвале, потому что трое это очень стандартная численность группы, подвал удобное место и попали они туда через магазин. Вот ведь насколько циничен может быть негодяй, подверженный воздействию вражеской пропаганды! Испоганить светлый подвиг товарищей ему ничего не стоит! Но мы ему покажем! Мы размажем его по его собственной характеристике! Оратор треснул кулаком по столу. Посуда с легким звоном вздрогнула в ужасе от начальственного гнева. - Все. Я кончил, господа, извините, товарищи, - завершил свое выступление важный гражданин, который, как догадался Полуэкт, был партийным лидером. - Прошу, товарищ Подзаборный! Вам слово для выступления в прениях. - Я полностью согласен с предыдущим оратором! Мы все, как один! Вперед! Ура! За Родину, за Сталина! Извините, я перепутал, за этого, как его, бишь? Короче, мы все всегда, везде и всюду грудью за… В общем – даешь! У меня все. – Подзаборный сел под укоризненным взглядом ректора. - Сколько раз вам говорить! – зашипел на него вполголоса партийный лидер. – Учите выступления наизусть, если не можете прочитать по бумажке! Что за отсебятина! Возмутительно! Подзаборный сник окончательно. Между тем за главным столом уже опять разлили и встал проректор по АХР. - Уважаемые товарищи! – начал он свою речь, - Несмотря на то, что здание нашего института существует с незапамятных времен, изрядно обветшало, требует капитального ремонта вплоть до замены оконных рам и перекрытий, на который вот уже несколько веков нет денег, мы в этом году по предложению нашего дорого ректора изыскали средства и отделали мрамором и другими ценными породами камня туалет возле ректората. Эта работа сегодня завершена, Зевс Аполлонович торжественно перерезал красную ленточку и лично опробовал представительский писсуар, установленный в новом туалете. Должен без лишней скромности сказать, что писсуар этот сделан на заказ в мастерских имени Хозяйки Медной горы из малахита с использованием в отделке 18-каратного золота, рубинов и бриллиантов. Зевс Аполлонович положительно оценил внешний вид и потребительские свойства, как писсуара, так и туалета в целом. Я беру на себя смелость заявить перед лицом уважаемого собрания, что в будущем году мы отделаем, таким образом, еще два мужских и один женский туалеты. Туалеты, товарищи – лицо нашего института! Давайте выпьем за их здоровье, – последние слова он произнес, всхлипывая в умилении. Сидящие за столиками ответили одобрительными аплодисментами. Они опять выпили и атмосфера начала заметно оживляться. Подзаборный активно перешептывался с незаметным до сего момента Вельзевуловым. Полуэкт с ужасом перехватил взгляд профессора, вскользь брошенный в направлении столика, служившего ему убежищем. Глава 5. О распитии в неположенном месте или история одного милиционера. Вдруг Вельзевулов попросил слова и, получив его, поднялся и произнес: - Я прошу прощения у уважаемого собрания, но не пора ли нам сделать перерыв, чтобы немножко поразвлечься и отдохнуть? Все взглянули на ректора. Несколько секунд он был неподвижен, потом истово кивнул, и тут все словно с цепи сорвались. - Девочки, разрешите провести среди вас отчетно-перевыборное профсоюзное собрание! – завопил срывающимся голосом председатель месткома и кинулся в гущу ведьм, пустившихся вокруг него в пляс. Проректор по АХР полез через стол целоваться с партийным лидером, который с брезгливым выражением на лице безуспешно пытался отстраниться. Между тем, Вельзевулов и Подзаборный крадучись перебрались за столик, под которым сидел Полуэкт. Усевшись, Вельзевулов вороватым движением нащупал под столом Полуэкта и крепко ухватил его за шиворот. - Здесь! – удовлетворенно прошептал профессор. – У тебя штопор есть? - Никак нет, - пробормотал в ответ полковник виноватым шепотом. - Спроси у официанта, только тихо! И стакан пусть принесет, да смотри, чтобы мэтр не засек. – Вельзевулов подтянул к себе начавшего было слабо трепыхаться Полуэкта и второй рукой заткнул ему рот. - Есть! – прошептал Подзаборный и озабочено спросил, - А на всех хватит? Надо, ведь, пожалуй, и Зевсу налить и этому… - Не жадничай! Нальем, всем хватит, - прошипел Вельзевулов. - Официант! – заорал командным голосом Подзаборный. Все оглянулись в его сторону. - Я тебе сказал - тихо! Идиот! – зарычал Вельзевулов вполголоса, брызгая слюной под стол. - Виноват, - испугался полковник. Между тем к столику уже подбежал официант, которого провожал подозрительным взглядом метрдотель. - Штопор и стакан, быстро! – скомандовал Подзаборный. - У нас распивать запрещается, - жеманно зашептал официант. - Сто грамм твои, - посулил полковник. - Что вы! На работе не употребляю, - отказался официант еще более жеманно. - Ну, ты же меня знаешь, - вступил в разговор, потерявший терпение Вельзевулов. – Будь добр, сделай, пожалуйста, для меня! Я, ведь, в долгу не останусь. - Ну, только для вас, Мирон Джонотанович. Нарушаю правила, рискую карьерой. – Официант, гнусно ухмыльнувшись, удалился. Метрдотель внимательно смотрел в их сторону пару минут, а затем куда-то исчез. Вскоре вернулся официант. Воровато оглядываясь, он вытащил из-под полы стакан и штопор и сунул их Вельзевулову. - Давай, откупоривай, - скомандовал профессор Подзаборному. – Да, не промахнись: точно в сонную артерию, давай! Подзаборный схватил штопор и решительно занес его под столом для нанесения смертельного удара в обмякшую и посиневшую от страха шею Полуэкта. Однако, ее величество Судьба в эту ночь была благосклонна к несчастному студенту и послала ему на помощь своего верного слугу Счастливый Случай. - Так, так! Распиваем, значит, в неположенном месте? – раздался за спиной Подзаборного строгий голос. Рука полковника дрогнула, и штопор со стуком упал на пол. - Так-с, гражданин! – возле столика стоял милиционер. – Будем протокол составлять и на работу сообщать. Документы предъявите, пожалуйста! Милиционер, конечно, тоже был привидением, и, если бы Полуэкт в этот момент был в состоянии что-либо вспоминать, то, несомненно, вспомнил бы и историю этого несчастного блюстителя порядка, не так давно канувшего в черный омут 513-ой аудитории. Милиционера звали Коля, и еще пару лет назад он не был милиционером, а был простым абитуриентом из провинции. Коля поступал вместе с Полуэктом в N-ский институт связи. Однако по причине низкого общего культурного уровня той отдаленной провинции, из которой прибыл Коля, плачевно сказавшегося на его удручающе среднем образовании, в списки зачисленных в институт он не попал. Неисповедимые пути судьбы привели абитуриента- неудачника на службу в органы внутренних дел, где он осел, как грязь в поплавковой камере карбюратора. Поселили Колю в милицейском общежитии в одной комнате с двумя другими провинциальными искателями счастья, приехавшими, впрочем, целенаправленно по лимиту работать в милиции. Надо сказать, что Колины «сожители» (как не без скабрезной двусмысленности он их величал) прибыли из еще более отсталых районов, не отягощенных, по-видимому, даже унылыми плодами среднего образования. Их незатейливые нравы превратили Колину жизнь в ад. Коля страдал, жестоко и непрерывно. При всех своих недостатках он, увы, был неплохо воспитан и многие вещи, проистекавшие от девственной непосредственности соседей, никак не мог принять. Наверное, не стоит и говорить, что «сожители» непрерывно курили в комнате. Продолжали они курить и ночью, лежа в постели, разбрасывали бычки и плевали на пол. Завтракая в комнате, они так рыгали и чавкали, что Коля лишился аппетита и полагал, что это навсегда. Любимой темой для разговоров у сожителей были женщины. Опасаясь потерять интерес и к этой стороне жизни, Коля старался не присутствовать при таких беседах. Увы! Это не всегда получалось. Простота терминологии и откровенность в вопросах интимной жизни достигала крайней степени. Это приводило Колю, не имевшего медицинского образования, в исступление. Но хуже всего было другое. Он совершенно не мог пережить, что «сожители», отправляясь за новой порцией впечатлений в соседнюю женскую общагу строителей, надевали не иначе, как его личные вещи. Особой популярностью пользовался его джинсовый костюм, который сначала был новый… потом стал – не очень, и, наконец, превратился в рубище, покрытое слоем грязи, а также жирными, винными и прочими пятнами. Теперь он напоминал бомжующего леопарда преклонного возраста. Коля впал в меланхолию, перестал есть (все равно аппетита не было), стал добровольно выходить на дополнительные дежурства, отказался от очередного отпуска и, наконец, угодил в аудиторию 513, где и сгинул навеки. А получилось это так. Уборщицы, утомленные последствиями ночных оргий, начали писать жалобы администрации института. Администрация института, утомленная жалобами уборщиц, начала писать жалобы в отделение милиции. Начальник отделения милиции, утомленный жалобами администрации института, собрал личный состав и кликнул клич в поисках добровольцев. Доброволец был один – утомленный жизнью Коля, который сам решил свою судьбу. После исчезновения он был навечно занесен в списки личного состава отделения, псарне при отделении было присвоено его имя, а в газете «Всегда на посту» была опубликована большая статья на целый разворот под названием «Сын советской милиции» с подзаголовком «Герои рядом» и большим Колиным портретом. Надо сказать, что это было неожиданностью, поскольку при жизни наш герой не был на лучшем счету в отделении. Его подводили душевная мягкость и доброта. Ежемесячно при подведении итогов по отделению Коля оказывался в хвосте. Число «приводов» у него было минимальным. Повстречав на дежурстве очередного нетрезвого гражданина, Коля, как правило, ограничивался беседой по душам, после которой, расчувствовавшись, отпускал бедолагу-алкаша с миром на все четыре стороны. Если же товарищ испытывал затруднения в связи с необходимостью перемещаться в пространстве, то Коля помогал ему добраться до дома или, по крайней мере, до транспорта. Итак, Коля изучал документы Подзаборного и Вельзевулова. - Да, граждане, - протянул Коля. - Нехорошо. Чувствовалось, что он собрался провести душеспасительную беседу в своем стиле и на том покончить, но дубина Подзаборный неожиданно полез в бутылку. - Товарищ сержант! Как вы разговариваете со старшим офицером?! – заорал он, выкатив глаза. Вельзевулов молча схватился за голову. Полуэкт, выпав из его объятий, тихо пополз из под столика к стене и вдоль нее дальше, дальше, дальше в самый дальний и глухой угол. Коля обиделся и мрачно взглянул на полковника. - Вы что! На службе или в кабаке находитесь?! – вопил Подзаборный, непонимая, что в данном случае это противопоставление неуместно. – Мальчишка! Щенок! Коля молча убрал документы во внутренний карман кителя и достал листок бумаги. Не вступая в прения, он стал составлять протокол. Между тем Полуэкт дополз до дальнего глухого угла, ткнулся лицом в стенку и потерял сознание. (окончание следует) | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
